Форум » Альманах » Рассказы от Тоффи » Ответить
Рассказы от Тоффи
Тоффи: С искренней признательностью администраторам клуба "Старая усадьба", что вспомнили о моих фиках, написанных в разные годы на конкурсы, и предложили опубликовать здесь Примечание: Герои этих историй не мои любимые Владимир и Анна. На одном конкурсе, "Кот в мешке", мне достался определенный набор персонажей, а на другом конкурсе просто интересно было попробовать сочинить историю с другими героями.
Ответов - 38, стр:
1 2 All
Тоффи: Название: "Перстень барона Корфа" Жанр: фэнтази Рейтинг: G Герои: Владимир, Натали Написано в 2008 г. на конкурс "Потому что ты есть у меня" Среди ночи разразилась страшная гроза. В черном небе, как разъяренные вепри, столкнулись две громады туч, сверкнула молния, грянул гром. Люди, со страхом взирая на небо, набожно крестились: — Бог, наверное, разгневался на нас, если посылает такую ужасную грозу, — говорили они. Старый Бэннет, закрыв дверь на засов, хрипло выругался: — Дьявольская ночь! В такую пору нечистой силе раздолье. Огромный рыжий пес, сидевший у его ног, злобно зарычал. — Ты тоже слышишь? — спросил старик. — Хоть бы молнией поразило этого дьявола! Мысли Бэннета разделяли все жители в окрестностях замка Равэ, ибо могущественный барон Корф, их сосед, любил в такой кромешный разгул непогоды устраивать со своим отрядом вылазки, вытаптывая крестьянские посевы, угоняя стада, чтобы подорвать благополучие здешнего сеньора. Уже больше ста лет шла необъявленная война между Корфами и Равэ. И казалось, что нет силы, способной положить конец этой многолетней вражде. Гроза продолжала неистовствовать. Замок Равэ был погружен во тьму, но в одной из башен мерцал свет. По зале, освещенной пламенем факелов, металась молодая женщина с красивым, но искаженным гневом лицом. Густые каштановые волосы рассыпались по ее плечам и спине, зеленые глаза метали молнии. — Госпожа, — нерешительно произнес капитан лучников, немецких наемников, которые с поникшими головами стояли вдоль стены, — мы были вынуждены отступить… — Вы бежали с позором! — Этих дьяволов было слишком много, — стал оправдываться капитан. — С наемниками старого Иоганна нам было легко справляться, но молодой барон набрал в свой отряд самых отъявленных головорезов. Я подумал о вас, госпожа. Если бы мы полегли в этой схватке, замок остался бы без защиты. Графиня Наталья Равэ сжала кулаки. Это была удивительная женщина, характером и силой воли не уступавшая суровому воину. После смерти отца унаследовав замок и земли, она правила ими железной рукой, и хоть не была бессмысленно жестокой, все боялись ее и трепетали. Все, кроме воинственного соседа. — Кого вы хотите обмануть, трусливые псы?! — крикнула она притихшим лучникам. — Вы не способны защитить даже самих себя, не говоря уж обо мне и о замке! Вон с моих глаз! Пристыженные наемники во главе с их командиром покинули залу, а графиня, оставшись одна, разрыдалась от бессилия и ярости. — Почему я не мужчина? Почему моя душа, рвущаяся в бой, поселилась в хрупком женском теле?! Почему я не могу сама выйти против моего врага с мечом в руке?! — внезапно она перестала плакать, озаренная некой мыслью, и ее зеленые глаза недобро сверкнули. — Если я не могу сразиться с Корфом в открытом бою, да придет мне на помощь хитрость! Барон Вальдемар Иоганн Корф ехал по тенистой лесной тропинке в сопровождении немногочисленной свиты. Будучи уверенным, что ему неоткуда ждать нападения, он даже не надел доспехов. Свежий ветер играл густыми темными волосами молодого барона и складками алого бархатного плаща. Ему в самом деле некого было бояться, вся округа трепетала перед его грозным именем. И лишь владелица замка Равэ не желала склонить перед ним голову. Их отцы, деды и прадеды много лет вели спор из-за ничтожного клочка земли, но барон Вальдемар намеревался положить конец затянувшемуся спору, объявив эту землю своей безраздельной собственностью. Если глупая бабенка не пожелает подчиниться — ей же хуже. Не с той горсткой жалких немецких вояк, что состоят у нее на службе, бросать вызов Корфу! Вдруг с дерева на барона спрыгнули трое из тех самых жалких вояк, в чьих способностях он сомневался, сбросили его с коня и связали, а их товарищи тем временем, воспользовавшись численным превосходством, обезоружили баронскую свиту. Пленных поволокли на поляну, посреди которой на прекрасном гнедом коне сидела графиня Наталья. Она была без шлема, и каштановые косы упали на ее богатую кирасу с серебряными насечками. Повинуясь знаку госпожи, слуги подвели к ней знатного пленника. Наталья бросила на него торжествующий взгляд, но вдруг нахмурилась. Она мечтала увидеть поверженного, униженного врага, а перед нею стоял гордый и сильный и… красивый человек. На его губах, разбитых при падении с лошади, играла кривая усмешка. Странное чувство, не ведомое ей ранее, прокралось в сердце графини. Пленник между тем окинул взглядом ее доспехи и с насмешкой обронил: — Честное слово, мадам, вам недостает только одного, чтобы стать настоящим рыцарем. — Чего же? — спросила она не без любопытства. — Рыцарской чести. Зеленые глаза графини злобно сузились. Она спрыгнула с коня и, выхватив из ножен острый кинжал, приблизилась к пленнику. — Вы хотите собственноручно меня убить? — почти весело поинтересовался барон. Не глядя ему в лицо, Наталья взмахнула кинжалом, перерезав веревку, которой он был связан. — Вы свободны, — сказала она. — Мне довольно того, что вы будете помнить этот день и знать, что вы не всесильны. — Черт побери, — скрипнул зубами Вальдемар, потирая затекшие от веревок руки и глядя вслед удалявшейся графине и ее наемникам. — Черт побери!... Вокруг ристалища, на котором должны были сразиться лучшие рыцари королевства, ярусами поднимались скамьи для зрителей. Особое место занимала королевская ложа. Всё было украшено цветами и лентами. Грозный Корф, закованный в доспехи, медленно ехал вдоль трибун. За ним следовал оруженосец, везя тяжелый меч, который с трудом поднимали два человека, а сражаться им было под силу только барону Вальдемару. Напротив королевской ложи Корф замедлил шаг коня и низко поклонился. Король милостиво кивнул ему. — Надеемся, что сегодня, барон, вы снова доставите нам удовольствие вашим искусством. — Свою победу, если богу будет угодно, я посвящу вашему величеству. Среди рыцарей и оруженосцев, собравшихся у края ристалища, барон заметил стройного зеленоглазого юношу, который ему показался смутно знакомым. "Я не слышал, чтобы в роду Равэ остался кто-то из мужчин, — подумал он, рассмотрев герб на щите у молодого рыцаря. — Может быть, это ее сводный брат, бастард? Ба! Да это же она сама!" Он приблизился к графине, имея самое доброжелательное выражение лица. — Вы намереваетесь принять участие в турнире, юноша? — Нет, — с легкой запинкой ответил тот. — Я пока новичок в этом деле. — Вот вам хороший случай набраться опыта. Или, может быть, вы просто боитесь? — вкрадчивым голосом поинтересовался Корф. Наталья боялась признаться в этом самой себе, но ей было мало видеть насмешливого красавца барона издалека, с трибуны для дам. И теперь у нее появилась возможность не только насмотреться на него вблизи. Она гордо вскинула подбородок. — Вы заблуждаетесь, думая, что мне страшно. В нашем роду не было трусов. И в доказательство моих слов я вызываю вас на честный поединок! — Боюсь, что меня сочтут пожирателем детей, — громко, чтобы его услышали другие рыцари, произнес барон. — Будем сражаться тупыми копьями, юноша! Если только вам удастся выйти во второй круг. Герольды возвестили начало состязаний. Два десятка рыцарей, бряцая тяжелыми доспехами и оружием, выехали на ристалище. По условиям турнира сначала предстояло сразиться со случайно выбранным противником. Проигравшие выбывали из дальнейших состязаний. Графиня опустила забрало и взяла копье наперевес, полная решимости выиграть первую схватку и сойтись во второй лицом к лицу со своим злейшим врагом. Некоторым приемам боя ее когда-то обучил отец. На всякий случай, помня, что он оставался последним мужчиной в славном роду Равэ, и что после его смерти никто не сможет защитить Наталью, кроме нее самой. Князь Питер по прозвищу Долгорукий был старый опытный вояка и с легким презрением поглядывал на юнца, которого можно было вышибить из седла одним щелчком пальца. Велика ли честь в победе над таким соперником? Герольды протрубили сигнал к началу, и всадники, вздымая пыль копытами своих коней, понеслись навстречу друг другу. Князь Питер очень удивился, обнаружив себя валяющимся на земле. Как это могло случиться, черт побери?! Мальчишка отсалютовал ему копьем и, оставив сгоравшего от стыда князя заботам его оруженосца, поскакал на исходную позицию. Барон Корф, успевший к тому времени расправиться с двумя соперниками, с удивлением созерцал эту картину. "Она вышибла из седла Долгорукого? Гм, гм… Хоть этот дряхлый пень еле держался на лошади, все равно — браво, мадам!" Он запоздало подумал, что задал себе нелегкую задачу, подзуживая графиню бросить ему вызов, а после приняв его. Задача действительно была непроста: сражаться с дамой, как с рыцарем, при этом ни на минуту не забывая, что это дама, но что эта дама может вас самого выбить из седла. Они поскакали навстречу друг другу и сошлись на середине ристалища. Уклонившись от нацеленного на него копья Натальи, барон несильно ударил своим в ее щит, однако как он не старался смягчить удар, она все же покачнулась и начала падать. Он быстро подъехал и, схватив ее за поножи, втащил