Форум » Альманах » Рассказы от Тоффи » Ответить

Рассказы от Тоффи

Тоффи: С искренней признательностью администраторам клуба "Старая усадьба", что вспомнили о моих фиках, написанных в разные годы на конкурсы, и предложили опубликовать здесь Примечание: Герои этих историй не мои любимые Владимир и Анна. На одном конкурсе, "Кот в мешке", мне достался определенный набор персонажей, а на другом конкурсе просто интересно было попробовать сочинить историю с другими героями.

Ответов - 38, стр: 1 2 All

Роза: Gata пишет: У меня большой соблазн не поверить автору Тогда автор еще больше близок к сериальной Анюте. Та тоже никого не любила. Рассказ удался

Тоффи: Спасибо за интерес к этому рассказу! Мне не хотелось, чтобы Владимир и Миша запятнали свою дружбу ссорой из-за девушки. Настоящие мужчины должны доверить выбор даме. Если они действительно ее любят и желают счастья. Кому будет лучше, если один из них погибнет на дуэли? Речь ведь идет не о жизни девушки, не о защите ее чести, а всего лишь спор двух самцов за право обладания. Мне это очень не понравилось в сериале, и я написала, как бы мне хотелось, чтобы Владимир и Михаил себя вели. А Анна пока находится на перепутье, любовь Владимира была для нее неожиданностью, и слишком сильным было потрясение от смерти любимого дядюшки, от того, что она узнала о своем происхождении. Мир для нее перевернулся в одночасье. Но и Мише руку она уже не могла отдать. И оставаться в поместье Владимира тоже не могла, не хотела быть ему обязанной. Что ей еще оставалось, только театр.

Gata: Тоффи пишет: Что ей еще оставалось, только театр. Можно было еще пойти в гувернантки :)


Роза: Gata пишет: Можно было еще пойти в гувернантки В фике дворец в качестве плацдарма для применения себя гувернанткой не предлагался

Ninel: Жаль, что такой интересный автор так редко выкладывает свои произведения. Я начала читать роман "Когда настанет время узнать", но из-за редких отрывков, к сожалению, забросила. Для меня это неудобно. Короткие рассказы можно прочитать сразу. "Всё могло быть иначе" больше всех зацепил. Спасибо.

Gata: Прочитав отзыв Ninel, захотела освежить в памяти "Все могло быть иначе", а прочитала залпом все три. Какие они все разные, но каждый очень трогательный. Надеюсь, Тоффи не насовсем покинула нас и еще порадует своим творчеством

Тоффи: Спасибо за отзывы на мои старые фанфики! "Когда настанет время узнать" почти уже дописан. О будущем дальше не загадываю, а пока - рассказ с фестиваля драмы, по примеру остальных участников, выложивших свои работы отдельно.

