Форум » Альманах » "Яблоко раздора", средневековый роман » Ответить
"Яблоко раздора", средневековый роман
Gata: Название: "Яблоко раздора" Персонажи: герои БН, частично с нарушением родственных связей Жанр: средневековый роман, драма Время: 1480-е годы Сюжет: завязка по мотивам ролевой игры и пьесы "Меч и роза", дальше - гато-отсебятина Авторские права: с кукловодами главного треугольника согласовано Состояние: пишется [more][/more] Примечание: приверженцам канонического, а также излишне романтического взгляда на трактовку персонажей читать с осторожностью
Светлячок: Буколька. Какое милое и смешное имя у кобылки О голубках. У обоих сложные, харизматичные характеры, как ключ и замок. Между ними неприменно возникнет химия, несмотря на большую разницу в возрасте. А у Натаниеллы фантазия, кстати, убогая, полеты в космос она вообразить не в состоянии, а только переталдычить что-то такое, что в обыденной жизни происходит. Думаю, что граф любил ее, как свое продолжение, а потом остыл от регулярных доз скандалов и нытья. Корфаньяку мы с Гатой в разных эпохах, не сговариваясь, добавили одиозности. Тенденция в каноне была и требовала развития У гасконца постоянной остается страсть, а не обьект страсти. NataliaV пишет: Пугающая фраза. Cпокойной жизни пришел конец? Возможны варианты. Ншествие какого-нибудь ордена во главе с обиженными и оскорбленными мстителями. Или явление природы, наводнение или там землетрясение. NataliaV пишет: Как ты Делаю вид, что ничего не болит. У нас тут голландцы и немцы питерцы.
Gata: Чмоки всем за отзывы! Роза пишет: граф пока не знает (и еще достаточно пострадает), а мне Ольгитта ночью шепнула на ушко ответ Нет бы графу шепнуть :) Но пусть пострадает, да, он еще не искупил людоедского самоуправства :) Lana пишет: Читаю тебя как роман, как сказку, как песню. Взяв героев за руку, легко и завороженно следую за ними, и удивляюсь, когда спотыкаюсь о последнюю букву отрывка Ланусь, таких поэтичных комментариев я еще не получала! NataliaV пишет: Барон веселит неиссякаемым оптимизмом Очень хочется, чтобы такой гуляка не канул в неизвестность, а Гата нам его еще явила на страницах романа Обязательно явится, куда ж ему деваться :) NataliaV пишет: Пугающая фраза. Cпокойной жизни пришел конец? Т.е. всё, что было до - спокойная жисть? :) Светлячок пишет: Корфаньяку мы с Гатой в разных эпохах, не сговариваясь, добавили одиозности Я над своими персами обычно подтруниваю Светлячок пишет: Ншествие какого-нибудь ордена во главе с обиженными и оскорбленными мстителями. Или явление природы, наводнение или там землетрясение Явление природы, мне нравится эта формулировка Светик, теперь буду выкладывать проду не раньше, чем за день до твоей репетиции, предварительно выяснив расписание! Чтобы рассеянность успела рассеяться :)
NataliaV: Gata пишет: Т.е. всё, что было до - спокойная жисть? :) В определенной степени - спокойная. Ольгитта в шаговой доступности, но граф обхаживает ее постепенно, без яростных вспышек страсти, которые имели место до приезда в Фалль. К тому же стресс, связанный с внезапным замужеством длился у девушки с момента приезда в Калиньяр графа и племянника и до отъезда в Фалль. Чего-то больше, чего-то меньше, тут уже было все равно, потому что всё хуже. Сейчас как-то все успокоилось, даже любимое хобби - охота, пожалуйста, всё для нее.
Gata: В общем, всё познается в сравнении
Светлячок: (стучит пальцем по календарю) 10 дней уже, которые потрясли мир отсутствием проды!
