Форум » Альманах » Веселые истории от Гаты » Ответить
Веселые истории от Гаты
Gata: Здесь я предлагаю вниманию дорогих читателей короткие юмористические рассказы и пьески
Ответов - 108, стр:
1 2 3 4 5 6 All
Gata: Название: "Нимб" Жанр: юмор Герои: семья Корфов-Долгоруких Рейтинг: G Примечание: спасибо журналу «Крокодил» Однажды на голове у баронессы Корф воссиял нимб. Откуда он взялся, не могла объяснить ни сама баронесса, ни ее супруг барон, ни уездный доктор, ни даже священник, отец Павел. Нимб сразу причинил своей владелице тысячу неудобств. Стоило ей куда-нибудь отправиться, как вокруг нее тут же собиралась толпа любопытных, норовивших оторвать по клочку ее одежды, а если она выезжала в экипаже - колеса и дверцы у кареты. Спрятать нимб никак не удавалось, он просвечивал и сквозь шляпку, и сквозь меховой капор, и даже сквозь пять оренбургских платков. В конце концов, страдалица перестала выходить из дому и приготовилась зачахнуть в четырех стенах, без солнца и свежего воздуха. Ввиду экстраординарности происшествия на семейный совет в доме Корфов собрались отец баронессы Петр Михайлович, две сестры – Лизавета и Софья Петровны, зять Михаил, брат Андрей и даже мачеха Марья Алексеевна. Нельзя было сказать, чтобы барона Корфа обрадовало такое нашествие родственников, однако, опять же ввиду необычайности обстоятельств, ему пришлось обуздать свое недовольство и нацепить на лицо гостеприимную улыбку. Баронесса с несчастным видом сидела в углу гостиной, раньше считавшемся самым темным. – Я всегда говорила, что ты ведешь слишком праведный образ жизни, – с порога заявила сестре Лизавета Петровна. – У меня бы никогда ничего подобного на голове не выросло! Судя по тоскливому выражению, появившемуся в глазах ее мужа Михаила, он был бы не прочь, если бы у жены вырос если и не целый нимб, то хотя бы восьмушка. – А тебе к лицу, Анечка, – продолжала тараторить Лизавета Петровна, разглядывая нимб со всех сторон. – Его можно носить вместо шляпки, и даже зимой… Он греет? Дай-ка… Ай! – вскрикнув, она сунула обожженный палец в рот и на некоторое время замолчала. – Как красиво! – в благоговейном трепете сложив руки на груди, прошептала Софья Петровна, любуясь излучаемым сестрой сиянием. – Анечка, с тебя можно писать иконы! – Ну уж нет! – вмешался барон. – Не хватало еще, чтобы к лику моей жены прикладывался губами кто попало! – Любопытна природа этого сияния, – пробормотал брат Андрей, поправляя на переносице очки. – Вы пытались сделать спектральный анализ? Баронесса громко всхлипнула. – А устранить это… гм… вы пробовали? – повозившись в кресле, спросил Петр Михайлович. – Пробовали, – вздохнул барон. – Не помогли ни примочки, ни ножницы, ни заговоры тетушки Сычихи. Баронесса уронила лицо в ладони и заплакала, сообщив лучам горизонтальное направление. Пытаясь закрыть глаза от слепящего света – кто рукавом, кто веером, – Долгорукие наперебой бросились давать бедняжке советы, каждый из которых, как оказалось, уже был безуспешно опробован, и при всяком новом упоминании вызывал новый приступ слез. – Зачем вам ножницы, примочки и настойки из мухоморов по рецепту тетушки Сычихи, – презрительно промолвила Марья Алексеевна, сердясь на недогадливость родственников, – когда в вашем распоряжении есть целых семь грехов? – Грехов? – испуганно спросила баронесса, перестав плакать. – Откушайте, господа! – кухарка Варвара внесла огромное блюдо свежих румяных пирожков, источавших соблазнительный аромат. – Из всех грехов я бы предпочел именно этот, – сказал Михаил, беря один пирожок и с аппетитом надкусывая. – О! С капустой, ваши фирменные! – Володя? – вопросительно взглянула баронесса на мужа. – Нет! – категорически отрезал тот, загораживая собой блюдо с пирожками. – Я не хочу, чтобы моя жена стала похожей на колобок! – Тогда, может быть… зависть? – робко предложила Софья Петровна. – Я ужасно завидую Питеру Паулю Рубенсу! Ах, мне никогда не научиться рисовать так же, как он!.. – Кому бы мне позавидовать? – задумалась баронесса. – Бетховену? Но он был глух… Моцарту? Но его отравили… И она опять заплакала, теперь уже от жалости не только к себе, но и к несчастному Вольфгангу Амадею. – А гордыня? То есть гордость? Фамильная гордость князей Долгоруких! Кто еще может похвалиться столь древней родословной? Наш предок, как-никак, основал Москву, – с напыщенным видом произнес Петр Михайлович. – Да, но мать-то Анечки – бывшая крепостная! – ехидно ввернула княгиня Марья Алексеевна. – Дорогая, – ласково обратилась она к падчерице, – почему бы тебе не впасть в гнев и не обругать своего мужа? Можно даже побить, коли придет охота! А пока вот упражнение для разминки: безмозглый осел, бесчувственный негодяй… Петр Михайлович привычно втянул голову в плечи, а баронесса набрала побольше воздуху в легкие, но вместо бранных слов с ее уст сорвалось: – Милый, дорогой, любимый, единственный… Барон расцвел ликующей улыбкой. – Безнадежный случай! – махнула рукой княгиня. Андрей снял очки, подышал на стекла и стал тщательно вытирать их платочком с вензелем «Т» на уголке. – Кажется, мы еще не пробовали ложь? Сам он изрядно преуспел на этом поприще, ловко скрывая от невесты платочки, вышитые его любовницей. – Я совсем не умею врать, – окончательно впала в уныние нимбоносица. – А если?.. – игриво стрельнула глазками Лизавета Петровна. – Только через мой труп!!! – взревел барон, сделав зверское выражение лица, а Михаил с не менее зверским выражением повернулся к жене, которая сделала вид, что испугалась. – Если мне позволено будет сказать, – подал голос управляющий Корфов, до сих пор скромно молчавший в сторонке, – сияние госпожи баронессы можно было бы употребить в коммерческих целях… Все тут же забыли о Лизавете Петровне и повернулись к нему. – Поскольку в этом году приключился недород пшеницы, – продолжил управляющий, – и лишние деньги в хозяйстве не помешают… – Не помешают, – кивнул барон. – …Анна Петровна могла бы давать концерты в Петербурге. За такое сияющее дополнение к ее чудесному голосу можно было бы взимать плату втрое, а то и впятеро больше обычной. Я же был бы доволен тридцатью процентами комиссионных. – Тридцать процентов? – сдвинула красивые брови баронесса. – Вам за глаза хватит и пяти, Карл Модестович! – Но если бы не я, вам бы никогда не пришла в голову такая великолепная идея, – не желал упустить своей выгоды управляющий. – Пятнадцать? – Десять! – Прибавьте хотя бы еще пару процентов, – стал канючить Карл Модестович. – Десять, и ни копейки больше! – отрезала баронесса. – Ой, что это? – раздался испуганный возглас Софьи Петровны. – Что случилось? – всполошились остальные. – Нимб исчез! – в растерянности пробормотала она, указывая на голову сестры, переставшую источать сияние. – Какая жалость! – хором воскли́кнули Долгорукие, которые уже свыклись с нимбом как с фамильной достопримечательностью, и зять Михаил, который втайне надеялся, что толика свояченицыной святости осенит и его легкомысленную супругу. – Не жалость, а жадность, – недовольно пробурчал управляющий, раздосадованный, что у него из-под носа уплыли легкие деньги. Один Владимир не разделял всеобщего уныния. – Я счастлив, потому что у меня есть ты, и никакого нимба мне не надо! – изрек он, обнимая жену. Ведь если поразмыслить, то вовсе не нимб является залогом семейного счастья.
Роза: Gata , Сколько читаю эту юмореску, столько получаю положительные эмоции Спасибо
Самсон: Gata С удовольствием еще раз перечитала твой конкурсный рассказ
Gata: Спасибо! Я эту юмореску писала с прицелом поднять читателям настроение, и довольна, что не промахнулась
ЛедиСтерва: Gata вот..не зря я откладывала Нимб на дессерт!! Катюша это такая прелесть! Ты такая умничка!!! Вот сижу, пью утренний кофе и погода уже не кажется такой хмурой, я улыбаюсь после прочтения такой чудесной юморески...и у меня кажется выросли крылья, что бы справится с неурядицами!
Klepa: Gata, прелестая юмореска . шпашибо!!! сидю и улыбаюсь
Gata: Рада, что и по прошествии времени эта шутка продолжает доставлять положительные эмоции. Скорей бы в отпуск и заняться чем-нибудь новеньким :)
Klepa: Gata пишет: Скорей бы в отпуск и заняться чем-нибудь новеньким :) ух-ты!!!! ждём-с
Olya: Gata Какая идея! Улыбка поселилась на лице, а за окном как-то сразу стало не жутко жарко, а просто мило и солнечно Gata пишет: Андрей снял очки, подышал на стекла и стал тщательно вытирать их платочком с вензелем «Т» на уголке. Кстати... отдельное мерси за эту фразу
Gata: Предлагаю вашему вниманию одно из самых старых моих произведений - собственно, моим его можно назвать весьма условно. Это даже не пародия, а адаптация под БН одной малоизвестной пьесы-шутки Ильфа и Петрова. СИЛЬНОЕ ЧУВСТВО (по мотивам И.Ильфа и В.Петрова) ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: АНДРЮША – жених АНЯ – невеста ЛИЗА – сестра невесты МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА – мама невесты МИША – Лизин ухажер АЛЕКСАНДР – общий приятель ПЕТР МИХАЛЫЧ – папа Андрея ШТЕРН – пластический хирург КОРФ – первый муж Ани Гости: АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ ИВАН ИВАНЫЧ ОЛЬГА НАТАША и другие Комната в малогабаритной квартире в спальном районе Москвы. Идут приготовления к свадебному пиру. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА и ЛИЗА хлопочут у стола. ЛИЗА. Водки, безусловно, не хватит. Двадцать бутылок на пятнадцать человек! Это не жизнь, мама! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Лизанька, ведь не все же употребляют! ЛИЗА. Именно все, мама! Сашка пьет, Мишка пьет, Ольга пьет, хирург, вероятно, тоже пьет… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А будет Штерн? Мне что-то не верится. Лечить таким неприличным способом, этим ужасным ботоксом… ЛИЗА. Теперь всем его колют! Значит, Штерн, очевидно, пьет, Иван Иваныч с Андреем Платонычем пьют, как звери. Андрюша пьет… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (в ужасе). Андрюша пьет?! ЛИЗА. Как конь! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Лизанька, ну что за выражения! Неужели же Андрюша пьет? Такой приличный, нежный молодой человек! ЛИЗА. На Анькином месте я бы никогда не вышла замуж второй раз. Корф гораздо лучше Андрюши! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Но он – немец, Лизанька! ЛИЗА. Ну и что? Немец – это пруссак, пруссак – это калининградец, а калининградец – это москвич! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я не против калининградцев, но Андрюша зарабатывает три тысячи, а Корф – всего две! ЛИЗА. Все равно противно. Менять мужа из-за штуки баксов! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Но они на дороге не валяются! ЛИЗА. Мужья, такие, как Корф, тоже… Нет, водки положительно не хватит! Если я и выйду замуж, то только за шведа! Уехать с ним в Стокгольм, в культурный город… Кстати, шведы, наверно, тоже пьют… Скандал! А у нас в Москве? Полный отстой… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Отстой! Господи, какими ужасными словами выражаются современные молодые люди! ЛИЗА. Не в словах дело! Если я и выйду замуж, то навсегда! Только где он, мой идеал? МИША (незаметно появляясь). Я здесь! ЛИЗА. А-а, это ты! Принес мне диск Макарского? МИША. Лизанька, солнышко, не было никакого Мака… ЛИЗА (грозно). Не принес? МИША (трусливо). Я всю «горбушку» обежал, его нигде… ЛИЗА (еще более грозно). Вон! Чтоб без Макарского ноги твоей здесь не было! МИША (робко). Но я… ЛИЗА (отворачиваясь). Свободен! МИША. Я не позволю! Я, можно сказать, с самыми серьезными намерениями… (достает из кармана изрядно помятый букет) Я люблю вас, Елизавета! Будьте моей женой! ЛИЗА. Это предложение? МИША. Официальное! ЛИЗА. Откладывается! МИША. Но ведь это волокита, бюрократизм! А… а… может, надо дать взятку? ЛИЗА. Я не продаюсь! И вообще… вообще я выйду только за шведа! МИША. В чем же дело, Лизанька? Поженимся и поедем жить в Швецию! ЛИЗА. Какой же из тебя будет муж, если ты не в состоянии выполнить просьбу любимой девушки? МИША. Ради тебя я готов на всё! Даже привезти живого Макарского! ЛИЗА. А DVD-плеер? МИША. Плеер Сашка принесет. Я сделаю всё, а потом повешусь, Лиза! (трагически) От любви умирают! (В дверях) На мой взгляд, водки не хватит. (Уходит) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Напрасно ты так обращаешься с приличным молодым человеком. ЛИЗА. Ха! У нас все приличные… Вина достаточно, но водки, безусловно, не хватит! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А где Аня и Андрюша? Пора бы им уже приехать… МИША (возвращается). Дамы, на лестнице стоит Корф! ЛИЗА. Корф?! МИША. Да, Вовка Корф, первый муж. Стоит на лестнице темный-темный… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Господи, только этого не хватало! Что будет, что будет! Ведь сейчас Аня с Андрюшей приедут из дворца бракосочетаний, и если они столкнутся… Это ужасно! Какой у него вид? МИША. Я же вам говорил. Стоит бледный-бледный… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (ломая руки). Он ее убьет! ЛИЗА. Я помню, как он ее отлупил, когда она в ресторане с кем-то потанцевала… Он ревнив, как Отелло! Звонок в дверь. МИША. Это он! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Надо что-то сделать. Уговорите его как-нибудь! ЛИЗА. Мишенька, дорогой, пойди, повлияй на него! Миша идет к двери. Сильный стук. Он отскакивает. ЛИЗА (визжит). Не открывайте! Снова звонок. МИША (трусливо жмется к стенке). Я не оратор, чтоб влиять… Прошу запомнить! ЛИЗА (презрительно). Оратор! (Открывает дверь) АЛЕКСАНДР (входит с плеером под мышкой). Господа, на лестнице стоит Корф! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Отелло… АЛЕКСАНДР (мельком взглянув на стол). Господа, водки не хватит! ЛИЗА. Постойте, чего ему надо? АЛЕКСАНДР. Он пришел за Аней. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Какое нахальство! Я всегда говорила, Лизанька, что он – ужасный грубиян! А вы объяснили ему, что Аня выходит замуж? АЛЕКСАНДР. Он сказал, что плевал на это, и еще всем задаст трепку. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Так и сказал? АЛЕКСАНДР. Именно. Я уж стал побаиваться за свою игрушку (осторожно ставит плеер на тумбочку) За дверью начинается возня. Доносятся возрастающий шум борьбы и неясные голоса. МИША. Я пошел за Макарским (перебирается с балкона на пожарную лестницу и спускается вниз) Дверь распахивается, и влетает Андрюша, а за ним – Аня. У Ани фата съехала набок, Андрюша слегка помят. АНДРЮША. Это просто терроризм! АНЯ (с плачем бросается к Марье Алексеевне на шею). Мама! Мамочка! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что случилось? Он тебя оскорбил? АНЯ. Хуже! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Он тебя ударил? АНЯ (плачет). Хуже! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что же он сделал, этот негодяй? АНЯ. Он меня поцеловал! АНДРЮША. Хулиганство! (поправляет на себе костюм) ЛИЗА. Ну, ничего! Вы представить себе не можете, как я рада, что всё обошлось! АНДРЮША (обиженно). Почему же это я не могу себе представить? Дурак я, что ли? ЛИЗА. Вы меня не поняли. АНДРЮША. Почему же не понял? Значит, я – дегенерат, по-вашему? ЛИЗА. Фу! И зачем нужно жениться с таким нудным характером? Входит доктор ШТЕРН. АНЯ. Ах, Илья Петрович! Как я вам рада! ШТЕРН. Что это за юноша стоит на лестнице? АНЯ (стонет). Это невыносимо! АНДРЮША. Он дождется, что я спущу его с лестницы! ШТЕРН. Ну-с, позвольте поздравить с законным… Входят ИВАН ИВАНЫЧ и АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Что, свадьбы не будет? ИВАН ИВАНЫЧ. Отменяется? АНДРЮША. Что за чепуха! АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Нам только что Корф сказал, что свадьба отменяется. ИВАН ИВАНЫЧ. Он на лестнице стоит. АНДРЮША. Нахал и сволочь! ИВАН ИВАНЫЧ и АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Тогда разрешите поздравить… Анечка (чмок, чмок) Андрюшенька (чмок, чмок) Марья Алексеевна… Хорошо, что не отменили… Это вся водка? Не хватит… Входит ОЛЬГА, за ней – НАТАША и еще несколько гостей обоего пола. ОЛЬГА. Дорогая Анечка! (целуются) Володя просил тебе записку передать. Он… АНДРЮША (вырывает у Ани записку, читает, рвет в клочья и топчет). Ну, он дождется, я его спущу с лестницы!.. АНЯ. Ты не представляешь, до чего он меня любит. АНДРЮША (обиженно). Почему же не представляю? Что я, болван? С балкона залезает МИША. ЛИЗА. Принес? МИША (смущенно). Только… он пиратский… (достает из кармана диск) ЛИЗА (хватает диск и заталкивает в плеер). Сейчас послушаем! Доносится шум с лестницы. МИША. Что это? ЛИЗА. Это Корф. Из динамика доносится хрипение, а потом тонкое пронзительное «А-а-а-а-а-а-а-а!..» Все слушают, кривясь. МИША. Но согласитесь, это приятней, чем возгласы вашего Корфа! ЛИЗА. Репнин! МИША. Что, Лизанька? ЛИЗА. Это не Макарский! МИША. Макарский! Вот, и на коробочке написано… ЛИЗА (разглядывает коробку). Ты читать умеешь? Это не Макарский, а Витас! (выхватывает диск из плеера и запускает им в Мишу) Вон! МИША. Все равно водки не хватит! (уходит через балкон и пожарную лестницу) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА приглашает всех к столу. Гости рассаживаются, наполняют рюмки и бокалы. Торжественная пауза. ШТЕРН (собираясь произнести тост). Ну… Оглушительный стук в дверь. Все пригибаются. ШТЕРН (ставит рюмку на стол). Нет, так нельзя. Я пойду с ним поговорю. Уходит. Все напряженно ждут. ШТЕРН возвращается с чрезвычайно недовольной физиономией. АНЯ. Ну, что? ШТЕРН (растерянно поправляя галстук). Да это просто мерзавец! Садится. Все поднимают бокалы. Снова грохот. Гости опять пригибаются. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Морду надо бить, вот что! Идемте, Иван Иваныч! ИВАН ИВАНЫЧ (снимает пиджак). Не пейте без нас. Мы сейчас вернемся. Пойдемте, Андрей Платоныч, дадим ему дыни! (Уходят) Гости ждут в молчании. Пауза. Хлопает дверь. Полная тишина. Из-за двери доносится шум короткой бешеной схватки. Опять тишина. Входят, пошатываясь, АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ с ИВАНОМ ИВАНЫЧЕМ. ИВАН ИВАНЫЧ. Чего же вы его не держали? АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Как я мог его держать, когда вы его сами выпустили?! ИВАН ИВАНЫЧ. Я его выпустил?! Это вы его выпустили! АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Из-за вас он меня чуть не задушил! Безобразие! На площадку выйти нельзя! Садятся за стол под равномерный стук. Очевидно, страшный КОРФ лягает дверь ногами. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Хоть бы музыку послушать. АЛЕКСАНДР ставит Deep Purple. Все начинают есть под музыку и под стук в дверь.
Gata: ИВАН ИВАНЫЧ. Советую присматривать за водкой, Андрей Платоныч. Ее не хватит, так всегда бывает. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ (наливает себе и Ивану Иванычу). Не будем терять драгоценного времени. (Громко) Здоровье новобрачных! (Быстро пьет и наливает) Здоровье присутствующих! (пьют и наливают) Здоровье хозяйки дома! (пьют и наливают) За будущее потомство новобрачных! (пьют, всё это проделывают со сказочной быстротой) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что ж это вы, господа? Мы еще и налить не успели, а вы… так нельзя. ШТЕРН (косясь на гостей). Да, я вижу, тут времени терять нельзя! (пьет четыре рюмки подряд, пятой чокается с Ольгой) ОЛЬГА. Доктор, я обязательно хочу сделать укол ботокса. Мне рассказывали чудеса. Одну мою знакомую собирался бросить муж, но после двух уколов она так преобразилась, что он снова в нее влюбился! ШТЕРН (кивает). Да, ботокс творит чудеса. Приходит ко мне юноша с горбатым носом: девушки не любят. Ну, я ему… (жестом изображает укол) А на днях встречаю на улице – несется куда-то со всех ног. Что такое? Четыре девицы преследуют. А они ему не нравятся. Вот так! Страдал от одиночества, а теперь – разборчивый сделался. ОЛЬГА (в экстазе). Доктор, вы маг и волшебник! НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! ШТЕРН (косится на Ивана Иваныча и пьет несколько рюмок подряд) Да-а… Приходит еще один юноша: правое ухо в два раза больше левого. Ну, я ему… (изображает тройной укол) НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! Входит Петр Михалыч ДОЛГОРУКИЙ. ШТЕРН. Кто это такой? ЛИЗА. Представьте себе, я не знаю. АНДРЮША (изумленно). Папа?! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Здравствуй, Андрюша! Еле нашел эту квартиру. Хорошо, что на площадке стоит какой-то милый молодой человек, он мне подсказал. Ну, рад видеть тебя на свободе. Здравствуйте, товарищи! (знакомится с гостями) Долгорукий, Долгорукий, Долгорукий… АНЯ (Андрюше). Ты мне не говорил, что у тебя есть папа. Где он живет? АНДРЮША (сухо). Папа вернулся из… из дома отдыха. АНЯ. Ах, я мечтаю отдохнуть в каком-нибудь пансионате! АЛЕКСАНДР (Петру Михалычу). И где ж вы отдыхали – в Египте, Турции? ПЕТР МИХАЛЫЧ. В Магада… АНДРЮША. Папа! ПЕТР МИХАЛЫЧ (пьет). В Краснодарском крае. АЛЕКСАНДР. И приличное место? ПЕТР МИХАЛЫЧ. Мало сказать. Все восхищаются. Вон, Андрюша не даст солгать – вместе были, у него срок раньше кончился… АНДРЮША. Папа! АЛЕКСАНДР. А сколько стоит путевка? ПЕТР МИХАЛЫЧ. Всё даром. Уезжал, мне даже брюки с пиджаком выдали… Кто это все время стучит? ЛИЗА. Не обращайте внимания! АЛЕКСАНДР. Здорово! Ни копейки расходов! А путевка на месяц была? ПЕТР МИХАЛЫЧ. На семь лет. А у Андрюши – на пять. АНЯ. Видишь, Андрюша, твой папа лучше тебя сумел устроиться. Может, ты еще годика на три приобретешь путевочку? Мы бы поехали вместе! АЛЕКСАНДР. И я, и я бы тоже поехал! ГОСТИ (хором). И меня, и меня! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Нет ничего проще! Для этого всего лишь надо кого-нибудь огра… АНДРЮША. Папа!!! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Оставь меня, м-мещанин!.. ОЛЬГА (Андрюше). Вы и понятия не имеете, как прекрасно можно сейчас отдохнуть, даже в нашем Подмосковье! АНДРЮША (обижается). Почему же я не имею понятия? Что я, идиот? У Лизы звонит мобильный. ЛИЗА (отвечает). Да. Что? Купил? Уже везешь? Замечательно! Жду! Нет, Корф не ушел. Лезь опять по пожарной лестнице, только, ради Бога, не разбей диск!!! (отключается) Сейчас Мишка, наконец-то, привезет Макарского… обожаю! Начинаются танцы. АЛЕКСАДР (танцуя с Лизой). Не понимаю, что ты нашла в этом Макарском? ЛИЗА. Голос! А глаза! А волосы! А фигура! АЛЕКСАНДР. Разве их нет у меня или, к примеру, у Мишки? ЛИЗА. Ну, ты хватил! Сравнить какого-то Мишку с самим Макарским!!! Все танцуют. Грохот усиливается. АНДРЮША (Ане). Это всё из-за тебя. Этот кошмарный Корф срывает нам свадьбу. АНЯ. Чем я виновата, раз он меня так любит? НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! ЛИЗА. Надо вступить с ним в переговоры. Саша, пойди и спроси, чего он, наконец, хочет! Александр уходит. Все столпились у дверей и ждут. Стук прекращается. АЛЕКСАНДР (возвращается). Он говорит, чтобы Андрюша убрался отсюда к черту. АНДРЮША (возмущенно). Он, кажется, дождется того, что я спущу его с лестницы! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Скажите ему, что мы вызовем милицию! АЛЕКСАНДР (уходит и возвращается). Он говорит, что никакая милиция в мире не помешает ему любить Аню. АНЯ (польщена). Скажите пожалуйста! АНДРЮША (подозрительно). Сознайся, что тебе это нравится. АНЯ. Оставь меня в покое! АНДРЮША (Александру). Скажи ему, что я сейчас сброшу его с лестницы! АЛЕКСАНДР (уходит и сию же минуту возвращается с истошным криком). Корф прорвался!!! Все издают дружный вопль. Дамы с Андрюшей отскакивают от двери. Мужчины бросаются на помощь Александру. Они наваливаются на Корфа, из их тел образуется шар, катающийся по полу. Наконец, шар выкатывается за дверь. Вопли: «Дверь держи! Не пускай! А, черт, руку, руку не сломайте!» С балкона входит слегка запыхавшийся Миша. Из прихожей, тяжело дыша, возвращаются мужчины. ЛИЗА (хватает диск). Наконец-то! МИША (сияет). Ну как, пойдет? ЛИЗА (читает). «Антон Макарский» Спасибо! МИША. Спасибо – и только? А что с моим предложением? ЛИЗА. Потом, потом! (вставляет диск в плеер) ПЕСНЯ. «Святая дева, ты не в силах мне помочь, любви запретной не могу я превозмочь…» АЛЕКСАНДР. Так это из «Нотр-Дам», уж на зубах навязло! ЛИЗА (замахивается на Мишу). Я тебе этого никогда не прощу! МИША. Ну что я могу сделать, Лизанька, я обрыскал пол-Москвы, и везде этот проклятый «Нотр-Дам»! ЛИЗА. Все равно ты свинья! Гости снова садятся за стол. ПЕТР МИХАЛЫЧ. Что за чепуха. Давайте лучше выпьем за Магадан… АНДРЮША. Папа! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Молчи, щенок! ШТЕРН (пьет). Темное это дело – ботокс! Абсолютно темное! Никто не молодеет, наоборот, все дохнут! ОЛЬГА. Доктор, что вы! ШТЕРН. Я не доктор, я ш-шарлатан! Ясно? ПЕТР МИХАЛЫЧ (держит речь). Это очень хорошо, Андрюша, что ты женился. Через год я выйду на свободу… АНДРЮША. Папа! Черт знает что! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Не мешай! Будем жить вместе, я буду нянчить внучат… АНЯ. Андрюша, что все это значит? На какую свободу он должен выйти? И почему он хочет жить с нами?! АНДРЮША. Успокойся. Анечка, это недоразумение. Папа, поди вон! ПЕТР МИХАЛЫЧ (свирепея). Ах ты, щенок! Забыл, с кем говоришь?! Забыл, как мы с тобой лохов на гоп-стоп брали, а в суде ты все на меня свалил, и я пошел паровозом?! Забыл?! Уходит, хлопнув дверью. АНЯ. И ты от меня все это скрыл! АНДРЮША. Какие мелочи, Анечка! АНЯ. Ты даже не представляешь себе, какой ты негодяй! АНДРЮША. Почему я не представляю? Что, у меня нет воображения? АНЯ (решительно). Зовите Корфа! Миша выбегает. Открывается дверь, наступает триумф Корфа. Он идет, надменно изогнув бровь и победоносно ухмыляясь, свысока поглядывая на жмущихся к стенкам гостей. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ (просыпаясь, кричит). Горько! ИВАН ИВАНЫЧ (просыпаясь). Горько! За великое чувство любви, ура! Андрюша с позором ретируется, Корф целует Аню, Миша – воровато – Лизу. Пир продолжается. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вот говорили – водки не хватит, а все перепились! Happy end
Самсон: Gata Gata пишет: Сашка пьет, Мишка пьет, Ольга пьет, хирург, вероятно, тоже пьет… Gata пишет: Значит, Штерн, очевидно, пьет, Иван Иваныч с Андреем Платонычем пьют, как звери. Андрюша пьет… ну до чего же приятная компания! Gata пишет: Забыл, как мы с тобой лохов на гоп-стоп брали, а в суде ты все на меня свалил, и я пошел паровозом?! Забыл?!