Тоффи: Название: "Лекарство от скуки" Жанр: мелодрама Герои: Владимир, Анна, Нарышкина Время действия: конец 1770-х годов Примечание: написано для фестиваля драмы в мае 2013 Катенька Нарышкина считала, что обижена судьбой не по заслугам. Ведь в чём была её вина? Всего-навсего поведала вчерашней принцессе Софии-Доротее Вюртембергской, а ныне Великой княгине и супруге Государя Цесаревича Павла Петровича, что его первая жена едва не осчастливила Российский престол бастардом — так об этом только глухонемой истопник во дворце не знает. Судачила с другими фрейлинами о том, что Мария Фёдоровна донашивает за своей предшественницей туфли и платья — а как не судачить, когда сама Государыня изволила назвать невестку крохоборкой! Но что дозволено императрице, то не дозволено простой фрейлине, и вот Катенька едет к двоюродной бабке Нарышкиной в саратовское захолустье, ждать, поможет ли заступничество влиятельных родственников. Обидно. Но еще обиднее, что её место займет теперь, наверное, Аннушка Платонова, племянница старого князя Оболенского, которая голосом и грацией околдовала при дворе многих, и даже сама Государыня ездила посмотреть, как та блистает в роли Серпины, после чего одарила своим вензелем. И в довершение всех несчастий карета Нарышкиной сломалась, едва доехав до последнего на их пути городка. Пока нашли кузнеца, стемнело, пришлось заночевать на постоялом дворе, а утром кузнец заявил, что в один день с починкой не уложиться. Катенька покричала, потопала ногами, но это не помогло. От скуки и нечего делать она пошла посмотреть городишко, в котором едва набралось бы десять каменных домов, а на главной улице дрались в луже грязные петухи. Нарышкина прикусила губу, вспомнив золотые интерьеры Зимнего дворца, потом брезгливо подобрала подол пышной юбки, чтобы не замарать в луже, и собралась вернуться на постоялый двор, но вдруг с удивлением увидела на другой стороне улицы знакомое лицо. Молодой стройный офицер, казавшийся удивленным не меньше, чем она, чинно снял шляпу и качнул париком с косицей в знак приветствия. — Как вы здесь очутились, барон? — воскликнула бывшая фрейлина, широко распахнув глаза. — Неужели вы не знаете? — усмехнулся он невесело. Конечно, она знала. Красавец-поручик Владимир Корф, представленный Государыне лично князем Потёмкиным, имел дерзость отказаться от чести, которой его хотели удостоить, и кара за своеволие не замедлила воспоследовать. Он был готов отправиться на войну рядовым, но его назначили помощником коменданта в пересыльный острог — как оказалось, в этом самом городишке. Катенька подумала, что должен был чувствовать грезивший о карьере и военных подвигах юноша, надзирая теперь за колодниками, и собственная обида стала терзать её чуть меньше, как обычно бывает у людей недостаточно великодушных. Однако вслух она выразила Владимиру сочувствие, которое молодой гордец отказался принять. — Честь офицера в службе Отечеству, неважно, в столице или на окраине. — Ваш друг князь Репнин, по слухам, рассуждает иначе, — не удержалась язвительная Катенька. — Он мне больше не друг, — потемнел лицом Владимир. Нарышкина припомнила, что помимо слухов о причине быстрого взлёта князя, за одну ночь из нищего однодворца превратившегося во владельца тучного малороссийского поместья и адъютанта цесаревича, в Петербурге ещё ходили разговоры о том, что два молодых офицера не смогли поделить благосклонность некой барышни. А кое-кто называл вслух и её имя — девица Платонова. Приятно, что Аннушка враз лишилась обоих поклонников, однако ссориться с единственным человеком её круга в этом захолустье, где ей придется провести невесть сколько времени, Катенька не хотела и самым искренним тоном заверила Владимира, что в вопросах чести она полная его единомышленница, более того — сама пострадала из-за своей гордости, отказавшись от покровительства влиятельного вельможи. Владимир был достаточно умён, чтобы поверить якобы смущённо потупленным глазкам, однако в этом забытом Богом городишке Катенька была, как и он сам, жертва опалы, и неважно, за какую вину. Он предложил бывшей фрейлине руку, на которую та с готовностью оперлась, и пожаловалась на заминку с ремонтом кареты. Владимир тут же отрядил на помощь кузнецу несколько колодников. Вечером того же дня Катенька добралась до имения престарелой родственницы, и отправила своему спасителю записку с благодарностью. Поручик в ответной записке выразил надежду, что у неё всё благополучно. Нарышкина, которой решительно нечем было заняться, на шести страницах убористым почерком посетовала на запущенный дом, неопрятный сад, многолетнюю паутину в книжном шкафу и такого же возраста засахаренное варенье. Между ними завязалась оживленная переписка. По настоятельному приглашению Катеньки Владимир даже несколько раз навещал её с визитами, дряхлая