Gata: Светлячок пишет: (стучит пальцем по календарю) 10 дней уже, которые потрясли мир отсутствием проды! ...и шышнадцать мгновений почти весны, потрясшие голактику :)
Gata: Рано утром обитателей Фалля разбудил сигнал тревоги, который протрубили с донжона часовые, заметив приближавшийся к замку большой вооруженный отряд. В пору недавних бургундских войн, когда землю Лотарингии топтали то войска герцога Карла, то савойская армия, то австро-швейцарцы, вкупе с нанимаемыми всеми ими по очереди итальянскими кондотьерами, фламандскими пикинёрами или английскими лучниками, сигнал этот звучал довольно часто. Для врагов замок ощетинивался стволами пушек, для союзников выкатывал бочки с пивом и вином, с одинаковым благоразумием держа ворота закрытыми от тех и от других, сурово-неприступный в этом кровавом водовороте политических страстей и амбиций. Граф удивился, ибо по имеющимся у него сведениям, – а он держал осведомителей не только в Нанси, но и в Безансоне и Страсбурге, – никакой войны, ни большой, ни междоусобной, объявлено не было, Феррара же с Венецией* находились далековато и обходились, насколько долетали оттуда слухи, собственными силами. Вместе с кастеляном он поднялся на одну из привратных башен, чтобы оценить надвигающуюся опасность, и опасность ли это. Пеший отряд человек из трехсот с двумя всадниками во главе, вывернув со стороны Мёрта, берегом которого, очевидно, и шел, подступил к замку уже настолько, что можно было рассмотреть детали экипировки. Одеты вояки были преживописно: рукава и штаны пузырились разноцветными буфами с разрезами, банты, фестоны и колокольца там и тут, даже на хвастливых гульфиках; на шлемах и огромных плоских шляпах колыхались букеты страусовых перьев, широкие носы сапог и башмаков тоже были украшены буфами и разрезами, будто на каждую ногу надели по яблочному пирогу. Над всей этой пестротой воинственно топорщились пики, алебарды и дула аркебуз. – Die Landsknechte, Euer Erlaucht**, – сказал кастелян. – Вижу, – проворчал граф, облокачиваясь на край бойницы. – И хотел бы знать, что они тут потеряли. Ждать ответа долго не пришлось. Один из всадников, в сопровождении барабанщика и трубача, подъехал к воротам замка и под барабанную дробь, перемежаемую подвыванием трубы, потребовал, чтобы к нему вышел граф фон Бенкендорф. – Передайте вашему сеньору, – крикнул он молодым звонким голосом, легко долетевшим до зубчатого венца башни, – что Рыцарь Платка с Васильками явился требовать у него ответа! Граф фон Бенкендорф вероломно похитил даму, которой я поклялся служить, пока дышу – прекрасную Ольгитту де Калиньяр. Я требую, чтобы дама была возвращена отцу, иначе, клянусь этим знаменем, – потряс он копьем с привязанным на конце изящным платком, – я разорю замок Бенкендорфа, а его самого повешу на крепостной стене! Граф выслушал эту тираду, не изменив ленивой позы, только шевельнул бровью под шрамом. – Прикажете прогнать его, ваше сиятельство? – спросил кастелян, с вожделением поглядывая на пушку. – Скоморохам платят другой монетой. Дайте им что-нибудь за представление, и пусть едут потешать двор в Нанси, или куда им еще заблагорассудится, – велел граф, уходя, – а мне пора завтракать. Завтрак в замке Фалль был обильным скорей по традиции, чем по необходимости – из трех перемен, по семь-десять блюд в каждой, полторы сотни дам и кавалеров, собиравшихся за столом графа ежетрапезно, имели силы отведать лишь малую часть кушаний, но хозяин замка не находил причины скаредничать там, где его предки славились щедростью. В тот день известие о рыцаре, явившемся на алебардах ландскнехтов отнимать у графа законную супругу, сообщило привычному застолью пикантное разнообразие. Пажи и фрейлины оживленно перешептывались, тайком кидая взгляды на стол сеньора, где под лиловым балдахином восседал граф, не менее и не более угрюмый, чем обычно, подле него – госпожа Ольгитта, которую бы ни один язык не повернулся назвать иначе, чем ослепительной, и госпожа Натаниелла, донельзя довольная, чем – нетрудно было догадаться. Кое-кто даже поговаривал, что появление под стенами замка рыцаря с платком – ее проделки. Почетное соседство