Роза: Gata пишет: ЛИЗА. Водки, безусловно, не хватит. Двадцать бутылок на пятнадцать человек! Это не жизнь, мама! После этой фразы, уже понимаешь, что попала по адресу А дальше просто песня: Gata пишет: (трагически) От любви умирают! (В дверях) На мой взгляд, водки не хватит. (Уходит) Gata пишет: АЛЕКСАНДР (мельком взглянув на стол). Господа, водки не хватит! Gata пишет: МИША. Все равно водки не хватит! (уходит через балкон и пожарную лестницу) Gata пишет: ИВАН ИВАНЫЧ. Советую присматривать за водкой, Андрей Платоныч. Ее не хватит, так всегда бывает. Рефрен изумительный И на закуску Gata пишет: НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! Не зря я заглянула сюда утром Gata , спасибо
Klepa: Gata пишет: ЛИЗА. Ну и что? Немец – это пруссак, пруссак – это калининградец, а калининградец – это москвич! гениально Gata пишет: МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Он тебя ударил? АНЯ (плачет). Хуже! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что же он сделал, этот негодяй? АНЯ. Он меня поцеловал! эх, ничего ты Аня не понимаешь Gata пишет: АЛЕКСАНДР (Петру Михалычу). И где ж вы отдыхали – в Египте, Турции? ПЕТР МИХАЛЫЧ. В Магада… АНДРЮША. Папа! какое хорошее место Магада Gata пишет: МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вот говорили – водки не хватит, а все перепились! вот так-то Марья Алексеевна . Гаточка, мурси за веселую вещицу
Gata: Песня о Бахе (подражание М. Горькому) Кто не читал или подзабыл, с оригиналом можно ознакомиться здесь http://az.lib.ru/g/gorxkij_m/text_0016.shtml Надо всей усадьбой Корфов звуки музыки порхают. Между черно-белых клавиш бойко скачут пальцы Анны, исторгая скерцо Баха. То стелясь по коридору, то взмывая к бельведеру, Бах звучит, и дом весь слышит радость в каждом этом звуке. В этих звуках - жажда бури! Живость престо, пламя форте и настойчивость крещендо бьют по нервам домочадцев. Полька стонет перед Бахом, - стонет, мечется по дому, в погреб спрятаться готова, лишь бы Баха век не слышать. И Варвара тоже стонет, – ей, Варваре, недоступно наслажденье ритмом скерцо, си-бемоль ее пугает. Карл Модестыч затыкает уши шариками ваты. Лишь один Владимир смело ходит с голыми ушами, перед музыкой не гнется. Все плотней и громче звуки растекаются по дому, и поют, и рвутся ноты из несчастного рояля. Бах грохочет. Ультразвуком вторит нотам пенье Анны. Вот охватывает голос гроздья нот объятьем крепким и бросает их, как бисер, со всего размаху в стены, чтобы, эхом отражаясь, те еще сильней звучали. Корф идет по коридору, синусоиде подобно, сапогом пинает двери, лбом все косяки считает. Он несет графинчик бренди, - ароматный, крепкий бренди, - и смеется, и икает... Он над музыкой смеется, он икает от похмелья… В звуках музыки и пенья он давно усталость слышит, он уверен, что не сможет Анна петь до самой ночи! Бренди льется... Бах грохочет... В недрах старого рояля резонанс неотвратимо мощь и силу набирает. Фуга! Скоро грянет фуга! Но на самой верхней ноте резонансного экстаза вдруг рояль, взрыднув надрывно, рассыпаться стал на части. Брызги клавиш, струн визжанье… Под роялем спит Владимир, сотрясая воздух храпом: – Баху с Вакхом не тягаться!
Бреточка: Gata пишет: Под роялем спит Владимир, сотрясая воздух храпом: – Баху с Вакхом не тягаться! эту фразу возьму к себе в цитатник!!!
Gata: ОГНИВО (по мотивам одноименной сказки Г.-Х. Андерсена) Шел поручик Владимир Корф по дороге: раз-два! раз-два! Сабля на левом боку, фляжка – на правом; он возвращался домой с Кавказа. Большую часть пути он проехал верхом, но на постоялом дворе под Тверью проиграл коня вместе с седлом драгунскому капитану, и сейчас испытывал прочность своих офицерских сапог. На дороге встретилась ему старая ведьма по прозвищу Сычиха – тощая, страшная, в побитой молью собачьей шапке на стриженой голове. - Здравствуй, офицерик! - сказала она. - Какая у тебя славная сабля! А фляжка-то какая большая! Вот бравый вояка! Ну сейчас ты получишь столько выпивки, сколько твоей душе угодно. - Спасибо, старая ведьма! - сказал Владимир. - Видишь вон тот заброшенный колодец? - сказала ведьма, показывая на почерневший деревянный сруб. – Заберись в него и спустись в самый низ! А перед тем я обвяжу тебя веревкой вокруг пояса, ты мне крикни, и я тебя вытащу. - Зачем мне туда лезть? - спросил Владимир. - За вином! - сказала Сычиха, с первого взгляда угадавшая слабость нашего офицера – на то она была и ведьма! - Знай, что когда ты доберешься до самого низа, то увидишь маленькую дверцу; отвори ее, и попадешь в огромный подвал; в нем горит масляная лампа - темновато, конечно, а всё лучше, чем ничего. Ты увидишь три бочки; можешь отвернуть краник у любой из них и нацедить в свою фляжку вина. В первой бочке белое вино, во второй – красное, а в третьей – самолучшее бренди. Сторожит эти бочки немец-управляющий, злющий-презлющий, с усами, как два сухих веника, но ты его не бойся, накинь на него шаль, которую я тебе дам, а сам пей вина, сколько влезет! - Оно бы недурно! – облизнулся Корф. - Но что ты с меня за это возьмешь, хитрая ведьма? Ведь что-нибудь да тебе от меня нужно? - Я не возьму с тебя ни полушки! - сказала Сычиха. - Только принеси мне старое огниво, я его там давеча обронила. - Ну, обвязывай меня веревкой! - приказал Владимир. - Готово! - сказала ведьма. - А вот и моя шаль! – она сняла с себя ветхую грязную тряпку. Корф перекинул ноги через деревянный бортик, спустился в колодец и очутился, как сказала Сычиха, в большом подвале, где жиденький огонек масляной лампы едва-едва рассеивал мрак. Там стояли три огромные бочки, источавшие аппетитный винный запах, а между бочками прохаживался человечек в немецком кафтане, свирепо шевеливший жесткими рыжими усами. - Прочь, черт нерусский! - сказал Корф, отодвигая его со своей дороги локтем и отворачивая краник первой бочки. Оттуда полилось молодое белое винцо, наш офицер и жажду утолил, и фляжку наполнил. - Нечего на меня таращиться, глаза заболят! - сказал он вертевшемуся рядом немцу и отвернул краник второй бочки. Красное вино более пришлось ему по вкусу, и он набрал его в свою фляжку, выплеснув оттуда предварительно белое. - Mein Gott! – горестно возопил немец при виде столь непочтительного обращения с драгоценным напитком. - Ты на меня, офицера и дворянина, голос не повышай! – рассердился Владимир. – И вообще – помалкивай в тряпочку! И с этими словами накинул на рыжеусого немца ведьмину шаль. Пахла эта шаль разными травами, мышами и тараканами, и немец, привыкший только к запаху пива и сосисок, утробно хрюкнул и без чувств свалился на пол. Владимир про него тут же забыл и отвернул третий краник, и оттуда вырвалась струя – нет, не вина, а чистого золота! Затхлый воздух подземелья наполнился волшебным ароматом винограда и старого дуба. Должно быть, это славное бренди привезли из самой Франции! Вот когда пожалел наш поручик, что не открыл эту бочку первой и уже успел напиться белого и красного вина, почти не оставив в животе места для бренди. Он без жалости опустошил на пол фляжку и подставил ее горлышко под золотистую струю. Но этого ему показалось мало, и он, заметив в углу дюжину бутылок, вылил из них всех вино и, наполнив дивным бренди, растолкал их по карманам и даже за голенища сапог, жалея, что не может прихватить с собою бочку целиком. Насладившись содержимым этой последней бочки до такой степени, что мог едва передвигать ноги, Корф поплелся к выходу, поднял голову и закричал: - Тащи меня, старая ведьма! - Огниво взял? - спросила ведьма. - Ах черт, чуть не забыл! - проворчал Владимир, вернулся и взял огниво. Ведьма вытащила его наверх, и он опять очутился на дороге, только теперь и в животе его, и в карманах, и в сапогах булькало бренди. - Зачем тебе это огниво? - спросил он Сычиху. - Не твое дело! - ответила та. – Налакался вина, и хватит с тебя! Ну, отдай огниво! - Как бы не так! - сказал Владимир. - Сейчас же говори, зачем тебе оно, не то брошу тебя в этот колодец. - Не скажу! - уперлась Сычиха. Корф схватил ее и сбросил в колодец, а сам в приподнятом настроении двинулся дальше, выписывая ногами замысловатые крендели. Скоро набрел он на придорожную гостиницу, потребовал себе самую лучшую комнату, свалился на кровать прямо в сапогах и проспал целые сутки, а, продрав глаза, опохмелился бренди из двух бутылок и потребовал завтрак. Слуги в гостинице были расторопные и трактирщик – сама любезность, он заикнулся лишь, не многовато ль господин офицер пьет, как бы голова не заболела, но Владимир грубо его обругал и запустил в него пустой бутылкой. Трактирщик рассыпался в извинениях и прислал слугу с завтраком, хотя уже было восемь часов вечера. - А что, приятель, - спросил у слуги Корф, после третьей бутылки пришедший в веселое расположение духа, - можно ли тут у вас развлечься? - Скучно мы живем, барин, - отозвался лакей и пересказал гостю местные сплетни, самая любопытная из которых оказалась про красавицу-княжну, которую отец, старый и злобный князь, держит под замком. - Как бы ее увидать? - оживился Владимир, который после выпивки больше всего на свете любил приволокнуться за какой-нибудь милашкой. - Этого никак нельзя! – сказал слуга. – Уж больно крепко ее стерегут. Старому князю нагадали, что быть его дочери замужем за пьяницей, вот он никого к ней и не подпускает – не у всякого же, как у вас, на лбу написано, что он любит за воротник заложить; попадется какой жених, с виду приличный, а через год после свадьбы глядь – и спился. По отцовскому разумению, лучше дочке в старых девах остаться, чем с пьяницей горе мыкать. «Вот бы эту красотку поцеловать!» - замечтался Корф. Но нельзя так нельзя, и потянулся он к пятой бутылке. Два дня он прожил весело, в полное свое удовольствие, но на третий день запасы бренди иссякли, а хозяин гостиницы оказался канальей и наотрез отказался прислать ему вина, да еще и слугам запретил камин в его комнате топить. И вот сидит наш поручик в холодной комнате, трезвый и скучный, решил с тоски трубочку раскурить, а огонька-то и нет. Вспомнил он тут про маленький огарочек в огниве, которое взял в колодце, куда спускала его Сычиха. Достал Корф огниво и огарок, но стоило ему ударить по кремню, как дверь распахнулась, и на пороге возник немец из подвала с усами, как два рыжих веника. - А ты-то откуда взялся? – удивился Корф. - Я – раб этого огнива, - хрюкнул немец. – Что вам угодно, барин? Приказывайте, я повинуюсь! - Вот так история! - сказал Корф. - Огниво-то, выходит, прелюбопытная вещица: я могу получить все, что захочу! Эй ты, добудь мне винца! - велел он немцу. – Да не какого-нибудь там компоту, а крепкого бренди! - Ein moment! – кивнул немец, и не успел Владимир и глазом моргнуть, как перед ним на столе очутился полнехонький графин того самого бренди, из колодца. И снова потекла у нашего поручика развеселая жизнь. Услужливый немец таскал ему бренди в кувшинах, а что камин нетопленый стоял – так это не беда, Корф и без камина не мерз. Несколько дней предавался он радостям пития, а потом вдруг потянуло его на амурные подвиги. «Как это глупо, что нельзя видеть ту княжну! – разговаривал он сам с собой. - Такая красавица, говорят, а что толку? Сидит под замком, скучает, небось… Неужели мне так и не удастся ущипнуть ее за щечку? Ну-ка, где мое огниво?» И он ударил по кремню - в тот же миг перед ним стоял рыжеусый немец. - Бренди, господин? – спросил он. - Нет, не бренди. Хочу видеть красавицу-княжну! – потребовал Владимир. - Ein moment! – подмигнул немец, и в тот же миг оказались они в уютной розовой спальне. Почему в спальне, спросите вы? Так ведь стояла уже глубокая ночь, и красавица видела десятый сон. Владимир отодвинул полог кровати и от восторга прищелкнул языком – настолько княжна была хороша. Наш бравый офицер не удержался и наклонился, чтобы ее поцеловать, но тут откуда ни возьмись появилась толстуха необъятных размеров с огромной скалкой и от всей души треснула Владимира этой скалкой по макушке, приговаривая: - Губы прочь от Аннушки, бесстыдник! Ишь, чего удумал! Женись сначала, а потом целуй! Немцу тоже досталось на орехи: - Ах ты, гнусный сводник, черт нерусский! Пришлось незваным гостям удирать, да так прытко, что Владимир и не заметил, как вновь оказался в своей комнате в гостинице. Остаток ночи и весь следующий день он лечился бренди, а к вечеру его вновь потянуло на подвиги. Вызвал он с помощью огнива немца и велел устроить свидание с красавицей. - С той же самой? – уточнил немец. Владимир осторожно потрогал шишку на голове. - А нет ли в округе других красавиц? – спросил он. - Ein moment! – и ловкий немец перенес своего повелителя к беленькому особнячку и указал на окошко во втором этаже. Хоть немец и был вездесущ, однако от этого дома ключей у него не нашлось, поэтому он просто подставил спину, вскарабкавшись на которую, Владимир смог дотянуться до подоконника и заглянуть в комнату. Эта девушка была не такая красивая, как вчерашняя, но тоже хорошенькая, только разглядеть ее толком наш поручик не успел, так как она распахнула окно и выплеснула на него кувшин воды, да еще и крикнула: - Воры! Воры! Владимир сверзился со спины немца, шлепнулся оземь и потерял сознание. Очнулся он на другой день в суде. Толстый и важный судья восседал на своем месте, как на троне, а у подножья этого трона суетился какой-то хромой и наполовину лысый человек, которому все почтительно кланялись и называли Петром Михалычем, громко возмущался и размахивал руками, поминутно тыча пальцем во Владимира и требуя для него смертной казни. - На виселицу! – визжал он. – На виселицу! Владимир на виселицу не хотел и быстренько извлек из кармана огниво, а так как кремня под рукой не оказалось, то постучал огнивом по каблуку сапога. В тот же миг двери суда распахнулись, но вошел не рыжеусый немец, а немолодой человек благообразной наружности с хорошенькой барышней под руку. Поглядев на Владимира, он сокрушенно вздохнул, а потом пошел к багровому от ярости Петру Михалычу и стал перед ним извиняться. - Как вернулся с Кавказа, ну никакого с ним сладу не стало – пьет и день и ночь, в доме родном живет, как на постоялом дворе, меня трактирщиком называет и вина требует, я не даю, так он Карла Модестыча, управляющего нашего, за бренди гоняет, тетушку родную, сестру матери покойной, в погребе запер… я уж и топить в его комнате запретил, думал, от холода протрезвеет, да где там!.. - долетали до Владимира слова, но ему некогда было думать, на кого этот благообразный господин жалуется, потому что в спутнице его узнал он белокурую барышню, которую позапрошлой ночью фурия со скалкой не дала ему поцеловать. Петр Михалыч между тем успокоился и даже перестал требовать для Владимира смерти через повешение. - Ради дружбы нашей многолетней, Иван Иваныч, - сказал он, - я иск против вашего сына отзову, но дочку свою Лизаньку за него, как мы с вами когда-то по-соседски договаривались, не отдам! Не нужен мне такой зять. Супругу мою, княгиню Марью Алексееву, вчера чуть не до смерти напугал – в окно к ней полез, одно ладно, что пьяный был до изумления, и не долез, а то ведь неизвестно еще, чем бы дело-то кончилось! Иван Иваныч снова стал извиняться, а сына непутевого пригрозил примерно наказать и наследства лишить. Но тут вперед выступила беленькая барышня, которая с Иван Иванычем пришла: - Дядюшка, - пропела она таким мелодичным голоском, что наш поручик всплакнул от умиления, - не надо Владимира наказывать и наследства лишать, отдайте его лучше мне. Я буду ему хорошей женой, и за ним пригляжу, и за наследством! - Ты согласен жениться на Аннушке? – сурово вопросил Иван Иваныч, обращаясь к Владимиру. - Согласен, - икнул тот и вновь глаза закатил. Очнулся он на пороге церкви, с Аннушкой в белом платье на руках, вокруг звенели колокола, и все его с чем-то поздравляли, а потом посадили в украшенную цветами карету и повезли в какой-то смутно знакомый дом, где столы ломились от яств и играла музыка. И опять все кричали «ура» и «горько», и среди кричавших он увидел и ведьму Сычиху, одетую почему-то в нарядное платье, а не в драную шаль, и Петра Михалыча, и Иван Иваныча, и рыжеусого немца, и даже толстуху со скалкой. Ему нестерпимо захотелось бренди, но белокурая красавица, которая все время вертелась рядом, отобрала у него графинчик и нежно прошептала: - Не надо, бренди, любимый, лучше послушай, как я пою! И села за рояль, и стал петь, и все гости громко восхищались и хлопали в ладоши, один Владимир скучал, с тоской и ужасом думая о том, что теперь и впредь придется ему вместо любимого бренди слушать пение белокурой Аннушки, и никакой ловкий немец его не спасет… так оно и случилось впоследствии, и на этом мы и закончим нашу историю про огниво.
Алекса: Gata пишет: Супругу мою, княгиню Марью Алексееву, вчера чуть не до смерти напугал – в окно к ней полез, одно ладно, что пьяный был до изумления, и не долез, а то ведь неизвестно еще, чем бы дело-то кончилось! В детстве я очень любила эту сказку. Пересказ на бнский лад очень понравился
ksenchik: Гатуля, прочла я веселые истории "Сильное чувство" меня довело до истерики
Gata: Рада, что мои рассказики поднимают вам настроение!
Царапка: "Нимб" забавен :)))
Gata: Царапка пишет: "Нимб" забавен :))) А остальное? :)))
Царапка: :)))
Gata: Как Аньке дифирамбы - так простынки по три килОметра, а как Гату похвалить, так враз красноречие иссякает ))))
Царапка: Гата, я только что твой фик без всяких Анек хвалила!!!
Gata: Царапка пишет: Гата, я только что твой фик без всяких Анек хвалила!!! Так "Нимб"-то как раз про Нюшку и есть ))))))
Gata: Название: "Во всем виновата Лиза" Жанр: букет псевдоисторических очерков Персонажи: Император, Бенкендорф, Лиза Долгорукая, Шишкин, Шубин 50 000 лет до нашей эры В племени зелюков, что жили у подножья двух гор-близнецов, и за то от соседей, обитавших ниже, в долине, получили прозвище двугорбцы, был великий праздник. Хитрый мамонт, много дней обходивший все засады и ловушки, наконец-то свалился в яму-западню и под вопли торжествующих охотников был забит камнями и копьями. Племя ликовало, предвкушая жаркое из чудесной сочной мамонтятины, новые меховые повязки на бедра, новые наконечники для копий и прочие радости, которые сулила богатая добыча. Правда, самую лакомую часть – кончик хобота – придется закоптить и отдать алчной Лиз-Лиз, но перечить главе рода никто не отваживался. Все помнили, как несколько лун назад она свергла одряхлевшую предшественницу, выбив у старухи последний зуб. Сама Лиз-Лиз восседала на огромном валуне посреди плясавших единоплеменников и размышляла, кого из мужчин удостоить счастья разделить с нею копченый хобот и ночь в пещере: немолодого, но мудрого Нико, который придумал, как выкопать яму на мамонтовой тропе, громогласного и быстроногого Шишу, который криками загнал добычу в ловушку, или голубоглазого Шуби, который не думал, не бегал, не копал яму, но был просто красив? В разгар веселья на поляне появился свирепого вида человек в тигровой шкуре. Это был Бенки, правая рука вождя харюков, которые жили в долине. - Я слышал, вы забили мамонта? – спросил он вкрадчиво. - А тебе какое дело? – оскалила крепкие зубы Лиз-Лиз. Бенки погладил шершавой ладонью внушительного размера дубинку, болтавшуюся у него на поясе, и сказал, что он имеет до этого мамонта очень большой интерес, так как на прошлой луне именно она, Лиз-Лиз, выклянчила у него две роскошные шкуры саблезубых тигров, обещав откупиться за каждую шкуру мамонтовым бивнем. Среди зелюков поднялся глухой ропот. - А ну, тихо! – прикрикнула на них предводительница. – Я ему обещала бивень неубитого мамонта, а нашего не отдам! Ропот сменился довольным ворчанием, а Бенки презрительно оттопырил толстую нижнюю губу. - Не надоело вам, стадо глупых обезьян, плясать под бабскую дубинку? Над вами все в долине потешаются и прозвали двугорбцами, потому что вы живете не под двумя горами, а вот под этим! Лиз-Лиз горделиво выпятила часть тела, на которую указывал Бенки. - Ну и что, разве вам плохо живется? – спросила она у соплеменников, извлекая на всякий случай из-под валуна дубинку, пусть и не такую увесистую, как у смутьяна-чужака, но достаточно грозную. Вспомнив, сколько синяков и шишек досталось им от этой дубинки, Нико, Шишу и другие охотники, опьяненные недавней победой над мамонтом, с громким ревом устремились свергать узурпаторшу, на защиту которой встала стеной женская половина племени, не желавшая уступать своих привилегий. Битва закончилась на закате полной победой мужчин, тогда же обнаружилось, что пока шло сражение, тушу мамонта сожрали саблезубые тигры. У зелюков наступили голод и конец матриархата. 10-й век н.э. Настоятель монастыря св. Николая, носивший то же имя, призвал к себе двух молодых монахов и держал перед ними речь в выражениях, отнюдь не благочестивых. Владетельный сеньор граф фон Бенкендорф, на чьих землях и под чьим покровительством находилась обитель, ожидал в скором времени появления внука, но грядущее радостное событие немало омрачалось тем обстоятельством, что дочка графа не была замужем. Брат Кириллиус с братом Алексисом переглянулись, пряча ухмылки: слава о легком нраве Лизы фон Бенкендорф давно покинула пределы графского замка и вовсю гуляла по округе, достигнув и ушей святой братии, невзирая на крепость стен, постов и молитв. Тем временем, покончив с преамбулой, отец Николай перешел к главному: - Девица призналась папаше, что ее соблазнил какой-то монах, якобы молодой и пригожий, а поскольку у вас самые тут смазливые физиономии, то я и спрашиваю: не заносили ли вас черти во время сбора милостыни под стены замка, а то и куда подальше – в спальню графской дочки? Так как ни один из монахов не спешил разверзнуть уста для признания, отец настоятель продолжал свою речь: - Однако грех уже не поправить, и граф принял решение отдать дочь замуж за ее соблазнителя, а тому даровать именье и даже небольшой герб, чтобы не стыдно было брать в зятья. - Грешен я! – с покаянным видом рухнул на колени брат Кириллиус. - Нет, я грешен! – стукнулся коленями об пол и брат Алексис. Перекрестившись, отец Николай велел греховодникам ступать в их кельи: - До завтра я накладываю на вас епитимью! На самом деле граф обещал колесовать соблазнителя, снять с него живьем шкуру, а напоследок четвертовать и поджарить на костре, но дальновидный отец настоятель утаил эти подробности от молодых монахов, резонно рассудив, что иначе ему не дождаться от них покаяния. На следующий день в монастырь прибыл граф фон Бенкендорф с дочкой. Лиза поглядела на обоих предъявленных ей к опознанию монахов и кротким голоском сообщила отцу, что не может опознать ни одного, так как видела соблазнителя лишь голым. - Пусть разденутся! – велел граф. Брат Кириллиус и брат Алексис, погоняемые мечтой о графстве, с готовностью сняли рясы и всё, что под ними было - а было немного, ибо отец настоятель строго следил за тем, чтобы молодая братия не роскошествовала, - и предстали во всей красе перед графской дочкой, которая, краснея и мнимо смущаясь, долго их рассматривала, а потом заявила, что к ней не приходил ни тот, ни другой. - А того ты хорошо ли запомнила? – спросил отец. - По правде сказать – не очень, батюшка, - потупила взор Лиза. - Ночь была безлунная… - Откуда же ты знаешь, что это не они?! - У того были усы… Во всей обители усы носил один отец-настоятель. - Вы за это поплатитесь! – прогремел побагровевший от ярости граф. Через неделю обитель сгорела. Ходили слухи, что внук графа фон Бенкендорфа родился с рогами и копытами, но слухи так слухами и остались. 23-й век н.э. Датчик в кабинете советника по климату и безопасности Дорфа замигал, напоминая об аудиенции у Главного Командора. Дорф включил трехмерный коридор и поставил на него звуковидеозавесу от шпионских проникновений. Через несколько секунд в коридоре возникла голограмма Командора, одетого в серебристый комбинезон и алый плащ, как в трехвековой давности комиксах про человека-паука. Дорф едва заметно поморщился. - Вам удалось выяснить, куда пропадает голографический газ? – спросил Главный. - Да, экселенц. - Говорите. Дорф включил в коридоре аудиенции вторую защитную завесу. - Вы знаете, экселенц, что гологаз синтезируют и сжижают на астероиде Ю-18, куда мы перенесли вредное производство с целью обезопасить нашу атмосферу… - Знаю, - раздраженно дернул левым усом Главный. – Дальше? - Газ пропадает во время транспортировки. Когда космолеты пролетают над планетой L, там включаются ионосферные зонды-магниты и отсасывают наш гологаз. - Кто правит на этой планете? - Королева Лизелу. - Почему вы до сих пор не призвали ее к ответу? - Увы, Звездный Комитет ввел до конца двадцатилетия мораторий на военные действия. От возмущения у Главного завибрировали оба уса, и Дорф врубил сразу третью и четвертую завесы, чтобы дать экселенцу спокойно высказать всё, что тот думает о пацифистах из Звездного Комитета. - Вы пробовали изменить маршрут? - Невозможно, экселенц. Вы же знаете, как плотно забиты трассы в нашей галактике. А возить гологаз по задворкам вселенной невыгодно. - Если вы не найдете выхода, я вас разжалую и отправлю за руль газовоза! – голографический Командор взмахнул алым плащом и исчез из коридора, экран погас. - С этого пижона станется, - проворчал Дорф. Несколько минут он пребывал в глубоком раздумье, а потом велел доставить к нему двух недавно пойманных космических пиратов. Это были отъявленные негодяи, причем весьма изобретательные. На их техническую смекалку и уповал советник, когда решил использовать против королевы-воровки, обещав взамен смягчить наказание, которое грозило пиратам по галактическому уголовному кодексу в виде пожизненных бесплатных работ. - Нет ничего проще! – ухмыльнулся первый пират, по имени Красавчик Ши. - Для перекачки гологаза у вашей Лизелу построим феминоидный коллайдер… - …работающий на звездной пыли, - уточнил второй, которого звали Умник Шу. - Так действуйте! – распорядился Дорф. Через месяц звездолет с планеты L совершил посадку в одном из земных космопортов. Королева Лизелу билась в истерике и требовала аудиенции с тем, кто придумал напустить на нее двух космических негодяев. - Они вывернули мою планету наизнанку своим пылесосом! Дорф хотел злорадно усмехнуться, но тут к нему поступил тревожный сигнал, что планеты в их галактике внезапно сбились с орбит, созвездия перемешались, и всё несется куда-то со скоростью, не поддающейся определению ни одним мегамощным компьютером. До того, как вселенная провалилась в черную дыру, злосчастный советник еще успел выругаться: - Черт побери! Теперь вы видите, как глубоко не правы те, кто причиной всех бед человечества считает Еву.