полуглухая бабка этим встречам была не помеха. Но чаще Катенька сама приезжала под разными предлогами в город, уверяя себя, что по-прежнему делает это от скуки. В Петербурге красавец-поручик ей нравился, что скрывать, но здесь, в захолустье, в ссылке, как бы не был хорош собой, он не мог стать предметом её интереса. В один воскресный день стояла чудесная погода. Нарышкина в новом атласном платье, с помощью деревенских неумёх худо-бедно перешитом из двух старых бабкиных (бабка в незапамятные времена Анны Иоанновны была большой модницей), отправилась на прогулку в город, где её ждал неприятный сюрприз. Худая, как жердь и с оспинами на длинном бледном лице, дочка коменданта острога, сама тайно безнадёжно сохнувшая по красивому офицеру, сообщила Катеньке с простодушным злорадством, что к Владимиру из Петербурга приехала невеста. — Какая невеста? — опешила в первый момент Нарышкина, но быстро взяла себя в руки и через десять минут выведала у простушки всё, что та знала. Подробности огорчили Катеньку ещё больше. Аннушка здесь, в этом захолустье! Бросила двор, карьеру фрейлины, чтобы разделить с любимым тяготы опалы! — Уж как она его любит, как любит, — растроганно всхлипывала дочка коменданта, от чистого доброго сердца желавшая Владимиру, чтобы он достался той, которая может сделать его счастливым. — Упала ему на грудь, обхватила руками и шепчет «наконец-то свиделись, счастье моё, наконец-то свиделись!» Катенька представила эту картину, и от злости до крови искусала губы. А на другой день Владимир с невестой приехали к ней в именье. Катенька успела к тому времени свыкнуться с неприятной новостью настолько, что выказала почти неподдельное радушие и расцеловалась с сияющей, хоть и выглядевшей бледной после долгой дороги из Петербурга Аннушкой. — Как же вам удалось получить разрешение сюда приехать? — не без заднего умысла спросила она гостью. Аннушка переглянулась с помрачневшим Владимиром и неловко пробормотала, что пала в ноги Государыне с мольбою отпустить её к жениху. «Не к Государыне, а к Потёмкину», — догадалась Катенька. Императрица за одно упоминание имени Корфа отправила бы саму Аннушку в ссылку навечно, а всесильный фаворит мог бы снизойти до мольбы молоденькой красавицы. Судя по омрачившей чело Владимира тени, его посещали те же мысли. Катеньке не составило труда найти предлог, чтобы улизнуть из гостиной, а самой приникнуть ушком к двери с другой стороны. — Я так тосковала по тебе, — виновато пролепетала Аннушка. — Зачем ты унижалась перед этим сводником?! — Молим же мы Бога на коленях, и не считаем это унижением. — Но Потёмкин — не Бог! — вознегодовал Владимир. — Неужели твоя гордость тебе дороже моей любви? — тихо спросила Аннушка. — Прости меня, родная, — он обнял её и стал целовать в волосы. Катенька за дверью догадалась об этих поцелуях, и приложила кружевной платочек к искусанным вчера губам. — Ради тебя я бы сам двадцать раз умер, не задумываясь, — снова донесся до неё тихий голос Владимира, — но моё сердце болит при мысли о том, что тебе пришлось и, наверное, много ещё придется терпеть страданий из-за меня. — Любовь не страдание, а счастье. — Ты привыкла жить в холе и неге, а здесь вся твоя жизнь будет сплошное страдание. Колодники, грязь, безденежье… «Ещё немного, и он сам уговорит её уехать!» — возликовала Нарышкина, однако наивная, по её мнению, Аннушка оказалась неожиданно проницательной. — Кто тебе Катенька? — вдруг спросила она у Владимира. — Мой друг. — Друг ли? — Она много страдала сама, и способна понять чужое страдание. — У неё недобрые глаза. — Тебе это кажется, ангел мой. Катенька ещё бы послушала за дверью, однако пора было возвращаться к гостям, чтобы те не догадались, что она их покинула для того, чтобы подслушать. Потом они втроем (старуха Нарышкина дремала в кресле) пили чай с засахаренным вареньем и душистыми деревенскими ватрушками, потом гуляли в саду, который добрая Аннушка нашла очаровательным и очень просила Катеньку ничего в нём не менять. Перед отъездом молодой пары хозяйка улучила минутку, чтобы шепнуть Владимиру: — Мне нужно с вами поговорить с глазу на глаз. Они условились встретиться завтра по дороге между городком и именьем. Владимир явился на десять минут раньше условленного часа, однако Катенька уже его ждала, изменив своей обычной кокетливой привычке опаздывать. — Что случилось? — спросил встревоженный барон. — Хоть мы с Аннушкой не были в Петербурге подругами, но я очень волнуюсь за неё, — не без волнения приступила Катенька к разговору, к которому готовилась всю ночь. От этого разговора зависело всё. — Я достаточно её знаю, она от своего слова не отступится и погубит себя ради вас. Владимир при этих словах нахмурился, чем обнадежил «доброжелательницу», и она с воодушевлением продолжала: — Да, она вас любит и готова собой пожертвовать, но