за столом с хозяевами замка делили капеллан и брат Забиус. – Рыцарь, посвятивший себя служению Прекрасной Даме – ах, как это должно быть любезно и сладостно ее сердцу! И что с того, если на знамени простые васильки или лебеда, – стрекотала Натаниелла. – Помнится, в одной балладе… Ольгитта похолодела, когда услыхала про васильки. Это были любимые цветы ее матери, и в память о ней она часто вышивала их на платках или кошельках, а теперь дивилась в растерянности, как этот платок мог оказаться у какого-то неизвестного рыцаря, объявившего себя ее заступником. Вдруг у нее закружилась голова, словно распахнулось волшебное окно, и она увидала вновь зелень калиньярских лугов, лазурное небо и светловолосого юношу с дивным голосом, ненадолго увлекшим ее воображение: «Я мечтаю назвать вас королевою моего сердца, но не смею, потому что это царство слишком ничтожно для вас…» Возможно ли, что бедный менестрель, умевший, казалось, перебирать только струны, смог собрать войско, чтобы явиться ее освобождать? Или он совсем не бедный, и совсем не менестрель? В задумчивости протянув руку за бокалом, она случайно задела руку супруга и невольно подняла на него глаза. Граф ответил ей сумрачным взглядом, в котором, как колючие кустарники в дебрях Фалля, на каждом шагу подстерегали упреки. Ольгитта прикусила губу и отвернулась. «Я не собираюсь перед ним оправдываться!» – А еще довелось мне читать книгу мессира Леонтия Пилата***, – болтала без умолку Натаниелла, забыв про свою любимую фаршированную щуку с имбирем и изюмом, – что-то из жизни древних греков. Вообразите, один царь похитил у другого жену, и обманутый супруг десять лет осаждал стены города… – От печатных книг пахнет серой, – осенив себя крестным знамением, изрек брат Забиус. Капеллан, человек более широких взглядов, заметил, что книгопечатание – дело богоугодное, так как через него обширное число мирян приобщится к слову Божию. – Простым мирянам грамота ни к чему, – бубнил монах, – они должны нести гроши нам, чтобы мы им растолковали слово Божье и помолились за них, грешных. Натаниелла завела было снова про древних греков. – А кто замолит ваш грех, брат Забиус? – неожиданно спросил граф. – Ай-я-яй, каплун – в постный день! Брат Забиус в испуге выронил жирную каплунью гузку, но, за много лет ношения рясы наторев в софистике, быстро нашелся с ответом. – Благочестивый епископ фон Майнц учил: поелику птицы и рыбы сотворены Богом в один день, то должно их отнести к одному виду животных. И как можно есть рыб, выловленных из глыбей морских, также можно есть и птицу, выуженную из тарелки супа, – заявил он с победным видом. – Да и день сегодня не постный, а обычный, скоромный, – расхохотался граф, вслед за которым заулыбались все остальные, даже капеллан и задумчивая Ольгитта. – Это была жестокая шутка, – сказала она мужу негромко, покосившись на монаха, обиженно глодавшего своего каплуна. – Пусть лучше говорят о ней, чем о сорняках. – Если вам не хочется чего-то слышать, не проще ли заткнуть уши? – ровным голосом сказала графиня. – Значит, вам это слышать приятно? – Как порядочной замужней женщине, мне должно быть приятно и неприятно то же, что и моему супругу. Людоед сжал ее тонкое запястье сильными пальцами и, близко наклонясь к нежной благоуханной щечке, проговорил: – Многое бы я отдал, чтобы вы думали так, как говорите. – Даже ваш замок Фалль? – спросила она, качнув ресницами. – Даже мой замок Фалль. -------------------------------------------------- * Феррарская война, также известная как Война из-за соли (1482—1484) ** Ландскнехты, ваше сиятельство (нем.) *** Учитель Бокаччо и первый переводчик Гомера на латынь
NataliaV: Gata пишет: под лиловым балдахином восседал граф, не менее и не более угрюмый, чем обычно, подле него – госпожа Ольгитта, которую бы ни один язык не повернулся назвать иначе, чем ослепительной, и госпожа Натаниелла, донельзя довольная, чем – нетрудно было догадаться. Все как всегда. Традиционные будни. Gata пишет: – Многое бы я отдал, чтобы вы думали так, как говорите. – Даже ваш замок Фалль? – спросила она, качнув ресницами. – Даже мой замок Фалль. Ведь так и будет?