Царапка: Помню, в первоначальном варианте эпизодов было аж пять :)))) Пытаясь вспомнить без перечитывания, я вспомнила первобытный, пиратский (там - фраза об изучении содержимого корсета леди Лизбет) и космический (но последний - только как факт, без деталей, просто им закончилось). Но автор предпочёл пиратскому средневековый ;)
Роза: Царапка , еще были египетские дела Мне новая редакция этого рассказа кажется более удачной
Царапка: Египетские детали я вообще забыла, вспомнила о факте их существования, потому что сейчас перечитываю египетскую игру.
Царапка: Мне тоже кажется, что сокращение числа эпизодов пошло рассказу на пользу, просто пиратский мне нравился больше монастырского.
Роза: Царапка пишет: просто пиратский мне нравился больше монастырского. Это дело вкуса. Мне как раз больше нравится монастырь
Gata: Роза, Царапка, спасибо за отзывы! Представленная редакция рассказика - самая первая, составленная по принципу "далекое прошлое - средние века - далекое будущее". Египетский и пиратский эпизоды были добавлены позднее, для количества :) Я планировала вообще расширить до десяти мини-новелл, но лень и другие проекты меня отвлекли, поэтому здесь я решила оставить только исходный вариант.
ksenchik: Гата, спасибо! Порыдала, похохотала
Gata: "ВОЛК И ЯГНЕНОК" (по мотивам известной басни дедушки Крылова) Холоп всегда у господина виноват, Тому в истории мы тьму примеров слышим, Но мы истории не пишем, А вот про то, в уезде что Двугорском говорят. * * * Анна играла как-то на рояле, И надо же, чтоб в той же самой зале Владимир Корф после вчерашней пьянки спал. Разбуженный музЫкой фортепьянной, Он в ярости вскочил с дивана И на Анютку что есть мочи заорал: «Как ты посмела сон мой драгоценный Нарушить в неурочный час своим концертом?! За дерзость такову Тебе я руки оторву! «Когда, Владимир, вы позволите, Осмелюсь я донесть, Что я тихонечко взяла аккордов пять иль шесть, И гневаться напрасно вы изволите, Побеспокоить вас никак я не могу…» «Поэтому я лгу?! Негодница! Да видана ль такая наглость в свете! Да, помнится, как ты еще в запрошлом лете Мне спать в саду под яблоней мешала!» «Да никогда в саду я на рояле не играла!» – Сквозь слезы Анна говорит. «Так то была Полина или Варька, Или еще какая крепостная же лентяйка Из тех, которыми мой дом набит! Всю вашу бы холопскую бы свору Пороть бы на конюшне без разбору!» «Но я – твоя жена!» – «Молчи! Устал я слушать; Досуг мне хныканью внимать. От музыки твоей давно уж вянут уши!» – Сказал, и начал на дрова рояль ломать.
ksenchik: Gata пишет: «Но я – твоя жена!» – «Молчи! Устал я слушать; Досуг мне хныканью внимать. От музыки твоей давно уж вянут уши!» – Сказал, и начал на дрова рояль ломать. Воооот, нельзя над мужчиной с похмелья издеваться
Царапка: Gata: Так "Нимб"-то как раз про Нюшку и есть я "15 минут" имела в виду!!! Вариация на тему Крылова забавная ;)
Роза: Gata пишет: ВОЛК И ЯГНЕНОК" (по мотивам известной басни дедушки Крылова) ЧУдно Отлично поднимает настроение
Gata: ksenchik пишет: Воооот, нельзя над мужчиной с похмелья издеваться Энто точно Царапка пишет: Вариация на тему Крылова забавная ;) Царапыч, ну что ты всё с одним и тем же комментом - "забавно". В лексиконе у Людоедки Эллочки столько разнообразных словей - хо-хо, мрак, толсто и красиво, etc. - черпай не хочу!
Царапка: Ой, Гата, повытягиваешь ты из меня комменты - как потом останавливать будешь?!
Olya: Роза пишет: Мне как раз больше нравится монастырь И мне! И из этих трех вариантов, и из бывших пяти. Gata пишет: - По правде сказать – не очень, батюшка, - потупила взор Лиза. - Ночь была безлунная… - Откуда же ты знаешь, что это не они?! - У того были усы… Во всей обители усы носил один отец-настоятель. Gata пишет: От музыки твоей давно уж вянут уши!» – Сказал, и начал на дрова рояль ломать. Здорово
Gata: «ПОЙМАТЬ ЖАР-ПТИЦУ» Персонажи: Натали, Ольга, Никита, Владимир, отец Павел * * * – Я хочу выйти замуж за Владимира Корфа! Бывшая фрейлина Натали Репнина отложила в сторону пяльцы, и в недоумении воззрилась на подругу, молодую польскую княжну Ольгу Калиновскую. – Ты, должно быть, шутишь, Оленька? – Разве этим шутят? – спросила та, раскладывая на столе пасьянс. – Ты не можешь хотеть выйти замуж за барона Корфа! У него ужасная репутация… Ольга ухмыльнулась. – Вспомни, ведь именно из-за Корфа нас с тобою отлучили от двора, а брата моего разжаловали и сослали за Урал! – Я очень сочувствую твоему брату, но куда больше хочу стать баронессой Корф. – Разве не ты всегда его презирала? – продолжала недоумевать Натали. – Ты отказалась с ним танцевать на том злополучном бале у Потоцких, а потом стала любезничать с драгунским капитаном, и Корф при всех швырнул ему перчатку в лицо… – Можешь не договаривать, – перебила ее Ольга, – я помню скандал, после которого на всех нас обрушилось столько несчастий. Но в любовных делах хорошая память скорее помеха, чем помощник, – улыбнулась она мечтательно, глядя за окно, за которым мела январская пурга. – Если ты не хочешь вспоминать о вульгарных выходках Корфа, вспомни, что ни одной женщине не удалось завладеть его вниманием больше, чем на две недели! – с ехидством заметила Натали. – А я хочу завладеть им самим, и до конца жизни! – заявила Ольга, победным жестом бросая даму червей поверх веера раскинутых на столе карт. – Пасьянс сошелся! Я стану баронессой Корф! Натали обреченно вздохнула. …Растрепанная, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы и от мороза девушка вбежала во двор усадьбы Корфов, сделала несколько шагов и рухнула на снег. – Помогите… скорее… – чуть слышно прошептала она. Со всех сторон к ней спешили перепуганные слуги, на крыльцо выскочил хозяин дома – высокий молодой брюнет с пронзительно синими глазами. – Мадмуазель Репнина?! – воскликнул он, потрясенный. – Барон Корф?! – она казалась изумленной не меньше. – Ах, вы посланы мне Небом! Умоляю вас, помогите! Возок перевернулся, я смогла выбраться, а Ольга нет… я звала ее, она не отвечала, и я даже не знаю, жива ли она… – Натали жалобно всхлипнула. – Где с вами случилось это несчастье? – спросил Владимир, заботливо помогая ей подняться. – Не знаю… – снова всхлипнула Натали. – Я так долго бежала… Мне кажется, я бежала целую вечность… Там… – она махнула рукой и лишилась чувств. Поручив бедняжку заботам слуг, барон громовым голосом крикнул: – Лошадей! Но этого приказа не требовалось, лошадей уже вел от конюшни крепкий плечистый парень в тулупе нараспашку. – Спасибо, Никита! – кивнул ему хозяин и первым вскочил в седло. Несколько мужиков, Никита среди них, повскакали на других лошадей и поехали за бароном, по тоненькой цепочке следов, оставленных на снегу мадмуазель Репниной. …Вернулись они еще до наступления сумерек. Владимир сам внес бесчувственную Ольгу в дом. – Она жива? – вскинулась им навстречу Натали. – Жива, но еле дышит, – ответил Корф, бережно опуская Ольгу на диван в гостиной и поворачиваясь к Никите, топтавшемуся в дверях: – Скачи за доктором! – Не нужно доктора! – остановила его Репнина. Владимир непонимающе нахмурился. – Я все вам объясню! Но… – она покосилась на Никиту. – Оставь нас! – велел барон парню, тот неуклюже поклонился гостье и вышел. Натали, путаясь и запинаясь от волнения, поведала Владимиру, что княжна Калиновская бежала из столицы от некоего высокопоставленного лица, преследующего ее своею страстью. – Это страшный человек, – всхлипнула Натали, – и он грозился погубить Оленьку, если она ему откажет… У нас одна надежда – что страсть его со временем остынет, и Оленька сможет жить спокойно, а иначе ей останется только постричься в монахини. Владимир слушал сбивчивый рассказ с сочувственным вниманием. – По понятным причинам Ольга не могла просить убежища ни у кого из ее родственников, – продолжала Натали. – Я вызвалась проводить ее к моей крестной, доброй старушке, живущей в этом уезде, вдали от столичной суеты… И надо же было случиться, что лошади, чего-то испугавшись, понесли, и на повороте наш возок опрокинулся… – глаза девушки наполнились слезами при воспоминании о недавно пережитом ужасе. – Но господь был милостив, и послал нам вас, господин барон… Я верю, что вы благородный человек и не откажете в помощи двум бедным женщинам! – Можете во всем на меня положиться! – клятвенно заверил ее барон. – Вы правы, в таком положении звать врача было бы опрометчиво… но моя старая нянька разбирается в травах, она позаботится о больной. В эту минуту Ольга, тихонько застонав, открыла глаза. – Где я? – прошептала она, испуганно озираясь по сторонам. – Успокойтесь, мадмуазель, вы спасены, – мягко произнес Владимир, поправляя диванную подушку под ее головой. – В моем доме вам ничего не грозит. – Барон Корф… – слабо улыбнулась Ольга и вновь впала в забытье. Барон позвал слуг и распорядился отнести княжну в лучшую в доме комнату. – Боюсь, что все-таки придется послать за доктором, – проговорил он с тревогой. Доктора, к счастью, звать не пришлось. Ни серьезных ран, ни переломов Ольга в дорожной катастрофе не получила, о сем неприятном происшествии ей остались напоминанием лишь несколько синяков, которые, по заверениям старой няньки, должны были скоро исчезнуть благодаря мазям и примочкам из настоя целебных трав. Разметав по подушке пышные каштановые кудри, бледная и прекрасная, Ольга лежала в постели и жаловалась подруге, что Владимир не приходит ее навестить. – Барон хорошо воспитан и не позволит себе войти в спальню к даме, – сказала Натали. – Зато он по десять раз на дню присылает горничную, чтобы справиться о состоянии твоего здоровья. – Значит, я ему все же не безразлична! – приободрилась было Ольга, но снова загрустила. – Как же я завидую тебе, милая Натали! Ты завтракаешь, обедаешь и ужинаешь в обществе барона, он, наверное, развлекает тебя беседой… – Да, Владимир отличный рассказчик! – засмеялась Натали, но, поймав печальный взгляд подруги, усовестилась. – Если хочешь, я буду обедать здесь, с тобой… – Но мне приносят одни бульоны, а попросить жареного мяса или вина я не могу, чтобы не возбуждать подозрений… – Что ж, бульоны так бульоны! – мужественно согласилась Натали. – Раз уж я решилась разделить с тобою обман, то разделю и скудный обед. – Спасибо, милая! – благодарно пожала ей руку Ольга. – Мне кажется, что скоро я уже смогу выходить. Ведь трех дней вполне достаточно, чтобы поправиться? – Для пущей правдоподобности ты должна была бы проболеть не меньше недели, но так и быть… – смягчилась Натали под умоляющим взглядом мнимой больной. – Сегодня вечером ты уже можешь выйти, только не надолго, – предупредила она строго. – Ты пустилась на такие жертвы, не пожалела даже своей красоты, – указала она на темнеющий на Ольгиной щеке синяк. – Будет обидно из-за чрезмерной поспешности проиграть игру теперь, когда ты почти у цели. Как ни велико было нетерпение Калиновской, она вынуждена была согласиться, что Натали права. …Вечером княжна Калиновская вышла в гостиную, опираясь на руку подруги, синяк на щеке был припудрен и прикрыт каштановым локоном. Барон выразил радость при виде Ольги, спросил лишь, не рано ли она поднялась с постели. – Я никогда не поправлюсь, если буду целыми днями валяться на подушках. – Наш полковой врач говорил то же самое! – со смехом ответил ей Владимир. – Я всегда следовал его советам и никогда не проводил в лазарете больше недели. И, усадив дам в кресла возле камина, принялся варить глинтвейн, щедро сдабривая красное вино сахаром и пряностями, а свой рассказ – воспоминаниями о военных приключениях на Кавказе. Дамы слушали и восторженно ахали, однажды даже заплакав от умиления, когда Владимир поведал им о том, как он, тяжело раненный, едва не попал в плен к горцам, а Никита, бывший в ту пору его денщиком, вынес его из ущелья под градом пуль, рискуя собственной жизнью. Ольга так увлеклась, что совсем забыла об осторожности. Щеки ее раскраснелись, глаза радостно блестели, голос стал игрив и звонок. Отчаянных знаков, что ей делала подруга, она упорно не замечала. Натали пришлось кашлянуть. – Уж не простудились ли вы, Наталья Александровна? – обеспокоился Владимир. – Благодарю вас, я здорова, – ответила Репнина. – А мне, к сожалению, придется вас покинуть, – Ольга, спохватившись, придала взгляду и голосу болезненную томность. – Я все еще слаба… На другое утро она больше часа провела перед зеркалом, ей хотелось, чтобы ее вид внушал одновременно сочувствие и восхищение. Нелегкое дело! Однако на этот раз в извечной схватке зеркала и женщины зеркало потерпело поражение и, наконец, отразило то, что Ольга желала в нем увидеть. В изящном платье, подчеркивавшем соблазнительные изгибы ее фигуры, с матовой бледностью на лице и загадочной улыбкой на губах, Ольга спускалась по лестнице, когда увидела на нижней ступеньке Владимира. – Утро вам к лицу, мадмуазель! – улыбнулся он галантно. Ольга вдруг покачнулась и стала медленно падать, но подхватили ее не руки барона, а широкие ладони Никиты, невесть откуда возникшего на той же лестнице. Красавица полька едва не расплакалась от досады. Не ему, не этому грубому деревенщине предназначались ее томная бледность и нарядное платье! Но грубый деревенщина оказался способен оценить и то, и другое. – Кружавчики я помял малость, уж вы не обессудьте, барышня… Чудесное у вас платье! И сами вы… – он застенчиво улыбнулся. – Краса писаная! – Что ты себе позволяешь, мужлан! – рассердилась Ольга. – Отпусти меня немедленно! Владимир громко захохотал. – Не сердитесь на Никиту, мадмуазель! Он искренне вами восхищается! Парень густо, до ушей, покраснел и, отпустив княжну, убежал. С того злосчастного утра удача, поначалу улыбнувшаяся Ольге, отвернулась от нее. Барон Корф был мил и любезен, галантно ухаживал за обеими гостьями, но как ни старалась княжна Калиновская единолично завладеть его вниманием, все ее попытки пропадали втуне. Отправлялись ли они на прогулку, беседовали за чашкой чая или слушали музыку по вечерам, – всегда и везде они были втроем; Владимир с изумительной ловкостью избегал всех расставленных ему ловушек и ни разу не дал Ольге уединиться с ним при компрометирующих обстоятельствах. – Ты с ума сошла! – всплеснула руками Натали, когда подруга, отчаявшаяся добиться расположения барона с помощью обычных женских уловок, рассказала, какой она намеревается предпринять шаг, чтобы сделаться баронессой Корф. Однако Ольга обладала блестящим даром убеждения, и вскоре Натали начало казаться, что план, придуманный подругой, безусловно, хорош, хотя и несколько рискован. Для осуществления сего коварного замысла двум княжнам необходим был сообщник, и они нашли такового – в лице Никиты. Парень долго не понимал, или только делал вид, что не понимает, о чем его просят эти утонченные барышни, а когда понял, то отрицательно замотал головой и, сколько ни упрашивала его Ольга, каких златых гор ни сулила Натали, упрямо не соглашался выполнить их просьбу. – Скажи, Никита, – вкрадчиво поинтересовалась Ольга, – а есть ли у тебя заветная мечта? Простое лицо парня озарилось широкой мечтательной улыбкой. – Есть, барышня! Княжна Репнина в мыслях примерила на статную фигуру Никиты офицерский мундир, и почти пожалела, что он простой мужик, а не граф, или хотя бы барон. «Не будь он так неотесан, с ним не стыдно было бы показаться в свете… и, быть может, я не стала бы так страдать из-за…» – тут она оборвала поток своих мыслей, сочтя их неприличными. Ольга между тем продолжала уговаривать парня: – Помоги мне обрести мою заветную мечту, тогда и твоя непременно исполнится! – Я вам, барышня, всем сердцем счастья желаю, однако ж… – Никита смущенно потер затылок. – Похвально, что ты так предан своему хозяину, но разве он ценит твою преданность? – не сдавалась Ольга. – Ты спас его от смерти на войне, он должен был в благодарность за это назвать тебя своим братом, а ты до сих пор ходишь в лакеях… Никита испустил тяжелый вздох. – Но я умею быть благодарной, и если ты поможешь мне стать баронессой Корф, клянусь, я не забуду твоей услуги! – Я б, может, и рад вам помочь, барышня, да вот как? – сдался, наконец, парень. – Ежели Владимир Иваныч добром не захочет на вас жениться, не связанным же его к алтарю-то вести? Натали прыснула в кулачок, Никита, бросив на нее застенчивый взгляд, тоже заулыбался. – А теперь послушай, что ты должен сделать! – велела ему Ольга, довольная, что все начинает складываться по ее желанию. В ранних зимних сумерках княжна Репнина прибежала к деревянной сельской церквушке. На крылечке, подпрыгивая и постукивая валенком о валенок, ее дожидался Никита. – Владимир уже там? – спросила Натали. – Там, барышня, и свидетели там, и отец Павел, батюшка здешний. Да вот только… – Что еще? – нахмурилась Натали. – Не осерчает ли подруга ваша, что вы заместо нее под венец пойдете? – Не твое дело! – сердито буркнула княжна. Ее весь день мучили угрызения совести, но она заглушала их, убеждая себя, что Ольга бы на ее месте угрызениями совести мучиться не стала. В церкви было темно, тусклые лампадки едва рассеивали мрак. Проводив Натали к аналою, Никита отошел в угол, откуда послышались шорох и невнятное бормотание. Отец Павел, листая требник, то и дело поглядывал на княжну, как ей показалось, лукаво. Наконец, поддерживаемый с двух сторон свидетелями, едва переставляя заплетающиеся ноги и свесив голову на грудь, к аналою приблизился жених. Натали сморщилась от ударившего ей в нос тяжелого винного запаха, утешая себя тем, что это было необходимо: трезвого барона не удалось бы так легко привести под венец. Никита держался позади всех, светлую овчину его тулупа едва можно было различить в полумраке. Никита, которому так к лицу стал бы офицерский мундир. «А ведь он такой же предатель, как и я! Мы одинаково с ним виноваты, и одинаковые находим оправдания нашему предательству, устав подчиняться чужой воле!» Она не осмеливалась взглянуть Владимиру в лицо, пусть даже хмельному, не помнившему себя. Боялась думать, что будет завтра… Но она так долго любила его, гораздо дольше, чем Ольга, она любила его много лет, с тех пор, как узнала мальчиком, товарищем ее брата по кадетскому корпусу, и была уверена, что она, и только она способна сделать его счастье! Отец Павел, не мешкая, приступил к венчанию. Уж сказано было и чуть дрожащее, но твердое «да» невесты, и невнятное, больше похожее на мычание, «да» жениха, как вдруг настежь распахнулись обе створки двери, и в церковь вбежала растрепанная Ольга. – Остановитесь! – крикнула она. – Поздно, Оленька, – ответила ей Натали, чуть побледнев под уничтожающим взглядом подруги. – Прости, но в любви каждый старается для себя! – Изменница! – заплакала Ольга. – Ты украла его у меня, но он никогда не будет твоим, он не полюбит тебя! Ее слезы уже ничего не могли изменить. – Можете поцеловать друг друга, – сказал священник, завершив обряд. Натали, зажмурившись, потянулась к мужу, в последний момент почувствовав что-то, приоткрыла глаза… и пронзительно вскрикнула: – Кто это?! – Это ваш законный супруг, Никита Хворостов, – раздался позади совершенно трезвый и чуть насмешливый голос барона Корфа. Он вышел вперед, стягивая с себя овчинный тулуп и забирая у Никиты свою шубу, в которой тот, обрызгав воротник вином, изображал хмельного жениха. Ольга истерически расхохоталась, а Натали закатила глаза и без чувств рухнула на руки мужа. – Владимир Иваныч, – с беспокойством обратился к барону священник, – вы обещали мне… – Не тревожьтесь, отец Павел, – успокоил его Корф. – Что начиналось как шутка, надеюсь, обернется настоящим счастьем, – и с улыбкой посмотрел на новобрачных. – Поймать жар-птицу, Никита, я тебе помог, а уж как ее удержать – думай сам! – Никуда ее не отпущу, никому не отдам, голубку мою! – с радостной, будто пьяной, улыбкой пробормотал Никита, прижимая к груди свое сокровище. – Ну, счастья тебе! – ухмыльнулся Владимир, похлопав парня по плечу, и вышел из тесной душной церквушки на морозный воздух. Ольга догнала его на крыльце. – Вы поступили жестоко, барон! – Почему? – спросил Владимир. – Никита любит Натали и сделает ее счастливой. – Но ведь он простой мужик! – брезгливо поморщилась Ольга. – Никита – мой брат, побочный сын моего покойного отца. – Он тоже Корф? – поразилась Ольга. – Отчего же он ходит за лошадьми? – Мы узнали правду о нем недавно, после похорон отца, когда было оглашено завещание. Но Никита отказался и от имени, и от наследства – имения под Москвой, сказал, что ничего не хочет менять в своей жизни. Но ради жены, думаю, он перестанет упрямиться и примет то, что положено ему по праву рождения. – Чудны дела твои, Господи! – Ольга никак не могла оправиться от изумления. – А как же я? – спросила она вдруг. – Я буду скучать, когда вы вернетесь в Петербург, – ответил барон, целуя ей руку и помогая сесть в возок. – Вы несносны, барон Корф! – рассмеялась Ольга, хоть в этом смехе и слышалась досада. – Хотя бы из учтивости могли предложить мне еще погостить в вашем доме… Скажите, – спросила она, – вы сами обо всем догадались, или меня разоблачил ваш брат? – Я разгадал вашу игру в первый же день, – ухмыльнулся барон. – Мадмуазель, вы никогда и ни от кого не стали бы спасаться бегством, вы умны и бесстрашны и легко провели бы хоть самого шефа жандармов! – Однако мне не удалось провести вас, – вздохнула Ольга, польщенная и уязвленная его словами. – Я не люблю легких побед, мадмуазель! – Несносный гордец! – гневно воскликнула она. – Я не желаю вас больше знать, забудьте обо мне навсегда! – и велела вознице: – В Петербург! Скрип полозьев растаял в морозной мгле. – До встречи, прекрасная Ольга! – проговорил Владимир ей вслед и запрокинул голову, любуясь вальсом снежинок в лунном свете. – До встречи в волшебном саду, где я снова стану охотником, а вы – неуловимой жар-птицей! КОНЕЦ.