подумайте, как она будет страдать. Прошу вас, пожалейте её! Вы человек чести, большого ума и большого сердца (мягкотелый дурак!..), вы несправедливо унижены и страдаете, но ещё несправедливей заставлять страдать Аннушку. — Но что же делать, мы уже договорились через два дня венчаться. Катенька всплеснула руками. — Как вы могли это допустить! В этой глуши даже нет лекаря, если он, не дай Бог, понадобится. — Знаю, — печально вздохнул Владимир. — Колодники мрут, как мухи…. Вы думаете, я всего этого не говорил ей? — воскликнул он с неожиданной горячностью. — Но она ничего не желает слушать. — Позвольте вам помочь, — доверительным голосом сказала Катенька. — Что, если… — она сделала вид, будто задумалась, — если мы скажем ей, что помолвлены? — Я бы никогда не солгал ей, тем более таким унизительным для вас образом. — Ах, Господи, какое же в этом унижение? Никто, кроме Аннушки, этого не услышит, и эта ложь будет спасительной для неё. Пусть она лучше будет страдать по вам в Петербурге, чем здесь, рядом с вами, скрывая свои страдания от вас и тем усугубляя ваши. — В горе и в радости, в болезни и в здравии… — задумчиво пробормотал Владимир. — Быть может, это судьба? На прощание он поцеловал Катеньке руку, благодаря за участие, и пригласил через два дня к ним на свадьбу. Имей Аннушка глупость отказаться от придворных благ ради кого-то другого, или ради того же Владимира, лишь бы в другом городке, в другой губернии, в тридесятом царстве, Катенька только порадовалась бы, что не ей одной пришлось испить чашу опалы. Но видеть счастливых голубков у себя под носом, нет, это было высшей точкой несправедливости! Через два дня она явилась согласно приглашению на свадьбу в убогую церквушку, чинно пристроилась среди малочисленных гостей, а когда дождалась вопроса священника, нет ли препятствий к свершению брака, выступила вперед и объявила в воцарившейся тишине, что жених прежде обещал жениться на ней. — Владимир?! — с испугом и болью пролепетала Аннушка, роняя венчальную свечу. Та упала, опалив подол её платья, и погасла, гости зашептались — плохая примета. Бледный от бешенства, барон повернулся к Катеньке, но она без робости снесла его яростный взгляд и шушуканье свидетелей. У кого повернется язык осуждать бедную обманутую девушку? — Аннушка, это неправда! — Владимир попытался взять невесту за руку, которую та у него вырвала в смятеньи чувств. — Княжна думает, что поступает во благо, но я ей не давал никаких клятв, я собирался и хочу принести только одну клятву, тебе, родная! Тут Катенька громко всхлипнула и показала священнику письмо, которое сочиняла весь вечер накануне, копируя почерк Владимир с его прежних записочек. Измятый и политый якобы слезами листок пестрел словами «люблю», «милая», «навеки обещаюсь». Аннушка закрыла руками лицо и выбежала вон. — Будьте вы прокляты! — бросил Владимир Катеньке, выбегая вслед за невестой. Катенька сделала вид, что готова рухнуть без чувств, её тут же подхватили несколько пар рук. — Бедняжка, — прошелестело над её ухом. Старенький священник, вздохнув, стал гасить паникадило. Спустя года полтора после описываемых событий Нарышкина получила с оказией письмо от кузины из Петербурга, вдруг вспомнившей об опальной родственнице, а может быть, взявшейся за перо просто со скуки. «Теперь здесь блистает Нелидова, — писала кузина. — Она дурнушка, но решительно все от неё в восторге, особенно при малом дворе. Репнину наследовал Зорич, а тому Римский-Корсаков. Репнин в прошлом же году женился, говорили, что к этому браку приложил руку сам П. Княгиню ты должна помнить, вы с нею были когда-то во фрейлинах у Цесаревны, — Платонова. Она скончалась родами, оставив мужу дочку, в которой тот души не чает…» Катенька отложила письмо и помешала ложечкой свежее вишневое варенье, сваренное минувшим летом под её присмотром. Провинциальные заботы затягивали незаметно и неуклонно. Жаль, не с кем было поделиться столичными новостями, поручик Корф прошлой зимой застудился, спасая из проруби пытавшегося свести счёты с жизнью колодника, арестант теперь ставит свечки за упокой его души. С Катенькой гордый барон до самой его кончины не сказал ни слова. Жалела ли она о нём? Зачем жалеть неудачника. В уезде сочувствовали ей, а не ему. Только рябая дочка коменданта разговаривала искоса, но комендантская дочка — не Императрица. Что ещё? С Катенькой случилось худшее из того, что с ней могло случиться — про неё просто забыли. Через несколько лет она всё от той же беспросветной провинциальной скуки вышла замуж за предводителя уездного дворянства, старше её лет на тридцать, аккуратно изменяет ему с его же родным племянником, блюдя достоинство первой дамы уезда, в котором всё и вся подчиняются её капризам, и только по ночам ей до сих пор снится золотая роспись на сводах Зимнего дворца.