обратно в седло. — Не хочу прослыть победителем женщин, — проворчал он, сделав вид, что не замечает гневного блеска зеленых глаз в прорезях забрала. Спустя несколько недель управитель принес графине Равэ известие, что у клочка земли, из-за которого ее предки столько воевали с баронами Корфами, теперь новый хозяин. — Как это могло случиться?! — пришла в негодование Наталья. — Барон Вальдемар продал эту землю князю Питеру. — Продал МОЮ землю?!!! Графиня, переполненная гневом, послала за капитаном лучников, но немец, услышав приказ хозяйки, наотрез отказался ему повиноваться. — Идти приступом на замок Корф?! Лучше прогоните нас, госпожа. — Не сомневайтесь, я так и сделаю. Вон! — затопала она на него ногами. — Нет, подождите, — окликнула она его, когда он уже был на пороге. — Если вы так боитесь идти на приступ этого замка, хотя бы доставить туда письмо вы можете? Она велела принести пергамент и чернила и набросала несколько строк. "В три часа пополудни, — гласили эти строки, — я буду ждать Вас на известной Вам поляне". Но когда она приехала, барон был уже там. — Я не мог допустить, чтобы дама ждала меня, — произнес он вместо приветствия. — Вы сегодня без ваших верных телохранителей, графиня?. — У вас за спиной я тоже никого не вижу, — ответила она. — На свидания я предпочитаю приезжать без свиты. — Это не свидание! — возмущенно воскликнула Наталья, спрыгивая с лошади. Барон тоже спешился. — Как вы посмели, я спрашиваю, как вы посмели продать мою землю?!!! — Я не помню, чтобы наши предки пришли к единому мнению по этому вопросу, — ухмыльнулся Вальдемар. — И вы решили за них?!! — Мне пришлось, — он, улыбаясь, развел руками. — Вы просто грабитель с большой дороги!!! — бушевала графиня. — Позвольте доказать вам, что это не так, — барон достал из кармана и протянул ей увесистый мешочек. — Что это? — настороженно спросила Наталья. — Это ровно половина денег, полученных мной от князя Питера. При наших одинаковых притязаниях на эту землю мне кажется справедливым поделить поровну и доходы от продажи. — Я не возьму эти деньги!!! — не желала сдаваться упрямая графиня. — Вы сможете купить на них бравых солдат, не в пример вашим немцам, и попытаться отобрать землю у князя Питера. Наталья, поколебавшись, взяла протянутый мешочек и вдруг заметила, что вместо обычных шнурков он скреплен кольцом с сапфиром, на котором был выгравирован герб Корфов. — Что это? — спросила она. Барон отвернулся к своему коню, сделав вид, что поправляет сбрую. — Если вы передумаете воевать князя Долгорукого, этот перстень откроет вам ворота в замок Корф, который ждет свою хозяйку. Старый Беннет потрепал рыжего пса по косматой шерсти и подвинул ему чашку с жирной похлебкой. — Ешь! Нынче у нас вдоволь мяса и хлеба. Только вот кто хозяин у нас теперь, не знаю. По всему выходит, что барон. Или баронесса? Муж и жена, говорят, одна сатана… Да что нам за них до дело, нам с тобой и без того неплохо живется, добрая псина, потому что ты есть у меня, а я, стало быть, у тебя!
Тоффи: Название: "Беглянка любви" Жанр: мелодрама Рейтинг: G Герои: А.Х.Бенкендорф, Ольга Калиновская, Полина, Писарев Написано в 2009 г. на конкурс "Кот в мешке" Граф Александр Христофорович Бенкендорф стоял у окна и лениво наблюдал за резвившимися внизу дворовыми ребятишками. Мысли его были невеселые. Барона Корфа и князя Репнина арестовали за укрывательство Ольги Калиновской и препроводили до выяснения всех обстоятельств в уездную тюрьму, но сама Ольга так и не нашлась. Бенкендорф знал наверняка, что она была в этом доме, по крайней мере, была до вчерашнего дня. Но куда она подевалась потом? Отряд жандармов, с которым он приехал на ее поиски, сейчас рассредоточился по уезду, но все, кто возвращались, привозили неутешительные известия. Мятежная полька словно в воду канула, несмотря на все дозоры и кордоны. Неужели беглянке удалось скрыться? Бывшему боевому генералу претила необходимость охотиться за женщиной, но он привык исполнять приказы императора, а кроме того, вместе с его величеством искренне полагал, что наследник российского престола должен думать только о процветании отечества. Через двор с визгом пробежала какая-то девушка, за ней по пятам гнался молодой офицер. Александр Христофорович поморщился, узнав в нем непутевого племянника Сергея, сына покойной сестры. В память о Нине он заботился о юноше и взял на службу в свое ведомство, но Сергей доставлял дяде одни хлопоты — пил, играл, ввязывался в долги и неприятные истории. Бенкендорф держал его при себе, чтобы приглядывать за ним и иметь возможность предотвратить очередной скандал. Взял он племянника и в эту поездку в Двугорское. И тот, пожалуйста, не скучает, ничуть не переживает о том, что дяде очень скоро, возможно, придется держать ответ перед Императором за невыполненное задание. Бенкендорф вздохнул и отвернулся от окна. На низком столике он увидел графин с янтарной жидкостью, вынул пробку, вдохнул аромат крепкого бренди. Подумал и налил в стоявший там же стакан. Услышав тихий шорох шагов в коридоре, он распахнул дверь и увидел горничную с подносом, тяжело нагруженным едой. Девушка явно собиралась войти в помещение напротив, кажется, библиотеку, но при виде грозного гостя остановилась и испуганно поклонилась. Посуда на ее подносе жалобно звякала. — Кому это? — спросил граф. — Ва-вашему си-сиятельству, — запинаясь, пробормотала девушка. — Я ведь ничего не просил. — Го-господин барон всегда в это время ку-кушать изволили… Бенкендорф посторонился, пропуская горничную в комнату. Та быстро шмыгнула мимо него, поставила поднос на столик и хотела юркнуть обратно, но он ее задержал. — Как тебя зовут? — По-полина… — Не нужно бояться меня, Полина, — граф взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. — Или ты что-то скрываешь? Помотать головой она не могла, поэтому отчаянно захлопала ресницами. — Ну нет, так нет. Ступай, — отпустил ее Бенкендорф. Полина немедленно исчезла. Наверняка что-то скрывает, лениво подумал граф. Учинить бы ей допрос с пристрастием… Решено! Завтра, когда вернутся с поисков по округе большинство его людей, они приступят к допросу корфовской челяди. Не может быть, чтобы никто ничего не знал, не видел, не слышал. Проклятая полячка не привидение и должна была оставить след в этом доме! Кабинетные часы в темном дубовом футляре мерно тикали, отсчитывая время. Зимний день короток, скоро сгустились сумерки. Горничная (другая, не Полина) явилась, чтобы зажечь в кабинете свечи. Усталый граф откинулся на спинку кресла и смежил веки, стараясь прогнать из памяти события прошедшего дня. Цыганский табор, обыск в усадьбе, арест барона и князя… Постепенно им овладела вязкая дрема, из которой его вырвал спустя полчаса какой-то шум. Александр Христофорович протер глаза, пытаясь сообразить, где находится, и что это за шум. Визгливые крики и грубая брань доносились из библиотеки. Бенкендорф поспешил туда, но никого там не обнаружил. Шум, между тем, не смолкал. В недоумении оглядываясь по сторонам, граф вдруг заметил, что один из книжных шкафов сдвинут, а за ним открыт вход в смежное с библиотекой помещение. Наклонив голову, чтобы не удариться в низком проеме, граф перешагнул порог потайной комнаты. В полумраке, едва рассеиваемом одинокой свечой, он увидел две борющиеся фигуры, в одной из которых без труда узнал распутного племянника. Девушка, по-видимому, горничная, отчаянно сопротивлялась, защищая свою честь. — Сергей! — грозно окрикнул Бенкендорф. Племянник нехотя выпустил жертву и подошел к дяде. Волосы у него были всклокочены, на щеке алели глубокие царапины — следы ногтей, из разбитой губы сочилась кровь. В довершение ко всему он был изрядно пьян. — Сошлю, — процедил сквозь зубы Александр Христофорович. — В Сибирь сошлю, за колодниками надзирать! Вон! Сергей, как побитая собака, удалился. Девушка, рыдая, пыталась поправить порванный сарафан и сбившийся на голове платок. — О матка боска, — шептала она, — матка боска… Бенкендорф схватил свечу и поднес к лицу горничной. — Мадмуазель Калиновская! — воскликнул он, пораженный. Так вот кому несла еду Полина, которую он спугнул на пороге библиотеки! Но как его бестолковому племяннику удалось обнаружить этот тайник? Скорее всего, случайно. Голод или страх заставили беглянку покинуть убежище, а когда ей, на беду, встретился Сергей, искать там же спасения. Но вот спрятаться она уже не успела. Ольга сверкнула на Бенкендорфа яростным взглядом и отскочила к стене. — Вы не заставите меня вернуться к Огиньскому! — выкрикнула она по-польски, но граф ее понял. — Это самое разумное, что вы можете сделать, мадмуазель, — попытался он ее урезонить. — Нет! Никогда! Лучше умереть! Бенкендорфу показалось, что она близка к сумасшествию, и тут в ее руке появился пистолет. Откуда? Наверное, получила от хозяина дома для самозащиты, или вытащила во время борьбы у Сергея. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Бенкендорфа, когда он шарахнулся в сторону, пригибаясь, и в ту же секунду прозвучал выстрел. Пуля, царапнув эполет графа, пробила какую-то гравюру на стене. Александр Христофорович выпрямился, едва сдержавшись, чтобы не отпустить крепкое словцо. Калиновская разочарованно вскрикнула, увидев, что выстрел не достиг цели, и невнятно что-то пробормотав, схватила пузырек, висевший на цепочке у нее на груди, хотела выпить, но граф и тут ее опередил, отобрав склянку с ядом, бросил на пол и растоптал. И тут Ольга разрыдалась. Страшно и безудержно. Бенкендорфу доводилось слышать такой плач много лет назад, в войну двенадцатого года. Так убивались вдовы над телами погибших мужей, матери — над мертвыми сыновьями. Но что было оплакивать этой полячке? Она не могла не понимать, что стать женой наследника престола ей никто не позволит. Да и разве так уж горька была ее судьба? Варшава — не Петербург, однако и не Сибирь, а граф Огиньский достаточно богат, чтобы жена его не сокрушалась хотя бы об этом. Бенкендорф поднял обессилевшую от слез и впавшую в апатию Ольгу, набросил ей на плечи кружевную мантильку, чтобы прикрыть растерзанный сарафан, и повел ее к выходу из потайной комнаты. «Очень остроумно, — сердито думал он по пути. — Нарядить княжну холопкой! Барон с князем отменные выдумщики, и уж теперь получат награду по заслугам…» Он отвел Ольгу в одну из гостевых спален, снаружи поставил двух жандармов, а надзирать непосредственно за арестанткой послал Полину, пригрозив, что если по ее недосмотру Ольга причинит себе какой-то вред, следующую ночь горничная проведет в остроге, как и все последующие. — Но если будешь хорошо себя вести, я забуду, что ты помогала хозяину укрывать государственную преступницу, — пообещал он трясшейся от страха девушке и, успокоенный, удалился спать. Завтра беглянку под конвоем отправят в Польшу, а государь-император получит утешительный доклад, что спокойствию его сына ничто отныне не угрожает. Утро ворвалось в спальню графа с громким воплем Полины, которая рыдала и рвала на себе волосы. Александр Христофорович отшвырнул одеяло и торопливо стал одеваться. — Успокойте эту дуру, — приказал он жандармам, прибежавшим вслед за горничной, — и объясните, черт побери, что произошло? Она удавилась? — Она сбежала, ваше превосходительство, — сказал один из жандармов. — Девку по голове кочергой, а сама — в окно. — В окно?!! — граф от изумления не мог попасть пуговицами в петли. — Со второго этажа?! — Под окном был сугроб, ваше превосходительство. — Сугроб… какой сугроб?! — прогремел в ярости Бенкендорф, бросив воевать с пуговицами и в не застегнутом мундире выбежав на крыльцо. — Шубу и коня! — крикнул он. — Нет, две шубы! Она же убежала в одном платье, замерзнет, черт бы ее побрал!!! Как назло, поднялась метель, лишив преследователей шанса догнать беглянку по оставленным следам. Бенкендорф разбил отряд жандармов на небольшие группы и послал прочесывать окрестности усадьбы, а сам направил коня в сторону леса. Метель стихла также внезапно, как и поднялась. Александр Христофорович неторопливо ехал вдоль кромки леса, напряженно вглядываясь между деревьями, где не успело намести много снега. Вдруг где-нибудь мелькнет случайный след? Навстречу ему попался крестьянин на возу с хворостом. Граф остановился и спросил, не видал ли тот молодую женщину, одетую в легкое платье. Крестьянин покачал головой. — Паренек только один пробегал, без шапки да в тулупчике, а больше никого, барин. Бенкендорф хотел проехать, но что-то его остановило, чутье опытного полицейского заставило насторожиться. С чего бы деревенским парням без нужды бегать вдали от жилья? — Где ты его видел? — спросил он крестьянина. Мужичок показал рукой, и граф пришпорил коня, но в глубоком снегу бедное животное то и дело сбивалось с шага. Проклиная всё на свете, Александр Христофорович углубился в гущу деревьев. В лесу было сумрачно и тихо, раздавалась тяжелое карканье воронья. И вдруг где-то впереди послышался протяжный вой. Граф прислушался. Вой повторился снова и снова, множась эхом. Конь тревожно захрипел, прядая ушами. «Волки!» Конь упрямился, но всадник был настойчивее, и через полчаса борьбы с лесным снежным бездорожьем оба оказались на небольшой полянке, по которой метались серые тени, прыгая вокруг корявой сосны. Конь, заржав, встал на дыбы. Граф, одной рукой крепко вцепившись в поводья, другой выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил. Одна тень упала в прыжке, на снегу расплылась алая лужа крови. Граф достал второй пистолет, но выстрелов больше не потребовалось, остальные волки, поджав хвосты, сбежали. Переведя взгляд на дерево, Бенкендорф увидел на толстом суку, довольно высоко от земли, скрюченную фигурку в грубом овечьем тулупе. Как она туда забралась, уму было непостижимо. Подъехав ближе, граф крикнул: — Спускайтесь, мадемуазель! Опасность миновала. Но Ольга вместо того еще крепче вцепилась в ствол. — Спускайтесь же! — рассердился Бенкендорф. — Я не собираюсь ждать, пока вы окоченеете и упадете оттуда сами. Угроза ли подействовала, или Ольга просто замерзла и устала сидеть на дереве, но она начала, наконец, спускаться. Граф подхватил ее, не дав упасть, и посадил перед собой на коня. Едва они отъехали от злополучной полянки, как снова поднялась пурга, и белый свет померк. Вокруг свистело, завывало и кружило, не видно было ни зги. Граф знал, что такую погоду легче перетерпеть в укрытии, и стал приискивать подходящий сугроб, где бы можно было вырыть такое укрытие, но тут из снежной пелены перед ними неожиданно вынырнула бревенчатая стена. Это был старый охотничий домик. Привязав коня под навесом, граф втолкнул пленницу в дверь, и сам вошел следом. Вспомнив былые солдатские привычки, он, хоть и не без труда, развел огонь в небольшом очаге. Там же рядом нашелся котелок, а на полках в углу — несколько пыльных бутылок вина. Посмотрев на Ольгу, зябко дрожавшую, кутаясь в тулупчик, он подумал, что ей не помешает кружка горячего глинтвейна, да и сам он не прочь был бы согреться. — Что вы делаете? — спросила она безучастно, наблюдая за его возней. — Собираюсь вернуть вас к жизни, пани Ольга. — Зачем? Пусть бы меня загрызли волки… — Когда я вас нашел в лесу, мне не показалось, что вы этого хотели. Ольга тихонько всхлипнула. — Скажу вам больше — вы и до вчерашнего дня не думали свести счеты с жизнью, иначе не стали бы прятаться у барона, а давно бы выпили ваш яд, — он знал, что это жестоко, но был очень зол, и не собирался жалеть сумасбродную польку, заставившую его гоняться за ней в метель, по пояс в снегу. — Когда я вас увидела вчера, — глухо произнесла Ольга, — я поняла, что всё кончено. До тех пор у меня еще теплилась надежда, но явились вы, и я поняла, что это конец. Что больше ничего не будет… — видимо, истратив все силы на вчерашнюю истерику, теперь она только тихонько скулила, без слез. Бенкендорф сунул ей кружку с горячим вином, насмешливо извинившись, что напиток без сахара и специй. Она сделала движение, будто собиралась выплеснуть вино, но вместо этого начала пить маленькими глотками. Ее лицо постепенно разрумянилось. — Вот видите, — усмехнулся граф. — И в этой жизни, панна Ольга, есть маленькие радости. — Что они по сравнению с тем, что меня ждет? — буркнула она. — Пан Ириней стар и отвратителен… морщинистое лицо, морщинистые руки… и я должна буду целовать его, ложиться с ним в постель… О матка боска! — в ее голосе прозвучало неподдельное отчаяние. — Всё, что у меня было, это любовь Саши, но он больше не любит меня, а я должна отдать себя этому отвратительному старику, — Ольга исподлобья кинула взгляд на жандарма и закончила брезгливо, — такому же старому и отвратительному, как вы! — Мне, разумеется, далеко до Александра Николаевича, — граф не хотел показать, что ее слова его задели, но не удержался от резкости. Ольга пьяно захохотала, запрокинув голову. Ее густые темно-русые кудри рассыпались по плечам, в отблесках огня похожие на медный дождь. Бенкендорф подумал, что напрасно налил ей целую кружку горячего вина, и что им пора выбираться из этой сторожки и из этого леса, но метель снаружи не собиралась униматься, наоборот — стала завывать еще громче, терзая обветшавшую кровлю и громыхая деревянными ставнями. Сбросив с себя тулуп, полячка подошла к графу и положила ладони ему на плечи. — Я приговорена, ведь да? А приговоренный имеет право на последнее желание, — ее ладони с его плеч переместились под ворот мундира. — Я не хочу жить в страхе ожидания его прикосновений… пусть это случится сейчас… Я или умру, или… — Я — не самый лучший способ расстаться с жизнью, — ответил Бенкендорф, отстраняя ее руки. — Я не дам вам умереть, а вы потом снова будете меня за это упрекать. — Не хотите дать мне умереть — так помогите выжить, — она ткнулась горячей головой ему в плечо. А потом наступил вечер, и принес с собой темноту и конец вьюги, но те, кто были в заметенной снегом сторожке, больше не торопились ее покинуть. Когда граф открыл глаза на следующее утро, Ольга уже не спала. Подобрав под себя ноги и по самые глаза закутавшись в тулуп, она сидела в углу топчана, безотрывно глядя на пляшущий в очаге огонь. В крошечное оконце струился мутный ранний свет. — Я не нашла дров, — сказала Ольга, — а огонь почти погас, и я бросила туда маленькую скамеечку… Граф протянул к ней руку, она послушно легла рядом и, тесно прижавшись, положила голову ему на грудь. — Я вернусь в Варшаву… — Пан Ириней кажется вам теперь менее отвратительным? — попытался он усмехнуться. — Он кажется мне сейчас более отвратительным, чем когда-либо… — она о чем-то задумалась, а потом вдруг спросила. — Вы напишите мне? — Зачем? — Наверное, незачем, но мне приятно будет получить от вас письмо. — А вы ответите? — Не знаю… Граф молча гладил ее по волосам, понимая, что это никогда не повторится. Но ему очень не хотелось об этом думать.
Роза: Я очень рада, что Тоффи вы ложила у нас свои конкурсные рассказы Особенно я была заинтересована в "Беглянке". На конкурсе я не поставила этому рассказу высший бал, на то были свои причины, но запомнила Ольгу и Бенкендорфа.
