Форум » Альманах » "Яблоко раздора", средневековый роман » Ответить
"Яблоко раздора", средневековый роман
Gata: Название: "Яблоко раздора" Персонажи: герои БН, частично с нарушением родственных связей Жанр: средневековый роман, драма Время: 1480-е годы Сюжет: завязка по мотивам ролевой игры и пьесы "Меч и роза", дальше - гато-отсебятина Авторские права: с кукловодами главного треугольника согласовано Состояние: пишется [more][/more] Примечание: приверженцам канонического, а также излишне романтического взгляда на трактовку персонажей читать с осторожностью
Gata: NataliaV пишет: Серж нас, полагаю, не только меня, поэтому и пишу - нас, обидел. Кому как не ему знать все входы и выходы из замка. А Сережины обиды не в счет? :)
NataliaV: Печаль Сержа понятна, но метода, которую племянник избрал, чтобы ее развеять далека от благородства. Навести бог знает кого на родное гнездо?! Посмотрим, чем для всех это обернется. Тут только встань на скользкий путь.
Gata: В споре за женщину родственные чувства не в счет.
Mona: Gata пишет: В споре за женщину родственные чувства не в счет. В любви каждый за себя. Никто никому не сын, не брат и не сват. Граф и его племянник еще пока за буйки не заплывают. Сдать крепость, ну так Серж забирает своё, т.к. считает замок своим домов. К себе можно и через окно. NataliaV, для достижения цели для всех свои критерии приличности. Надо, и хоть трава не расти. Можно подумать, сейчас как-то иначе. Миллиард под кроватью, это еще цветочки.
Корнет: Кому как, а для меня самое интересное в этой истории только начинается.
Gata: Корнет пишет: Серж забирает своё, т.к. считает замок своим домов. К себе можно и через окно. Вот именно :) Корнет пишет: Кому как, а для меня самое интересное в этой истории только начинается Ох уж эти мальчишки, всё бы им про войнушку
Gata: Бой неумолимо расплескивался все шире, охватив уже помещения кордегардии и галерею, соединявшую дворец с донжоном. Рыцарь Звентибальд азартно рубился в первых рядах, воодушевленный близким, как ему казалось, осуществлением его пылкой мечты, но и вкус войны, с пьяняще-острой приправой смертельного риска, не меньше будоражил кровь недавнему менестрелю. Рука его была ловка, меч послушен, преграды смехотворны. Сколько бы ни принесли на алтарь доблести, защитники Фалля вынуждены были отступить под свирепым напором швейцарских наемников, и тут к ним подоспела подмога в лице графа и десятка его приближенных рыцарей, всех вооруженных тяжелыми мечами и принципом Аттилы – чем гуще трава, тем легче косить. Под их ударами ряды ландскнехтов смешались и сильно поредели, одновременно в дело вступили арбалетчики, которые, выжидая удобного момента, притаились на крепостной стене. Звентибальд почувствовал, что капризная чаша удачи вот-вот качнется прочь от него. – Граф фон Бенкендорф! – крикнул он, до отказу набрав в грудь воздуху, чтобы голос его не потонул в шуме сражения. – Я снова вам предлагаю сразиться в честном поединке, не прячась за спины наших людей, и тому, кто победит, достанутся замок и госпожа Ольгитта! – Молитесь, юноша, чтобы ваши вояки сдались прежде, чем мы с вами скрестим мечи! – рявкнул в ответ взбешенный граф, могучими ударами направо и налево умножая потери ландскнехтов. – Смерть и преисподня! – выругался Михель Реппенгау, чей короткий меч-кошкодёр не мог произвести столь опустошительных прорех в рядах противника. – Этот людоед перебьет всех моих ребят! – Вы же хвалились, что каждый из них стоит десяти, – недовольно заметил их третий компаньон, который, в отличие от Звентибальда, на рожон не лез. – А вы обещали, что мы застанем фалльский гарнизон врасплох, и нам даже мечей из ножен доставать не придется, – огрызнулся в ответ швейцарец. – Кто ж виноват, что ваши молодцы такие болваны и наделали шуму? Перебранку эту прервал трубач, нашедший своего командира, чтобы сообщить ему