Царапка: Катенька удалась! Очень яркий характер

Gata: Браво, Катишь! И автору цветочек - за яркий образ Еще очень удачная, имхо, идея - приплести Потемкина :)

Тоффи: Царапка и Gata, спасибо за отзывы! Кажется, я допустила просчет, расставляя акценты, если отрицательный персонаж вызывает больше интереса, чем главные герои.... Gata пишет: очень удачная, имхо, идея - приплести Потемкина :) Я подумала, сколько можно отправлять Владимира в ссылку из-за дуэли с наследником престола.

Царапка: Тоффи пишет: Кажется, я допустила просчет, расставляя акценты, если отрицательный персонаж вызывает больше интереса, чем главные герои... А на то они и отрицательные!

Роза: Тоффи пишет: Я подумала, сколько можно отправлять Владимира в ссылку из-за дуэли с наследником престола. В фестивальном фанфике причина опалы не менее оригинальная.

Тоффи: Судьбу не изменишь Написано по заказу Aspia для юбилейно-подарочного фестиваля "Осенние сны о БН" Татьяна со страхом и тайной надеждой протянула цыганке руку, как та велела – ладошкой вверх. Они расположились на кухне у Долгоруких, куда Таня улизнула в тайне от Никиты, якобы спросить у приятельницы-кухарки рецепт бланманже, а на самом деле мечтая еще раз напоследок увидеть Андрея, хоть одним глазком, пока они с молодой женой не уехали в свадебное путешествие в Италию. Там же, у Долгоруких, ее и застало известие о несостоявшейся свадьбе. Ноженьки враз подломились, сердце зашлось, но молодая черноокая цыганка, которая в тот же день пришла к кухаркиной дочке погадать на суженого, вдруг сказала: - Не ходи, не судьба он тебе. - Что ты знаешь про судьбу? – осерчала на неё Татьяна. - А ты дай руку, всё тебе расскажу. И рассказала: - Отец твоего дитяти на волосок от гибели будет, но избежит её, однако для тебя станет всё равно что мёртвым. - Почему? – всколыхнулась Татьяна, захолодев сердцем. - Разойдутся ваши с ними пути-дорожки, а полюбишь ты мужа своего. Сперва трудно будет вам обоим, но зато потом отдашь ему всё сердце своё, без остатка, и детей ему много родишь. - Всё ты лжёшь! – выкрикнула Таня, не желая верить в такую судьбу. - Мы, цыгане, никогда не лжём, - с достоинством возразила черноокая красавица. И вдруг – на весь дом – истошный крик: «Молодой барин убился!!!» «Воды, скорей!» «Из пистолета…» «Доктора, доктора!» «Да он уж не дышит, сердешный…» Татьяна охнула, схватившись за живот, и рухнула на лавку. Кухарка с дочкой засуетились возле неё, позабыв про цыганку, а та, подумав, отворила дверь в барские покои и пошла, будто всю жизнь по ним ходила, прямо в ту комнату, где на руках рыдающих родителей и сестёр истекал кровью молодой князь. Сознание его уже покинуло. Девушка с одного взгляда поняла, что они делают всё не так, будто от чрезмерной любви собрались уморить несчастного. И о самом молодом князе она сразу всё поняла, хоть видела впервые. Слаб. Запутался. И не хочет жить. Слабых среди цыган презирали. Но с судьбой не поспоришь, иначе бы ноги не привели её сюда. Цыганка змейкой проскользнула к раненому, проворно завернула намокшую кровью рубашку и ощупала пульсирующие края раны. Что-то надавила, в одном месте, в другом, и вдруг наружу вынырнул сплющенный кусочек свинца. - Есть ли такая-то травка? – спросила она. Изумленные князь с княгиней не могли вымолвить ни слова, а младшая княжна метнулась куда-то и через две минуты принесла пучок самых разных трав. Цыганка выбрала среди них нужную, наложила на рану, что-то быстро прошептала на своём языке, и кровь перестала сочиться. Тогда она оторвала на раненом чистый кусок рубашки и так же проворно, как делала всё остальное, перевязала его. - До завтра не трогайте повязку и не позволяйте ему двигаться, - сказала она и вышла вон, оставив всех присутствующих в ещё более глубоком изумлении, однако приободрёнными надеждой. Взволнованная младшая княжна догнала цыганку на крыльце. По её лицу текли слёзы. - Кто ты, и как нам тебя благодарить? - Молодой князь, если захочет, поблагодарит. - Скажи хотя бы, как тебя звать? Но красавица-цыганка уже исчезла, будто и не было её. Хмурый апрель утонул в буйстве красок и ароматов мая, вслед за ними пришёл зелёный июнь, раскинув повсюду покрывала новоцветья, шёлковых трав, наполнив небеса яркой синью. Знойный июль сменился тучным августом, и вот, наконец, зазолотилась, забагрянилась пышная осень. Цыганский табор давно покинул неприветливые для них места, кочевал из уезда в уезд, пока к октябрю не осел в губернии, соседней с Петербургской. За умеренную мзду удалось столковаться с помещиком, на чьей земле они раскинули кибитки, и стали готовиться зимовать. Цыган никто не беспокоил, кроме местных девушек и баб, приходивших погадать, но на их скудные приношения – яйца, сало, мёд, прокормиться, разумеется, было нельзя. Торговали лошадьми, чем ещё цыганам промышлять, из-за того было несколько стычек с деревенскими мужиками, но от увесистых кулаков ловкие чернявые парни всегда успевали унестись на быстрых, как ветер, своих скакунах. Но однажды в табор явился явно нездешний человек. Молодой, богато одетый, на добром кауром коне, на которого у щербатого Лачо сразу вспыхнул глаз. - Хороший конь у тебя, барин! – прицокнул он языком, похлопав каурого по холке. - Оставь его, Лачо, он пришел ко мне, - выглянула из-под пёстрого полога кибитки молодая черноглазая девушка. - Здравствуй, - сказал ей гость. - Здравствуй, князь, - ответила она. – Долго же ты меня искал! - За вами не угонишься, - улыбнулся Андрей. - Что ж, коли приехал, проходи к нашему костру. Не побрезгуешь цыганским угощением? - Я голоден, и перекусить было бы кстати. Но скажи сперва, как тебя зовут? - Рада, - сказала девушка, стрельнув в него взглядом из-под длинных чёрных бархатных ресниц и пошла между кибитками, мелькая своей яркой многооборчатой юбкой. Князь приветливо поздоровался с сидевшей у костра тощей старухой с длинными седыми волосами и сморщенным и коричневым, как печеное яблоко, лицом. Старуха покивала, дымя длинной закопченной трубкой. - Это моя бабушка Гита, - представила её Рада. – Она вынянчила нас с братом после смерти родителей. - Твоя внучка спасла мне жизнь, - сказал Андрей, садясь у костра. - Я знаю, - бесстрастно ответила старуха. - Бабушка всё знает, и меня научила, - Рада положила на румяную лепешку горку фасоли и протянула князю. - Погадаешь мне? – спросил он, с аппетитом надкусывая угощение. - Если до зари не передумаешь, погадаю, - загадочно сказала девушка. Цыганская лепешка оказалась неожиданно вкусной, или Андрею так показалось после долгой скачки на уже холодном осеннем ветру. Он ел, поглядывая на свою спасительницу. Ни в Петербургских гостиных, ни в деревне в родительском именье он не встречал такую красоту. Было в ней что-то дикое и одновременно манящее, завораживающее, как переменчивый огонь в костре. Неожиданно из-за кибиток с громкими криками и причитаниями выбежали две молодые цыганки. За юбки одной цеплялись чумазые тоже плачущие ребятишки мал-мала меньше, а на руках был орущий сверток с младенцем. Цыганки, перебивая друг друга, стали что-то кричать старухе Гите на своем гортанном наречии. - О чём они говорят? – спросил Андрей у Рады. - Они обе вчера родили, но ребёнок Земфиры умер, и Лала сейчас говорит, что та украла её младенца, подложив вместо него мёртвого. Старуха потыкала морщинистым пальцем в головку младенца и сердито пробормотала, что ничего не видит. - Чёрная ворожба, всё в дыму! Идите от меня прочь! - У матери Лалы был плохой глаз, бабушка Гита с ней враждовала, - пояснила Рада Андрею. - Я без всякой ворожбы помогу им поделить дитя, - сказал Андрей, которому показалось несправедливо, что из-за давней обиды старухи настоящая мать, может быть, лишится ребёнка. Он забрал у Земфиры младенца и достал из-за голенища сапога длинный охотничий нож. – Это же так просто, разрезать его пополам, и… Вторая цыганка с истошным воплем повисла у князя на руке, сжимавшей нож: - Пусть забирает его, пусть забирает, только пощади ребенка, чужак! - Он твой, - Андрей отдал младенца счастливой Лале и спрятал нож. – Только настоящая мать предпочтет отдать дитя в другие руки, чем дать ему погибнуть. Земфира разразилась рыданиями, и вместе с ней заревели цепляющиеся за её юбки ребятишки. - А и хитёр ты, князь, - повела бровью Рада. – Ты ведь не собирался на самом деле убить ребёнка? - Конечно, нет, - подмигнул ей Андрей. - Хитёр, да глуп, - подала голос старуха Гита, вынимая изо рта трубку. – Ты, - ткнула она в Лалу, - колдовством умертвила дитя Земфиры и должна отдать своего ребёнка ей. А сама убирайся прочь, тебе не место среди нас. Ты же, чужак, - сердито покосилась старуха на Андрея, - не лезь в наши цыганские дела, и тоже убирайся подобру-поздорову. Лала, обливаясь слезами, крикнула: - Ты здесь не главная, старуха, я пойду к Баро! Но, видно, и вожак не смог её утешить, потому что спустя какое-то время Андрей увидел цыганку, с котомкой на плечах бредущую прочь от табора. На повороте дороги она остановилась, погрозила в сторону кибиток кулаком и выкрикнула что-то угрожающее, не слышное на расстоянии. - Расскажи мне о ваших обычаях, - попросил Андрей Раду, когда солнце на западе погрузилось в пурпурные и охряные облака. - Ты не передумал услышать про свою судьбу? - Мне кажется, что моя судьба связана теперь с вашей. Рада пристально посмотрела на князя. - Так и не смог решить, которую из двух выбрать? - Не смог, - вздохнул он. – И не хочу. Сердце устало, Рада. Я думал, что люблю Наташу, что