Царапка: Не рой другому яму :)))
Gata: Царапка, ага ))))))))
Роза: Gata пишет: Мадмуазель, вы никогда и ни от кого не стали бы спасаться бегством, вы умны и бесстрашны и легко провели бы хоть самого шефа жандармов! Только один вопрос - когда был написан этот рассказ?
Gata: Роза пишет: Только один вопрос - когда был написан этот рассказ? Три года назад для конкурса "Кот в мешке" :) А вы думали, я сама такую подборку персонажей сделала?
Светлячок: Больше всего мне понравился "Нимб" и про Жар-птицу Gata , ты пишешь очень легко и интересно
Gata: Светлячок, спасибо!
Gata: СОБАКА НА КАПУСТЕ (почти по Лопе де Вега) Действующие лица: Анна, Владимир, Сычиха, Лиза, Натали Во дворе усадьбы Корфа: разговаривают Лиза и Натали. НАТАЛИ. И вы при этом были? ЛИЗА. Да! НАТАЛИ. Стал на колени перед Анькой?! ЛИЗА. Она вела себя хозяйкой, А он был тих, как никогда. НАТАЛИ. Да, если наш гордец-барон Себя такому униженью Подверг, то больше нет сомненья – Он в Аньку по уши влюблен. ЛИЗА. А мы-то с вами что, Наташа – Ужели так и промолчим И Корфа Аньке отдадим? НАТАЛИ. Ни в жизнь! ЛИЗА. А вот и ведьма наша! (Мимо проходит Сычиха) НАТАЛИ. Послушай-ка, Сычиха, разве так Порядочные люди держат слово? СЫЧИХА (прикинувшись дурочкой). О чем вы, барышни, ведете речь? ЛИЗА. Не ты ль вчера нам обещала Нахалку Аньку отравить? НАТАЛИ. И денег – сто рублей – взяла авансом, Чтобы сварить какой-то яд. СЫЧИХА. Когда я с вами, барышни, рядилась За сто рублей, бралась я извести Аньку Платонову, холопку. Дочь князя – не такой товар, Тут надобно повысить гонорар. Княжну дороже стоит укокошить. ЛИЗА. Ты сколько хочешь? СЫЧИХА (подумав). Тысячу. НАТАЛИ (протягивает пачку ассигнаций). Держи! Но только чтоб сегодня! СЫЧИХА. Я пошла за ядом. ЛИЗА. А мы с подругой будем ждать известья Об Анькиной кончине. (Уходят с Натали.) СЫЧИХА (им вслед). Не дождетесь! АННА (выходит на крыльцо) Что ты, Сычиха, натворила? Зачем обманывать людей?! СЫЧИХА. Вот – дали тысячу рублей, Чтобы тебя я отравила. АННА. Так отрави! Не дорожу Я этой жизнью горемычной. СЫЧИХА. Не хнычь! Всё будет хорошо. АННА (оглядывается). Идет Владимир. СЫЧИХА. Я скрываюсь, Не хочется встречаться с ним. ВЛАДИМИР (выходит на крыльцо). Недолго отец Павел возражал мне, И завтра нас согласен обвенчать. АННА. Владимир, тяжкие сомненья Меня гнетут, и я решила Просить вас дать мне разрешенье Уехать в Петербург, в театр. ВЛАДИМИР (нахмурившись). Какая муха укусила вас? Иль это Мишка снова мутит воду? АННА. Про Михаила я давно забыла. ВЛАДИМИР. Тогда в чем дело, черт возьми?! АННА. Владимир, мой язык не смеет Тревожить этим ваши уши. ВЛАДИМИР. Потерпят уши, говори! АННА. Князь Петр Михалыч Долгорукий Признал меня своею дочкой, Но только это всё неправда, Всё это – выдумки Сычихи. Она нарочно сочинила сказку, Чтоб вы могли на мне жениться. А я безродная холопка И никакая не княжна… (Пускает слезу.) ВЛАДИМИР. Всё это и умно, и глупо. Умно, что ты во всём призналась – Женою, значит, будешь честной И не наставишь мне рогов. Но глупо думать, будто я дурак, Чтоб упустить подобную возможность И на любимой девушке жениться, И на карьере не поставить крест. Мы завтра же сыграем свадьбу! А чтобы нашего секрета Сычиха никому не разболтала, Я прикажу Никитке с Гришкой Ее в колодце утопить. СЫЧИХА (выскакивает из-за угла дома). Но-но-но, племянник! Вот это, понимаю, благодарность – Тебе устроила я счастье, А ты меня – топить в колодце?! ВЛАДИМИР. Ну ладно, тетя, я погорячился… Прими от нас с Анютою спасибо И заодно помалкивай в бутылку О махинациях своих. СЫЧИХА. Не враг я своему здоровью, Чай, голова есть на плечах. ВЛАДИМИР. На чем, высокое собранье, Надеясь, что никто, конечно, Не выдаст Аннушкину тайну… АННА. …мы и закончим повесть о собаке, Что съела, наконец, капусту.
Роза: Gata пишет: Три года назад для конкурса "Кот в мешке" :) А вы думали, я сама такую подборку персонажей сделала? Выдохнула с облегчением Gata пишет: Княжну дороже стоит укокошить. Ты меня до икоты доведёшь Gata пишет: (Пускает слезу.) Крокодилью.
ksenchik: Gata пишет: СОБАКА НА КАПУСТЕ (почти по Лопе де Вега) Рыдаль Гата, умеешь же ты веселые истории писать!
Светлячок: Роза пишет: Ты меня до икоты доведёш И меня тоже
Gata: НЕ БЫТЬ СЪЕДЕННЫМ (драма на необитаемом острове) Примечание: история с конкурса "Кот в мешке" двухлетней давности Синее-синее небо, бескрайний океанский простор. Лениво плещут зеленые волны, на волнах качаются обломки самолета. Маленький островок, песчаный пляж, несколько пальм. На песке лежит груда ярких тряпок. Вдруг эта груда начинает шевелиться, поднимается женская голова. Дорогой make-up размазан, волосы всклокочены. Титры: «Мария Алексеевна Долгорукая, вдова банкира из Санкт-Петербурга» ДОЛГОРУКАЯ (стонет): Андрюша, сынок! Волна выносит на берег самолетное кресло с оторванными подлокотниками. ДОЛГОРУКАЯ (обиженно): Это не Андрюша… (складывает ладони рупором) Сынооок! Волна выносит на берег мокрого и мятого молодого человека в очках. Титры: «Андрей Долгорукий, молодой банкир, не женат» ДОЛГОРУКАЯ (подползает к нему): Андрюша, сынок… Андрей (пытается протереть очки мокрым рукавом): Maman? ДОЛГОРУКАЯ (отвешивает ему подзатыльник): Недотепа! АНДРЕЙ (хнычет): Почему? ДОЛГОРУКАЯ: Ничего толком не способен сделать! Отцовский бизнес развалил, богатую невесту упустил, даже мать на курорт не смог по-человечески отвезти! АНДРЕЙ (оглядываясь): А что? Место вполне курортное – океан, пальмы… ДОЛГОРУКАЯ: А где пятизвездочный отель? Где мои чемоданы?! Вдоль берега, пошатываясь, бредут Бенкендорф и Татьяна, тоже мокрые и потрепанные, и без багажа. Титры: «Александр Христофорович Бенкендорф, генерал-майор, командующий дивизией Татьяна Веревкина, продавщица» БЕНКЕНДОРФ: Здравия желаю, господа! Разрешите представиться – генерал Бенкендорф! (хочет взять под козырек, но спохватывается, что ни козырька, ни фуражки на нем нет) Можно просто – Александр Христофорович. АНДРЕЙ: Очень приятно, а я – Андрей Долгорукий. (достает из кармана мокрую визитку с размытой надписью) Ну вот, а в типографии обещали, что краска суперпрочная… БЕНКЕНДОРФ: Как я понимаю, все мы с одного рейса? ДОЛГОРУКАЯ: Мы с Андрюшей летели бизнес-классом! ТАТЬЯНА (отжимает воду из косы): А я в экономе… три года на эту турпоездку копила… ДОЛГОРУКАЯ (презрительно): Голытьба! ТАТЬЯНА: Колготки у нас с вами одинаково рваные. Долгорукая пытается прикрыть короткой юбкой дырку на колене. ТАТЬЯНА: В вашем возрасте мини не носят! ДОЛГОРУКАЯ (возмущенно): И почему таким хамкам разрешают летать на самолетах?! Я бы вас даже и в эконом-класс не пустила, только в багажное отделение! БЕНКЕНДОРФ: На Боингах вообще летать нельзя! Разве это самолет? Консервная банка! То ли дело наши МиГ-29 или СУ-27! АНДРЕЙ: Я купил недавно МиГ, чтобы время на регистрацию в аэропортах не тратить – сел и полетел, а потом оказалось, что это был «Мессершмитт»… БЕНКЕНДОРФ: Мессершмитт самолеты на совесть делал! АНДРЕЙ: Тот, который мне продали, черные следопыты где-то под Курском откопали… ДОЛГОРУКАЯ: Недотепа! Если бы я тебе не посоветовала эту рухлядь в Шанхайский музей продать, так бы и плакали наши денежки! БЕНКЕНДОРФ (уважительно): Мадам, вы бы прекрасно подошли на должность моего зама по хозяйственной части, не будь она уже занята. ТАТЬЯНА (Андрею): Вы говорили, что вас зовут Андрей? А меня Таня. ДОЛГОРУКАЯ: Отстаньте от моего сына, девушка! Заводите знакомства в эконом-классе! ТАТЬЯНА: Да я бы рада, только не осталось ни эконом, ни бизнес, ни даже багажного отделения. БЕНКЕНДОРФ (подбирая обломок фюзеляжа): Дрянь алюминий! Но для строительства сгодится. АНДРЕЙ (поправляя очки на носу): Для какого строительства? БЕНКЕНДОРФ: Блиндажа! ДОЛГОРУКАЯ: Что это? Прическа? ТАТЬЯНА: Похоже на баклажан… БЕНКЕНДОРФ: Блиндаж – это оборонительное сооружение для защиты личного состава от пулемётного, артиллерийского, миномётного огня, от напалма и оружия массового поражения… Две дамы и Андрей с испугом смотрят на генерала. БЕНКЕНДОРФ: Мда… контингент ограниченный во всех отношениях… В создавшейся ситуации возлагаю командование на себя. Возражения есть? Остальные трое ошарашенно мотают головами. БЕНКЕНДОРФ: Надо отвечать: «Никак нет, товарищ генерал!» Ну ничего, я вас еще научу. А теперь пора решать вопрос с провиантом. Нас и так осталось мало, тех, кто уцелел в авиакатастрофе, так вот, чтобы не стало еще меньше… ДОЛГОРУКАЯ: Уважаемый, прошу вас изъясняться понятнее! Андрей и Татьяна кивают. БЕНКЕНДОРФ: Жрать нам что-то нужно найти, чтобы с голоду на этом острове не подохнуть! Ваши предложения? АНДРЕЙ (неуверенно): Можно рыбу ловить… БЕНКЕНДОРФ: Молодец! Присваиваю вам звание сержанта и поручаю наловить рыбы с помощью… гм… вот! (тычет пальцем в Татьяну) Отрежете косу, сплетете леску и на рыбалку! (Марье Алексеевне) А вы, мадам, будете варить ужин! Если получится вкусно, произведу и вас в сержанты. Всем все ясно? ДОЛГОРУКАЯ и ТАТЬЯНА (одновременно, с возмущением): Но… БЕНКЕНДОРФ (назидательно): Следует отвечать: «Так точно!» На досуге я почитаю вам Устав (достает из кармана книжку в непромокаемом футляре), а после Устава перейдем к строевым занятиям. Личный состав, разойдись! Выполнять приказ! …Наступает вечер. Марья Алексеевна сидит в кресле под пальмой и полирует ногти ракушкой. ДОЛГОРУКАЯ (ворчит): Как неудобно без подлокотников! БЕНКЕНДОРФ (подходит): Ужин готов? (молчание) Не готов, понятно… мадам, вы разжалованы в рядовые и получаете два наряда вне очереди! ДОЛГОРУКАЯ: Два наряда? Я бы не возражала, только не от Юдашкина – он так вульгарен! БЕНКЕНДОРФ: Юдашкин? Из штаба округа? ДОЛГОРУКАЯ: Узок мир муравья… Мимо пробегает Татьяна, за нею гонится Андрей. БЕНКЕНДОРФ (ловит Андрея за шиворот): Стоять! Смирно! Что это еще за игрища?! ДОЛГОРУКАЯ: Фи, сынок, как у тебя испортился вкус! АНДРЕЙ (запыхавшись): При чем тут вкус? Я ради ужина стараюсь. ТАТЬЯНА: Он требует, чтобы я отдала ему мою косу! ДОЛГОРУКАЯ (сыну): Недотепа! Чем ты собираешься у нее косу отрезать? Зубами перегрызть? БЕНКЕНДОРФ: Отставить косу! Рыбалки сегодня уже не получится, предлагаю поужинать кокосами. ДОЛГОРУКАЯ: И кто полезет на пальму? ТАТЬЯНА: Я мою косу на веревочную лестницу не отдам! АНДРЕЙ: Может, подождем, пока ветер подует? БЕНКЕНДОРФ: Отставить ветер! Будем трясти. Долгорукая отходит в сторону, чтобы кокос не упал ей на голову, Бенкендорф, Андрей и Татьяна начинают трясти пальму. Падают два кокоса и упитанный человек в обнимку с большой коробкой. Титры: «Полковник Заморенов, заместитель Бенкендорфа по хозяйственной части» ЗАМОРЕНОВ: Здравия желаю! БЕНКЕНДОРФ: А вот и наш ужин! АНДРЕЙ: Вы предлагаете нам съесть этого человека? ДОГОРУКАЯ: Фи! ТАТЬЯНА: Знали бы вы, из чего делают пельмени, которыми я торгую! БЕНКЕНДОРФ: Нет, я имел в виду консервы с говяжьей тушенкой, которые находятся в этой коробке. ЗАМОРЕНОВ (крепче прижимая к груди коробку): Это НЗ! ДОЛГОРУКАЯ: Фи, тушенка! Как вульгарно! АНДРЕЙ: Maman, когда приходится выбирать между говядиной и человечиной, я предпочту говядину. ЗАМОРЕНОВ: Товарищ генерал, вы же сами всегда говорили, что НЗ трогать нельзя, это же неприкосновенный запас! БЕНКЕНДОРФ (отбирает у него коробку): Мы будем его не трогать, а есть! (раздает всем по банке тушенки) Я, знаете ли, тоже предпочитаю говядину, но когда закончится тушенка, можно съесть и моего зама. ЗАМОРЕНОВ: Я невкусный! АНДРЕЙ: Когда закончится тушенка, проверим! Крупным планом испуганная физиономия Заморенова. …Неделю спустя. Тот же островок в океане. Под пальмами построены две хижины из самолетных обломков и пальмовых листьев. Над входом в хижины буквы «М» и «Ж». Бенкендорф занимается физзарядкой, Андрей и Татьяна от скуки бросают камешки в воду, Долгорукая, морщась, ест улитки. ДОЛГОРУКАЯ: Сынок, у тебя не осталось баночки тушенки? Меня уже тошнит от этих улиток! АНДРЕЙ: Maman, ты же сама говорила, что готова питаться одними моллюсками, потому что это изысканнейший деликатес! А тушенку, от которой ты отказалась, я отдал Тане. ДОЛГОРУКАЯ: Отдал мою тушенку какой-то Тане! Хоть бы раз подумал о родной матери! Кстати, почему ты не брит? АНДРЕЙ: Нечем бриться. БЕНКЕНДОРФ (закончив физзарядку, принимается соскребать с щек щетину складным армейским ножом): Удобная вещь! Еще в военном училище в карты выиграл. Тут вам и нож, и штопор, и курвиметр, и ножницы… ДОЛГОРУКАЯ: Ножницы! И почему вы раньше молчали, генерал? Теперь нам есть чем отрезать у этой девицы косу и сплести сеть для ловли рыбы! ТАТЬЯНА: А на чем нам готовить рыбу? Огня-то нет! И это вы, между прочим, Марья Алексеевна, извели весь бензин из зажигалок на ваши дурацкие сигареты! ДОЛГОРУКАЯ: Андрюша! Почему ты позволяешь этой девице оскорблять тою мать? АНДРЕЙ: Таня, в самом деле… и ведь совсем не обязательно отрезать всю косу, хватит и половины… БЕНКЕНДОРФ: Отставить гнилые разговоры! (достает свою любимую книжку) Сейчас продолжим изучение Устава. На какой главе мы остановились? ТАТЬЯНА (ноет): Александр Христофорович, от вашего Устава тошнит хуже, чем от сырых улиток! БЕНКЕНДОРФ: Наряд вне очереди за разговорчики в строю! АНДРЕЙ: Муштруйте лучше вашего бездельника-полковника! Небось, дрыхнет до сих пор и не страдает от голода. Слышите, как храпит? ТАТЬЯНА: Это больше похоже на чавканье! Все вскакивают и бегут к шалашу… и находят там полковника Заморенова, торопливо поедающего тушенку из припрятанной банки. АНДРЕЙ: Не поперхнитесь, полковник! ЗАМОРЕНОВ: М-м? (от испуга проглатывает остатки тушенки, не жуя) ДОЛГОРУКАЯ (горестно): А я давлюсь этими мерзкими улитками! БЕНКЕНДОРФ: Стыдитесь, Заморенов! Личный состав второй день без пайка, а вы… Десять нарядов вне очереди! АНДРЕЙ: Тут надо не в наряд, а в котел! ТАТЬЯНА: Правильно! На пельмени! ЗАМОРЕНОВ (испуганно): Меня?! АНДРЕЙ: Maman, скоро у нас будет много свежей говядины. ЗАМОРЕНОВ (взвизгивает): В Уставе ничего не сказано, чтобы за банку тушенки в котел! БЕНКЕНДОРФ: Мда, про котел в Уставе нет. ДОЛГОРУКАЯ: К черту устав! Даешь свежее мясо! ЗАМОРЕНОВ: Да какой же я свежий? Мне сорок пять лет, я у вас на зубах завязну! ТАТЬЯНА: Сделаем фарш! ЗАМОРЕНОВ: Как? Мясорубки-то у вас нет! (злорадно) И огня тоже нет! Так что не едать вам котлет по-замореновски! ДОЛГОРУКАЯ: Да я с вас с живого шкуру спущу, мерзкий пожиратель общественной тушенки! (впивается отполированными ракушками ногтями в горло Заморенова) БЕНКНДОРФ: Отставить! Мой зам будет нам полезен в качестве снабженца, а не начинки для пельменей. Докажите нам, полковник, что вы умеете доставать продовольствие столь же ловко, как и поедать его! Вспомните, какие трюки вы проделывали в дивизии. Сроку вам до завтрашнего утра. ЗАМОРЕНОВ: А если не добуду до завтра съестного? БЕНКЕНДОРФ: Тогда съедят вас! ЗАМОРЕНОВ: Но почему я? Здесь есть и филей помоложе (кивает на Андрея), и грудинка понежнее! (кивает на дам) ДОЛГОРУКАЯ: Хам! Даже есть такого противно. АНДРЕЙ: Maman, не капризничайте! Сырые улитки или полковничий окорок – выбор невелик. …Утро следующего дня. Мужчины разделывают огромную акулью тушу. БЕНКЕНДОРФ: Молодчина, полковник! Не посрамили гордого звания армейского снабженца! АНДРЕЙ: Чего только не сделаешь, чтобы в котел не угодить! ЗАМОРЕНОВ: Если б подобная угроза нависла над вами, Андрюша, вы бы сложили лапки и позволили пустить себя на фарш, а я – пошел и раздобыл акулу! АНДРЕЙ: Любопытно, как? ТАТЬЯНА (выбирается из шалаша под буквой «Ж»): Ой! Какая огромная рыба! АНДРЕЙ: Танечка, буди maman! Скажи, что сегодня у нас в меню суп из акульих плавников! ТАТЬЯНА: А Марьи Алексеевны в шалаше нет. АНДРЕЙ: Как – нет? Где же она? ЗАМОРЕНОВ: Не волнуйтесь, Андрюша, вашей маме сейчас хорошо! АНДРЕЙ (хватает его за грудки): Куда вы дели мою мать, гнусный предприниматель? БЕНКЕНДОРФ: Судя по всему, выменял где-то на акулу. Он у нас в дивизии таким макаром почти всю материальную часть выменял. АНДРЕЙ (трясет Заморенова): Верните мне мою мать, мерзкий меняла! ЗАМОРЕНОВ: При всем желании не могу, она сейчас у племени людоедов, которые живут на соседнем острове. ТАТЬЯНА (ахает): Племя людоедов?! АНДРЕЙ: На каком острове?! Не было тут никаких других островов!!! БЕНКЕНДОРФ: Полковник отлично ориентируется на незнакомой местности. Но ваша maman, Андрюша, почти не уступает ему в предприимчивости, поэтому будем надеяться, что она и среди людоедов не пропадет. На горизонте показываются две быстро увеличивающиеся точки. ТАТЬЯНА (сделав ладонь козырьком): Что это там? Акулы? АНДРЕЙ (поправляя очки): Нет, две лодки. ЗАМОРЕНОВ: Пироги туземцев. БЕНКЕНДОРФ: Кажется, к нам гости… (пироги стремительно приближаются, два десятка свирепых туземцев лихо гребут веслами) И, кажется, с недобрыми намерениями… Пироги причаливают к острову, туземцы, вооруженные луками и копьями, высыпают на берег. Последней из пироги вылезает Марья Алексеевна, в юбочке из пальмовых листьев, увешанная бусами из птичьих черепов, с копьем в руке и костями в прическе. ДОЛГОРУКАЯ (тычет копьем в Заморенова, Бенкендорфа и Татьяну): Взять их! (туземцы скручивают всех троих) АНДРЕЙ: Maman! (радостно бросается ее обнимать) А я уж думал, что тебя съели людоеды! ДОЛГОРУКАЯ: Эти идиоты выбрали меня своей королевой. Поедем, сынок, на соседний остров, будем там царствовать. Я уже присмотрела тебе в жены такую лапочку-туземочку… АНДРЕЙ (кивает на остальных): А с ними что? ДОЛГОРУКАЯ? Съедим всех по очереди, а господина Заморенова оставим на десерт! АНДРЕЙ: И Таню съедят? Maman, не будь такой кровожадной! Она же тебя туземцам не продавала и не заставляла зубрить Устав! ДОЛГОРУКАЯ: Ладно, так и быть, пусть живет! Но чтобы на тебя не зарилась! Пристрою ее замуж за какого-нибудь туземца… А сейчас – готовим обед! (делает туземцам знак) ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Вас снимала скрытая камера! Бенкендорф и Заморенов переводят дух, Андрей и Татьяна бросаются друг другу в объятия. ДОЛГОРУКАЯ (разочарованно): Ну вот, ни пообедать, ни поцарствовать не дали… ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Смотрите реалити-шоу «Не быть съеденным» в вечернем эфире канала Куку-TV! Далее список спонсоров и съемочной группы. Затемнение кадра. КОНЕЦ. ГОЛОС ДОЛГОРУКОЙ: Я требую продолжения шоу!!!
Царапка: Приятный котяра, помню его. Про колготки понравилось :)
Алекса: Gata пишет: ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Смотрите реалити-шоу «Не быть съеденным» в вечернем эфире канала Куку-TV! Насмеялась пока читала
Ифиль: Gata пишет: – Я всегда говорила, что ты ведешь слишком праведный образ жизни, – с порога заявила сестре Лизавета Петровна. – У меня бы никогда ничего подобного на голове не выросло! Это уж точно! Gata пишет: – Ну уж нет! – вмешался барон. – Не хватало еще, чтобы к лику моей жены прикладывался губами кто попало! Gata пишет: – Десять, и ни копейки больше! – отрезала баронесса. – Ой, что это? – раздался испуганный возглас Софьи Петровны. – Что случилось? – всполошились остальные. – Нимб исчез! – в растерянности пробормотала она, указывая на голову сестры, переставшую источать сияние. Вот и избавились от проблемы! Gata, спасибо за такой веселенький фик!
Ифиль: Gata пишет: (по мотивам И.Ильфа и В.Петрова) Как я это пропустила? Gata пишет: ЛИЗА. Ну и что? Немец – это пруссак, пруссак – это калининградец, а калининградец – это москвич! Логично! Gata пишет: ЛИЗА. Не в словах дело! Если я и выйду замуж, то навсегда! Только где он, мой идеал? МИША (незаметно появляясь). Я здесь! Gata пишет: АНДРЮША. Почему же не понял? Значит, я – дегенерат, по-вашему? Истерика. Gata пишет: МИША. Что это? ЛИЗА. Это Корф. Из динамика доносится хрипение, а потом тонкое пронзительное «А-а-а-а-а-а-а-а!..» Все слушают, кривясь. МИША. Но согласитесь, это приятней, чем возгласы вашего Корфа! ЛИЗА. Репнин! МИША. Что, Лизанька? ЛИЗА. Это не Макарский! МИША. Макарский! Вот, и на коробочке написано… ЛИЗА (разглядывает коробку). Ты читать умеешь? Это не Макарский, а Витас! (выхватывает диск из плеера и запускает им в Мишу) Вон! Бедный Миша!!!!! Gata пишет: АЛЕКСАНДР ставит Deep Purple. Хороший выбор! Дмитрий Анатольевич одобрил бы! Gata пишет: АЛЕКСАНДР (Петру Михалычу). И где ж вы отдыхали – в Египте, Турции? ПЕТР МИХАЛЫЧ. В Магада… АНДРЮША. Папа! ПЕТР МИХАЛЫЧ (пьет). В Краснодарском крае. Истерика №2 Gata пишет: АНЯ. Чем я виновата, раз он меня так любит? НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! Натали больше нечего сказать.... Gata пишет: Миша – воровато – Лизу. Почему Воровато? Гатюша, спасибо большое! Подняла настроение!