Gata: NataliaV пишет: Ведь так и будет? А кто сказал, что за любовь не надо платить? :)
Светлячок: А вот и Саня собственной персоной нарисовался Gata пишет: – Передайте вашему сеньору, – крикнул он молодым звонким голосом, легко долетевшим до зубчатого венца башни, – что Рыцарь Платка с Васильками явился требовать у него ответа! Граф фон Бенкендорф вероломно похитил даму, которой я поклялся служить, пока дышу – прекрасную Ольгитту де Калиньяр. Я требую, чтобы дама была возвращена отцу, иначе, клянусь этим знаменем, – потряс он копьем с привязанным на конце изящным платком, – я разорю замок Бенкендорфа, а его самого повешу на крепостной стене! Судя по этой речуге, рыцарь слишком романтичен и ни разу в серьезной передряге не был. Правильно на него отреагировал тертый в боях граф Gata пишет: – Как порядочной замужней женщине, мне должно быть приятно и неприятно то же, что и моему супругу. Людоед сжал ее тонкое запястье сильными пальцами Ах ты, кошечка сладкая, пушистая. Граф на границе терпения и здравого рассудка. Сама бы ее съела
Gata: Светлячок пишет: рыцарь слишком романтичен и ни разу в серьезной передряге не был О рыцаре более подробно будет в следующем отрывке :) Светлячок пишет: Сама бы ее съела Людоед у нас тут только граф
NataliaV: Gata пишет: О рыцаре более подробно будет в следующем отрывке Как интересно! Ждём.
Корнет: Gata пишет: . Граф ответил ей сумрачным взглядом, в котором, как колючие кустарники в дебрях Фалля, на каждом шагу подстерегали упреки. Ольгитта прикусила губу и отвернулась. Сумрачный или ясный, но граф самый неординарный человек из всех, упомянутых в романе, современников. Удивит ли меня еще кто-то, посмотрим. Безусловно это не касается прекрасной Ольгитты. Она цветущей розой украшает Фалль и все вокруг.