буду с ней счастливым, но между нами всё время что-то стояло, - он не стал рассказывать про причины их бесчисленных ссор, не желая марать память о том светлом, что было вначале, и не желая показаться Раде ещё более мягкотелым, чем она и так, наверное, его считает. – Татьяна беззаветно любила меня, но я не мог оправдать её ожиданий… После этого нелепого ранения я ушёл в отставку, стыдно было смотреть в глаза моим прежним полковым товарищам. Целыми днями сидел в халате, что-то читал, смотрел в окно… Потом понял, что от такой жизни скоро сам пущу себе пулю в лоб, и отправился тебя искать. - Ты потерял в жизни стержень, князь, - сказала Рада, задумчиво рассматривая его ладонь. – Но там ли его ищешь? Ты привык с красивой посуды есть, на шёлковой перине спать. А у нас слуг нет, умываемся – вон, из ручья, едим один день лепешку, другой – чистый воздух. Не сможешь ты с нами. - Что ж, значит, гонишь меня? – вздохнул Андрей. - Утро вечера мудренее, князь, - подумав, промолвила она. – Ляжешь спать в кибитке Лачо, он твоего коня посторожит. - Не украдёт? – невольно улыбнулся Андрей. - Если решил у нас остаться, чего боишься? – Рада лукаво прищурилась. - Так ведь цыган без коня, что скрипка без струн. Девушка ничего не ответила, но на её лице, отвернувшемся в этот миг от Андрея, промелькнула улыбка. Глубокой ночью, когда весь табор уже погрузился в сон, даже ржания коней больше не было слышно, в одной из кибиток всё ещё горел огонь, и две тени отражались на полотняном тенте, одна – скрюченная, с длинной трубкой, другая – стройная, как лоза. - Не могу я прогнать его, бабушка. Ты же сама мне всегда говорила, что судьбу не изменишь. - Стара я стала, Рада, скоро умру. Хочу перед смертью знать, что ты выберешь в мужья нашего, рому. Девушка протянула ей руку. - Посмотри, бабушка, что тут написано. Ты знаешь больше меня. Если скажешь, что моим мужем будет цыган, так оно и будет, этого не изменить. Но старуха отвернулась, даже не взглянув на ладонь внучки, по её морщинистой щеке скатилась одинокая слезинка. - Мать Лалы погубила твоих родителей, я не смогла их защитить… - А сейчас Лала прокляла нас самым чёрным проклятьем. Но я видела его руку, бабушка, я видела руку Андрея – если он останется в таборе, никакое проклятье нам не страшно! - Ты ещё умолчала, что проклятье рассеется, если ты полюбишь чужака, которого спасешь от смерти, - сказала старая Гита. – Мне можно отправляться в вечное путешествие, ты знаешь всё, что знаю я. - Судьбу не изменишь, - молвила Рада, заплетая и расплетая густую чёрную косу. - Судьбу не изменишь, - вздохнула старуха, выпустив из длинной трубки замысловатое колечко дыма. Спустя несколько лет в одном из нижегородских ресторанов широко обедали купцы, только что с выгодой завершившие сезон ярмарок. Самый молодой из них, Никита Степанович Хворостов, с необъятными плечами и широкой окладистой русой бородой, впервые попал в Нижний, однако внешне держался уверенно и степенно, чтобы не уронить достоинство. Поглядывал исподтишка за более опытными, мотал на ус, когда и что можно говорить, сколько подавать чаевых официантам, сколько цыганам, что пели и плясали для господ купцов. Дела у него шли хорошо, природная сметливость помогала там, где не хватало опыта. В семье тоже всё было слава Богу – любовь и достаток. Старшую дочку, правда, со слезами умолили отдать им старые князь с княгиней, когда их сын сгинул невесть где. Татьяна поначалу сильно горевала, но потом, когда пошли другие дети, успокоилась, и лишь иногда всплакивала украдкой. Никита, понимая и жалея, ни в чём её не корил. Из Нижнего привезёт он жене и деткам на радость богатые подарки, диковинки разные да заморские разносолы. Замечтавшись, Никита ненадолго отвлекся от общего разговора, а купцы между тем завели беседу о лихих людях, которых на Волге и по всей России водится, увы, немало, что не боятся они нападать даже на большие караваны, а уж мелкому купчине и вовсе нет от них никакого житья. Никита только ухмыльнулся, вспомнив, как однажды и к нему пытались подступиться на пустынной дороге какие-то бедолаги, но бежали без памяти, отведав его палки, которую он сам вытесал из молодого дубка. - А я вот что слышал, - вмешался купец, недавно вернувшийся из южных губерний, - что есть будто бы благородный разбойник, который не трогает честных купцов, ни простой люд, зато помещикам-извергам, или чиновникам, падким на взятки, лучше ему не попадаться. Предводительствует он цыганским табором, жена у него цыганка красоты писаной, но сам не цыган, а будто бы даже русский князь. Видели его в Молдавии, говорят о нём в Малороссии и на Херсонщине, - продолжал он рассказывать заслушавшимся собеседникам, - да, наверное, это только легенда… Конец