Gata: Ифиль, спасибо! Рада, что мои веселушки способствуют поднятию настроения
Алекса: Оказалось я не читала рассказ про жар-птицу. Большое упущение с моей стороны Необычная история с неожиданной парой Наташа и Никита Gata пишет: Я хочу выйти замуж за Владимира Корфа! Отличное начало для целого романа Gata пишет: – До встречи, прекрасная Ольга! – проговорил Владимир ей вслед и запрокинул голову, любуясь вальсом снежинок в лунном свете. – До встречи в волшебном саду, где я снова стану охотником, а вы – неуловимой жар-птицей! Как мне хочется надеяться, что у них всё еще будет! С удовольствием про это прочитала бы продолжение
Gata: Алекса пишет: Как мне хочется надеяться, что у них всё еще будет! С удовольствием про это прочитала бы продолжение Во глубине сибирских руд Праздник-пикник продолжается, а какой праздник без песни? Исполнять на мотив "Москва майская" Утро красит нежным цветом Петербург и всё окрест, Просыпается с рассветом Весь Двугорский наш уезд. У Варвары тесто бродит, Будут скоро пироги, А Модестыч мрачный бродит – Видно, встал не с той ноги. Припев: (хор фанаток БН) Кипучая, могучая, Никем непобедимая, (пытается вклиниться сводный хор фанаток НРК, АЛ и ОНЛ, но тонет в мощном море голосов первого хора) БН одна, БН моя, Ты самая любимая! Вот Анюта за роялем Ноту верхнюю берет, У барона нервы сдали – Уж графин четвертый пьет. Забалуев строит планы Долгоруких обокрасть. У Андрюсика с Татьяной Ночью тройня родилась. Цесаревич, ссору с папой Чтоб заесть, в трактир спешит. Мимо Лизанька с лопатой Резво к кладбищу бежит. Натали на пару с Михой Дом родной искать взялась, И сошелся у Сычихи Несходящийся пасьянс.
Алекса: Gata пишет: Во глубине сибирских руд Разрешите уточнить ваше высокопревосходительство. В Сибири будет всё хорошо у Корфа с Ольгой или я буду там читать продолжение в рудниках при лучинке? Gata пишет: БН одна, БН моя, Ты самая любимая! Браво!
Gata: Алекса пишет: Разрешите уточнить ваше высокопревосходительство. В Сибири будет всё хорошо у Корфа с Ольгой или я буду там читать продолжение в рудниках при лучинке? Нет, хором с другими крамольными мечтателями петь:
Olya: Gata пишет: НЕ БЫТЬ СЪЕДЕННЫМ (драма на необитаемом острове) Потрясающая история. Обхохоталась Gata пишет: Исполнять на мотив "Москва майская" Ой какая чудесная песенка!! Gata пишет: У Андрюсика с Татьяной Ночью тройня родилась. Целых трое детишек?! Как здорово! Gata пишет: Припев: (хор фанаток БН) Кипучая, могучая, Никем непобедимая, (пытается вклиниться сводный хор фанаток НРК, АЛ и ОНЛ, но тонет в мощном море голосов первого хора) БН одна, БН моя, Ты самая любимая! "Никем непобедимая"
Ифиль: Gata пишет: БН одна, БН моя, Ты самая любимая! Это уж точно!!! Gata пишет: Цесаревич, ссору с папой Чтоб заесть, в трактир спешит. Мимо Лизанька с лопатой Резво к кладбищу бежит. Натали на пару с Михой Дом родной искать взялась, И сошелся у Сычихи Несходящийся пасьянс. Последний куплет - отпад!
Gata: Зашел разговор о любимой многими "Собаке на сене", и я вспомнила, что когда-то собиралась ее интерпретировать под БН, но - не сложилось. Сначала отвлеклась на что-то другое, а потом утратила к пейрингу интерес. В собраниях сочинений классиков публикуют отрывки из недописанного, а я чем хуже? Выкладываю маленький кусочек того, что успела несколько лет назад нацарапать. Продолжения не будет, но его нетрудно дорисовать в воображении, зная первоисточник, к тому же финал был выложен на стр. 3 этой темы :) Сначала я как раз нарисовала финал, а потом возникла идея замахнуться на пьесу целиком. СОБАКА НА КАПУСТЕ Комедия El perro del hortelano, ni come la berza ni la deja comer. Собака огородника: сама капусту не ест и другим не дает. (Испанская пословица) Вот где капуста-то пригодилась ))))) * СЦЕНА ПЕРВАЯ * Усадьба Корфа, ночь. Анна и Сычиха выбегают из дома на террасу СЫЧИХА: Скорее, Аннушка, сюда! АННА: Ах, не случился бы скандал! Ты думаешь, он нас узнал? СЫЧИХА: Не знаю, думаю, что да. (убегают в сад) ВЛАДИМИР (выскакивает на террасу): Эй, кто там? Черт возьми, назад! Вернитесь, эй, вам говорят! Ворья нам только не хватало! КАРЛ МОДЕСТЫЧ (появляется, зевая): Хозяин, что тут грохотало? (сбегается остальная прислуга) ВЛАДИМИР (ворчит): Бездельники! Вам только бы поспать, А барин должен вместо вас воров искать?! КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Откуда ж в дом проникли воры? И двери целы, и запоры… МИХАИЛ (входит): Да это просто ветер пошалил! Зря, Вольдемар, ты всех перебудил… (зевает нарочито громко) ВЛАДИМИР: Нет, дело, вижу, тут нечисто. МИХАИЛ (в сторону): И что же не спалось ему? Поднял такую кутерьму! ВЛАДИМИР (слугам): А ну-ка, отвечайте быстро – Кто видел, слышал, знает что, Да врать не вздумайте! Не то… (делает зверское лицо) ВАРВАРА (тихо, Никите): Хозяин-то разбушевался! НИКИТА (шепотом): Вчера, знать, в карты проигрался… (громко) Я спал, не знаю ничего, Не ведаю – ни сном, ни духом. Вот, барин, крест вам во всё брюхо! ВЛАДИМИР: Дубина, что возьмешь с него… А ты, Варвара? ВАРВАРА: Я капусту Крошила давеча для пирожков, Да таракана средь горшков Ловила – был уж больно шустрый… ВЛАДИМИР: И ничего не знаешь? Побожись! ВАРВАРА: Чтоб мне на месте провалиться! Капусте чтоб не уродиться! ВЛАДИМИР: Все ясно, спать иди ложись. (поворачивается к управляющему) Модестыч, на твоей лукавой роже Написано, что ты-то мне поможешь. КАРЛ МОДЕСТЫЧ (вполголоса): Да-с, у меня, в отличие от слуг, Есть кой-какие подозренья. ВЛАДИМИР: Так говори без промедленья! КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Извольте-с: князь Репнин, ваш друг, За Аннушкой приволокнулся… ВЛАДИМИР: Чтоб с Анной стал Мишель крутить Амуры? Чушь! Не может быть! Ты, Карл Модестович, рехнулся! КАРЛ МОДЕСТЫЧ: У князя есть, небось, глаза, А Аннушка собой пригожа… ВЛАДИМИР: Да нет же, быть того не может! КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Я, барин, всё вам рассказал, Хотите – верьте, иль не верьте, А то возьмите да проверьте. ВЛАДИМИР: Теперь уж сам я разберусь И без твоих советов обойдусь! КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Как скажете-с. Покойной ночи! (уходит с остальными слугами) МИХАИЛ (нервничая): О чем усатый этот плут Пел Корфу добрых пять минут? ВЛАДИМИР: Мишель, ты выпить ли не хочешь? МИХАИЛ: Не откажусь, плесни глоток. ВЛАДИМИР: Когда тебе обратно в полк? МИХАИЛ: От отпуска осталось две недели… Или мы с сестрой тебе уж надоели? ВЛАДИМИР: Ты знаешь, что гостям всегда я рад, И ты, Репнин, мне словно брат, Однако…
Роза: А еще отнекивалась от вованны в этом сюжете в "Уголке книголюба" Спасибо, что отрывок короткий. Я бы не одолела НюшкоВовкины страдания в стихах на много страниц.
Gata: Роза пишет: Я бы не одолела НюшкоВовкины страдания в стихах на много страниц. Обижаете, милая пани :) Я бы оформила страдания весело и компактно, как в "Горе от ума"
Светлячок: Отрывочек прям скажем ни о чём. Маловато будет А вованну я первая просекла
Gata: Светлячок пишет: вованну я первая просекла А что, в БН возможны другие варианты?
Gata: Кажется, это я еще здесь не выкладывала :) * * * Название: «Мораль леди М., или Во всем виноват Ричардсон» Жанр: сатира Сюжет: навеяно реальным дневником английской аристократки XVIII века Персонажи: англизированное семейство Долгоруких, их слуги и знакомые Сцена первая Леди Мария Лонг Арм, дама лет сорока пяти, но все еще сохранившая очарование, лежит на оттоманке в своем будуаре и читает книгу. Настенные часы бьют пять раз. Входит горничная Барбара, немолодая толстая девушка, вносит поднос с чайником, чашками и кексами Барбара: Ваш чай, миледи! Леди Мария: Поставь на столик, я должна дочитать главу. (назидательно поднимает палец) Ни одного дела нельзя бросать на середине! Барбара: Да, миледи! Леди Мария (дочитав и загнув страницу, откладывает книгу): Ричардсон чрезвычайно опасен для вкусов и нравов! Жаль, что я раньше не нашла времени с ним ознакомиться и позволяла старшей дочери читать его романы. Барбара: У леди Элизабет Заблтон так много книг, наверное, целых две полки! Леди Мария: Но лучше поздно, чем никогда, и уж младшую дочь я огражу от этого вредного чтения. Прогулки верхом, на свежем воздухе более полезны для здоровья. Барбара: Мисс Софи так к лицу новая амазонка! Леди Мария (отпивая глоток чая): Барбара, я узнала, что ты провела ночь с моим сыном Эндрю. Барбара (потупившись): Простите, миледи, я не хотела… но сэр Эндрю был так настойчив… Леди Мария (в ужасе): Ты хочешь сказать, что Эндрю сам к тебе пришел?! Нет, не может быть, ты же в три раза старше его и толще! Барбара (ухмыльнувшись): Ночью этого не видно. Леди Мария: Барбара, я должна тебя наказать! (изящно откусывая кекс) Нельзя поощрять распущенность в доме. Принеси розги, я допью чай и выпорю тебя. Барбара (шмыгая носом): Тут, в вашем будуаре, миледи? Леди Мария: Да, и за закрытой дверью. Я не могу допустить, чтобы кто-то из слуг видел твой голый зад, хоть эта порка всем бы послужила хорошим уроком. (задумавшись) Однако, что это за наказание, о котором никто не знает? (осененная идеей) Барбара, ты скажешь всем, что я тебя выпорола! Барбара: Может быть, вы не станете меня пороть, миледи, и хватит того, что я всем об этом скажу? Леди Мария (назидательно): Лгать безнравственно, Барбара! Толстуха, всхлипывая, уходит и возвращается с розгами, леди Мария велит ей лечь на оттоманку и задрать юбку Леди Мария: После того, как я тебя выпорю, ты должна будешь повторить сто пятьдесят раз: «Миледи, я глубоко раскаиваюсь, что совратила вашего сына, я грешница и распутница и заслуживаю самого сурового порицания!» Барбара: Но я не совращала вашего сына, миледи, это он ко мне… За окном мелькает чья-то тень, раздается грохот и громкий крик Леди Мария: О Боже, это голос Эндрю! (подбегает к окну и смотрит вниз) Он упал с лестницы! Выбегает во двор, где под окнами ее будуара, придавленный садовой лестницей, лежит ее сын Эндрю, юноша лет пятнадцати. Сбежавшиеся слуги вытаскивают его из-под лестницы и приводят в чувство. Леди Мария: Эндрю, милый, зачем ты полез так высоко? Эндрю: Я хотел посмотреть, как ты будешь пороть Барбару… (всхлипывает) Я разбил нос и очки… как мне теперь читать новый роман Ричардсона? Леди Мария: Ричардсон! Это он во всем виноват! Я прикажу сжечь все его книги, какие найдутся в нашем доме! Жалобно стенающего Эндрю относят в дом. Леди Мария (прикладывая платочек к глазам): Боже мой, как же я несчастна… Сцена вторая На другой день. Леди Мария пьет чай, сидя в гостиной. Леди Мария: Какой вчера был ужасный день! Бедный Эндрю! Доктор Стерн предписал ему десять дней лежать в постели, а я приставила слугу, чтобы читал ему нравоучительные книги – пусть мальчик поправляется и телом, и душой. Давно нужно было сжечь все романы этого Ричардсона! Мне кажется, даже воздух в доме стал чище… (задумывается) Но как же я узнаю, чем закончилась история Клариссы и Ловласа? Придется купить в книжной лавке новый томик, дочитать и сразу же сжечь! Барбара (входит): К вам миссис Анна Плэйт, миледи! Леди Мария: Проси. Барбара уходит. Леди Мария (одна). Спрошу у нее, удалось ли Ловласу овладеть Клариссой. Нет, нельзя спрашивать, иначе эта сплетница всем вокруг растрезвонит о моих низменных вкусах. Входит миссис Анна Плэйт – вдова тридцати пяти лет, но хочет выглядеть на двадцать, сильно белится и носит девичьи платья. Леди Мария: Миссис Плэйт, как я рада вас видеть! Анна Плэйт: Леди Мария, я спешила к вам узнать, правда ли то, что мне нынче утром рассказали – что ваша экономка родила от вашего сына Эндрю тройню? Леди Мария: Помилуйте, миссис Плэйт, Эндрю сам еще ребенок! Анна Плэйт: Да-да, я так и ответила миссис Кэтрин Норидж, что это не может быть правдой, но вы же знаете эту миссис Норидж, если она что-то заберет в голову… Леди Мария: К тому же, у нас нет экономки! За порядком в доме следит мажордом, и уж даже миссис Норидж, при всей смелости ее воображения, не смогла бы утверждать, что он родил от моего сына тройню или хотя бы двойню. (наливает гостье чаю) Анна Плэйт: Будь я менее деликатна, леди Мария, я бы рассказала вам, как миссис Норидж трубит повсюду, будто Эндрю – сын ваш и вашего мажордома Чарльза, но я не хочу вас расстраивать, нет-нет, ни за что! (берет из вазочки ломтик кекса) Леди Мария: Боже, какая смехотворная чушь! Мой муж сэр Питер нанял Чарльза в мажордомы всего два года назад. Анна Плэйт: Вы не поверите, я возразила Кэтрин Норидж теми же самыми словами, но она засмеялась и спросила, что мешало вам встречаться с Чарльзом раньше, а леди Полина Пенкоф, присутствовавшая при нашем разговоре, поддакнула ей и добавила, что у вас и у сэра Питера волосы русые, а у Эндрю – черные, и это не может не внушать подозрений. Леди Мария: Но если эти подозрения и могут кого-то касаться, то никак не моего мажордома, потому что он рыжий. Анна Плэйт: Леди Пенкоф говорит, что у него парик и фальшивые усы. Леди Мария (зевая): Право, миссис Норидж и ее приятельницы так докучны… Анна Плэйт: Невероятно докучны, леди Мария, потому-то я с ними и не дружу, только заезжаю раз в день на чашечку чая, ведь чашка чая ни к чему не обязывает… (делает изящный глоток) Вчера я встретила на прогулке леди Заблтон, она была в новом платье, очень милом, хоть и недорогом… кстати, неужели это правда, что ее супруг на грани разорения? Леди Мария: Мой зять сэр Эндрю Заблтон вполне благополучен. Анна Плэйт: О да, и с таким редким для старого мужа достоинством носит рога! Но мне совсем не нравится новый избранник леди Элизабет – Майкл Рипли, фи! простой прапорщик, из захудалой семьи, отец его – нищий эсквайр… Леди Мария: Что за возмутительная ложь! Анна Плэйт: Я тоже была возмущена, леди Мария, и прямо сказала об этом миссис Норидж. Ваша дочь обладает не настолько дурным вкусом, чтобы влюбляться в какого-то прапорщика! Вот в прошлом месяце, когда у нее был роман с герцогом Корфлэндским, или в позапрошлом – с русским князем Мурановым… Леди Мария нервно обмахивается веером. Анна Плэйт (крошит кекс на блюдечко): А как поживает ваша младшая дочь, мисс Софи? Она до сих пор не помолвлена? Ей ведь, кажется, уже восемнадцать? В ее возрасте просто неприлично не иметь жениха! В гостиной появляется муж леди Марии – сэр Питер Лонг Арм, высокий лысоватый джентльмен, пожилой, но не дряхлый. Слегка прихрамывает и опирается при ходьбе на трость. Анна Плэйт: Как ваше здоровье, сэр Питер? Сэр Питер: Благодарю, миссис Плэйт, превосходно! (целует ей руку) А вы с каждым днем все моложе и очаровательнее. Анна Плэйт (жеманно): Вы мне льстите, сэр Питер, я сегодня дурно выгляжу. Леди Мария (в сторону): Так торопилась позлорадствовать над нашими несчастьями, что забыла наложить румянец. Барбара (входит): Миледи, сэр Эндрю плачет и требует, чтобы ему принесли очки и книги Ричардсона. Анна Плэйт: Ах, Ричардсон! Он так сентиментален, что я не могу читать его романы без слез. Леди Мария: Извините, дорогая, мне придется ненадолго вас оставить, но сэр Питер, надеюсь, не даст вам скучать (уходит с Барбарой) Сэр Питер: Почему вы вчера не пришли в парк, Энн? Я ждал вас два часа. Анна Плэйт: Сэр Питер, вы сами говорили, что нет слаще пытки, чем ожидание милой женщины. Сэр Питер: Вы играете моим сердцем, плутовка! (пытается ее обнять) Анна Плэйт: Ах, сэр Питер, не смущайте меня… (кладет голову к нему на грудь) Леди Мария (возвращается): Что это значит? Анна Плэйт: Простите, у меня вдруг неожиданно закружилась голова… Должно быть, от духоты… Сэр Питер (суетится): Бедняжка! Вам нужно на свежий воздух. Анна Плэйт: Да-да, я сейчас же последую вашему совету! Благодарю за заботу, сэр Питер. Всего доброго, дорогая леди Мария! (поспешно уходит) Леди Мария (отвешивает мужу пощечину): Когда вы угомонитесь, старый волокита? Мало страданий причинила мне ваша скандальная связь с леди Марфи! Сэр Питер: У меня ничего не было с леди Марфи, всё это выдумки миссис Норидж и леди Пенкоф! (в сторону) Какое счастье, что до моей жены не дошли слухи о леди Шарлотте и графине Дармт! Леди Мария (прикладывая платочек к глазам): Боже, как я несчастна… Сцена 3 Через неделю. Леди Мария в своем будуаре отчитывает младшую дочь Софи – стройную большеглазую девушку, которая прячет за спиной какую-то книгу. Софи: Матушка, почему вы не разрешаете мне отправиться на прогулку? Леди Мария: Больше никаких прогулок, Софи! Верховые прогулки вредны для здоровья. Софи: Раньше вы говорили, что для здоровья вредно чтение. Леди Мария: Поэтому с сегодняшнего дня ты будешь заниматься только вышиванием. Софи: Но почему, матушка? Леди Мария: Софи, молоденькая девушка должна слушаться своей матери и не задавать много вопросов. Софи: Неужели вы хотите, чтобы я зачахла в четырех стенах? Леди Мария: Под моим присмотром с тобой ничего не случится. Софи: Матушка, чем я перед вами провинилась? Леди Мария (выходя из себя): И она еще делает вид, что не понимает! А кто целовался на конюшне с Ником, с грумом?! Софи: Это неправда! Эндрю наврал вам! Леди Мария: Откуда ты знаешь, что мне сказал об этом Эндрю? Значит, это правда! Софи (потупившись и густо покраснев): Это вышло случайно, когда Ник помогал мне спуститься с лошади… Леди Мария: Эндрю говорит, что вы целовались добрых четверть часа! Софи: Почему вы верите Эндрю, а не мне? Он разбил очки, он не мог ничего видеть! Леди Мария: Он смотрел на вас в подзорную трубу! Но довольно, Софи! Сейчас ты пойдешь к себе в комнату и триста раз напишешь: «Я раскаиваюсь, что позволила груму меня целовать, я глупая, испорченная девчонка и заслуживаю самого сурового порицания!» И пиши разборчиво, чтобы я поверила в глубину твоего раскаяния. Софи нечаянно роняет книгу Леди Мария: Что это? (поднимает и смотрит на корешок) Ричардсон? И ты, Софи?!.. (бросает книгу в камин) Поди вон, дрянная девчонка, и не смей являться мне на глаза, пока не напишешь еще пятьсот раз, как ты раскаиваешься, что ослушалась свою добрую мать и читала Ричардсона! Софи, плача, уходит Леди Мария (одна): Это невыносимо! Со мною никто не считается! Над моими моральными принципами открыто глумятся! Муж волочится за моей подругой у меня на глазах, Элизабет меняет любовников чаще, чем платья, Софи целуется с грумом на конюшне, и даже у моего милого мальчика, у моего Эндрю стали появляться дурные наклонности… (прикладывая платочек к глазам): Боже, как я несчастна! Входит Чарльз, мажордом – мужчина лет сорока, с рыжими усами и хитрым взглядом. Чарльз: Простите, миледи, я случайно проходил мимо... (в сторону) Стоял под дверью и подслушивал, что практически одно и то же. Леди Мария: Вы весьма кстати, Чарльз. Поворошите угли в камине, я хочу, чтобы этот тлетворный Ричардсон поскорей превратился в кучку пепла. Чарльз (берет кочергу и ворошит угли): Осмелюсь сказать вам, миледи, Ричардсон не виновен в том, что вы называете глумлением над вашими моральными принципами. Леди Мария (не без любопытства): И кто же, по-вашему, виновен? Чарльз: Любовь, миледи! Леди Мария: Любовь? Я считала вас серьезным человеком, Чарльз, а вы шутите так неумно! Чарльз: Если, миледи, вы позволите мне говорить прямо… Леди Мария: Вы уже начали, продолжайте! Чарльз: Мисс Софи подарила груму поцелуй… Леди Мария: …потому что она глупая испорченная девчонка, начитавшаяся Ричардсона! Чарльз: Нет, потому что в ее нежном юном сердце пробились первые ростки любви! Леди Мария (фыркнув): Как поэтично! А что вы скажете о моей старшей дочери? Чарльз: Леди Элизабет ищет любовь, и знает, что именно она ищет, но нередко в поисках нужной книги приходится перебрать весь книжный шкаф. Леди Мария: Прекрасное оправдание распущенности! Ну а Эндрю, бедный маленький Эндрю? Чарльз: Он еще не знает, что такое любовь, однако преисполнен похвального любопытства. Леди Мария: У вас на все найдется ответ! (взмахнув веером) Неужели вы отважитесь оправдать и волокитство моего супруга? Чарльз: Сэр Питер пытается вспомнить, что такое любовь. Леди Мария: Ха-ха-ха! Чарльз, вы самый лукавый софист из всех мажордомов на свете! Чарльз (с поклоном): Благодарю, миледи. Леди Мария: Но вы нахал, и я выгоню вас из дому. Чарльз: Вы не сделаете этого, миледи. Леди Мария (больше удивлена, чем возмущена): Почему? Чарльз: Потому что вам до смерти хочется узнать, что я скажу вам о вас. Леди Мария: Не думаю, что мне потребуются услуги столь сомнительного адвоката, высокие моральные принципы – лучшая моя защита. Чарльз: Вы ненавидите ваши моральные принципы и мечтаете их нарушить, но боитесь признаться в этом даже самой себе. Леди Мария (вздыхает): Быть может, я не встретила человека, с которым бы могла их нарушить? Чарльз: Он перед вами, миледи! Леди Мария: Вы?! Чарльз: Я давно вас люблю. Леди Мария: Ваша наглость переходит все границы! Чарльз: А моя любовь и вовсе их не знает. Леди Мария (указывает на дверь): Подите вон! Чарльз (обнимает ее): Счастлив повиноваться, миледи! Леди Мария: Боже мой, как кружится голова… Я слабею… (кладет руки ему на плечи) Если все вокруг так возмутительно безнравственны, что же остается делать мне? Чарльз: Позаимствовать у других чуточку безнравственности, чтобы почувствовать себя счастливой. Леди Мария: Милый плут! Чарльз: Любовь моя! Продолжительный поцелуй. Леди Мария: Наконец-то я счастлива! Увлекает мажордома на оттоманку. За окном маячит Эндрю с подзорной трубой. Занавес.
ksenchik: Гатита, эта пьеса прелестна!!! Читала диалоги леди Плэйт и еле сдерживала смех. Как же ты любишь некую белокурую мамзель, раз она стала сплетницей А вот разговор Марии и Чарльза умилил.