Gata: Тем временем кастелян, выполняя на свой лад приказ хозяина, сунул в мешок ломоть подвядшей ветчины, несколько медяков и, ухмыляясь, сбросил со стены незваным гостям. – Его сиятельство сеньор фон Бенкендорф благодарит вас за представление и советует идти своею дорогой, нам сейчас актеры без надобности! Трубач сунул фанфару под мышку и жадно схватил мешок, но, развязав его, разочарованно пришлепнул губами: – Однако, маловато будет на всех, – и хотел повесить мешок себе на пояс, но барабанщик рьяно этому воспротивился, заявив, что на всех, может, будет и маловато, зато на двоих – в самый раз. Спор быстро докатился до кулаков, а оба спорщика – до рва с водой, в который они плюхнулись, вызвав взрыв бурного веселья на стене замка, где собралось уже немало народу. Рыцарь же побледнел, будто его самого окунули в подернутый плесенью глубокий ров, и воскликнул с благородным гневом: – Раны Христовы! Такого оскорбления ни один человек, будь он хоть пять раз графом и великим кавалером Ордена святого Губерта, не может нанести безнаказанно! Эй, олухи, трубите, барабаньте – я хочу, чтобы мессир Бенкендорф, если он не трус, вышел и сразился со мною в честном поединке! Поскольку ни трубить, ни барабанить больше было некому, рыцарь призвал несколько ландскнехтов с ручными бомбардами, и они по его велению открыли по воротам замка пальбу пятифунтовыми каменными ядрами, не столько причинив вреда, сколько наделав шуму. Заскучав в наспех разбитом у кромки леса лагере, второй предводитель отряда галопом подъехал к маленькому авангарду. – Послушайте, мессир Звентибальд*, к чему весь этот шум? Разве мы с вами не договорились уже, как будем брать замок, и как делить добычу? – Граф фон Бенкендорф мало того что похитил прекраснейшую в христианском мире женщину, – полыхал юный рыцарь, – он еще и оскорбил меня сейчас жалкой подачкой, будто какого-то жонглера, который поет и пляшет за объедки с пиршественного стола! – И вы из-за этого впали в такой раж? Меня он оскорбил подачкой похуже, но я же не рву на себе волосы на потеху его людям. – Не вы ли, когда я на вас наткнулся, обнимали столетний дуб, желая в него превратиться и рухнуть на голову мессиру графу, раз уж нет другой возможности ему отомстить? Второй рыцарь засмеялся и поправил скрипучее забрало. – Я был тогда на дне отчаяния, но вы меня спасли, и я вам сейчас от души советую – пойдемте отсюда, пока вас не пожаловали ношеным плащом или бочонком прокисшего пива. Скоро все сокровища Фалля будут принадлежать нам! – Нет, – отрезал Звентибальд, – я не хочу, чтобы Она думала обо мне как о разбойнике. У того, кто называет себя ее мужем, есть время до завтра, выбрать позор или принять честный бой. – Он разделается с вами, как повар с цыпленком. – Я восемь лет провел во Франции и не раз выигрывал турниры у соперников, которые мнили выбить меня из седла, чихнув на мой щит! – надменно сообщил Звентибальд, задетый за живое. – Дело ваше, а мое было – вас предупредить, – сказал его компаньон, поворачивая коня. – Наши вояки добыли в лесу кабана и зажаривают его на вертеле. Аромат стоит такой, что соблазнил бы и святого Франциска в пятницу на страстной неделе! Жаль, до погребов Фалля мы еще не добрались. Он умчался, а Звентибальд, оставшись один, снял шлем и откинул кольчужный капюшон, подставив густые светлые кудри свежему ветерку. Попав ко двору короля Людовика двенадцатилетним мальчиком, он впитал, взрослея, все прелести и пороки французской куртуазии и блестящие доблести французского рыцарства: умел угодить даме тонким комплиментом или изящно утомить длинной балладой, расточительно подражал модам, знал наизусть Белленвильский гербовник и молодецки владел всеми видами турнирной борьбы. Успел он побывать и в одном из походов, участвуя во взятии Доля, столицы Франш-Конте, за что удостоился от скуповатого короля подарка – коня