о запертых в часовне хорошеньких пленницах, которых остался стеречь барабанщик – два хитреца решили выслужиться, чтобы их не обвинили в дезертирстве. Михель тотчас сообразил, какую из услышанного можно извлечь выгоду, не зря же он в свои неполные двадцать пять лет командовал ротой ландскнехтов и даже носил прозвище Башковитый. Он втолковал трубачу, что и как тому надлежит немедленно сделать, а после дал своим чуть приунывшим, но все еще бравым молодцам сигнал остановить сражение. – Фалль доказал, что на страже его стоят настоящие мужчины, – объявил он противникам, выходя вперед, – а теперь кое-что я вам скажу. В той часовне собралось изрядно дам и девиц – помолиться, как видно, за вас. Мы им в этом препятствовать не станем, больше того – поможем отправиться прямиком к Богу, осталось только подпалить фитили, если вы не передумаете и не сложите оружие. В наступившей вслед за его словами тишине все услышали жалобные вопли и мольбы женщин, обнаруживших, что вот-вот могут стать добычей огня. Крики эти отозвались болью в сердцах защитников Фалля, у каждого из которых в свите графинь были жена, сестра или дочь, однако никто не шевельнулся бросить меч, готовые даже ценой жизни своих женщин продолжать сражаться, если такова будет воля сеньора – столь велика была их вера в него. – Эй, мессир Рыцарь Платка с Чертополохом, – спросил граф, взглядом отыскав в разношерстной толпе швейцарцев фигуру в рыцарском доспехе, – ваши понятия о чести допускают сжигать церкви и беззащитных женщин? А как же гнев Господень? – Я этот грех возьму на себя, – вмешался Михель Башковитый. – Одним больше, одним меньше, все равно гореть в аду. Звентибальд, чьей благородной натуре претили подобные методы, к тому же душу его всколыхнул страх за госпожу Ольгитту, которая могла находиться среди молящихся дам, шагнул к капитану головорезов с самым суровым видом. – Вы не сделаете этого, грязный убийца! – Ваша милость только сейчас заметила, что имеет дело не с лютнистами? – криво ухмыльнулся Михель. – Если вы так боитесь крови, вам надо было оставаться под мамочкиной юбкой, а я не хочу, чтобы все мои ребята полегли из-за ваших капризов! – Успокойтесь, – негромко сказал Звентибальду их товарищ-резонер, хлопнув его по плечу, – госпожи Ольгитты там нет, я только что заглядывал в окошко. Граф тоже знал, хотя и по другой причине, что ни Ольгитты, ни Натаниеллы нет в часовне. Знал он и то, что его рыцари предпочли бы смерть для себя и для своих сестер и жен той позорной участи, на которую обречен гарнизон поверженной крепости; а еще – что он в ответе за жизнь тех и других. – Я сдам Фалль, – произнес он зловеще спокойным тоном, тяжело роняя слова, – если моим людям будет позволено покинуть замок. Иначе мы продолжим бой, и последний, кто из вас останется в живых, позавидует погибшим. – Отпустить без выкупа столько народу… – призадумался Михель. В предложении графа фон Бенкендорфа явно таилась какая-то ловушка, и он решил, что разгадал ее. – Ваши люди, уходя, отравят воду в колодцах и вино в бочках, чтобы порубить нас потом, как дрова в лесу? – Не стоит судить по себе, – усмехнулся граф. – Впрочем, у вас есть еще один выход – назвать цену выкупа, я вам его заплачу, и убирайтесь восвояси. Странную картину представляли эти мирные переговоры на поле боя, над еще не остывшими телами убитых, когда непобежденные готовы были признать поражение, диктуя условия победителям. – Не соглашайтесь, – быстро сказал Михелю товарищ Звентибальда, главный, как теперь выяснилось, вдохновитель захвата замка. – Вас перебьют из пушек, не успеете вы переправиться с вашим выкупом через Мёрт. – Мы отпустим ваших людей, мессир граф, – поспешил громко объявить сам Звентибальд, имевший не меньше опаски, что алчность ландскнехтов перечеркнет его планы. – Всех, кто пожелает покинуть замок, кроме госпожи Ольгитты. Она отныне находится