Olya: Тоффи пишет: "Беглянка любви" Тоффи, Скажу честно, после вашего рассказа я не совсем поверила в эту пару. БиО покорило мое сердце только после "Востока", окончательно и бесповоротно но в "Беглянке" есть свое очарование и изюминка. И граф, и Ольга здесь прописаны так, что им сочувствуешь и симпатизируешь. Спасибо,
Gata: Тоффи, спасибо за оба рассказа! Не вспомню, какие именно оценки ставила за них на конкурсах, но оба очень приятные, каждый по-своему. И романтичные "Перстень", мне показалось, написан даже немножко с юмором, хоть автор и отрицает свою склонность к этому жанру :) Ну а "Беглянка" - чистой воды драма, и при первом прочтении, как и на Розу и Олю, не произвела на меня сильного впечатления, каюсь. Зато теперь я сочинила для этой истории счастливый финал и сижу ужасно довольная. Драму для БиО не приемлю категорически! Я выделила черным цветом заголовки, чтобы они не сливались с текстом.
Алекса: Тоффи пишет: Если вы передумаете воевать князя Долгорукого, этот перстень откроет вам ворота в замок Корф, который ждет свою хозяйку. Мне очень понравилась эта история "Беглянку любви" я дочитывала со слезами. Пусть это будет не драма и Оля не поедет в Варшаву Gata пишет: Зато теперь я сочинила для этой истории счастливый финал и сижу ужасно довольная Гата, выложи этот финал, пожалуйста. Иначе я буду думать, что всё закончится плохо
Gata: Алекса пишет: Гата, выложи этот финал, пожалуйста. Иначе я буду думать, что всё закончится плохо Алекса, боюсь, автор будет возражать, что мы меняем концовку по собственному усмотрению :) Это моя обычная защитная реакция на драму - сколько себя помню, с детства еще, всегда мысленно дорисовывала счастливый финал к романам, фильмам, если герои погибали или расставались.
Роза: Gata пишет: Алекса, боюсь, автор будет возражать, что мы меняем концовку по собственному усмотрению Возможно, автор не будет возражать, если ты напишешь продолжение со счастливым концом
ЛедиСтерва: Корф и Натали в средние века......мммммм...вкусно
Алекса: Роза пишет: Возможно, автор не будет возражать, если ты напишешь продолжение со счастливым концом Я это имела в виду Тоффи , может быть, ты сама напишешь про БиО со счастливым концом?
Тоффи: Спасибо за внимание к моим рассказам! Наверное, автору должно быть приятно, что читатели хотят продолжения его истории, но я не вижу другого, счастливого финала у "Беглянки". Мне кажется, там уже всё сказано, и больше нечего добавить. Но если у кого-то есть свой сюжет, то я, конечно, не возражаю. Было бы даже любопытно Olya пишет: БиО покорило мое сердце только после "Востока", окончательно и бесповоротно Я начинала читать "Восток" - это, кажется, приключения, да? У меня, увы, слишком мало времени в интернете. Мечтаю о постоянной связи - тогда бы я прочитала все-все-все фики по БН! Все достойные внимания
Светлячок: Тоффи пишет: Я начинала читать "Восток" - это, кажется, приключения, да? И приключения тоже Тоффи пишет: У меня, увы, слишком мало времени в интернете. Чтобы читать не обязательно все время иметь интернет. Сохраняешь в компе текст и читаешь на сон грядущий, когда есть время и желание
Olya: Тоффи пишет: Я начинала читать "Восток" - это, кажется, приключения, да? Для меня это в первую очередь БиО. Все остальное - уже лирика, как говорится, все остальное - только фон Светлячок пишет: Сохраняешь в компе текст и читаешь на сон грядущий, когда есть время и желание Да, я раньше так делала когда была без выделенки. Ой, как давно это было
Тоффи: Название: "Всё могло быть иначе" Жанр: мелодрама Герои: Владимир Корф, Михаил Репнин, Анна Платонова «Отец, отец, почему ты не сказал раньше?.. Всё могло быть иначе, и я бы успел попросить у тебя прощения за то, что был таким плохим сыном, за то, что не понимал, осуждал, упрекал тебя… Прости, что упрекаю тебя теперь, что тебя виню в наших вечных ссорах – нет, я один во всём виноват, жестокий, самовлюбленный, слепой глупец, и нет мне оправдания, нет прощения!» Молодой хозяин поместья с глухим стоном уронил лицо в ладони. Хоть волком вой, хоть разбей голову о стену – ничего уже не вернуть, не изменить, не исправить. Портрет в траурной рамке – единственное, что осталось от отца. Портрет, на который он не мог смотреть, не мог вынести доброго, всё прощающего взгляда, боль и запоздалый стыд раздирали душу. «Отец, отец, как бы я хотел, чтобы всё было иначе!..» На плечо легла чья-то рука. Не поворачиваясь, Владимир узнал – Миша. Верный друг, лучший на свете человек. Не сомневаясь, не колеблясь, принес в жертву его сумасбродству карьеру и готов был расстаться с жизнью – словно в бою шагнул под пули, заслоняя друга грудью. Случись, и барон не пожалел бы своей головы для спасения друга, но Михаил почему-то всегда оказывался впереди. На шаг благороднее. На шаг добрее. - Прости меня, Мишель. - За что? – удивился князь. - За это, - Владимир тронул рукав его тёмно-синего сюртука. - Очень удобный сюртук, - беспечно отозвался Репнин. – Гораздо меньше стесняет движения, чем мундир. Погоны и аксельбанты не для такого эпикурейца, как я. Это было неправдой, и молодой барон испытал мучительный стыд, что друг вынужден лгать – щадя его душу от новой боли. Негромко скрипнула дверь, и в кабинет вошла тоненькая белокурая девушка в траурном платье. Глаза её были ещё красны от недавно пережитого горя. Она опустила на стол поднос – чашка дымящегося наваристого бульона и румяные пирожки в плетеной корзиночке, - которые пахли, наверное, очень аппетитно, но не для барона. - Вы два дня ничего не ели, Владимир, - в тихом мелодичном голосе звучала трогательная забота. Почему он думал, что она способна украсть у него любовь отца? Отец… У него было такое большое сердце, что в нём без труда поместилась бы любовь и к Анне, и к несчастной полусумасшедшей свояченице, Сычихе, и к единственному сыну, так боявшемуся быть обделенным этой любовью, – большое, доброе, щедрое сердце, навсегда переставшее биться. Только горе заставило капризного ревнивого мальчишку повзрослеть… Он молча благодарно кивнул, не в силах вымолвить «спасибо» и посмотреть ей в глаза – боялся прочесть то же всё понимающее и всё прощающее выражение, что и на портрете отца. Он не заслуживал их доброты. - Спасибо, Анна, - друг и тут пришёл ему на выручку. – Обещаю проследить за тем, чтобы Владимир поел, и даже составить ему компанию, если он станет сопротивляться. По бледным губам девушки скользнула слабая улыбка. Глухой воротник чёрного платья подчеркивал беззащитную нежность белой шеи. Крепостная… Сестра… Больше ни та и ни другая – дочь покойного князя Долгорукого. Но и этим именем не сможет назваться открыто, потому что отец на смертном одре просил сына по возможности сохранить тайну, опасаясь мести княгини. Владимир обещал, что никому не даст девушку в обиду, защитит. «Даже от себя». Он не видел, но почувствовал взгляды, которыми она обменялась с Михаилом, прежде чем уйти. В другое время его бы кровь взбурлила от бешенства – в другое время, которое никогда больше не вернется. Когда за Анной закрылась дверь, Михаил с нарочито бодрым видом потер руки и провозгласил, кивнув на поднос с бульоном и пирожками: - Объявим врагам войну до полного уничтожения? Решив, что настала пора отблагодарить друга, Владимир, превозмогая себя, взял один пирожок и сделал вид, что ест с аппетитом. Князь устроился на краешке стола, по-мальчишески болтая ногой. - Валяй уж, - усмехнулся Корф, заметив, что приятеля распирает от желания о чем-то поговорить. Нетрудно догадаться, о чем. То есть – о ком. - Не могу поверить, что Анна была крепостной! Нет, это совершенно немыслимо, в голове не укладывается – такая изящная, деликатная, милая девушка, истинная дворянка – и вдруг крепостная! – Михаил вскочил и в сильнейшем волнении стал расхаживать по комнате. - Она и есть дворянка, и отец никогда не относился к ней, как к крепостной. - Но что она должна была чувствовать! Владимир тяжело вздохнул. - Боюсь, что отец никогда об этом не задумывался – потому, наверно, и не говорил ей, что выправил вольную еще десять лет назад. Мы с ним оба в чём-то были эгоистами… Он воспитал Анну как девушку нашего круга, поощрял ее любовь к книгам и к театру и собирался устроить её судьбу. Слуги относились к ней с почтением. Полагаю, она могла бы ощущать себя даже счастливой, - он помолчал, - если бы не один человек, который постоянно напоминал ей об её зависимом положении. - Ты, - догадался Репнин. - Я, - кивнул барон и потянулся к графину с бренди, но, передумав, вновь откинулся на спинку стула. – Только, прошу тебя, не трать время на обвинительные речи и не жди от меня покаянных. Едва ли ты найдешь слова, которыми бы я не корил себя в эти дни, а раскаяние, - он горько усмехнулся, - надеюсь, душа отца примет его на небесах, но мне оно уже ничем не поможет. Михаил ничего не ответил, опустился в кресло напротив и надолго замолчал. - Вот на какую тайну ты намекал постоянно со дня моего и Анны