в золоченой сбруе с тридцатью четырьмя драгоценными камнями. Ту же праздно-легкомысленную жизнь сей баловень фортуны продолжал вести и по возвращении из Парижа, что сильно огорчало его родителей, особенно мать, женщину в высшей степени благочестивую. Видя сына изо дня в день веселого, то с кубком, то с лютней, неизменно сопровождаемого стайкой прелестниц, она горько плакала и сетовала супругу, который пытался воздействовать на наследника сначала словом, потом ограничив в тратах – и там, и там безуспешно. Оставалось последнее средство образумить вертопраха – с помощью женитьбы, к этому средству и решено было прибегнуть, благо достойная невеста уже имелась на примете, а на время, пока с ее семьей будут вестись переговоры, жениха отослали в аббатство святого Хродеганга в Меце, под надзор мецского епископа, дальней их родни. Не сказать, что Звентибальду решение отца пришлось по душе, но поделать он ничего уже не мог, только наотрез отказался смотреть на портрет невесты. – Насмотрюсь вдоволь, когда она станет моей женой, – заявил он родителям, отбывая в новую ссылку, куда менее длительную и менее приятную, чем парижская. Вольный город Мец, однако, показался ему совсем не таким унылым, как он тужил заранее. На улицах было полно нарядных женщин, среди них – немало хорошеньких. Звентибальд ехал без спешки к дворцу епископа, улыбаясь встречным чаровницам и искристому солнцу, не подозревая, что всего через несколько шагов с ним случится чудо. Она вышла из какого-то дома под руку с немолодым мужчиной, который заботливо подсадил ее в носилки. Мелькнула и растаяла в уличной сутолоке, как серебристое облако, полупрозрачная вуаль. Звентибальд остановил коня, жадно пожирая восхищенным взором глаза неизъяснимой синевы, дивные коралловые губы и нежный персиковый румянец на лилейной коже, хоть обладательница всех этих роскошеств успела уже скрыться из виду. Очнувшись, он отправил вслед слуг, узнать, кто она такая. Выяснить это оказалось нетрудно, все в городе их знали – то были маркиз де Калиньяр, один из влиятельнейших сеньоров в этой части Лотарингии, и его дочь, прекрасная и гордая госпожа Ольгитта. – Ольгитта, – завороженно повторил Звентибальд ее имя, отныне и навсегда забыв все остальные. Епископ обласкал юношу и препоручил заботам настоятеля аббатства. Преподобный Базиль де Жюк был невысокий толстяк лирического склада души, склонный к длинным нравоучительным беседам, которых по два часа в день удостаивал молодого рыцаря, во всё остальное время предоставив того самому себе. Звентибальд не возражал против такого распорядка, ибо он не мешал ему грезить, но скоро грёз его пылкому сердцу стало мало, как глазам – воспоминаний. Однако открыто явиться поклонником прекрасной Ольгитты де Калиньяр он не мог, опасаясь еще не остывшего гнева отца и династических закавык, которые надеялся со временем сгладить. Часы, которые победитель нескольких пышных турниров при французском дворе провел в обличье скромного менестреля под окнами замка Калиньяр – их не было счастливей в его жизни. О, он знал, что не остался не замеченным, сколько бы гордая красавица ни делала вид, что ее интересуют только птички в поднебесной лазури, поблекшей перед лучистой голубизной ее глаз. Нежнейшего шелка платок, спорхнувший к нему в руки, влюбленный рыцарь благоговейно хранил на сердце, пока не настала пора воздеть его на древко, как знамя. Он распродал все свои драгоценности и богатую одежду, пришлось даже взять в долг у отца Базиля – якобы на закладку часовни в честь святого Фиакры, болезнью которого страдал тучный аббат. Этих денег хватило, чтобы заплатить аванс швейцарскому головорезу Михелю Реппенгау, капитану ландскнехтов, пообещав отдать остальное из сокровищ замка Фалль. Всё пока складывалось благополучным для него образом, даже появление нежданного товарища, имевшего к графу фон