под защитой моего меча. Среди защитников Фалля поднялся ропот, который граф пресек решительным взмахом руки. – Пока я еще ваш сеньор, я велю вам и вашим семьям покинуть замок. Если вы не пожелаете остаться служить новому хозяину – мессиру де Пишару, или тому, кому он в будущем продаст Фалль. – Ничего-то от вас не укроется, дядя, – сказал Серж-Этьенн, сняв шлем. – Вы – племянник графа? – выпучил глаза Звентибальд. – А откуда бы я, вы думаете, узнал про подземный ход? Да, сеньор граф надул меня в одном семейном деле, но теперь я с ним сполна рассчитался – на войне все средства хороши. – Сдается мне, что между ними пробежала какая-то юбка, – с ухмылкой сказал капитан Михель Звентибальду. – Хоть бы одним глазком взглянуть на госпожу графиню – вправду ли она так хороша, что всякий, кто один раз ее увидит, лишается рассудка? – С вас и ваших вояк хватит золота Фалля, – отрезал Звентибальд, снедаемый неясной тревогой, искоса наблюдая за графом и его племянником. – Не лишитесь рассудка от счастья, что сорвали такой куш. Кто-то из ландскнехтов уже выкатил из погреба бочку вина, и капитану пришлось проявить твердость, чтобы не дать им упиться победой до того, как побежденные покинут замок. Первыми за ворота выпустили женщин – в чем застигла их паника, не дав вернуться за вещами и украшениями, и много было по этому поводу брошено ландскнехтами сальных шуточек, встреченных понятным гневом со стороны фалльских рыцарей, однако ни те, ни другие, соблюдая вынужденное перемирие, не пускали в ход мечи. Вслед за дамами потянулись челядинцы, кому страшней было остаться под властью швейцарских разбойников, чем покинуть привычные теплые места при кухнях, псарнях или кожевенных мастерских; все горько плакали, сокрушаясь о судьбе их доброго сеньора и желая ему многих лет благоденствия, вопреки злым проискам врагов. Серж-Этьенн, стоя у ворот, зорко вглядывался в лица пажей и слуг, не имевших косой сажени в плечах. – Вы кого-то ищите? – спросил его Звентибальд. – Скорей, боюсь потерять, – загадочно ответил тот. Он, как и дядя, хорошо помнил о мастерстве госпожи Ольгитты переодеваться. Мимо проковылял брат Забиус, сгибаясь под тяжестью холщовой котомки с книгами и бормоча: «Omnia mea mecum porto». – Надеюсь, ваше благоутробие, вы не похитили златопечатную Библию из дядюшкиной библиотеки? – шутливо спросил Серж-Этьенн, который пребывал в солнечном настроении, еще не подозревая, как сильно оно вскоре испортится. Монах испуганно всхрюкнул: «Изыди!» – и засеменил быстрее. Рыцари графа покинули замок последними, неохотно подчинясь воле единственного признаваемого ими сеньора, и капитан Михель, взявший на себя обязанности кастеляна, велел поднять мост. Ландскнехты приветствовали скрип цепей дружным ликующим ревом, ощутив себя в полной мере хозяевами замка и столь же дружно, хоть и в разные стороны, кинулись на его разграбление, не забыв вознаградить себя между прочими разбойничьими радостями щедрым возлиянием мозельского. Серж-Этьенн подошел к графу, стоявшему, тяжело опираясь на окровавленный меч, посреди почти пустого двора, если не считать тел защитников замка и – вчетверо больше – швейцарцев. – Помните наш разговор, дядя, что не всегда сила будет на вашей стороне? – На твоей стороне не сила, а вероломство, – хмуро проронил тот. – Не вам бросаться подобными обвинениями, дядя! Граф посмотрел на встающее над башнями Фалля солнце, думая о женщине, которую он, по ее словам, сделал непоправимо несчастной, а потом молча протянул племяннику свой меч.
Роза: Gata пишет: Граф посмотрел на встающее над башнями Фалля солнце, думая о женщине, которую он, по ее словам, сделал непоправимо несчастной, а потом молча протянул племяннику свой меч. Оленьку мне по-женски жаль, но тут я окончательно и безоговорочно беру Светлячка за руку и держусь позиции "Борис, ты не прав Ольгитта, ты не права!"