Gata: Название: «Шутки богов» Жанр/сюжет: мифическо-сатирический Написано в 2007 г. Утомленное солнце, цепляясь за гребни семи римских холмов, завершало свое дневное путешествие по небу, когда из терм Каракаллы вышли три молодых человека – румяные, благоухающие и изрядно хмельные. Звали их Михий, Корфуций и Адриан, все они были родом из знатных богатых семейств и не ведали в жизни других печалей, кроме одной – на что потратить время и деньги. Нынешнее утро приятели провели в доме известной в Риме куртизанки Поллины, щеголяя перед хозяйкой и друг перед другом обширными познаниями в скабрезной поэзии, потом слушали на Форуме прения двух патрициев, судившихся из-за порванной тоги, а после отправились в бани, где несколько часов в свое удовольствие принимали горячие и холодные ванны, пили вино и играли в кости. Известно, как долго тянется день, если нужно искать себе занятие. Скучающие молодые бездельники добрых полчаса топтались на пороге бань, размышляя, чем взбодрить изнуренные отдыхом тела, когда Адриана вдруг осенила мысль: – А знаете ли вы, что Забальхион, муж моей сестры Лизотты, устраивает нынче пир по случаю дня рождения? – Разве не праздновал он день рождения в прошлом месяце? – удивились Михий с Корфуцием. – Мой зять любит получать подарки, – объяснил приятелям Адриан. Те посмеялись над изобретательностью его родственника и, ни минуты не мешкая, направили стопы к дому Забальхиона, предвкушая несколько часов изысканного обжорства, но на полпути спохватились, что негоже являться в день рождения хозяина без подарка, хоть этот день рождения и празднуется не первый раз в году. – Давай подарим твоего Татиана! – предложил Адриану Михий, кивая на семенившего за ними белокурого юношу, нарядно одетого, затейливо причесанного, надушенного и напомаженного. Любимчик своего господина, этот раб до того был изнежен и избалован, что многие по незнанию принимали за хозяина его. – Надеюсь, ты шутишь? – нахмурил брови Адриан, заслоняя собою Татиана, испуганно побледневшего под жирным слоем румян. – Конечно, шутит! – захохотал Корфуций, хлопая Адриана по спине. – Разрази меня Николай-громовержец, ни у кого не достанет духу разлучить тебя с твоим сокровищем! Николай-громовержец в своем обиталище на Капитолии услышал эти слова и кисло поморщился: он не любил, когда простые смертные склоняли его имя по поводу и без повода. (Главные храмы Древнего Рима были сосредоточены на Капитолийском холме, это место и считалось обиталищем богов, по аналогии с греческим Олимпом.) Супруга верховного властителя богиня Шарлот на секунду отвлеклась от игры на арфе, вынула из пышных золотых своих волос белую розу, дунула на нее, и лепестки, превратившись в стаю легкокрылых бабочек, вспорхнули с ее ладони, закружились в напоенном нектаром воздухе и упали венком на чело громовержца, разгладив на нем морщинки недовольства. Николай повеселел и вернулся к слушанию божественной арфы, из которой никто, кроме его супруги, не умел извлекать столь пленительных звуков. Михий с Корфуцием, держась за бока, хохотали над пугливым Татианом, а тот горько плакал, уткнувшись лицом в плечо хозяина и щедро орошая слезами его тогу. – Не плачь, милый, я и за все богатства Рима с тобой не расстанусь, – утешил его Адриан, нежно поцеловав в белокурую макушку, а приятелям сделал суровый выговор и пригрозил, что не возьмет их с собою на пир к Забальхиону, если они не перестанут обижать бедного Татиана. Но нимало его угрозами не напуганные, злые шутники долго еще потешались и отпускали непристойные остроты. Путь веселой компании пролегал мимо храма Николая-громовержца, и Корфуций, приметив в тени портика мраморную статую, предложил приятелям снять ее с постамента и отнести Забальхиону в качестве подарка. Михию с Адрианом эта шалость пришлась по душе, а чтобы не выглядела она, как вульгарная кража, решено было оставить взамен статуи деньги, и тут между приятелями произошел небольшой спор, какой суммой можно пожертвовать. В конце концов, сошлись они на том, что кусок мрамора, пусть даже и обтесанный скульптором, не может стоить больше сотни сестерциев, сняли статую с постамента, благо была она невелика размером и не слишком тяжела, взгромоздили себе на плечи и со смехом продолжили путь к дому Забальхиона, а Николай-громовержец, витавший в плену навеянных музыкой грез, не заметил, что его статуя по вине трех дерзких юнцов лишилась почетного места при храме. Богач Забальхион был стар, глуп и жаден и много страдал от расточительности жены, но Лизотта не желала слушать ни упреков, ни призывов к умеренности и всегда находила, чем возразить супругу: «Будь доволен, что я, молодая и красивая женщина, третий год живу с тобой, лысым беззубым стариком, и до сих пор ни разу тебе не изменила! Однако если ты не купишь ту милую вещицу, что приглянулась мне вчера в ювелирной лавке, то я уж точно заведу любовника и выставлю тебя на всеобщее посмешище». Не понимая, что он и без того давно уже превратился в посмешище, Забальхион, покряхтев, уступал и раскошеливался на прихоти Лизотты. Но одного блеска драгоценностей тщеславной жене Забальхиона было мало, и она беззастенчиво требовала, чтобы все вокруг восхищались их великолепием. Михий, Корфуций и Адриан внесли статую в пиршественную залу как раз в тот момент, когда Лизотта похвалялась перед гостями новыми приобретениями. «Таких вы больше нигде не найдете, – говорила она, поднимая руку, до самого плеча унизанную золотыми браслетами, и касаясь ею головы, на которой вспыхивала рубиновыми искрами роскошная диадема. – Их привезли из Ассирии! А посмотрите на эти серебряные блюда, что стоят перед вами на столах – какая изящная на них чеканка!» Забальхион же тоскливо вздыхал, вспоминая, во сколько сотен тысяч сестерциев обошлись ему и браслеты, и диадема, и чеканная посуда, а также колонны из драгоценного порфира, коими украшены были бассейн и спальня Лизотты. – Да продлят боги твои дни, славный Забальхион! – громко провозгласил Михий, самый красноречивый из всей троицы, вслед за чем приятели под шумные возгласы собравшихся водрузили на низкий стол перед хозяином статую громовержца. Забальхион, судя по его разочарованному виду, догадался, что цена подарка не превышает ста сестерциев, а Лизотта, рассорившаяся с братом в прошлом году при дележе отцовского наследства, оказала Адриану и двум его друзьям еще менее любезный прием и попеняла им, что они не принесли подарка лично ей. – Разрази меня Николай-громовержец! – воскликнул Корфуций, который терпеть не мог кичливую и капризную сестру своего приятеля. – Да разве мало на тебе украшений?! Николай-громовержец снова нахмурился, готовый испепелить пустобреха, но Шарлот просила мужа не тратить гнев по пустякам: – Ты так велик, а этот смертный так ничтожен! – Но если он и дальше будет мешать мне наслаждаться твоей музыкой, добрая моя супруга, – ответствовал громовержец, – я разражу его, как он об этом просит! Той порой сын божественной четы юный легкомысленный Александр катался по небу на пушистом облачке, болтая ногами в сандалиях, сплетенных из лучей весеннего солнца и разноцветных нитей радуги, и забавлялся стрельбой из лука. Кудрявый озорник пускал свои стрелы, не целясь, и они разлетались по всему белу свету, поражая безусых юнцов и убеленных сединами стариков, почтенных матрон и презренных распутниц, и нигде – ни под мраморными сводами дворцов, ни в бедняцких лачугах, – невозможно было укрыться от этих стрел, возжигающих в сердцах огонь безумной страсти. Александр ухмыльнулся и в очередной раз натянул тетиву. Никто из пирующих не услышал свиста прилетевшей стрелы, но Лизотта вдруг вздрогнула, странно посмотрела на Корфуция и, вместо того, чтобы рассердиться на его грубые слова, произнесла ласково: – Добро пожаловать, Корфуций, ты всегда желанный гость в этом доме! Молодой человек остолбенел, а Лизотта, не давая ему опомниться, усадила его рядом с собою и стала потчевать изысканными яствами и тонкими винами, которыми лакомился только хозяин, а на столы для гостей в целях экономии подавались блюда попроще и вина подешевле. – Что случилось с твоей сестрой? – шепотом спросил Михий у Адриана. – Она ведет себя так, будто влюбилась в Корфуция! – Она, наверное, пьяна, – высказал догадку Адриан. – Чтобы Лизотта в кого-то влюбилась? Вздор! Ей дороги только золотые сестерции. – Я проголодался, – захныкал за его спиной Татиан, теребя хозяина за край тоги. – Ты прав, милый, нам давно пора возрадовать наши желудки, – спохватился Адриан, позволяя увлечь себя к свободному ложу подле одного из столов. Михий, в ком голод победил удивление, последовал их примеру и поспешил воздать должное закускам и напиткам, которые были хоть и дешевле, чем на хозяйском столе, однако вполне аппетитны. Корфуций же, очутившись в плену внезапной и необъяснимой нежности Лизотты и не понимая, приятно это ему или нет, впервые в жизни растерялся и только молча прихлебывал из серебряного кубка вино, заботливо подливаемое ему хозяйкой. Многие из женщин, бывших на пиру, бросали на Лизотту завистливые взгляды, негодуя, что она их лишила внимания красавца Корфуция, мужчины посмеивались над глупостью и слепотой ее супруга, а Забальхион, подозревая в бесстыдном поведении жены какую-то новую уловку, переживал, что ему вновь предстоит расстаться с тысячей-другой сестерциев. И лишь одна Лизотта никого и ничего вокруг не замечала. – Отчего ты мрачен, милый Корфуций? – спрашивала она нежнейшим голосом. – Отчего не поговоришь со мною? К счастью для Корфуция, заиграла музыка и избавила его от необходимости искать слова для ответа, которого он сам не знал. Музыканты у Забальхиона были скверные, арфы дешевые, но танцовщица – грациозная египтянка Анната, присланная Забальхиону в дар его тещей Марлексиной, – вызвала всеобщее восхищение. Тонкая и гибкая, словно стебель папируса, с оливковой кожей и раскосыми глазами, густо обведенными синей краской, она источала из-под блестящих невесомых покрывал аромат и тайну своей древней родины. – Это сама богиня Изида! – взволнованно прошептал Михий, подаваясь вперед, чтобы не пропустить ни одного движения чарующего танца. Близорукий Адриан взглянул на прелестную египтянку сквозь шлифованный изумруд, делавший размытые очертания четче, и больше уж не мог оторвать от нее глаз. Ревнивый Татиан, не в силах перенести, что хозяин восхищается какой-то танцовщицей, сначала всячески пытался его отвлечь, но поняв тщетность этих усилий, пустился на коварство и, сделав вид, что хочет достать румяную сочную грушу, будто бы ненароком толкнул Адриана. Тот выронил изумруд, Татиан проворно подобрал камень с полу и отшвырнул в сторону, и надо же было такому случиться, чтобы изумруд упал в кубок Корфуция, взметнув фонтан красных винных брызг, запятнавших белоснежную тогу модника. – Разрази меня Николай-громовержец! – вырвалось у Корфуция излюбленное его ругательство. – Довольно! – в гневе вскричал властитель Капитолия и, прежде чем Шарлот успела молвить хоть слово, взмахнул своим жезлом, разверзлись небеса, и молния огненным шаром принизала Корфуция с головы до ног, превратив его в мраморное изваяние. Сойди на пир весь пантеон римских богов, и то не произвели бы они подобного впечатления. Сначала над столами повисло испуганное молчание, а потом из всех уст вырвался дружный вопль ужаса, гости, в одно мгновение протрезвев, побросали кубки и, теряя тоги и сандалии, ринулись вон. Арфы смолкли, египтянка Анната упала, запутавшись в покрывалах, и неминуемо оказалась бы растоптанной, если б ее не подхватил Михий. – Что случилось? – близоруко щурясь, спрашивал Адриан, смытый волной убегающих гостей и не видевший Татиана, в отчаянии простиравшего к нему руки. Забальхион сидел с отвисшей челюстью, чернея беззубым ртом, а Лизотта, плача, обнимала неподвижную статую и повторяла сквозь рыдания: – Корфуций, милый, очнись! Но ни слезы ее, ни мольбы не оживили холодного мрамора. Тогда Лизотта велела рабам отнести статую в спальню и поставить у изголовья кровати. Забальхион пытался возмутиться, что не потерпит чужого мужчину, пусть даже окаменевшего, подле супружеского ложа, но Лизотта без долгих препирательств выставила из спальни его самого. Ночь она провела без сна, в стенаниях и горьких жалобах, моля всех известных ей богов вдохнуть жизнь в мраморное изваяние, но боги, боясь перечить верховному властителю, остались глухи к ее мольбам. Утро, заглянувшее в роскошные покои, осветило безжизненный кусок мрамора, еще вчера называвшийся Корфуцием, и распростертую перед ним на полу жалкую женскую фигурку. Горю Лизотты не было предела. Она обивала пороги римских храмов, приносила богатые жертвы, распродала все свои драгоценности и наряды, а деньги раздала бедным, надеясь смягчить щедростью гнев богов. С тех пор, как любовь вытеснила из ее сердца тщеславие, блеск золота больше не прельщал Лизотту. Со статуей Корфуция она не расставалась ни на минуту – сдувала с нее пылинки, умащивала благовониями, обвивала гирляндами из живых роз, а ночью клала рядом с собою в постель, окончательно изгнав оттуда Забальхиона. Иногда казалось ей, что изваяние взирает на нее с нежностью, и губы его трепещут, силясь что-то сказать, но, целуя их, она ощущала все ту же безответную холодность камня. Родная мать называла Лизотту сумасшедшей, знакомые осуждали, реже – сочувствовали, а кое-кто и понимающе посмеивался, говоря, что молодой любовник, даже мраморный, лучше дряхлого мужа. Забальхион умыслил разбить проклятую статую, но Лизотта, застав супруга с молотком в руках, накинулась на него, как тигрица, крича, что она скорее даст умертвить себя, чем позволит отколоть хоть кончик носа у ненаглядного ее Корфуция. Забальхион трусливо ретировался, а через месяц, не выдержав позора и насмешек, кои преследовали его повсеместно, развелся с женой и выгнал ее из дому. Мать и брат тоже захлопнули перед Лизоттой двери, и в довершение обрушившихся на бедняжку несчастий семейство Корфуция отобрало у нее статую, намереваясь воздвигнуть надгробие, как требовали того законы и обычаи. Отвергнутая всеми, Лизотта впала в нищету, но не голод и нужда приводили ее в отчаяние, а невозможность обнять мраморного возлюбленного, которого родственники стерегли пуще глаза и не подпускали «сумасшедшую» ближе, чем на сто шагов. Однажды брела она по улице, босая, пряча в лохмотьях ржаную лепешку, предназначавшуюся ей сегодня на завтрак, обед и ужин, как вдруг узрела прямо пред собою храм богини Шарлот. Вспомнив, что супруга всесильного громовержца отличается добротой и покровительствует влюбленным, Лизотта вошла в храм и преклонила колени перед огромным изваянием богини. – Прости, что до сих пор я обходила твой храм стороной, и что мне больше нечего принести тебе в жертву, кроме этой черствой лепешки, но я умоляю тебя, о великодушная Шарлот, верни мне счастье! Долго царила тишина, а потом из-под высоких сводов храма прозвучало: – Чего же ты хочешь – богатства, блеска? – Нет, нет! – плача, воскликнула Лизотта. – Мне не нужно богатства, я мечтаю лишь об одном – обнять моего любимого Корфуция… и… чтобы и он мог меня обнять… Преисполнившись жалости к бедной женщине, Шарлот отправилась к своему супругу и стала просить его помиловать Корфуция и Лизотту: – Оба они уже достаточно наказаны: она – за прежнее тщеславие, он – за непочтительность к тебе. – Будь по-твоему, – уступил ее просьбе Николай. – Я вдохну в этого дерзкого юнца жизнь, но если через три дня он не вернет мою статую на законное место в храме (громовержец, наконец-то, спохватился пропажи), то вновь превратится в изваяние, и тогда уж навечно. Едва произнес он эти слова, как оживший Корфуций слез с надгробия, насмерть перепугав оказавшихся поблизости родственников, и, не пообедав, не переменив тоги, сохранившей следы винных пятен, бросился на поиски Лизотты. Нескольких месяцев мраморного существования хватило ему, чтобы постичь до конца свое сердце, зов которого и привел его к храму Шарлот. Влюбленные упали друг другу в объятия и долго стояли, тесно прижавшись, не в силах ни говорить, ни двигаться от переполнявших их чувств, а после взялись за руки и пошли навстречу счастью. Чтобы отблагодарить громовержца, Корфуций не только вернул в храм его старую статую, выкупив ее у Забальхиона за баснословные деньги, но и заказал лучшим римским ваятелям несколько новых скульптур из самых дорогих пород мрамора. Жадный Забальхион на пятый раз пересчитывал сестерции, полученные им от счастливого соперника, когда к нему явился Михий с просьбой продать египетскую танцовщицу Аннату. Старый пройдоха, видя пыл молодого человека, заломил сперва чудовищную цену, но побоявшись остаться вовсе без барыша, снизил сумму до разумных, по его меркам, пределов. Карман Михия выдержал этот удар, и грациозная египтянка перешла во владение к новому хозяину, чтобы услаждать с тех пор дивными танцами его одного, а когда спустя девять месяцев родила ему прелестного мальчика, радостный Михий взял ее в жены, презрев негодование семьи. Забальхион тоже недолго оставался холостяком. Нажившись на двух упомянутых сделках, он посватался к бывшей своей теще Марлексине, и почтенная матрона, которой наскучило вдовство, не сочла возможным пренебречь приятной и выгодной партией. Адриан, следуя совету матери, несколько раз собирался жениться, но хитрый Татиан, который оказался Татианой, притворявшейся юношей для того, чтобы повсюду бывать со своим хозяином, даже в тех местах, куда девицам вход был заказан, умел так ловко отваживать невест, что в конце концов Адриан отказался от матримониальных планов и удовольствовался привязанностью любимого «раба». …А кудрявый озорник Александр все так же катается верхом на облачке, болтая в воздухе ногами и упражняясь в стрельбе из лука. Чу! Слышите звон спускаемой тетивы? Уж не в вас ли нацелена следующая стрела?
Роза: Gata пишет: Николай-громовержец снова нахмурился, готовый испепелить пустобреха, но Шарлот просила мужа не тратить гнев по пустякам: – Ты так велик, а этот смертный так ничтожен! – Но если он и дальше будет мешать мне наслаждаться твоей музыкой, добрая моя супруга, – ответствовал громовержец, – я разражу его, как он об этом просит! Как мне понравились божественные супруги Очаровашки. Вообще вся история славная и вкусная. Я ее раньше не читала. Большое упущение. Татиан - просто прелесть.
Lana: Очень легкий рассказик. С детства люблю сказания греческих аэдов. Поучительная история. Корфуций доказал, что памятник воздвигнуть себе нерукотворный можно не только стихами, но и грамотными ругательствами. Над Лизоттиной судьбой сначала взгрустнула, вечно ей приходится что-нибудь утирать: то нос мужу, но статую командора. Но все закончилось хорошо, все счастливы, все женаты, ну или почти (верю, Татиан подсуетится). Спасибо
Gata: Роза, Lana, автору приятно, что вам приятно Lana пишет: С детства люблю сказания греческих аэдов Вот и меня частенько в античность тянет :) Сия сказочка навеяна Апулеем, которого охотно читал еще Женя Онегин. Роза пишет: Татиан - просто прелесть В первоначальной версии он был мальчиком, для более достоверной передачи древнеримских распущенных нравов. У нас в усадьбе решила смягчить
Светлячок: Gata , браво! Я хохотала так, что брат подбежал узнать, что кажут в мониторе. Gata пишет: Вот и меня частенько в античность тянет Я тоже очень люблю эту тему. Gata пишет: В первоначальной версии он был мальчиком, для более достоверной передачи древнеримских распущенных нравов. У нас в усадьбе решила смягчить Не напиши ты это воей рукой, никогда бы не поверила.
Gata: Светлячок, моя страшно гордый Тебя рассмешить - дорогого стоит! Светлячок пишет: Не напиши ты это своей рукой, никогда бы не поверила Ну а что такого? Я ж не проповедовала, а высмеивала :)
Светлячок: Gata пишет: Светлячок, моя страшно гордый Тебя рассмешить - дорогого стоит! Теперь моя страшно счастливый.