Бенкендорфу свои счеты – какие именно, Звентибальд не потрудился спросить, весь в мыслях об Ольгитте и скором ее освобождении из плена. Горизонт окрасился в пурпур с золотом, давно отпировали ландскнехты и аромат жареной кабанятины развеялся над полем, с крепостной стены ушли, устав, даже самые стойкие насмешники, а молодой рыцарь всё сидел в седле напротив ворот, жалея, что в них нет окошка, из которого могла бы ему показаться его Прекрасная Дама, как некогда в замке Калиньяр. Он ждал. И дождался. Откуда ни возьмись прилетела стрела и с глухим стуком вонзилась в его щит. – Граф фон Бенкендорф, вы еще больше трус, чем я о вас думал! – бурно вознегодовал Рыцарь Платка с Васильками, решив, что соперник банально решил от него избавиться, но тут заметил, что к стреле привязан клочок бумаги. Он живо развернул его, и сердце всколыхнулось, стукнув о железную грудь доспеха. «Мессир рыцарь, – гласила записка, – я признательна вам, что вы откликнулись на призыв о помощи. Ни вашей, ни моей вины нет, что эта помощь более не требуется. Я – жена графа. Узы, наложенные Господом Богом, только Им и могут быть разрешены. Уезжайте и не подвергайте себя превратностям войны. Взамен я не стану требовать, чтобы вы вернули мой платок. Прощайте и молитесь обо мне, как я молюсь о вас». Счастливый Звентибальд на сто рядов перечитал бесценные строчки, не столько пытаясь вникнуть в их смысл, сколько выпивая взглядом каждую буковку, точно они источали сладчайший бальзам, леча и раня. Жена графа!.. Думать, что бесподобная красота, которую он трепетно ласкал только звуками любовных песен, осквернена чужой грубой страстью, было мучительней ста смертей. Во взгляде его сверкнула слеза. – Я буду рукой Всевышнего, которая вырвет вас из недостойных объятий, или погибну, служа вам и с вашим именем на устах, о дивная моя госпожа Ольгитта! ------------------------------------------------------ * Имя лотарингского короля, правившего в конце 9 века
Светлячок: Ну и имечко у Сани! После клички коня Бенефиция по идее бы не удивляться, а радоваться "Швейцарский головорез Михель Реппенгау" тоже на пять с плюсом Gata пишет: – Он разделается с вами, как повар с цыпленком. Любимец мой Сержик верно подметил, что ждет французского попрыгунчика. С графом шутки плохи. Gata пишет: Звентибальд ехал без спешки к дворцу епископа, улыбаясь встречным чаровницам и искристому солнцу, не подозревая, что всего через несколько шагов с ним случится чудо. Красиво. Если бы еще поверить, что его надолго хватит... Думаю, до первого весомого пинка.
Gata: Явление природы :) Светлячок пишет: Любимец мой Сержик Почему Сержик, а не Вова? :)
NataliaV: Светлячок пишет: оже на пять с плюсом Преподобный Базиль де Жюк, любитель лирических рулад, мне тоже нравится. Gata пишет: Она вышла из какого-то дома под руку с немолодым мужчиной, который заботливо подсадил ее в носилки. Мелькнула и растаяла в уличной сутолоке, как серебристое облако, полупрозрачная вуаль. Настоящая поэзия в прозе. Быть романтиком в жестокий век - удел сильных духом, поэтому я бы не стала категорично отметать варианты, что рыцарь окажется мамочкиным сынком со страхом и упреком. Gata пишет: – Не вы ли, когда я на вас наткнулся, обнимали столетний дуб, желая в него превратиться и рухнуть на голову мессиру графу, раз уж нет другой возможности ему отомстить? К тому же не глуп.
NataliaV: Gata пишет: Явление природы :) Своим неожиданным смехом я удивила коллег.
Роза: Портрет, конечно, будь здоров По-моему, Звентибальд Николаевич вполне похож на себя в сериале. Тоже живет исключительно порывами. А кто кого разделает под орех - поживем и увидим.
Светлячок: Gata пишет: Почему Сержик, а не Вова? :) Сержик обаятельный оптимист, к тому же он родня Бене Портрэт Глаз уже подбили, флюс и выражение лица что надо. Ольгитта его полюбит как пить дать
полная версия страницы