знакомства, - пробормотал он, наконец. - Каковы бы ни были мои отношения с отцом, я не смел ослушаться его запрета. Но я видел, что ты увлекаешься ею всё сильнее и сильнее, и знал, что скоро ты окажешься перед мучительным выбором… - Думаешь, мне пришлось бы выбирать? – спросил князь. Владимир снова вспомнил холодную крепостную стену, бой барабанов и лязг ружейных затворов. Он мог стоять там один, если бы адъютант наследника престола выбрал свой долг перед государем и перед семьей. Барон был уверен, что друг и тогда долго не выбирал. - А ведь я соврал тебе, Мишель – меня волновали совсем не твои возможные страдания. Князь пристально посмотрел на него и вдруг спросил: - Ты любишь ее? Вопрос показался Владимиру настолько нелепым, что он, не выдержав, разразился громким смехом, но, чем больше смеялся, тем менее весело ему становилось. Он любит Анну! Мишель, должно быть, сошел с ума, раз задает ему такие вопросы. Взгляд случайно упал на портрет старого барона, и Владимиру внезапно почудилось, что отец ему улыбнулся и подмигнул. Он замотал головой, отгоняя наваждение. Сговорились они, что ли?! Неужели они могут знать о нем больше, чем он сам о себе знает? «Я всегда ненавидел ее. Глупость, глупость, глупость! Ревновал отца и ненавидел эту маленькую беззащитную девчурку с огромными голубыми глазами, на дне которых таилось упрямство, которое бесило меня куда больше, чем внимание к ней отца! Кротость и твердость, слабость и сила. Она никогда не боялась меня и была слишком великодушна, чтобы ненавидеть. Я её унижал, а она терпела и ни разу не пожаловалась моему отцу. Я твердил ей, что она ничтожество, а она просила его быть добрее ко мне. Я пытался изгнать её из моей жизни, а она всегда в ней была и останется навеки, что бы я ни думал, ни делал и ни говорил…» Он всё-таки дотянулся до графина и налил бренди в два бокала, один протянув другу. - Она любит тебя, Мишель. Я – лишняя глава в вашем романе. - Быть может, она станет главной, если ты дашь Анне её прочесть. - Зачем? - Она имеет право знать. - Довольно с неё неприятных сюрпризов, - барон покривил губы в болезненной усмешке и залпом выпил своё бренди. Князь тоже выпил и резко громыхнул пустым бокалом об стол. - Это неправильно, Володя! Я не хочу всю жизнь мучиться вопросом, не украл ли у тебя счастье. - Неужели ты сам его так мало ценишь, что готов подарить мне? Михаил пошарил во внутреннем кармане и достал маленькую бархатную коробочку. Ещё не успев увидеть, барон догадался, что в ней. - Я ехал сюда с намерением просить руки Анны, - князь щелкнул крышечкой, из-под которой сверкнули солнечным блеском два кольца. – Но мой приезд совпал с печальными событиями… - закрыв коробочку, он не стал убирать её обратно в карман, а положил на стол перед Владимиром. – Если Анна выберет тебя, пусть это будет моим свадебным подарком. …Она выбрала сцену. На следующий день после сороковин Ивана Ивановича два друга провожали в Петербург девушку, отказавшуюся встать между ними. Анна по-сестрински поцеловала обоих, прежде чем сесть в возок. Пушистой варежкой смахнула со щеки слезинку и улыбнулась сквозь грусть. Молодой снежок порхал в воздухе, выстилая белую дорогу, по которой протянулся санный след и растаял вдали – как прощание, как надежда? Кто знает…
Роза: Тоффи , спасибо за этот трогательный, грустный и одновременно светлый рассказ Мне понравились все герои. Вот так и должны вести себя настоящие друзья, которые любят одну женщину. Они оба открыли ей сердце и дали ей сделать выбор. Анна в этой истории описана в несколько строк, но будет одной из моих любимых Анн в фиках. Её решение самое разумное в этой ситуации. Это не означает, что в последствии судьба Анны не будет связана с кем-то из двоих друзей-соперников, но сейчас ей нужно время, чтобы всё осмыслить и понять саму себя, свои чувства и желания. Финал оставляет простор для читательской фантазии для вованистов и мишанистов
Светлячок: Анец бортанула сразу обоих ухажёров Точно тут всё иначе. Будем надеяться, что мальчики утром подхватятся и рванут следом на перегонки Роза пишет: Её решение самое разумное в этой ситуации. Этой Анне проще. Она свободная и знает, что не зря ей ИИ дул в уши "ты- дворянка". Но я не поняла зачем она театр выбрала? Не вижу тут ничего разумного, ИМХО. Всем сделала только хуже. Себе в первую очередь.
Gata: А мне кажется, что Нюренции просто захотелось свободой подышать. Из крепостных прямиком в жены - из одной кабалы в другую :))) А когда всласть повертит юбкой на столичных подмостках, хлебнет лиха за кулисами, тогда и вцепится в первого, кто ей подвернется - неважно, Мишу ли, Вову. Тоффи, спасибо за рассказ Впервые на моей памяти барон с князем ведут себя в истории с прынцессой нашей одинаково благородно.
Светлячок: Gata пишет: Из крепостных прямиком в жены - из одной кабалы в другую Она же блеяла Мише, что не больно то в актрисы хочет. Это всё ИИ и его желание А сама она - тонкая и звонкая о любви мячтает, как все барышни Вот ей и подогнали любви по самую макушку. Выбирай, а пока суть да дело - в вазочке с вареньем ложкой ковыряй.
Роза: Светлячок пишет: Этой Анне проще. Она свободная и знает, что не зря ей ИИ дул в уши "ты- дворянка". Конечно, проще. Но это касается только решения отъехать из имения. Наша Анэт не была свободной. Но достойное, а не провокационное поведение женщины зависит не от вольной на руках и возможности сделать ноги. В сериале Анне некуда было деваться от барской придури Владимира, но это не извиняет её виляние хвостом и нежелание быть честной с собой и Мишей. Так хотелось верить россказням ИИ про её дворянство, что не хватило ума спросить его напрямую об этом, а потом не хватило смелости и чести сказать правду Михаилу. Светлячок пишет: Но я не поняла зачем она театр выбрала? Не вижу тут ничего разумного, ИМХО На мой взгляд - это самое разумное решение на тот момент. Только время и расстояние помогут всем трем участникам треугольника понять любовь ли это. Слишком всё наболело и быстро случилось, чтобы принимать решение сгоряча. Опять же тут Анна своим поступком устранила причину возможного конфликта между друзьями. А куда ей было деваться? ИИ, умирая оставил ей вольную и тайну рождения, а не недвижимость. В имении оставаться было нельзя (выше написала почему), в городе в доме Корфа она была бы зависима от него. Остался единственный выход уехать и быть как-то независимой - театр. Тем более, Оболенский ясно дал понять, что место ей обеспечено.
Gata: Тоффи пишет: два друга провожали в Петербург девушку, отказавшуюся встать между ними У меня большой соблазн не поверить автору :) Ну не может отказаться женщина от любви! Тем более в данном случае она никого не обворовывала, семью не разбивала, брошенную невесту не заставляла слезами умываться. Просто и Вова, и Миша ей были параллельны, вот и подалась на подмостки, не в деревне ж мух давить. Имхо, конечно.
Роза: Gata пишет: У меня большой соблазн не поверить автору Тогда автор еще больше близок к сериальной Анюте. Та тоже никого не любила. Рассказ удался
Тоффи: Спасибо за интерес к этому рассказу! Мне не хотелось, чтобы Владимир и Миша запятнали свою дружбу ссорой из-за девушки. Настоящие мужчины должны доверить выбор даме. Если они действительно ее любят и желают счастья. Кому будет лучше, если один из них погибнет на дуэли? Речь ведь идет не о жизни девушки, не о защите ее чести, а всего лишь спор двух самцов за право обладания. Мне это очень не понравилось в сериале, и я написала, как бы мне хотелось, чтобы Владимир и Михаил себя вели. А Анна пока находится на перепутье, любовь Владимира была для нее неожиданностью, и слишком сильным было потрясение от смерти любимого дядюшки, от того, что она узнала о своем происхождении. Мир для нее перевернулся в одночасье. Но и Мише руку она уже не могла отдать. И оставаться в поместье Владимира тоже не могла, не хотела быть ему обязанной. Что ей еще оставалось, только театр.
Gata: Тоффи пишет: Что ей еще оставалось, только театр. Можно было еще пойти в гувернантки :)
Роза: Gata пишет: Можно было еще пойти в гувернантки В фике дворец в качестве плацдарма для применения себя гувернанткой не предлагался
Ninel: Жаль, что такой интересный автор так редко выкладывает свои произведения. Я начала читать роман "Когда настанет время узнать", но из-за редких отрывков, к сожалению, забросила. Для меня это неудобно. Короткие рассказы можно прочитать сразу. "Всё могло быть иначе" больше всех зацепил. Спасибо.
Gata: Прочитав отзыв Ninel, захотела освежить в памяти "Все могло быть иначе", а прочитала залпом все три. Какие они все разные, но каждый очень трогательный. Надеюсь, Тоффи не насовсем покинула нас и еще порадует своим творчеством
Тоффи: Спасибо за отзывы на мои старые фанфики! "Когда настанет время узнать" почти уже дописан. О будущем дальше не загадываю, а пока - рассказ с фестиваля драмы, по примеру остальных участников, выложивших свои работы отдельно.