Четвёртая Харита: Гата, Шутки богов, я рыдала и от смеха и от умиления. Николай-громовержец и Шарлотта замечательные. А Лизка-то какая стала тихая и смирная, когда в Вовку в любилась. Я уж думала она после стрелы даст Вовочке кубеком по голове(портфелей тогда же не было) или в волосы вцепится. Ан нет, что любовь с людьми делает . Спасибо Gata пишет: В первоначальной версии он был мальчиком, для более достоверной передачи древнеримских распущенных нравов. У нас в усадьбе решила смягчить Да ладно, Татиан же и в реале дамой была. Вот если бы... молчу-молчу
Gata: Китайская сказочка (по мотивам пьесы К.Гоцци "Турандот") написано в 2007 г. Предупреждение: с элементами черного юмора Солнце уже клонилось к закату, когда на дороге, ведущей в Пекин, появился Корфуций – усталый, грязный, в жалких лохмотьях, едва прикрывавших его исхудалое тело. Вздохнув, он присел на большой камень и с тоскою воззрился на позолоченные лучами вечернего солнца стены древнего Пекина. «Вот мое последнее пристанище», – подумал он, и горючие слезы потекли по его впалым щекам, капая в придорожную пыль. – Вы ли это, могущественный царь?! – раздался позади Корфуция чей-то голос. Корфуций живо оглянулся и увидел бедняка, сгибавшегося под тяжестью огромной вязанки хвороста. Несмотря на этот странный вид, Корфуций сразу узнал бывшего своего визиря Ка Мао Шу. – Как ты оказался здесь, визирь? – спросил он. – Тш! – Ка Мао Шу испуганно прижал к губам палец. – Я больше никакой не визирь. Когда ваше царство пало под напором войск пекинского императора Пэ Мао Дэ, я попал в плен, но через три года мне посчастливилось сбежать, и вот теперь я топлю котел на кухне императорского дворца в Пекине. – Мне тоже удалось бежать, – сказал Корфуций, – и три года я скитался по разным местам, едва не умер от зноя и жажды в пустыне, но вот судьба привела меня к воротам Пекина. Бывший визирь заплакал от жалости к своему бывшему царю, но тут из ворот города вышла жена Ка Мао Шу – По Ляо, которая пыталась утешить сотрясавшегося от безудержных рыданий человека. – Что случилось?! – в один голос воскликнули Корфуций и Ка Мао Шу. Вместо ответа бедняга указал на городскую стену, утыканную копьями, на одно из которых палач Ник Тао только что водрузил свежеотрубленную голову. Так как спутник ее ни слова не мог произнести, По Ляо поведала вместо него: – Это воспитатель князя Киш-Миша, очередной жертвы кровожадной принцессы Ли-цзяо. – А кто она такая? – из любопытства поинтересовался Корфуций. – Она дочь нашего императора Пэ Мао Дэ, жестокость ее превосходит всякое воображение. Ли-цзяо ненавидит всех мужчин на свете, считая их дураками, не достойными ее высочайшего ума, и объявила, что выйдет замуж только за человека, чья мудрость окажется равной ее мудрости, и кто сумеет разгадать три загаданные ею загадки, а в противном случае искателей ее руки ждет смерть. – Да, – со вздохом произнес Ка Мао Шу, – князь Киш-Миш оказался девяносто девятой жертвой нашей душегубки. А воспитатель несчастного князя, швырнув на землю и растоптав потрет кровожадной принцессы, медленно побрел прочь. Корфуций подобрал портрет. – Я-то думал, она первостатейная красавица, а у нее большие рот и уши, – презрительно фыркнул он. – Надо проучить эту врагиню мужского рода! – Что вы собираетесь делать?! – в ужасе вскричали Ка Мао Шу и По Ляо. – Пойду отгадывать загадки, – невозмутимо ответствовал Корфуций. – В таких лохмотьях? – Ну, уж одежду-то я где-нибудь сумею раздобыть! Вдруг на дороге показался богато одетый юноша, едущий верхом на навьюченном ослике. – Куда направляешься, любезный? – спросил его Корфуций. – Глупый вопрос, – важно ответил путник, свысока глядя на Корфуция. – Я – царевич Сань Чао из тибетского царства Дзи-Дзи-Дзянь и еду в Пекин свататься к принцессе Ли-цзяо. – А что в твоих мешках – сухари и консервы с тушенкой? – Поди прочь, голодранец, в моих мешках пища для ума – триста тридцать три тома энциклопедии, в которых найдутся ответы на все загадки принцессы Ли-цзяо! – Надо делиться с неимущими, – наставительно изрек Корфуций и с помощью бывшего визиря стащил Сань Чао с ослика, раздел, связал и сунул в мешок, который По Ляо обещала спрятать в погребе, а Корфуций оделся в богатое платье и отправился верхом на ослике во дворец. Сама же принцесса Ли-цзяо в это время, радостно смеясь, танцевала под звуки барабанов, на которых играли ее невольницы Ань и Тань. Принцесса плясала всякий раз после своей победы, когда очередному незадачливому жениху отрубали голову. Тут танец ее был прерван визитом главного визиря Заб Ло, который пришел доложить о появлении нового претендента, назвавшегося царевичем с Тибета. Ли-цзяо чуть с ума не сошла от восторга. – Превосходно! – воскликнула она. – Какой урожайный день! Сегодня моя коллекция пополнится еще одной головой – юбилейной!!! В тронном зале императорского дворца горели сотни факелов, при их коптящем свете палач Ник Тао натачивал свой топор, притупившийся о твердую шею Киш-Миша, а добросердечный император Пэ Мао Дэ стал уговаривать Корфуция отказаться от притязаний на руку принцессы и убраться из Пекина подобру-поздорову, коли ему жизнь дорога. «Опять скитаться по пустыням, с пустым же желудком? – подумал Корфуций. – Увольте! Лучше жениться на Ли-цзяо». И он категорически заявил, что будет отгадывать загадки. Пэ Мао Дэ заплакал, но тут заиграли трубы, и явилась разодетая в пух и прах принцесса Ли-цзяо, две ее невольницы Ань и Тань, главный визирь Заб Ло, семьдесят семь мудрецов и семьсот семьдесят семь евнухов. Ли-цзяо посмотрела на Корфуция и нашла его красивым, хоть и худосочным. Корфуций посмотрел на Ли-цзяо и нашел ее еще менее привлекательной, чем на портрете, но ему не хотелось возвращаться в пустыню. – Фи, принцесса, – зашептала Тань своей хозяйке на ухо, – этот царевич так тощ, что можно подумать, он у себя в Тибете питается только дырками от бубликов и молоком от козлов. – Чем тоньше шея, тем легче ее отрубить, – ответила Ли-цзяо, – хотя, должна признаться, то, что находится на этой шее, не лишено привлекательности. Вторая невольница, Ань, хранила молчание, потрясенная сделанным открытием. «Ведь это царь Корфуций, – подумала она, – который сватался ко мне, но мой дядюшка король И И Ко отказал ему и пошел на его царство войной, а когда их столица пала, Корфуций бесследно исчез, и все думали, что он погиб… Как я любила его! И я должна спасти его от этой бессердечной кровожадной жабы Ли-цзяо!» Надо пояснить нашим читателям, что Ань была племянницей короля И И Ко, но стала невольницей после того, как их королевство было разгромлено Пекином. Принцесса Ли-цзяо прокрутила лотерейный барабан и достала из него бумажку с первой загадкой: «Когда б меня ты не имел, Двух слов связать бы не сумел». Главный мудрец Жук Вао заглянул в свой гроссбух и сказал: – О, эту загадку тридцать три мудреца из Страны Восходящего Солнца не могли решить за тридцать три года. – Наверное, это были не мудрецы, а глупцы, – хохотнул Корфуций, – если не смогли сообразить, что это язык! – Верно, – удивился Жук Вао, заглядывая в гроссбух. – Но как ты догадался? – А на что мне голова? – снова засмеялся Корфуций. – Не для того же одного, чтобы украшать мое туловище! И эту его историческую фразу мудрецы занесли на свои скрижали, а принцесса Ли-цзяо, дрожа от злости, огласила вторую загадку: «Семь одежек, и все без застежек». Император Пэ Мао Дэ испустил горестный вздох, мудрецы горестно затрясли длинными бородами, палач Ник Тао, широко улыбаясь, попробовал на мизинце остроту отточенного топора и, порезав палец, заплакал. Принцесса Ли-цзяо и невольница Тань торжествующе улыбались, а бедняжка Ань, не сводя с Корфуция влюбленного взгляда, держалась за сердце. – Терпеть не могу капусту, – процедил сквозь зубы Корфуций. – Опять правильно, – удивился главный мудрец. Ли-цзяо даже ногами от ярости затопала. – Откуда ты такой умный взялся?! Но подожди, мою последнюю загадку ты ни за что не отгадаешь, она оказалась не по зубам даже восьмидесяти восьми мудрецам из Страны Утренней Свежести. – У меня в отличие от этих мудрецов все зубы на месте, – широко улыбнулся Корфуций. – Я вас внимательно слушаю, принцесса! «Он бесподобен! – подумала Ань. – Как мне вернуть его любовь?» Принцесса достала из банта на своей высокой прическе бумажку с самой трудной загадкой и громко прочитала вслух: «Две ноги на трех ногах, А четвертая в зубах. Вдруг четыре прибежали И с одною убежали». – Вижу, что у вас в Пекине извращенные понятия об умственных способностях, – презрительно поморщился Корфуций. – Ты, умник! – закричала Ли-цзяо. – Не шуми языком и не терзай мои нежные нервы, а говори по существу! Корфуций захохотал, держась за живот. – Видите, он смеется! – указала на него пальцем Ли-цзяо. – Но я-то понимаю, что он не знает отгадки и просто тянет время, боясь расстаться со своей глупой головой! – Ничего я не тяну время, – оскорбился Корфуций. – Это вы, принцесса, задаете дурацкие загадки и требуете, чтобы я перед вами валял дурака. У нас в Тибете любой ребенок знает, что это человек сидит на табуретке и держит в руке куриную ножку, а потом прибегает собака и отбирает эту ножку! – Дракон меня забери! – воскликнул вежливый император Пэ Мао Дэ, который за всю жизнь не произнес ни одного ругательства. – Сынок, ура! Ты победил! Она твоя! Все вслед за императором закричали «Ура!», а принцесса Ли-цзяо грохнулась в обморок. Палач Ник Тао протянул разочарованно: – Что я, зря точил мой топор? Тут Ли-цзяо пришла в себя и закричала: – Я скорее дам самой себе отрубить голову, чем стану женой этого умника! Я не хочу жить с мужем, рядом с которым буду чувствовать себя глупой! – Как же так, дочка? – растерянно спросил император, почесывая лоснящуюся лысину. – Ты же сама хотела, чтобы твой муж был умнее тебя. – Не умнее, а равного со мною ума! – ныла принцесса, размазывая слезы по лицу. Но тут вмешался Корфуций. – Вообще-то, достопочтенное собрание, женитьба не входила в мои планы, я хотел лишь доказать принцессе, что мужчины умнее женщин, но я также и не привык, чтобы меня отвергали, поэтому требую и настаиваю, чтобы свадьба была сыграна сегодня же! Ань закрыла лицо накидкой и тихонько заплакала – то был реквием ее любви. Однако слова Ли-цзяо заставили ее взбодриться. – Быть может, ты и умней меня, – сказала она жениху, – но я упрямей, и раз сказала – не выйду за тебя замуж, значит, и не выйду! Император и мудрецы принялись стыдить принцессу – дескать, неприлично отказываться от собственного слова, но она упрямо хныкала: – Где мне было знать, что среди этих глупых мужчин сыщется хоть один умник? Я бы тогда что-нибудь похитрей придумала, чтобы от него отделаться! Наконец, эти пререкания надоели Корфуцию, и он заявил: – Если принцессе так противна моя личность, то и я себя навязывать не стану, и предлагаю, чтобы нас рассудила судьба: если Ли-цзяо отгадает мою загадку, так и быть, пусть забирает мою голову в свою коллекцию, а если не отгадает – станет моей женой со всеми вытекающими неприятными для нее последствиями. Принцесса сразу вытерла слезы и закричала: – Где твоя загадка? Ань воспрянула духом и стала молить всех богов, чтобы загадка Корфуция оказалась по силам Ли-цзяо. «Пусть он проиграет, а я паду принцессе в ноги, чтобы она отдала его мне в мужья!» Корфуций велел принести бумагу и сургуч, что-то написал и, запечатав, вручил конверт главному визирю Заб Ло. – Отгадайте, что я написал, принцесса, и моя голова в вашем распоряжении! – Это нечестно! – запротестовала Ли-цзяо. – Как мне узнать, что ты там накорябал? – А уж это ваша печаль, принцесса! Я же отгадывал ваши глупые загадки, теперь ваша очередь покорпеть над моей. Император Пэ Мао Дэ, страстно желавший сделать Корфуция своим зятем, поставил точку в споре: – Даю тебе, доченька, одну ночь на размышления, а утром будет свадьба. Ли-цзяо, плача, ушла к себе. Под покровом ночи Ань пробралась в комнату к Корфуцию и, разбудив его поцелуем в лоб, спросила: – Ты не узнаешь меня, любимый? – Ба! – воскликнул Корфуций. – Моя бывшая невеста принцесса Ань! Вы что же, принцесса, сбежали от вашего дядюшки короля И И Ко, чтобы догнать меня? – Моего дядюшки больше нет, он погиб в битве, – заплакала Ань. – Наше царство разорил император Пекина и сделал меня служанкой его дочери. – И поделом вам! – сказал Корфуций, переворачиваясь на другой бок. – Чтобы неповадно было отказывать порядочным женихам и прогонять их с законных престолов. Ань заплакала еще горше. – Это мой дядюшка не захотел отдавать меня тебе в жены, а я всем сердцем тебя любила! – Теперь это не имеет значения, – безжалостно изрек Корфуций. – Завтра я стану мужем принцессы Ли-цзяо, и ты будешь приносить нам зеленый чай в постель, а сейчас уходи, не мешай мне выспаться перед свадьбой! – Ах, так?! – рассердилась Ань. – Если ты такой коварный негодяй, что не хочешь вернуть мне и каплю прежней любви, то я сейчас объявлю во всеуслышание, что ты – беглый царь покоренного Пекином государства, и вместо супружеского ложа ты будешь спать в змеином рву! А может быть, – добавила она, захлебываясь от гневных и мстительных слез, – тебя оскопят, и когда я снова стану принцессой, ты будешь мои евнухом! – Чего ты добиваешься?! – взбеленился Корфуций. – Но если ты скажешь мне, что написал на той бумаге, которую запечатал сургучом, – ласково проворковала Ань, обнимая его, – я расскажу это принцессе, и она в благодарность за то, что я спасла ее от свадьбы с тобой, подарит тебе жизнь, а мне – свободу, и мы поженимся и будем счастливы! – Так это принцесса тебя подослала?! – возопил Корфуций. – Глупые женщины! Вы решили, что Корфуция можно провести? С этими словами он содрал с Ань халат и накидку, напялил их на себя, а саму Ань связал простыней и засунул в сундук. Потом он отправился в покои принцессы, спрятался там за занавеской и стал ждать. Вскоре пришли Ли-цзяо и Тань. – Ваш отец-император шлет вам подарок, принцесса, – сказала Тань, показывая роскошный свадебный наряд. – Вы только посмотрите, какая красота! Все сплошь расшито серебром и жемчугом! Ли-цзяо в истерике разодрала свадебный наряд на клочки и, надавав Тань подзатыльников, села в угол и заплакала. Корфуций, сгибая колени, чтобы казаться ростом поменьше, вышел из-за шторы и, подражая тоненькому голосу Ань, сладенько пропел: – Не огорчайтесь, моя принцесса, мне удалось узнать, что написал ваш жених на той бумажке. Он написал: «Завтра я женюсь». Ли-цзяо от радости подпрыгнула едва не до потолка и издала ликующий вопль: – Я победила!!! И в благодарность подарила Корфуцию ароматный флакончик от духов, которые использовала полгода назад. Утром в тронном зале дворца собрались император, принцесса, визирь, мудрецы и евнухи и, конечно же, Корфуций. Ли-цзяо кровожадно потирала ладошки. Палач Ник Тао поглаживал топор. Император Пэ Мао Дэ сочувственно поглядывал на Корфуция, а тот хранил невозмутимое спокойствие. Но вот принцесса встала и сказала: – На запечатанной бумаге написано: «Завтра я женюсь». Рубите ему голову! Палач облизнулся и взялся за топор, а мягкосердечный император Пэ Мао Дэ пустил слезу. Главный визирь взломал печать и прочитал: «Головы девяноста девяти дураков Посадили на столько же колов. А я не дурак, А я не глупец, Не буду сотым – и конец!» – Увы! – провозгласил визирь. – Принцесса, вы ошиблись. Все тут же поменялись ролями: император и Корфуций засмеялись от радости, а принцесса и палач заплакали от досады. Вдруг распахнулись обе двери, и в тронный зал ввалилась пышная процессия во главе с важным седобородым стариком, который, приветствовав императора, заявил: – Мы пришли из тибетского королевства Дзи-Дзи-Дзянь за нашим царевичем, который удрал в Пекин. – Что же это за царевич, которому не сидится в своем дворце? – удивился император Пэ Мао Дэ. – Он влюбился в портрет вашей принцессы, – ответил седобородый, – и всё порывался ехать свататься, а царь-отец его не пускал, зная, что ваша принцесса имеет привычку казнить всех женихов. Но царевич сбежал тайком, и царь послал нас вслед за сыном – догнать и вернуть. – Возрадуйтесь, люди! – торжественно произнес главный визирь Заб Ло. – Ваш царевич отгадал все загадки, и сегодня его свадьба с нашей принцессой! Дзи-дзи-дзяньцы было возликовали, но взглянув на Корфуция, опечалились: – Это не наш царевич, не Сань Чао… Что вы сделали с нашим царевичем?! – Значит, вашего царевича казнили вчера, – вздохнул император Пэ Мао Дэ. – Увы, этих несчастных царевичей и королевичей казнено было столько, что я уже запутался в их именах… – Не пойду замуж за самозванца! – рассерженно вскричала Ли-цзяо. – Подавайте мне настоящего царевича Сань Чао! – Верните нам нашего царевича! – заплакали посланцы Дзи-Дзи-Дзяня. И тут, словно услышав их призыв, прибежал Сань Чао собственной персоной, преследуемый по пятам Ка Мао Шу и По Ляо, которые, держа слово, данное Корфуцию, изо всех сил старались не выпустить пленника, но тот рвался из их рук и орал: – Я хочу отгадывать загадки! Я еще не отгадывал загадки! Я жажду смерти или принцессы Ли-цзяо! Растроганная его воплями, Ли-цзяо смягчилась: – Хорошо, так и быть, я загадаю тебе самую легкую загадку. – Хватит загадок! – стукнул ладонью по подлокотнику трона император Пэ Мао Дэ. – Хватит крови! Ты сама пять минут назад требовала себе в мужья царевича Сань Чао, дочка, вот он перед тобой, и мы сегодня же сыграем свадьбу! – Как?! – возопил бесконечно счастливый Сань Чао. – Принцесса Ли-цзяо моя?! – Твоя, твоя, – ответила принцесса, поломавшись для виду. – Но что же нам делать с этим глубокомудрым самозванцем? – задумался император, глядя на Корфуция. – Пусть его голова украшает мой свадебный стол! – потребовала Ли-цзяо. – Но нам нужно знать хотя бы его имя, чтобы вписать в меню, – сказал счастливый жених. Внезапно прибежало взлохмаченное существо с изодранными в кровь пальцами и деревянными щепками в растрепанных волосах. В существе этом император и его дочка с изумлением признали невольницу Ань. – Не убивайте моего Корфуция! – кричала она. – Корфуций?! – подпрыгнул на своем троне Пэ Мао Дэ. – Тот самый беглый правитель из завоеванного мною три года назад царства? – Да, я Корфуций! – гордо заявил тот, поняв, что ему больше нечего терять, и решив погибнуть красиво. – Казнить его! – заорала Ли-цзяо, но Сань Чао хлопнул ее веером по голове и изрек наставительно: – Не говори вперед мужа, это неэтично! Палач, поплевав на ладони, взялся за топор, но Ань рухнула перед императором на колени: – Не казните его, это мой жених! – Верно, – вспомнил Пэ Мао Дэ. – Ведь ты была принцессой в королевстве, завоевавшим трон Корфуция незадолго перед тем, как мои войска поглотили оба ваших государства. – Пусть убираются из Пекина на все четыре стороны, – сказал Сань Чао, – и не смущают покой моей жены. – Зачем на все четыре? – спросил император. – Я верну Корфуцию и принцессе Ань их царства, все равно мне трудно ими управлять. Корфуций не знал, радоваться ему или огорчаться, а счастливая Ань бросилась ему на шею, обливаясь ликующими слезами: – Наконец-то ты мой! Никому тебя не отдам! – Да кто его у тебя отбира… – начала было задиристая Ли-цзяо, но Сань Чао снова хлопнул ее по голове веером, а Корфуцию с Ань велел отправляться домой, что они и поспешили сделать. После смерти старенького Пэ Мао Дэ взошедший на его трон Сань Чао объявил Корфуцию войну и долго с ним воевал, но через двадцать лет взрослый сын Корфуция и Ань влюбился в дочь Сань Чао и Ли-цзяо, и родители, повоевав для порядку еще лет десять, помирились, поженили своих детей, отдали им бразды правления огромного соединенного царства, а сами удалились на покой. Вот и сказочке конец, кто читал – молодец!
Lana: Спасибо, Катюш, сказка поднимает настроение. Я вслед за Скарлетт прониклась невольным уважением к тем, "кто не желает жениться на дуре" и выходить замуж за глупыша. Восхищаюсь бульдожьей хваткой Ань, вот так приходится вызывать молодым девицам в государства пока остальные бусики из черепушек вокруг дома городят.
Gata: Лана, рада, что подняла тебе настроение Lana пишет: Восхищаюсь бульдожьей хваткой Ань Мы не можем ждать милостей от природы (с)
Gata: Наткнулась на эту финтифлюшку в своих загашниках :) Здесь, кажется, еще не выкладывала. * * * Сорванный бенефис (драма в трех актах о нелегкой жизни актрисы в царской России) Действующие лица: Анна Платонова - знаменитая петербургская актриса Кирилл Матвеевич Шишкин - помощник директора Императорских театров Акт первый. Анна Платонова сидит в своей гримуборной, заставленной вазами с цветами и заваленной грудами дорогих подарков от поклонников. АННА: Ах, как все меня любят! Я, наверное, самая лучшая актриса в обеих российских столицах и, может быть, даже во всей Европе! Акт второй. Входит Шишкин, пытается поцеловать приму в белоснежное плечико. АННА (брезгливо): Подите вон, вы вульгарны! ШИШКИН (падает на колени): Я люблю вас, я люблю вас, Анна, как одна безумная душа поэта еще любить осуждена… АННА (показывает на гору драгоценностей, денег и цветов): Вот как меня любят! И это еще не всё! Барон Корф самолично расшил изумрудами костюм одалиски, в котором я танцую восточные танцы, князь Репнин подковал золотыми подковами моих лошадей, князья Долгорукие старший и младший выращивают для меня розы, а сам цесаревич Александр раскатывает ковровую дорожку от подножки моей кареты до порога особняка, который он мне подарил! А что можете вы… (презрительно оттопырив красивую губку) простой помощник директора императорских театров? ШИШКИН: Я могу сорвать вам бенефис! АННА: Ах, не смешите меня! (отворачивается к зеркалу и принимается пудрить безупречной формы носик) ШИШКИН (уходя): Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей! Акт третий. Вечер бенефиса. Пустой зрительный зал. АННА (рыдает, ломая руки): Ах, меня никто не любит!.. ШИШКИН (ухмыляется, выглядывая из-за кулис): Самое главное – вовремя повесить над кассой табличку «Все билеты проданы»! Занавес. P.S. Спасибо А.П. Чехову :)
Gata: НА ТРИДЕСЯТОМ ФОРУМЕ (или дело было субботним вечером, Гате делать было нечего ) Админ всегда прав! Ник, главный админ АнечЬка: Всем здравствуйте! Хочу представить мой новый ролик на песню «Сей поцелуй». ИванКо: Талант! Талант! (смайлик-аплодисмент) Repa: Плюс один! Сижу в пробке, слушаю на четырнадцатый раз. Калинка: Алекс, тебе нравится моя новая авочка? (смайлик-сердечко) Vovan: Кавайно! Алекс: Не понял, ты кто такой? Vovan: А ты кто такой? Алекс: У меня рейтинг – четыре звезды, а ты, новичок, учи правЕла форума! Repa (скрытым текстом): Ребята, давайте жить дружно, а то нас всех с этого форума попрут. Калинка: Я сменила авочку. Vovan: Первая была круче! Алекс: *** (пост удален модератором) Vovan: *** (пост удален модератором) Repa (скрытым текстом): Я же предупреждал! Ник (главный админ): Корф, Repa, Калинка – в бан навечно! Алекс: На форуме же никого не останется! Ник: Хорошо, Корф и Repa – в бан на три дня, Калинка – навечно. Алекс: Два лучше, чем никого. ИванКо: Учи олбанский, придурок! Benk-ff (субадмин): На военно-историческом подфоруме появилась тема «Петропавловская крепость». Добро пожаловать! (скрытым текстом) Отписка от темы будет караться баном на три месяца. ИванКо: Модератор подфорума «Двугорский», разберитесь с пользователями МА и shuler, они взломали мой пароль и постят от моего имени всякие гадости! МА: Выпей йаду! Zaba (модератор): ИванКо отправлен в бан за флуд. АнечЬка: (сто рыдающих смайликов) Кто теперь будет ставить плюсы моим роликам? Repa: Вопрос к администрации – почему от одного пользователя не принимается больше одного плюса? Ник (главный админ): Потому что дураков много, а я – один. Барби (модератор кулинарного подфорума): Открыта новая тема - 33 способа приготовить капусту. Zaba: Лучше бы 33 способа ее достать. (смайлик-доллар) МА: Выпей йаду! Vovan: АнечЬка, смотрю твою домашнюю видюху с танцами живота. Жжошь! АнечЬка: Это видео доступно только для друзей! Vovan: Ха, так его и Repa видит? Repa: Лучше бы не видел… Nati: Это мой первый фик. Прошу не бить ногами. Алекс: Жесть! Пеши исчо! Ник: Тема «Ваза» переполнена. Алекс: Я не успел сохранить!!! Ник (главный админ): Админ всегда прав. Nati: Я могу прислать фик в приват. Вам, правда, понравилось? Masha: Отшень! Йа мало понимать, руссиш язык отшень трутный. Данке шон! bolotova: Добрый день, какой у вас симпатичный форум. Решила зарегистрироваться. Benk-ff (субадмин): Добрый день, у вас ай-пи удаленного пользователя «Калинка». bolotova: Неправда! Я зашла через анонимайзер! Алекс: Это бесполезно, он всех нас снифит*. bolotova: А как же право на конфиденциальность? Benk-ff: А это не вы ли на форуме «1612» затроллили пользователя Князя Пожарского? bolotova: Он полонофоб, а вы хам и шпион! Masha: Я пригореть колькухен… дас ист кулибяк с капуста… (плачущий смайлик) Барби: Подгоревшее срежь, а капустку съешь! МА: Выпей йаду! Ник (главный админ): МА, а не пошли бы вы в монастырь? Отец Павел: Добро пожаловать, мы оформляем подписку на акцию «макни Pussy Riot в деготь». Nati: Простите, в теме «Ваза» точно нельзя больше постить? Я написала стихи… эротические. Ник (главный админ): Я дам вам доступ в тему «Альков». Сычуань: Составляю китайский гороскоп, иглоукалываю. Недорого. Benk-ff (субадмин): Пользователь Сычуань удалена за несанкционированный спам. (в приват «bolotova») У вас в фэйсбуке красивое фото в купальнике. И статус – не замужем. bolotova (в приват «Benk-ff»): Вам не надоело рыть на меня компромат по всей сети? Ник_2: Ух ты! Клево у вас! А про лошадей ничего нет? Ник (главный админ): Ник_2, смените никнейм. На этом форуме Ник есть, был и будет только один! Nati: У меня не отправляется пост! Всё висит! Алекс: (недовольный смайлик) bolotova, Benk-ff, о чем вы там флудите в привате, что подвесили форум? Benk-ff (субадмин): Форум завис из-за роликов, загруженных АнечЬкой. АнечЬка: Всего только двадцать семь штук… Repa: Надо перегнать их в формат mp3, будут легче. АнечЬка: Что такое mp3? Vovan: Новая поза в танце живота! (смайлик с ухмылкой) Benk-ff (субадмин): Repa, АнечЬка, Vovan – предупреждение за флейм*! (в приват «bolotova») Что вы предпочитаете – шампанское или коньяк? bolotova (в приват «Benk-ff»): Поищите на фэйсбуке, если вы такой умный. Хворост: Это я, бывший Ник_2. Так где у вас про лошадей? Sonya: У меня есть ссылка на галерею Стаббса*. Ли3оk: Сонька, не умничай, все парни разбегутся. Zaba: Самые лучшие останутся. Ли3оk: (в приват Repa) Вы не увлекаетесь черной археологией? Repa: Я стою в пробке на Садовом. Vovan: Кто мне вкатил анонимный минус в профиль? ИванКо: Хихи :) Теперь можно снова в бан. Ник (главный админ): Ладно уж, оставайтесь, у нас некому модерить музыкальный раздел. bolotova: Господин главный админ, если Benk-ff не перестанет меня троллить, я его отравлю бигосом! Барби: Рецептик бигоса можно? МА: И мне! Benk-ff (субадмин): Еду с фруктами и мартини экстра драй. bolotova: Давайте уже, сколько можно вас ждать. Masha: Экстра драй – это знашить на троих по-рюсски? Алекс: (грустный смайлик) Это значит – третий лишний. Repa: Врезался в ментовскую тачку, объезжая пробку по тротуару. Ли3оk: Мчусь на метро спасать! Дюсик: Ноутбук неделю был в починке. Я ничего не пропустил? Сообщение провайдера: На сервере технические работы. Ник (главный админ): Уф, наконец-то, отдохну! ________________________________________________ Флейм – «спор ради спора», словесная война, нередко уже не имеющая отношения к первоначальной причине спора Снифить – перехватывать поток данных, идущих с компа на комп, считывать пароли и т.д. Стаббс – известный художник-анималист
Falchi: Gata, спасибо, я уже полчаса зависаю под столом. Как обычно не знаю, что цитировать Gata пишет: Repa: Надо перегнать их в формат mp3, будут легче. АнечЬка: Что такое mp3? Vovan: Новая поза в танце живота! (смайлик с ухмылкой) Gata пишет: Отец Павел: Добро пожаловать, мы оформляем подписку на акцию «макни Pussy Riot в деготь». Gata пишет: Ник (главный админ): Ник_2, смените никнейм. На этом форуме Ник есть, был и будет только один! Все, пошла снова под стол
Lana: Gata пишет: НА ТРИДЕСЯТОМ ФОРУМЕ Сегодня по Усадьбе, определенно, пронесся праздник. Какая прелесть, что-то выхватывать не могу. Нравится все целиком. От смеха прослезилась . Маэстро, вы гений.
Эйлис: Гаточка, это шедеврально
Светлячок: Катя, ржунимагу. Теперь это у меня будут любимые отрывки: Gata пишет: Калинка: Я сменила авочку. Vovan: Первая была круче! Алекс: *** (пост удален модератором) Vovan: *** (пост удален модератором) Repa (скрытым текстом): Я же предупреждал! Gata пишет: bolotova: Господин главный админ, если Benk-ff не перестанет меня троллить, я его отравлю бигосом! Барби: Рецептик бигоса можно? МА: И мне! Benk-ff (субадмин): Еду с фруктами и мартини экстра драй. bolotova: Давайте уже, сколько можно вас ждать. ГАлубки
Царапка: Gata пишет: НА ТРИДЕСЯТОМ ФОРУМЕ Спасибо, повеселила!
Gata: Приятно, что удалось вас улыбнуть
Роза: Изумительная фирменная юмореска от Гаты. Удивительно, как тебе удалось запихнуть всю БН на одну страничку?! И ведь все до единого характера узнаваемые.
Gata: Роза, мяурси Роза пишет: как тебе удалось запихнуть всю БН на одну страничку? Да вот - отжимала, отжимала... Отжимки отправлю цистерной Лизе С.