Nadezhda Peremudraya: Помню, что по время фестиваля этот фик стал для меня одним из наиболее запоминающихся, оставил очень хорошее впечатление. Лично для меня эта пара - новая и неожиданная. Я заинтересовалась сразу и прочитала на одном дыхании. Приятное послевкусие оставил красивый конец-"легенда", который всему рассказу придает нотку таинственности И потому, большое спасибо, Тоффи

Светлячок: Nadezhda Peremudraya пишет: Помню, что по время фестиваля этот фик стал для меня одним из наиболее запоминающихся, оставил очень хорошее впечатление. Тоже так считаю. Эта история годится на отдельный роман. Масштаб заложен, но утрамбован в рамки, заданные мероприятием. Поместился с трудом, но потенциал мы оценили. Отличная идея для воскрешения Андрея в БН-2, если бы его сняли.

Мод: Тоффи, мне очень нравятся Ваши рассказы. Неожиданные повороты сюжета заставляют по-новому взглянуть на любимых героев. В персонажах Вы находите новое содержание, возможно, то, что не смогли нам рассказать авторы сериала. "Кольцо барона", "Всё могло быть иначе", "Лекарство от скуки" стали любимыми.

Olya: Мое любимое у Тоффи - "Лекарство от скуки" Тоффи , радуйте нас почаще.



полная версия страницы