Тоффи: Название: "Лекарство от скуки" Жанр: мелодрама Герои: Владимир, Анна, Нарышкина Время действия: конец 1770-х годов Примечание: написано для фестиваля драмы в мае 2013 Катенька Нарышкина считала, что обижена судьбой не по заслугам. Ведь в чём была её вина? Всего-навсего поведала вчерашней принцессе Софии-Доротее Вюртембергской, а ныне Великой княгине и супруге Государя Цесаревича Павла Петровича, что его первая жена едва не осчастливила Российский престол бастардом — так об этом только глухонемой истопник во дворце не знает. Судачила с другими фрейлинами о том, что Мария Фёдоровна донашивает за своей предшественницей туфли и платья — а как не судачить, когда сама Государыня изволила назвать невестку крохоборкой! Но что дозволено императрице, то не дозволено простой фрейлине, и вот Катенька едет к двоюродной бабке Нарышкиной в саратовское захолустье, ждать, поможет ли заступничество влиятельных родственников. Обидно. Но еще обиднее, что её место займет теперь, наверное, Аннушка Платонова, племянница старого князя Оболенского, которая голосом и грацией околдовала при дворе многих, и даже сама Государыня ездила посмотреть, как та блистает в роли Серпины, после чего одарила своим вензелем. И в довершение всех несчастий карета Нарышкиной сломалась, едва доехав до последнего на их пути городка. Пока нашли кузнеца, стемнело, пришлось заночевать на постоялом дворе, а утром кузнец заявил, что в один день с починкой не уложиться. Катенька покричала, потопала ногами, но это не помогло. От скуки и нечего делать она пошла посмотреть городишко, в котором едва набралось бы десять каменных домов, а на главной улице дрались в луже грязные петухи. Нарышкина прикусила губу, вспомнив золотые интерьеры Зимнего дворца, потом брезгливо подобрала подол пышной юбки, чтобы не замарать в луже, и собралась вернуться на постоялый двор, но вдруг с удивлением увидела на другой стороне улицы знакомое лицо. Молодой стройный офицер, казавшийся удивленным не меньше, чем она, чинно снял шляпу и качнул париком с косицей в знак приветствия. — Как вы здесь очутились, барон? — воскликнула бывшая фрейлина, широко распахнув глаза. — Неужели вы не знаете? — усмехнулся он невесело. Конечно, она знала. Красавец-поручик Владимир Корф, представленный Государыне лично князем Потёмкиным, имел дерзость отказаться от чести, которой его хотели удостоить, и кара за своеволие не замедлила воспоследовать. Он был готов отправиться на войну рядовым, но его назначили помощником коменданта в пересыльный острог — как оказалось, в этом самом городишке. Катенька подумала, что должен был чувствовать грезивший о карьере и военных подвигах юноша, надзирая теперь за колодниками, и собственная обида стала терзать её чуть меньше, как обычно бывает у людей недостаточно великодушных. Однако вслух она выразила Владимиру сочувствие, которое молодой гордец отказался принять. — Честь офицера в службе Отечеству, неважно, в столице или на окраине. — Ваш друг князь Репнин, по слухам, рассуждает иначе, — не удержалась язвительная Катенька. — Он мне больше не друг, — потемнел лицом Владимир. Нарышкина припомнила, что помимо слухов о причине быстрого взлёта князя, за одну ночь из нищего однодворца превратившегося во владельца тучного малороссийского поместья и адъютанта цесаревича, в Петербурге ещё ходили разговоры о том, что два молодых офицера не смогли поделить благосклонность некой барышни. А кое-кто называл вслух и её имя — девица Платонова. Приятно, что Аннушка враз лишилась обоих поклонников, однако ссориться с единственным человеком её круга в этом захолустье, где ей придется провести невесть сколько времени, Катенька не хотела и самым искренним тоном заверила Владимира, что в вопросах чести она полная его единомышленница, более того — сама пострадала из-за своей гордости, отказавшись от покровительства влиятельного вельможи. Владимир был достаточно умён, чтобы поверить якобы смущённо потупленным глазкам, однако в этом забытом Богом городишке Катенька была, как и он сам, жертва опалы, и неважно, за какую вину. Он предложил бывшей фрейлине руку, на которую та с готовностью оперлась, и пожаловалась на заминку с ремонтом кареты. Владимир тут же отрядил на помощь кузнецу несколько колодников. Вечером того же дня Катенька добралась до имения престарелой родственницы, и отправила своему спасителю записку с благодарностью. Поручик в ответной записке выразил надежду, что у неё всё благополучно. Нарышкина, которой решительно нечем было заняться, на шести страницах убористым почерком посетовала на запущенный дом, неопрятный сад, многолетнюю паутину в книжном шкафу и такого же возраста засахаренное варенье. Между ними завязалась оживленная переписка. По настоятельному приглашению Катеньки Владимир даже несколько раз навещал её с визитами, дряхлая полуглухая бабка этим встречам была не помеха. Но чаще Катенька сама приезжала под разными предлогами в город, уверяя себя, что по-прежнему делает это от скуки. В Петербурге красавец-поручик ей нравился, что скрывать, но здесь, в захолустье, в ссылке, как бы не был хорош собой, он не мог стать предметом её интереса. В один воскресный день стояла чудесная погода. Нарышкина в новом атласном платье, с помощью деревенских неумёх худо-бедно перешитом из двух старых бабкиных (бабка в незапамятные времена Анны Иоанновны была большой модницей), отправилась на прогулку в город, где её ждал неприятный сюрприз. Худая, как жердь и с оспинами на длинном бледном лице, дочка коменданта острога, сама тайно безнадёжно сохнувшая по красивому офицеру, сообщила Катеньке с простодушным злорадством, что к Владимиру из Петербурга приехала невеста. — Какая невеста? — опешила в первый момент Нарышкина, но быстро взяла себя в руки и через десять минут выведала у простушки всё, что та знала. Подробности огорчили Катеньку ещё больше. Аннушка здесь, в этом захолустье! Бросила двор, карьеру фрейлины, чтобы разделить с любимым тяготы опалы! — Уж как она его любит, как любит, — растроганно всхлипывала дочка коменданта, от чистого доброго сердца желавшая Владимиру, чтобы он достался той, которая может сделать его счастливым. — Упала ему на грудь, обхватила руками и шепчет «наконец-то свиделись, счастье моё, наконец-то свиделись!» Катенька представила эту картину, и от злости до крови искусала губы. А на другой день Владимир с невестой приехали к ней в именье. Катенька успела к тому времени свыкнуться с неприятной новостью настолько, что выказала почти неподдельное радушие и расцеловалась с сияющей, хоть и выглядевшей бледной после долгой дороги из Петербурга Аннушкой. — Как же вам удалось получить разрешение сюда приехать? — не без заднего умысла спросила она гостью. Аннушка переглянулась с помрачневшим Владимиром и неловко пробормотала, что пала в ноги Государыне с мольбою отпустить её к жениху. «Не к Государыне, а к Потёмкину», — догадалась Катенька. Императрица за одно упоминание имени Корфа отправила бы саму Аннушку в ссылку навечно, а всесильный фаворит мог бы снизойти до мольбы молоденькой красавицы. Судя по омрачившей чело Владимира тени, его посещали те же мысли. Катеньке не составило труда найти предлог, чтобы улизнуть из гостиной, а самой приникнуть ушком к двери с другой стороны. — Я так тосковала по тебе, — виновато пролепетала Аннушка. — Зачем ты унижалась перед этим сводником?! — Молим же мы Бога на коленях, и не считаем это унижением. — Но Потёмкин — не Бог! — вознегодовал Владимир. — Неужели твоя гордость тебе дороже моей любви? — тихо спросила Аннушка. — Прости меня, родная, — он обнял её и стал целовать в волосы. Катенька за дверью догадалась об этих поцелуях, и приложила кружевной платочек к искусанным вчера губам. — Ради тебя я бы сам двадцать раз умер, не задумываясь, — снова донесся до неё тихий голос Владимира, — но моё сердце болит при мысли о том, что тебе пришлось и, наверное, много ещё придется терпеть страданий из-за меня. — Любовь не страдание, а счастье. — Ты привыкла жить в холе и неге, а здесь вся твоя жизнь будет сплошное страдание. Колодники, грязь, безденежье… «Ещё немного, и он сам уговорит её уехать!» — возликовала Нарышкина, однако наивная, по её мнению, Аннушка оказалась неожиданно проницательной. — Кто тебе Катенька? — вдруг спросила она у Владимира. — Мой друг. — Друг ли? — Она много страдала сама, и способна понять чужое страдание. — У неё недобрые глаза. — Тебе это кажется, ангел мой. Катенька ещё бы послушала за дверью, однако пора было возвращаться к гостям, чтобы те не догадались, что она их покинула для того, чтобы подслушать. Потом они втроем (старуха Нарышкина дремала в кресле) пили чай с засахаренным вареньем и душистыми деревенскими ватрушками, потом гуляли в саду, который добрая Аннушка нашла очаровательным и очень просила Катеньку ничего в нём не менять. Перед отъездом молодой пары хозяйка улучила минутку, чтобы шепнуть Владимиру: — Мне нужно с вами поговорить с глазу на глаз. Они условились встретиться завтра по дороге между городком и именьем. Владимир явился на десять минут раньше условленного часа, однако Катенька уже его ждала, изменив своей обычной кокетливой привычке опаздывать. — Что случилось? — спросил встревоженный барон. — Хоть мы с Аннушкой не были в Петербурге подругами, но я очень волнуюсь за неё, — не без волнения приступила Катенька к разговору, к которому готовилась всю ночь. От этого разговора зависело всё. — Я достаточно её знаю, она от своего слова не отступится и погубит себя ради вас. Владимир при этих словах нахмурился, чем обнадежил «доброжелательницу», и она с воодушевлением продолжала: — Да, она вас любит и готова собой пожертвовать, но подумайте, как она будет страдать. Прошу вас, пожалейте её! Вы человек чести, большого ума и большого сердца (мягкотелый дурак!..), вы несправедливо унижены и страдаете, но ещё несправедливей заставлять страдать Аннушку. — Но что же делать, мы уже договорились через два дня венчаться. Катенька