Светлячок: Мишутка-то как преобразился! С Саней все понятно, но порадовало, что меч в руках держать умеет. Плюсуем ему. Сержик - душка, но поганец - не забудем, не простим. Конечно, простим, потому что страсть, страсть помноженная на обиду, может снести башку и более крепкую. Роза пишет: но тут я окончательно и безоговорочно беру Светлячка за руку Беня - май лав. Несокрушимо и во веки веков. Как можно ему не отдаться?! Мир рушиться вокруг, а он терзается о том, что сделал свою красавицу несчастной. Решительно невозможно устоять
Роза: Светлячок пишет: страсть помноженная на обиду, может снести башку и более крепкую. Не верю я в страсть. В оскорбленное самолюбие - это вероятнее. Светлячок пишет: Как можно ему не отдаться?! Надеюсь, ты Ольгитту имеешь в виду? :)
Gata: Светлячок пишет: Как можно ему не отдаться?! В данном конкретном случае - исключительно из-за вредности автора, который гнет свою линию, вопреки возмущению графа с графиней Роза пишет: Не верю я в страсть. В оскорбленное самолюбие - это вероятнее Одно другому не помеха :) Светлячок пишет: Мишутка-то как преобразился! Это его подспудное альтер-эго вылезло наружу
NataliaV: Для Звентибальда еще много будет открытий чудных. Интересно читать о противостоянии между дядей и племянником. Страсть есть, но она не причина, а следствие. Светлячок пишет: Мир рушиться вокруг, а он терзается о том, что сделал свою красавицу несчастной. Графу надо было подумать об этом раньше, тогда бы он дал шанс не только Ольгитте, но и себе. С каждым его властным жестом хозяина он только усугублял катастрофу. С нетерпением жду, что же и как же произойдет дальше.
Gata: NataliaV пишет: Графу надо было подумать об этом раньше, тогда бы он дал шанс не только Ольгитте, но и себе. С каждым его властным жестом хозяина он только усугублял катастрофу. Если бы Саню не принесло под стены замка, граф с графиней могли бы столковаться без катастрофических последствий :)
Gata: Немножко проды. Больше пока не получается, племяш в соседней теме не хочет вдохновлять :) * * * Натаниелла молилась рядом с мачехой перед потемневшим от времени распятием, пока у нее не заболели без привычной бархатной подушечки колени. Она встала, брезгливо отряхнула юбки – пол не был метен, наверно, двести лет – и прошлась по комнате, в которую их привел несколько часов назад старый Петер, бесцеремонно вытащив чуть не из постелей. Чахлый свет проникал сюда сквозь узкое, как бойница, окно, и то под самым потолком. Обстановка не отличалась изяществом: кровать, стол, сундук, скамья, – всё было простой грубой работы среднего романского стиля или даже времени строительства замка. Чтобы скрыть неровные стыки досок, их когда-то покрыли толстым слоем грунта и ярких красок, которые давно отсырели и осыпались, обнажив плохо оструганное дерево. Мадемуазель фон Бенкендорф два раза громко чихнула, но мачеха так и не оглянулась, застыв в смиренной молитвенной позе, будто не жаль ей было ни коленей, ни платья. – Это невыносимо! – прохныкала Натаниелла и даже топнула ножкой. – Почему какой-то старый доспешник берет право мной распоряжаться?! За всё то время, что я глотаю тут пыль, меня могли уже семь раз одеть и причесать, как подобает, и, в конце концов, я голодна!.. О ком вы столь усердно молитесь, – приступила она к мачехе, отчаявшись дождаться от той внимания, – о meinen Vater, или о вашем рыцаре с васильками? Ольгитта, вздохнув, тоже встала. – Вы можете надеть мой эскофьон, – она подняла руки, чтобы снять его с головы, – под ним не будет видно, что ваши косы уложены, не как подобает. – Вот еще, я не собираюсь за вами донашивать! – фыркнула Натаниелла, стрельнув сердитым взглядом по злополучному жемчугу. «Пресвятая Дева, пошли мне терпения», – вновь