Gata: Петербургское ЧП В один понедельник весны запоздалой На северный город, от снега усталый, Обрушилась новость, взорвав интернет, Экраны ТВ и страницы газет: К Земле приближается некое тело, В слоях атмосферы оно не сгорело, Ушло от атак орбитальных ракет, И средств избежать столкновения нет. «Спасайся, кто может!» - кричат астрономы, Пустеют метро, казино, гастрономы: Спешат все из Питера срочно пропасть, Где тело должно по расчетам упасть. Не вспомнил никто в общей панике даже О том, чтобы вывезти фонд Эрмитажа. Сбежали туристы, дельцы, МЧС, Весь Смольный на финский паром еле влез. Вслед им Медный Всадник коню врезал шпоры, Беспомощно желтым горят светофоры. Злорадно на западе пресса жужжит, Что космос счихнул на Россию болид. И выглядит странно на Невском пустынном Летящая в сторону центра машина. Брюнет за рулем эротично небрит, Угрюмо-похмельный имеючи вид. Узрев на углу точку с вывеской «Пиво», Он вылез, зевнул, потянулся лениво, Поллитру прохладную «Туборга» взял И голову к небу блаженно задрал. А в небе парит неизвестное тело… Брюнет на него посмотрел обалдело. Моргнул. Глаз протер. Два-три раза икнул. И Штерна какого-то вслух помянул: «Вот химик ученый нашелся мне тоже, Ракетное топливо сделать не может! Что Анька в сто пятом вернется назад, Своими ретортами клялся мне, гад! Но я прерывать не согласен разлуку», – И вытащил из-под сиденья базуку. …Так город Петра от беды был спасен, И в космос обратно «болид» вознесен. А было иль не было то в самом деле – Чего не случится на перво апреля :)
Эйлис: Gata пишет: Брюнет за рулем эротично небрит, Угрюмо-похмельный имеючи вид. Gata пишет: Но я прерывать не согласен разлуку», – И вытащил из-под сиденья базуку. …Так город Петра от беды был спасен, И в космос обратно «болид» вознесен. Все, у меня истерика ПортрЭт к стихотворным строкам песня отдельная. Сижу, икаю и говорю спасибо Гате, за позитив в начале недели.
Роза: Я уже весь коллектив привлекла повеселиться. Не могу только одна наслаждаться. У всех рот до ушей. Сегодня я помогаю мужу бизнесменить. Тема небесных тел всплыла с Гатой в унисон. Предлагаю заказчику эксклюзив - турникет, инкрустированный метеоритами.
Корнет: Умудрился пропустить отличный прикол про форум. Зачетный шарж :) На ура с похмелья проведена спецоперация "Болид" ))).
Gata: Первое апреля удалось Корнет пишет: На ура с похмелья проведена спецоперация "Болид" ))). Павел, это запоздалый отклик на ваш заказ в "Тысяче и одной ночи" :) Рада, что понравилось
Светлячок: Корфуций описал шикарно. После такого запуска, ему прямая дорога на Байконур. Космические границы на замке.
Ninel: Подвисла от смеха с "Тридесятым форумом". Остроумно. Владимир же заслужил Орден "За заслуги перед Отечеством" и присвоение внеочередного звания капитана космических войск.
Gata: А Анютка за полет в космос ничего не заслужила? :) Небось, до Альфы Центавра успела смотаться
Светлячок: Gata пишет: А Анютка за полет в космос ничего не заслужила? Ок. Будет первым человеком на Марсе.
Gata: Из нафталинового :) * * * Название: «Ванька для битья» Жанр: юмор/мелодрама Герои: МА, ПМД, ИИ, доктор Штерн и др. Сюжет: житейская история Примечание: написано в 2008 году Двое играли в песочнице. Девочка сосредоточенно лепила куличики, а мальчик с завистью за ней наблюдал, потому что свои ведерко и совочек оставил дома, но идти за ними было лень. К тому же у него болела коленка, которую вчера пнул Ванька из четвертого подъезда. Сегодня Ванька носа не показывал, и правильно делал – с таким фингалом под глазом лучше не смешить народ. - Машка, дай ведерко! - подергал мальчик соседку по песочнице за розовый капюшон курточки. - Не дам! - Машенька показала ему язык. - Жадина-говядина! - мальчик вскочил и ногами в два счета расшвырял любовно выстроенные на деревянном бортике куличики. Над песочницей и всем двором разнесся громоподобный рев: «Маааамааааа!!! Меня Петька обижааааааааааает!!!» - Ах ты, ябеда! - рассвирепел Петька и хотел оттаскать ее за короткие косички, но тут где-то рядом пронзительно прозвенел колокольчик: «Дети, в школу собирайтесь!» И двое побросали в песочнице совочки с ведерками, шагнули через несколько лет и сели за школьную парту. - Дай списать! - Петя толкнул Машеньку локтем в бок. Машенька в ответ показала ему язык и повернулась боком, закрывая от него свою тетрадку. Месть, как и в песочнице, не заставила себя долго ждать. - Жадина-говядина! - и пухлый учебник математики опускается на голову с русыми косичками. Вездесущий Ванька протягивает из-за соседней парты ногу и пинает Петю по коленке, уже знакомой с твердой подошвой его ботинок. «Тоже мне, защитник нашелся!» И на Ванькину голову обрушивается уже не один учебник, а целый портфель. Но снова переливчатая трель колокольчика не дает нашим героям добраться до драматической развязки и забрасывает их на несколько лет вперед. Долговязый Петя со смешно торчащими ушами на бритой «под ноль» голове неловко одергивает короткую гимнастерку и пытается удобнее устроить пятку внутри кирзового сапога на два размера меньше положенного. - Ты будешь меня ждать, Маш? - Конечно, буду, Петенька! - нежно целует его хорошенькая блондинка, а сама кокетливо стреляет глазками в сторону, где маячит сволочь Ванька со стильной прической и в цивильном костюмчике цвета маренго – этому пижону повезло не провалиться на вступительных экзаменах. «Погоди, Ванька, два года пролетят быстрее, чем ты думаешь!» Через два года бравый сержант Долгорукий взбегает, перепрыгивая через три ступеньки, по парадной лестнице дворца бракосочетаний и пинком сапога распахивает двухстворчатые двери: - Машка выйдет только за меня!!! Проныра Ванька успевает лягнуть его по многострадальной коленке, прежде чем вылететь в окно вместе с букетом и свидетелем. Невеста, поправляя сползающую на лоб белоснежную фату, аккуратно расписывается в толстой загсовской книге: «М. Долгорукая». Свадебную ночь новобрачный проводит в отделении милиции. Молодая жена льет слезы, пытаясь разжалобить сурового дежурного, а потом шепчет, пытаясь обнять своего Петю через разделяющие их прутья решетки: «Я очень-очень-очень счастливая, потому что ты есть у меня!» «А ты – у меня!» - тянется он к ней губами. Машина времени, звеня невидимым колокольчиком, несет их через годы. «Петенька, забери Андрюшу из садика!» «Маша, Лиза опять подралась с Ванькиным Вовкой! Когда ты, наконец, займешься ее воспитанием?!» «Петр, меня не волнует дефолт, Сонечке нужно поступать в Суриковское училище!» «Что делала Ванькина колымага у нашего подъезда?!» «Почему воротник твоей рубашки испачкан помадой такого же цвета, как у вашей главбухши Марфы?!» «Для кого ты собралась делать пластическую операцию?!!!» «И когда же ты угомонишься, хромой волокита?!!!» Заявление в суд, развод и раздел имущества. Ванька, лысый, но бодренький (ничего ему не делается, старому черту, проглотил валидол - и снова, как огурчик!) дает свидетельские показания, чьих денег больше – Марьи или Петра - было вложено в строительство четырехэтажного особнячка в элитном поселке Двугорском, и что Марфа Егорова устроилась в фирму Долгорукого по его, Ивана Корфа, протекции… - Так вот кто подсунул ему эту главбухшу! - в негодовании вскакивает с места Марья Алексеевна, гневно сверкая глазами на гладко-фарфоровом после искусной пластической обработки лице. - Ну, Ванька, тебе конец! - заносит Петр Михайлович пафосную трость с золотым набалдашником над лысой макушкой извечного соперника и коварного интригана. И супруги Долгорукие дружно, бок о бок, принимаются валтузить того, кто почти полвека отравлял им существование, а после избиения, трогательно обнявшись, садятся в такси и едут в уютный особнячок, где на четырех этажах, не считая гаражного, будут мирно доживать свой век – теперь уж до конца вместе. «Спасибо, Илья Петрович!» - от души благодарит Андрей Долгорукий доктора Штерна и вручает ему пухлый конверт с гонораром. «Ваш метод – это фантастика! Вы помирили наших родителей!» - радостно щебечут сестры Соня и Лиза, вслед за братом благодаря кудесника-доктора. Илья Петрович самодовольно улыбается. Он и сам знает, что его метод – это революция в семейной психологии. Но пока, увы, слава об этом методе не покинула пределов Петербурга, а так хочется приобрести широкое признание, баснословные доходы и собственную клинику! Возле обшарпанной пятиэтажки, где в ожидании всемирной известности доктор Штерн арендует комнатку под офис, останавливается роскошный «форд» с московскими номерами. Молодой человек преуспевающего вида выбирается из-за руля, протягивает визитку с претенциозными золотыми буквами по темно-синему глянцу: «Александр Романов»: - Доктор, вы, говорят, творите чудеса? Мои предки крезанулись на старости лет - подают на развод. Помогите водрузить их крыши на место! - Благодарю покорно, - вмешался Иван Иванович Корф, пряча в карман конверт со своей долей гонорара, - но изображать Ваньку для битья я больше не буду! - Суть моего метода заключается в том, что у каждой супружеской пары есть свой Ванька, - поучительно изрек Илья Петрович. – Так сказать, квинтэссенция латентных мотивов, которые извлекаются из потаенных глубин памяти с помощью третьего лишнего, вымещаются на нем посредством легкого членовредительства и навсегда покидают подсознание… Александр Романов с уважительным видом внимал словам доктора, а Иван Иванович, прикрывая шляпой синяк под левым глазом, удалился восвояси, жалея, что когда он разводился с Володиной матерью, доктор Штерн еще не изобрел свою революционную методику, лишив его возможности сделать долговязого Петьку хромым на обе ноги.
Царапка: Какой бодрячок!
Gata: «Лернейская гидра» (Страшная сказка) Warning: поклонникам В+А читать с осторожностью Лифт застрял, не доехав до тринадцатого этажа считанных сантиметров. Лакированный и респектабельный, как дорогая иномарка, он с плавной стремительностью пожирал расстояния между этажами, но вдруг споткнулся и виновато замигал красным глазом на панели управления. Свет, вздрогнув, погас, и в обрушившуюся темноту выплеснулся испуганный женский вскрик. Но то был не визгливо-истеричный вопль, что царапает слух и нервы, а нежное и романтически-слабое «ах!», способное в любом мужчине пробудить рыцарское желание броситься на помощь. И рыцарь не замедлил явиться. - Не бойтесь, сейчас включится аварийное освещение, - произнес бархатный, исполненный теплой уверенности баритон. Но темнота вместо этого стала еще непроницаемей, окутавшись зловещей тишиной, словно чья-то невидимая рука набросила и подоткнула со всех сторон толстое ватное одеяло, не пропускавшее ни света, ни звука. - Мы… не упадем? – мелодичный голосок дрожал от тревоги. - Я бы больше опасался застрять в этом чертовом ящике на весь уик-энд, - ворчливо отозвался второй баритон, в отличие от первого источавший холод сарказма. - Не пугай девушку, Корф! – если бы у голоса были брови, то сейчас бы они, наверно, сурово нахмурились. Нахмурились, чтобы тут же разгладиться: - Успокойтесь, Анечка, это не может быть надолго. Тот, кого назвали Корфом, презрительно хмыкнул и, судя по суетливому шороху, принялся шарить у себя по карманам. - Но почему так темно? – робко поинтересовалась девушка. - Потому что сейчас вечер пятницы, и все электрики давно сидят с пивом или с подружками у своих телевизоров и смотрят матч «Аргентина» - «Ямайка», - раздраженно бросил Корф. Больше всего на свете Аня Платонова, сотрудница юридического отдела строительной компании «Романикс», боялась темноты. Однажды, когда она была еще школьницей, старая цыганка с уродливой бородавкой на крючковатом носу прошипела ей: «Бойся темноты!», - и в чувствительной Анечкиной душе с той поры навечно поселился страх. Он был многоголов, как Лернейская гидра и простирал кольцеватые щупальца подобно сказочному исполинскому спруту, пожиравшему целые острова, но когда Аня умоляла электрика Никиту отключить щиток, от которого питался механизм лифта, она старалась не думать о своем страхе. Именно так Катька Нарышкина из рекламного отдела заполучила Сашку Романова, сына главного босса - год назад, в этом же самом лифте. Четырех часов совместного заточения Сашке хватило, чтобы оценить все Катькины прелести и влюбиться в них до марша Мендельсона, на зависть десяткам молоденьких сотрудниц, грезивших о дофине «Романикса». Владимир Корф носил ранг пониже, хотя тоже был в компании не последним человеком - начальником юротдела, но Анечка любила его совсем не за это. Она любила бы Владимира, даже если б он работал простым курьером, потому что у него пронзительные глаза цвета маренго, и непослушная черная челка, падавшая на высокий умный лоб, и насмешливый баритон, и улыбка… Откуда ей было знать, что за секунду до того, как за ними захлопнутся двери лифта, туда вбежит запыхавшийся архитектурный гений Михаил Репнин, который никак не должен был оказаться в офисе в этот поздний час, потому что предпочитал творить свои шедевры дома?! Анечка чуть не заплакала от отчаяния. Почему, ну почему она такая невезучая? Что теперь делать? Не звонить же, в самом деле, Никите, чтобы сказать – всё отменяется, пусть лифт едет вниз и встретится, как ему положено, с первым этажом, а не висит на хрупких тросах обманутых надежд где-то в центре огромного, пустого, погруженного во мрак здания! - Можно же позвонить с мобильного! – радостно воскликнул Михаил и, в свою очередь, зашуршал по карманам. – Не работает… - пробормотал он озадаченно минуту спустя. – Что за чертовщина? - Не знаю, черт это был или кто другой, но парень очень ловкий, - ворчливо заметил Корф, невидимо чем-то щелкая, - потому что отрубил одним махом свет, мобильную связь, а заодно и газ в моей зажигалке. Страх положил свои мохнатые лапы Анечке на плечи и прошептал в ухо скрипучим голосом старухи-цыганки: «Бойся темноты!» Холодок ужаса пробежал по спине, невидимыми молоточками отстукивая по позвонкам, как по ксилофонным клавишам, мелодию в такт этим словам, а где-то рядом заворочалась в темноте, поднимая все свои девять голов, Лернейская гидра. - Пожалуйста, включите свет! – жалобно всхлипнула девушка, непослушными пальцами пытаясь расстегнуть замок сумочки, готовая позвонить электрику – будь что будет! – но вспомнила, что позвонить нельзя, и горько расплакалась, и тут кабина неожиданно вздрогнула, скрежетнула, будто откашливаясь и распрямляя затёкшие члены, и резко взмыла вверх, набирая разбег, а потом ухнула вниз, как сорвавшееся с цепи ведро в колодце, и всё завертелось вокруг, зазвенело, завихрилось, со свистящим хлопком лопнули тросы - или то лопались от оглушительной скорости барабанные перепонки в ушах заложников взбесившегося лифта? А лифт между тем продолжал падать - стремительно, неумолимо, решив, наверное, пробить земной шар насквозь и вынырнуть где-нибудь в знойном Акапулько или на изумрудных просторах Океании, и казалось, не будет конца этому головокружительному падению… но вдруг всё остановилось. - Добро пожаловать: дно света! – весело и громко сказал Корф. На дне света царила та же тьма египетская, что и на тринадцатом этаже «Романикса», откуда сверзились три ее сотрудника. - Должен же быть здесь выход! – воскликнул Михаил, ударяя кулаком по стенке. - Если нет, выломаем дверь, - произнес Владимир, невозмутимый, как сфинкс. Словно испугавшись его угрозы, двери лифта-беглеца послушно раздвинулись. - Ах! Аня в испуге схватилась за рукав Михаила, а Корф бесстрашно шагнул вперед, подставив лицо порыву морозного ветра. - А в Москве-то сейчас асфальт плавится! – он зачерпнул пригоршню снега и, скатав крепкий снежок, запустил им в лохматую ворону, что сидела на нижнем суку какого-то дерева. Ворона, возмущенно каркнув, свалилась в сугроб. В ночном небе плавал кровавый желток луны, озаряя мутным светом незнакомый и даже немного зловещий пейзаж: заметенные снегом руины каменной ограды с двумя столбами на месте бывших ворот, голые черные деревья, цеплявшиеся друг за друга корявыми ветвями, а за деревьями – силуэт какого-то здания. Аня чихнула. Михаил и Владимир дружно, как по команде, стащили с себя пиджаки, однако внимательный глаз заметил бы, что первый сделал это, движимый самой горячей заботой, а второй – лишь по долгу вежливости. Но Анечке было не до подобных мелочей, и, ощутив на своих плечах пиджак Владимира, еще теплый его теплом, она испытала ни с чем не сравнимое блаженство. Михаил, чьим пиджаком пренебрегли, обиженно втиснулся в него обратно и, по колено увязая в снегу, побрел в сторону дома, который выглядел таким же заброшенным, как и сад вокруг. Входная дверь болталась на одной петле, пустые окна зияли черными провалами, и из них на Анечку дохнуло давешним страхом, а, вскинув глаза, она увидала на обвалившемся фронтоне несколько едва различимых букв. «Б», «йс», «тмно»… «Бойся темноты!» - вдруг прочитала она и громко вскрикнула. Ее спутники устремили любопытные взоры туда же, но никаких букв не узрели. - Конец восемнадцатого века, расцвет русского классицизма, - авторитетно изрек Михаил, бывший знатоком не только современной архитектуры. - Дорические колонны, строгий антаблемент… - Эрудит Мишка, - криво усмехнулся Корф. - А ты знаешь всё про законы и про то, как их обойти, - парировал Репнин. Владимир ногами раскидал снег с крыльца и потянул на себя ржаво заскрипевшую дверь. - Войдем? Аня отчаянно замотала головой, но Михаил взял ее под руку и успокаивающе произнес: - Не бойтесь, я с вами! И потянул ее вслед за Корфом, уже скрывшимся в глубине загадочного дома. В передних комнатах полы замело снегом, на стенах топорщились обрывки штофных обоев, а в одном из простенков висело мутное, изъеденное трещинами зеркало. Анечка заглянула в него и, там, среди трещин, ей померещилось лицо старой цыганки, шевельнувшей сморщенными губами… «Бойся темноты!» Пытаясь сдержать крик, девушка зажала рот руками. Ей сделалось так жутко, что она даже позволила Мише себя обнять и уже не искала глазами фигуру обогнавшего их Владимира. Вдруг впереди мелькнула тонкая полоска света. Корф по-хозяйски, без стука, распахнул дверь, и всех троих окатила волна сырого тепла с запахом плесени и чего-то сладко-тошнотворного. Маленькая комнатка без окон напоминала театральную подсобку, куда свалили за ненадобностью бутафорскую рухлядь – старые кресла, комоды без ящиков, гробы напольных часов и ржавые подсвечники. Чадя, горел полуразрушенный камин, возле которого за колченогим столом сидел лысый старик, как две капли воды похожий на жуликоватого главного бухгалтера «Романикса» Андрея Платоновича Забалуева. Старик был одет в чудной костюм по моде позапрошлого века и держал в руках серебряные нож и вилку, а на тарелке перед ним лежал ломоть мяса, политый бурым соусом. - Владимир Иваныч? – приятельски обратился он к Корфу. – Добро пожаловать! Вы, верно, пришли узнать, не я ли отравил вашего батюшку? - Моего батюшку? – оторопело пробормотал Владимир – оказывается, и он мог растеряться. - Да-да-да, вашего батюшку, барона Ивана Иваныча Корфа, - радостно закивал старик, - которого схоронили третьего дня. Только должен вам сказать, что в его смерти я не повинен, потому что не давал яда княгине Марье Алексеевне, она сама его у меня украла и подсыпала барону в бренди. Владимир недоуменно переглянулся с подоспевшими спутниками. - Куда мы попали? - Давайте вернемся обратно! – взмолилась Аня. - Я бы рад, но – как? – развел руками Михаил. Хозяин сделал им приглашающий жест: - Прошу разделить со мною ужин, молодые люди! Увы, по нынешней скудости могу предложить вам только два блюда – жареную ляжку шурина моего Андрея Долгорукого, да супец из его же ушей… Старик приподнял крышку супницы, в которой бурела мутная похлебка. - Почти никакого навару-с, - сокрушенно покачал он головой. – А в былые-то времена, что за парни в моих деревеньках водились – кровь с молоком! Такой нежной печени вы, небось, никогда не едали… А копченые ягодицы? А чресла, вареные в меду? Только не нужно называть меня людоедом, - добавил он, заметив, как трое гостей, побледнев, отшатнулись к двери. – Ведь что такое людоед? Людоед кушает людей, но разве мои родственники князья Долгорукие – люди? Вы только поглядите, какую они у меня проели плешь! – он указал на свою лысину вилкой. – Вредные, никчемные существа! Возьмите хоть тещу мою, Марью Алексеевну – зачем она отравила мышьяком барона Корфа, сделав его непригодным в пищу? Впрочем, Иван Иваныч и без мышьяку был бы мало съедобен-с, - закручинился зловещий гурман, - стар и вял, мясцо сухое - не доваришься… - А сами-то вы кто такой? – спросил Корф, поборов отвращение. Его спутники и вовсе не могли вымолвить ни слова. Старик хохотнул. - Ай, и шутник вы, Владимир Иваныч! Али забыли, как я драл вас за уши, когда вы отроком воровали вишни в моем саду? Ваши тогдашние-то уши да в нынешнюю бы мою скудную похлебку! – мечтательно закатил он глаза. - По уезду говорят – испортился нрав у господина Забалуева, зело грозен стал предводитель дворянства… А откуда бы ему взяться, доброму расположению духа? На завтрак, обед и ужин одни князья Долгорукие, а в них ни вкусу, ни аромату, мясо в зубах вязнет… - он поковырял у себя во рту зубочисткой и бросил вожделенный взгляд на Анечку. – Нежной девичьей грудинкой я бы, пожалуй, полакомился… а то и пальчики тоненькие в охотку погрызть… Уважьте старика, Владимир Иваныч, подарите барышню на десерт? У бедной Анечки потемнело в глазах. Кровожадный спрут с девятью головами Лернейской гидры впился в нее алчными щупальцами, ломая косточки, разрывая в клочья живую плоть… Дико вскрикнув, девушка опрометью бросилась вон. - Анечка, подожди! Куда ты? – Михаил, спотыкаясь и налетая на косяки, побежал вслед за ней сквозь анфиладу пустых темных комнат. - А не поужинать ли мне вами, Владимир Иваныч? – лукаво подмигнул последнему гостю господин Забалуев, с аппетитом причмокнув губами. - Провалитесь к чертям с вашим ужином! – рявкнул Корф, опрокидывая на него тяжелый стол со всей сервировкой и устремляясь вдогонку Ане и Михаилу. Оглушительный грохот за его спиной возвестил о том, что это пожелание странным и загадочным образом исполнилось. «Ведь приснится же такая дрянь! – думал Владимир, ныряя между падающими с потолка балками. – Не надо было вчера так напиваться…» Задыхаясь и отплевываясь от пыли, он выбежал на улицу, а дом, задрожав, как рассерженный вулкан, начал шумно изрыгать из своего нутра кирпичи и доски, в воздух взлетали куски антаблемента, дорических колонн и прочих архитектурных излишеств, которым мог бы дать название Михаил Репнин, если бы он в ту минуту, забившись со своими товарищами по несчастью в кабинку лифта, не разыскивал лихорадочно на панели управления заветную кнопку… Пуск! Поддетый обломком каминной трубы, лифт взмыл к самой луне, грозя размазать ее кровавый желток по черному противню неба, но не долетев до ночного светила, застрял где-то между тринадцатым и четырнадцатым этажами башни «Романикса», покряхтел, поворчал, возвращаясь в наезженную колею, и уже чинно доплыв до нужного этажа, разъял челюсти механических дверей и выбросил путешественников в утро рабочего понедельника. - Привет, Корфуша! – Катька, жена дофина Сашки, фамильярно похлопала по плечу не успевшего опомниться Владимира и брезгливо сморщила носик: - Фу! Чем это ты изгваздался? Корф недоуменно перевел взгляд на свой пиджак, с которого стекали на светлый пол какие-то бурые капли. - Тебя главный ждет - по твоей записке про Забалуева, - бросила Катька и шагнула в лифт, но вдруг, истошно заверещав, выскочила обратно. Сбежавшиеся на Катькины вопли любопытные сотрудники сгрудились у входа в лифт и тут же брызнули в разные стороны, издавая не менее громкие крики. Лакированные стенки кабины были заляпаны пятнами крови, а на полу в красной луже сиротливо валялась миниатюрная дамская сумочка. - Где Аня? – деревянным голосом спросил Михаил. - У современных девиц отвратительный вкус, а всё диеты, крем антицеллюлитный, - ворчал лысый старик, сбрасывая в мусорный мешок недоеденное жаркое. – Конечно, цены этот электрик заламывает просто бесстыдные, и вырезкой делиться с ним приходится, но чем травиться нынешней дрянью, лучше переплатить и спуститься за экологически чистым мяском в год эдак 1840, а то и годков на тридцать пониже, чтобы Долгорукие в тарелку не лезли… Да и риска меньше, а то, ишь, - прислушался он к завыванию сирены на полицейском «бобике», увозившем в тюрьму Владимира с Михаилом, - сколько шуму подняли из-за какой-то секретарши… Главный бухгалтер строительной фирмы «Романикс» Андрей Платонович Забалуев, сыто икнув, осведомился у компьютера, что счет в некоем иностранном банке регулярно пополняется благодаря придуманной им хитрой схеме, и отправился доложить генеральному директору Николаю Павловичу Романову, что записка о мошенничествах в бухгалтерии, составленная убийцей и людоедом Владимиром Корфом, - ложь и грязная клевета. Написано в 2008 году
Царапка: Помню эту историю, помню :-) Тогда порадовала милая Анечка.
Светлячок: Нюшку сожрали?!
Gata: Это же сказка, хоть и страшная Волк вон слопал Красную Шапку в оригинальной истории, и никто ее не спас :)
Annie: Ой, Гата, страшно-то как!.. Но вот начало очень даже миленькое! Gata пишет: - Я бы больше опасался застрять в этом чертовом ящике на весь уик-энд, - ворчливо отозвался второй баритон Gata пишет: - Не знаю, черт это был или кто другой, но парень очень ловкий, - ворчливо заметил Корф, невидимо чем-то щелкая, - потому что отрубил одним махом свет, мобильную связь, а заодно и газ в моей зажигалке. Очень понравилось!!!
полная версия страницы