всплеснула руками. — Как вы могли это допустить! В этой глуши даже нет лекаря, если он, не дай Бог, понадобится. — Знаю, — печально вздохнул Владимир. — Колодники мрут, как мухи…. Вы думаете, я всего этого не говорил ей? — воскликнул он с неожиданной горячностью. — Но она ничего не желает слушать. — Позвольте вам помочь, — доверительным голосом сказала Катенька. — Что, если… — она сделала вид, будто задумалась, — если мы скажем ей, что помолвлены? — Я бы никогда не солгал ей, тем более таким унизительным для вас образом. — Ах, Господи, какое же в этом унижение? Никто, кроме Аннушки, этого не услышит, и эта ложь будет спасительной для неё. Пусть она лучше будет страдать по вам в Петербурге, чем здесь, рядом с вами, скрывая свои страдания от вас и тем усугубляя ваши. — В горе и в радости, в болезни и в здравии… — задумчиво пробормотал Владимир. — Быть может, это судьба? На прощание он поцеловал Катеньке руку, благодаря за участие, и пригласил через два дня к ним на свадьбу. Имей Аннушка глупость отказаться от придворных благ ради кого-то другого, или ради того же Владимира, лишь бы в другом городке, в другой губернии, в тридесятом царстве, Катенька только порадовалась бы, что не ей одной пришлось испить чашу опалы. Но видеть счастливых голубков у себя под носом, нет, это было высшей точкой несправедливости! Через два дня она явилась согласно приглашению на свадьбу в убогую церквушку, чинно пристроилась среди малочисленных гостей, а когда дождалась вопроса священника, нет ли препятствий к свершению брака, выступила вперед и объявила в воцарившейся тишине, что жених прежде обещал жениться на ней. — Владимир?! — с испугом и болью пролепетала Аннушка, роняя венчальную свечу. Та упала, опалив подол её платья, и погасла, гости зашептались — плохая примета. Бледный от бешенства, барон повернулся к Катеньке, но она без робости снесла его яростный взгляд и шушуканье свидетелей. У кого повернется язык осуждать бедную обманутую девушку? — Аннушка, это неправда! — Владимир попытался взять невесту за руку, которую та у него вырвала в смятеньи чувств. — Княжна думает, что поступает во благо, но я ей не давал никаких клятв, я собирался и хочу принести только одну клятву, тебе, родная! Тут Катенька громко всхлипнула и показала священнику письмо, которое сочиняла весь вечер накануне, копируя почерк Владимир с его прежних записочек. Измятый и политый якобы слезами листок пестрел словами «люблю», «милая», «навеки обещаюсь». Аннушка закрыла руками лицо и выбежала вон. — Будьте вы прокляты! — бросил Владимир Катеньке, выбегая вслед за невестой. Катенька сделала вид, что готова рухнуть без чувств, её тут же подхватили несколько пар рук. — Бедняжка, — прошелестело над её ухом. Старенький священник, вздохнув, стал гасить паникадило. Спустя года полтора после описываемых событий Нарышкина получила с оказией письмо от кузины из Петербурга, вдруг вспомнившей об опальной родственнице, а может быть, взявшейся за перо просто со скуки. «Теперь здесь блистает Нелидова, — писала кузина. — Она дурнушка, но решительно все от неё в восторге, особенно при малом дворе. Репнину наследовал Зорич, а тому Римский-Корсаков. Репнин в прошлом же году женился, говорили, что к этому браку приложил руку сам П. Княгиню ты должна помнить, вы с нею были когда-то во фрейлинах у Цесаревны, — Платонова. Она скончалась родами, оставив мужу дочку, в которой тот души не чает…» Катенька отложила письмо и помешала ложечкой свежее вишневое варенье, сваренное минувшим летом под её присмотром. Провинциальные заботы затягивали незаметно и неуклонно. Жаль, не с кем было поделиться столичными новостями, поручик Корф прошлой зимой застудился, спасая из проруби пытавшегося свести счёты с жизнью колодника, арестант теперь ставит свечки за упокой его души. С Катенькой гордый барон до самой его кончины не сказал ни слова. Жалела ли она о нём? Зачем жалеть неудачника. В уезде сочувствовали ей, а не ему. Только рябая дочка коменданта разговаривала искоса, но комендантская дочка — не Императрица. Что ещё? С Катенькой случилось худшее из того, что с ней могло случиться — про неё просто забыли. Через несколько лет она всё от той же беспросветной провинциальной скуки вышла замуж за предводителя уездного дворянства, старше её лет на тридцать, аккуратно изменяет ему с его же родным племянником, блюдя достоинство первой дамы уезда, в котором всё и вся подчиняются её капризам, и только по ночам ей до сих пор снится золотая роспись на сводах Зимнего дворца.
Царапка: Катенька удалась! Очень яркий характер
Gata: Браво, Катишь! И автору цветочек - за яркий образ Еще очень удачная, имхо, идея - приплести Потемкина :)
Тоффи: Царапка и Gata, спасибо за отзывы! Кажется, я допустила просчет, расставляя акценты, если отрицательный персонаж вызывает больше интереса, чем главные герои.... Gata пишет: очень удачная, имхо, идея - приплести Потемкина :) Я подумала, сколько можно отправлять Владимира в ссылку из-за дуэли с наследником престола.
Царапка: Тоффи пишет: Кажется, я допустила просчет, расставляя акценты, если отрицательный персонаж вызывает больше интереса, чем главные герои... А на то они и отрицательные!
Роза: Тоффи пишет: Я подумала, сколько можно отправлять Владимира в ссылку из-за дуэли с наследником престола. В фестивальном фанфике причина опалы не менее оригинальная.
Тоффи: Судьбу не изменишь Написано по заказу Aspia для юбилейно-подарочного фестиваля "Осенние сны о БН" Татьяна со страхом и тайной надеждой протянула цыганке руку, как та велела – ладошкой вверх. Они расположились на кухне у Долгоруких, куда Таня улизнула в тайне от Никиты, якобы спросить у приятельницы-кухарки рецепт бланманже, а на самом деле мечтая еще раз напоследок увидеть Андрея, хоть одним глазком, пока они с молодой женой не уехали в свадебное путешествие в Италию. Там же, у Долгоруких, ее и застало известие о несостоявшейся свадьбе. Ноженьки враз подломились, сердце зашлось, но молодая черноокая цыганка, которая в тот же день пришла к кухаркиной дочке погадать на суженого, вдруг сказала: - Не ходи, не судьба он тебе. - Что ты знаешь про судьбу? – осерчала на неё Татьяна. - А ты дай руку, всё тебе расскажу. И рассказала: - Отец твоего дитяти на волосок от гибели будет, но избежит её, однако для тебя станет всё равно что мёртвым. - Почему? – всколыхнулась Татьяна, захолодев сердцем. - Разойдутся ваши с ними пути-дорожки, а полюбишь ты мужа своего. Сперва трудно будет вам обоим, но зато потом отдашь ему всё сердце своё, без остатка, и детей ему много родишь. - Всё ты лжёшь! – выкрикнула Таня, не желая верить в такую судьбу. - Мы, цыгане, никогда не лжём, - с достоинством возразила черноокая красавица. И вдруг – на весь дом – истошный крик: «Молодой барин убился!!!» «Воды, скорей!» «Из пистолета…» «Доктора, доктора!» «Да он уж не дышит, сердешный…» Татьяна охнула, схватившись за живот, и рухнула на лавку. Кухарка с дочкой засуетились возле неё, позабыв про цыганку, а та, подумав, отворила дверь в барские покои и пошла, будто всю жизнь по ним ходила, прямо в ту комнату, где на руках рыдающих родителей и сестёр истекал кровью молодой князь. Сознание его уже покинуло. Девушка с одного взгляда поняла, что они делают всё не так, будто от чрезмерной любви собрались уморить несчастного. И о самом молодом князе она сразу всё поняла, хоть видела впервые. Слаб. Запутался. И не хочет жить. Слабых среди цыган презирали. Но с судьбой не поспоришь, иначе бы ноги не привели её сюда. Цыганка змейкой проскользнула к раненому, проворно завернула намокшую кровью рубашку и ощупала пульсирующие края раны. Что-то надавила, в одном месте, в другом, и вдруг наружу вынырнул сплющенный кусочек свинца. - Есть ли такая-то травка? – спросила она. Изумленные князь с княгиней не могли вымолвить ни слова, а младшая княжна метнулась куда-то и через две минуты принесла пучок самых разных трав. Цыганка выбрала среди них нужную, наложила на рану, что-то быстро прошептала на своём языке, и кровь перестала сочиться. Тогда она оторвала на раненом чистый кусок рубашки и так же проворно, как делала всё остальное, перевязала его. - До завтра не трогайте повязку и не позволяйте ему двигаться, - сказала она и вышла вон, оставив всех присутствующих в ещё более глубоком изумлении, однако приободрёнными надеждой. Взволнованная младшая княжна догнала цыганку на крыльце. По её лицу текли слёзы. - Кто ты, и как нам тебя благодарить? - Молодой князь, если захочет, поблагодарит. - Скажи хотя бы, как тебя звать? Но красавица-цыганка уже исчезла, будто и не было её. Хмурый апрель утонул в буйстве красок и ароматов мая, вслед за ними пришёл зелёный июнь, раскинув повсюду покрывала новоцветья, шёлковых трав, наполнив небеса яркой синью. Знойный июль сменился тучным августом, и вот, наконец, зазолотилась, забагрянилась пышная осень. Цыганский табор давно покинул неприветливые для них места, кочевал из уезда в уезд, пока к октябрю не осел в губернии, соседней с Петербургской. За умеренную мзду удалось столковаться с помещиком, на чьей земле они раскинули кибитки, и стали готовиться зимовать. Цыган никто не беспокоил, кроме местных девушек и баб, приходивших погадать, но на их скудные приношения – яйца, сало, мёд, прокормиться, разумеется, было нельзя. Торговали лошадьми, чем ещё цыганам промышлять, из-за того было несколько стычек с деревенскими мужиками, но от увесистых кулаков ловкие чернявые парни всегда успевали унестись на быстрых, как ветер, своих скакунах. Но однажды в табор явился явно нездешний человек. Молодой, богато одетый, на добром кауром коне, на которого у щербатого Лачо сразу вспыхнул глаз. - Хороший конь у тебя, барин! – прицокнул он языком, похлопав каурого по холке. - Оставь его, Лачо, он пришел ко мне, - выглянула из-под пёстрого полога кибитки молодая черноглазая девушка. - Здравствуй, - сказал ей гость. - Здравствуй, князь, - ответила она. – Долго же ты меня искал! - За вами не