вздохнула Ольгитта, стараясь лишь не рассмеяться. – Тогда дайте мне ваши платок и гребень, я сама заплету вам косы. – Вы умеете модно причесывать? – недоверчиво спросила Натаниелла, усаживаясь на краешек сундука. – Женщина должна уметь всё, так говорила мне моя дуэнья, – Ольгитта принялась разбирать пряди падчерицы, спрашивая себя, зачем ублажает ее капризы, но от молитвы на душе легче не стало, и она ощущала потребность хоть чем-то заняться, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. – Не дело прислуги читать наставления, – продолжала бурчать Натаниелла. – Я рано лишилась матери, а вы своей и вовсе не знали, у кого же нам было учиться женской мудрости? – Если бы я знала мою матушку, я бы никогда не узнала вас! – Я видела госпожу Мелисанду только на портрете, но уверена, что вы взяли от нее всё самое лучшее, – улыбнулась Ольгитта, сооружая из платка и кос на голове падчерицы изящно-ехидное подобие чепца. – Ай! – взвизгнула Натаниелла. – Не затягивайте так больно! – Терпите, ведь хотите же вы быть красивой. – Попробовали бы вы мне так ответить, если бы были моей служанкой! – Ну что за нрав! – потеряла терпение Ольгитта. – Не зря даже браконьеры в лесу вашего батюшки называют вас сварливой. – Я сварливая? Я?! – задохнулась Натаниелла, от избытка гнева беспомощно всплеснув губами. – А вы, вы… этот жемчуг идет вам так же, как курице копыта! – выкрикнула она и попыталась сорвать эскофьон с головы мачехи, но та увернулась, и тогда в нее полетели, одна за другой, все полезные безделушки с пояса падчерицы, включая позолоченный коготь сокола. Ольгитта едва успевала со смехом обороняться, еще больше яря Натаниеллу, пока та не разбила, промахнувшись, свое любимое зеркальце и тут же над ним расплакалась. – Это к несчастью, а всё вы виноваты! – Брат Забиус утверждает, что майнцские книгопечатники виноваты больше, – примирительно пошутила Ольгитта, надеясь рассеять грозу. – Нет, все наши беды – только от вас! Уж не знаю, с помощью каких колдовских чар вы заморочили голову meinem Vater и поссорили его с беднягой Сержем-Этьенном, да и эти швейцарские разбойники обрушились на нас вашими же подстрекательствами! А если они будут осаждать Фалль десять лет, как древние греки Трою, я состарюсь тут и никогда не выйду замуж?! – рыдала Натаниелла. – Будем лучше думать о том, что ваш отец всегда одерживал только победы. – Mein unglücklicher Vater!.. быть может, его уже нет в живых, и меня некому больше защитить… – У меня есть кинжал, – показала ей Ольгитта изящный итальянский стилет с золотой рукоятью и тонким длинным клинком. – Обещаю вам, если разбойники начнут ломиться сюда, убить вас первую, и только потом себя. – Но я не хочу умирать! Я еще слишком молода и красива, – Натаниелла, всхлипывая, подобрала с пола самый крупный осколок зеркала и попыталась в нем себя рассмотреть. – Я не вижу, идет ли мне ваша прическа? – Какое вы еще дитя, – грустно улыбнулась Ольгитта, в порыве чувств обняв падчерицу. Старый Петер вернулся поздно вечером. Две графини фон Бенкендорф к тому времени успели перессориться до слез, помириться, помолиться, снова поссориться, и теперь сидели рядышком на сундуке, держась за руки и дрожа в почти кромешной тьме от страха, что за ними никто не придет, или придут ужасные швейцарцы. Старик принес свечу и кусок сладкого пирога, которому Натаниелла так обрадовалась, что забыла угостить мачеху, но Ольгитте было не до утоления голода. Петер жестами объяснил ей, что замок захвачен ландскнехтами. У графини похолодело в груди. Она вдруг вспомнила портрет в Светлой гостиной, каким увидела его впервые, а после старалась не смотреть – человека с уверенным взглядом, в сверкающих латах и с грозным мечом, на котором, как власть Небес на