угонишься, - улыбнулся Андрей. - Что ж, коли приехал, проходи к нашему костру. Не побрезгуешь цыганским угощением? - Я голоден, и перекусить было бы кстати. Но скажи сперва, как тебя зовут? - Рада, - сказала девушка, стрельнув в него взглядом из-под длинных чёрных бархатных ресниц и пошла между кибитками, мелькая своей яркой многооборчатой юбкой. Князь приветливо поздоровался с сидевшей у костра тощей старухой с длинными седыми волосами и сморщенным и коричневым, как печеное яблоко, лицом. Старуха покивала, дымя длинной закопченной трубкой. - Это моя бабушка Гита, - представила её Рада. – Она вынянчила нас с братом после смерти родителей. - Твоя внучка спасла мне жизнь, - сказал Андрей, садясь у костра. - Я знаю, - бесстрастно ответила старуха. - Бабушка всё знает, и меня научила, - Рада положила на румяную лепешку горку фасоли и протянула князю. - Погадаешь мне? – спросил он, с аппетитом надкусывая угощение. - Если до зари не передумаешь, погадаю, - загадочно сказала девушка. Цыганская лепешка оказалась неожиданно вкусной, или Андрею так показалось после долгой скачки на уже холодном осеннем ветру. Он ел, поглядывая на свою спасительницу. Ни в Петербургских гостиных, ни в деревне в родительском именье он не встречал такую красоту. Было в ней что-то дикое и одновременно манящее, завораживающее, как переменчивый огонь в костре. Неожиданно из-за кибиток с громкими криками и причитаниями выбежали две молодые цыганки. За юбки одной цеплялись чумазые тоже плачущие ребятишки мал-мала меньше, а на руках был орущий сверток с младенцем. Цыганки, перебивая друг друга, стали что-то кричать старухе Гите на своем гортанном наречии. - О чём они говорят? – спросил Андрей у Рады. - Они обе вчера родили, но ребёнок Земфиры умер, и Лала сейчас говорит, что та украла её младенца, подложив вместо него мёртвого. Старуха потыкала морщинистым пальцем в головку младенца и сердито пробормотала, что ничего не видит. - Чёрная ворожба, всё в дыму! Идите от меня прочь! - У матери Лалы был плохой глаз, бабушка Гита с ней враждовала, - пояснила Рада Андрею. - Я без всякой ворожбы помогу им поделить дитя, - сказал Андрей, которому показалось несправедливо, что из-за давней обиды старухи настоящая мать, может быть, лишится ребёнка. Он забрал у Земфиры младенца и достал из-за голенища сапога длинный охотничий нож. – Это же так просто, разрезать его пополам, и… Вторая цыганка с истошным воплем повисла у князя на руке, сжимавшей нож: - Пусть забирает его, пусть забирает, только пощади ребенка, чужак! - Он твой, - Андрей отдал младенца счастливой Лале и спрятал нож. – Только настоящая мать предпочтет отдать дитя в другие руки, чем дать ему погибнуть. Земфира разразилась рыданиями, и вместе с ней заревели цепляющиеся за её юбки ребятишки. - А и хитёр ты, князь, - повела бровью Рада. – Ты ведь не собирался на самом деле убить ребёнка? - Конечно, нет, - подмигнул ей Андрей. - Хитёр, да глуп, - подала голос старуха Гита, вынимая изо рта трубку. – Ты, - ткнула она в Лалу, - колдовством умертвила дитя Земфиры и должна отдать своего ребёнка ей. А сама убирайся прочь, тебе не место среди нас. Ты же, чужак, - сердито покосилась старуха на Андрея, - не лезь в наши цыганские дела, и тоже убирайся подобру-поздорову. Лала, обливаясь слезами, крикнула: - Ты здесь не главная, старуха, я пойду к Баро! Но, видно, и вожак не смог её утешить, потому что спустя какое-то время Андрей увидел цыганку, с котомкой на плечах бредущую прочь от табора. На повороте дороги она остановилась, погрозила в сторону кибиток кулаком и выкрикнула что-то угрожающее, не слышное на расстоянии. - Расскажи мне о ваших обычаях, - попросил Андрей Раду, когда солнце на западе погрузилось в пурпурные и охряные облака. - Ты не передумал услышать про свою судьбу? - Мне кажется, что моя судьба связана теперь с вашей. Рада пристально посмотрела на князя. - Так и не смог решить, которую из двух выбрать? - Не смог, - вздохнул он. – И не хочу. Сердце устало, Рада. Я думал, что люблю Наташу, что буду с ней счастливым, но между нами всё время что-то стояло, - он не стал рассказывать про причины их бесчисленных ссор, не желая марать память о том светлом, что было вначале, и не желая показаться Раде ещё более мягкотелым, чем она и так, наверное, его считает. – Татьяна беззаветно любила меня, но я не мог оправдать её ожиданий… После этого нелепого ранения я ушёл в отставку, стыдно было смотреть в глаза моим прежним полковым товарищам. Целыми днями сидел в халате, что-то читал, смотрел в окно… Потом понял, что от такой жизни скоро сам пущу себе пулю в лоб, и отправился тебя искать. - Ты потерял в жизни стержень, князь, - сказала Рада, задумчиво рассматривая его ладонь. – Но там ли его ищешь? Ты привык с красивой посуды есть, на шёлковой перине спать. А у нас слуг нет, умываемся – вон, из ручья, едим один день лепешку, другой – чистый воздух. Не сможешь ты с нами. - Что ж, значит, гонишь меня? – вздохнул Андрей. - Утро вечера мудренее, князь, - подумав, промолвила она. – Ляжешь спать в кибитке Лачо, он твоего коня посторожит. - Не украдёт? – невольно улыбнулся Андрей. - Если решил у нас остаться, чего боишься? – Рада лукаво прищурилась. - Так ведь цыган без коня, что скрипка без струн. Девушка ничего не ответила, но на её лице, отвернувшемся в этот миг от Андрея, промелькнула улыбка. Глубокой ночью, когда весь табор уже погрузился в сон, даже ржания коней больше не было слышно, в одной из кибиток всё ещё горел огонь, и две тени отражались на полотняном тенте, одна – скрюченная, с длинной трубкой, другая – стройная, как лоза. - Не могу я прогнать его, бабушка. Ты же сама мне всегда говорила, что судьбу не изменишь. - Стара я стала, Рада, скоро умру. Хочу перед смертью знать, что ты выберешь в мужья нашего, рому. Девушка протянула ей руку. - Посмотри, бабушка, что тут написано. Ты знаешь больше меня. Если скажешь, что моим мужем будет цыган, так оно и будет, этого не изменить. Но старуха отвернулась, даже не взглянув на ладонь внучки, по её морщинистой щеке скатилась одинокая слезинка. - Мать Лалы погубила твоих родителей, я не смогла их защитить… - А сейчас Лала прокляла нас самым чёрным проклятьем. Но я видела его руку, бабушка, я видела руку Андрея – если он останется в таборе, никакое проклятье нам не страшно! - Ты ещё умолчала, что проклятье рассеется, если ты полюбишь чужака, которого спасешь от смерти, - сказала старая Гита. – Мне можно отправляться в вечное путешествие, ты знаешь всё, что знаю я. - Судьбу не изменишь, - молвила Рада, заплетая и расплетая густую чёрную косу. - Судьбу не изменишь, - вздохнула старуха, выпустив из длинной трубки замысловатое колечко дыма. Спустя несколько лет в одном из нижегородских ресторанов широко обедали купцы, только что с выгодой завершившие сезон ярмарок. Самый молодой из них, Никита Степанович Хворостов, с необъятными плечами и широкой окладистой русой бородой, впервые попал в Нижний, однако внешне держался уверенно и степенно, чтобы не уронить достоинство. Поглядывал исподтишка за более опытными, мотал на ус, когда и что можно говорить, сколько подавать чаевых официантам, сколько цыганам, что пели и плясали для господ купцов. Дела у него шли хорошо, природная сметливость помогала там, где не хватало опыта. В семье тоже всё было слава Богу – любовь и достаток. Старшую дочку, правда, со слезами умолили отдать им старые князь с княгиней, когда их сын сгинул невесть где. Татьяна поначалу сильно горевала, но потом, когда пошли другие дети, успокоилась, и лишь иногда всплакивала украдкой. Никита, понимая и жалея, ни в чём её не корил. Из Нижнего привезёт он жене и деткам на радость богатые подарки, диковинки разные да заморские разносолы. Замечтавшись, Никита ненадолго отвлекся от общего разговора, а купцы между тем завели беседу о лихих людях, которых на Волге и по всей России водится, увы, немало, что не боятся они нападать даже на большие караваны, а уж мелкому купчине и вовсе нет от них никакого житья. Никита только ухмыльнулся, вспомнив, как однажды и к нему пытались подступиться на пустынной дороге какие-то бедолаги, но бежали без памяти, отведав его палки, которую он сам вытесал из молодого дубка. - А я вот что слышал, - вмешался купец, недавно вернувшийся из южных губерний, - что есть будто бы благородный разбойник, который не трогает честных купцов, ни простой люд, зато помещикам-извергам, или чиновникам, падким на взятки, лучше ему не попадаться. Предводительствует он цыганским табором, жена у него цыганка красоты писаной, но сам не цыган, а будто бы даже русский князь. Видели его в Молдавии, говорят о нём в Малороссии и на Херсонщине, - продолжал он рассказывать заслушавшимся собеседникам, - да, наверное, это только легенда… Конец
Nadezhda Peremudraya: Помню, что по время фестиваля этот фик стал для меня одним из наиболее запоминающихся, оставил очень хорошее впечатление. Лично для меня эта пара - новая и неожиданная. Я заинтересовалась сразу и прочитала на одном дыхании. Приятное послевкусие оставил красивый конец-"легенда", который всему рассказу придает нотку таинственности И потому, большое спасибо, Тоффи
Светлячок: Nadezhda Peremudraya пишет: Помню, что по время фестиваля этот фик стал для меня одним из наиболее запоминающихся, оставил очень хорошее впечатление. Тоже так считаю. Эта история годится на отдельный роман. Масштаб заложен, но утрамбован в рамки, заданные мероприятием. Поместился с трудом, но потенциал мы оценили. Отличная идея для воскрешения Андрея в БН-2, если бы его сняли.
Мод: Тоффи, мне очень нравятся Ваши рассказы. Неожиданные повороты сюжета заставляют по-новому взглянуть на любимых героев. В персонажах Вы находите новое содержание, возможно, то, что не смогли нам рассказать авторы сериала. "Кольцо барона", "Всё могло быть иначе", "Лекарство от скуки" стали любимыми.
Olya: Мое любимое у Тоффи - "Лекарство от скуки" Тоффи , радуйте нас почаще.
полная версия страницы