вере, держались стены замка Фалль. Если замок захвачен, это могло означать только одно. – Мессир граф… убит? «Мессир граф велел мне о вас позаботиться», – все так же жестами сообщил старик, поклонившись хозяйке. При скудном огоньке свечи на его изборожденном глубокими морщинами лице было не разобрать, скорбит он, или только озабочен. – Мы должны оставаться в этом укрытии? – спросила Ольгитта. – И не подумаю! – вмешалась Натаниелла, отряхнув с губ крошки пирога. – На такой кровати, как здесь, даже коровница не стала бы спать! Но старый оруженосец отворил дверь наружу и кивком головы предложил следовать за ним. Все трое снова оказались на узкой винтовой лестнице, о существовании которой никто из обитателей замка не подозревал. Ступеньки свивались в бесконечную спираль и были столь круты, что графиням приходилось опираться руками о стену, чтобы не споткнуться, а их хромому провожатому каждый шаг вниз причинял двойные страдания, однако Петер не подумал бы пожаловаться или на кого-то переложить доверенное ему поручение. После первой лестницы была еще одна, потом коридор с поворотом, дверь, и снова ступеньки. Измученные неизвестностью дамы давно перестали их считать, как перестали пытаться понять, в какой части замка они находятся. Один раз до них долетел отдаленный раскат нечестивого пиршества, устроенного захватчиками, но Петер открыл очередную потайную дверь, и шум пропал в затхлой тишине, лишь тени колыхались вокруг, скользя вслед шороху шагов.
Роза: Gata пишет: – Я сварливая? Я?! – задохнулась Натаниелла, от избытка гнева беспомощно всплеснув губами. – А вы, вы… этот жемчуг идет вам так же, как курице копыта! – выкрикнула она и попыталась сорвать эскофьон с головы мачехи, но та увернулась, и тогда в нее полетели, одна за другой, все полезные безделушки с пояса падчерицы, включая позолоченный коготь сокола. Ольгитта едва успевала со смехом обороняться, еще больше яря Натаниеллу, пока та не разбила, промахнувшись, свое любимое зеркальце и тут же над ним расплакалась. – Это к несчастью, а всё вы виноваты! Это просто прекрасно!
NataliaV: Какой вкусный, но маленький кусочек. Gata пишет: – Мессир граф… убит? Очень бы мне хотелось проникнуть в душу Ольгитты в этот момент. Что она чувствовала? Я бы не хотела, чтобы этот был вздох облегчения.
Алекса: Даже в поражении граф на высоте. Это редкое качество для мужчины. Успел спрятать своих девочек. Дочурку, честное слово, хочется чем-нибудь пристукнуть или хотя бы заткнуть ей рот кляпом. NataliaV пишет: Графу надо было подумать об этом раньше, тогда бы он дал шанс не только Ольгитте, но и себе. С каждым его властным жестом хозяина он только усугублял катастрофу. С нетерпением жду, что же и как же произойдет дальше. И потом у тебя еще вопросы о том, что чувствовала Ольгитта? Конечно, она не обрадовалась мысли о смерти мужа, но уж точно не собиралась над ним рыдать.
NataliaV: Алекса пишет: И потом у тебя еще вопросы о том, что чувствовала Ольгитта? Конечно, она не обрадовалась мысли о смерти мужа, но уж точно не собиралась над ним рыдать. Женское сердце хранит много тайн. Мужчины проще.
Gata: Благодарю за отзывы! И ждю вдохновительной порцайки от племяша, чтобы продолжить непростое повествование NataliaV пишет: Очень бы мне хотелось проникнуть в душу Ольгитты в этот момент. Что она чувствовала? Я бы не хотела, чтобы этот был вздох облегчения Алекса пишет: Конечно, она не обрадовалась мысли о смерти мужа Ольгитта - добрая христианка, о чем постоянно напоминала супругу NataliaV пишет: Мужчины проще Мы просто не бывали в их шкуре :)
Mona: Gata пишет: И ждю вдохновительной порцайки от племяша, чтобы продолжить непростое повествование Эт мы так и проду Яблока раздора не увидим.
полная версия страницы