Форум » Альманах » "Острый край" - 1 » Ответить

"Острый край" - 1

Falchi: Название: Острый край Жанр: Немного драма, немного авантюра и приключения, немного мелодрама. Продолжение БН, время и место действия без изменений. Герои: Михаил, Владимир, Лиза, Анна, Александр и другие. Пейринги традиционные. Авторское примечание: Фик задумывался в основном о мужской дружбе, потому Владимир-Михаил главные действующие лица. Но любовь и о, ужас, даже розовые сопли пристуствуют. Фик в процессе написания, если он покажется читателям интересен - выложу продолжение.

Ответов - 48 новых, стр: 1 2 3 All

Falchi: Глава первая Князя Репнина разбудил солнечный зайчик, каким-то чудом пробравшийся сквозь толстые портьеры, завешивающие окна спальни. Лучик света проделал свой недолгий путь с потолка до постели, скользнул по его лицу, опалив теплом ясного декабрьского утра, и тут же растворился в складках простыни так же быстро, как и появился. Михаил поморщился, провел рукой по лицу, прогоняя сон, и лениво приподнялся на подушках. – Лиза, - позвал он негромко, обернувшись на половину кровати жены, и тут же обнаружил, что молодой княгини рядом нет. Репнин тряхнул головой, чтобы окончательно проснуться и, нехотя поднявшись с постели, прошелся по опочивальне, поочередно открывая тяжелые шторы и впуская внутрь утреннюю морозную свежесть. Уже полтора года князь жил как в сказке – безмятежной, благополучной почти невозможно счастливой жизнью, с тех самых пор как взял в жёны самую прекрасную на свете девушку, светловолосую сероглазую красавицу, с взбалмошным характером и безудержной страстью к авантюрам. После свадьбы молодые переехали в Петербург в специально купленный по этому случаю особняк в центре города. Столица приняла Репниных с распростертыми объятиями. Мишель продолжал делать успешную карьеру в адъютантах Его Высочества, как всегда с поразительным умением сочетая потакание дерзким выходкам цесаревича и неукоснительное исполнение распоряжений императора. Это выходило у него так удачно, что очень скоро он был возведен в чин штабс-капитана и получил личные поздравления от государя за верную службу. Елизавета Петровна же с головой погрузилась в домашние хлопоты, не забывая при этом выходить в свет, неизменно сопровождая мужа на многочисленных придворных балах. Молодая княгиня, проведшая всё детство и юность в деревенской глуши, ничуть не испугалась шика и блеска дворцовых приемов и очень быстро влилась в красивую роскошную жизнь столичной знати, очаровывая новых знакомых своим живым умом, веселым нравом и неподдельной искренностью. Михаил с удовольствием наблюдал, как расцветает от новой жизни его молодая жена, как впитывает причуды и загадки великосветского общества, как возбужденно блестят её глаза всякий раз, когда она делится новостями с придворными дамами, щеголяет в изысканных нарядах или танцует с ним мазурку, ни в чём не уступая первым модницам Петербурга. И не было для Миши большей радости, чем видеть её сияющую улыбку, слышать её горячие слова о любви и признания в том, что он сделал её самой счастливой женщиной на свете. А совсем недавно, три месяца назад Лиза подарила ему первенца Алёшеньку, красивого белокурого ангела, сблизившего молодых ещё больше. Князь не мог наглядеться на сына, всякий раз испытывая прилив нежности и восторга, а Лиза, теперь уже не только любимая жена, но и мать его ребёнка, стала ему поистине самым родным и дорогим человеком на свете. Михаил тихонько приоткрыл дверь в детскую, соседствующую с их спальней и, оставаясь незамеченным, остановился на пороге. Как он и предполагал, Лиза была здесь, кормила сына, - в отличие от большинства дам из высшего общества, она всегда делала это сама, ничуть не опасаясь за нежелательные последствия для внешности. Репнин невольно улыбнулся, - с распущенными волосами в простеньком домашнем платье, не прятавшем её слегка округлившуюся после родов талию, она была особенно прекрасна, как может быть прекрасна только любимая жена и заботливая мать долгожданного ребенка. Услышав шорох, Лиза обернулась и тут же одарила мужа улыбкой, а потом легонько погладила сына по головке, поправила батистовые пеленки. – Доброе утро, - негромко произнес Мишель, всё ещё наблюдая за этой чудесной идиллией с порога: настолько трепетна была представшая взору картина, что он боялся испортить её своим невольным вторжением – Здравствуй, Миш, - княгиня вновь подняла голову, - Ты что там стоишь? – Загляделся я на вас, мои родные, - Репнин, наконец, приблизился к жене и поцеловал её в висок, - Ты давно встала? – С полчаса назад, - шепотом ответила Лизавета, - Глаша разбудила меня, сказала, что Алёшенька плачет, проголодался…, - она вновь ласково прикоснулась к личику ребёнка, - Сейчас заснул уже почти. – Можно мне подержать? – Михаил всё ещё побаивался самостоятельно брать сына на руки, чтобы ненароком не причинить его хрупкому тельцу вред, и всегда спрашивал разрешения жены, чем несказанно веселил её, - рядом с малышом сильный и смелый князь становился совершенно растерянным и беспомощным. – Я сейчас прикажу приготовить завтрак, - сказала Лиза, осторожно передавая мальчика Мише, - Ты ведь сегодня рано уезжаешь? – Да, Его Высочество просил прибыть как можно раньше, кажется, государь хочет поручить мне какое-то важное дело, - князь благоговейно склонился над сладко спящем сыном, - Я ещё не знаю всех деталей, но вероятнее всего речь пойдёт о чём-то срочном. – О, мой милый, - Лизавета обняла мужа за плечи, - Дела Его Императорского Величества не могут быть несрочными. Я так рада, что царь тебе доверяет. Ты мне потом расскажешь о своем поручении или это заочно государственная тайна? – она хитро прищурилась. – От тебя у меня тайн быть не может, - в тон ей ответил Репнин, - Ты всегда всё обо мне знаешь. Ну, а чем ты займёшься? Княгиня немного помолчала, потом ответила негромко: – Я хотела сегодня навестить Анну, поддержать её. Ты же знаешь, как ей тяжело. Мишель вздохнул, бережно опустил сына в колыбельку, предварительно запечатлев поцелуй на его маленьком лобике, потом повернулся к жене: – Да, конечно, съезди. Она ведь совсем одна сейчас…наедине со своим горем. Несчастье Анны было единственным, что омрачало благополучную жизнь семейства Репниных, его они переживали столь же остро, как и сама баронесса и поддерживали, насколько хватало их сил и возможностей. А случилось то, что около трёх месяцев назад Владимир Корф неожиданно исчез - уехал утром на службу и не вернулся. Взволнованная Анна справилась узнать в штабе, куда мог подеваться её муж, но ей с прискорбием сообщили, что барон без всяких на то причин на службе сегодня не появлялся. Вечером того же дня она нашла в спальне на комоде короткую записку, в которой Владимир просил у неё прощения за столь неожиданный отъезд, утверждал, что всё это необходимо для их же блага, клялся в любви и верности, но ничего не объяснял и не говорил о том, когда вернется. И вот уже три месяца от него нет не единой весточки, словно он провалился сквозь землю или каким-то невероятным образом испарился. Попытки Михаила узнать что-нибудь о местонахождении барона или хотя бы о причинах столь внезапного исчезновения ни к чему не привели – Владимира и след простыл. Даже усилия цесаревича, немедленно откликнувшегося на беду баронессы, не возымели действия. Отправленные на поиски Корфа жандармы вернулись ни с чем, и хотя Репнин не на минуту не забывал об исчезнувшем друге, надежда найти его таяла с каждым днём всё быстрее. – Мне ужасно больно смотреть на Анну, - задумчиво проговорила тем временем Лиза, - Она так похудела и стала совсем бледной, и эта грусть в глазах. Я не помню, когда она последний раз улыбалась. – Да, Анне сейчас нелегко, - Миша прижал жену к себе, зарывшись лицом в её пушистые волосы, - Но, клянусь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы отыскать Владимира. – Только Корф мог так жестоко поступить с любимой женщиной, - перебила его Лиза, - Уйти, не сказав не слова, бросить одну в полной неопределенности. Я до сих пор не понимаю, как Анна не умерла от тоски и тревоги за него. Князь отстранился от Лизы, внимательно посмотрел ей в глаза, потом вздохнул и прошелся по комнате: – Вот это меня и пугает, - он заговорил горячим шепотом, чтобы не разбудить сына, - Если Владимир исчез так неожиданно, никому не сказав ни слова, значит, у него на то были очень серьёзные основания. Больше всего я боюсь, что он попал в беду и сейчас ему нужна моя помощь, а я… я нахожусь в совершенном неведении и ничего не могу сделать. – Это его не оправдывает. Что бы не случилось, он должен был рассказать Анне или тебе. Ведь ты его лучший друг. – Ты же знаешь Владимира, он мог принять решение сгоряча, а потом когда одумался, было уже поздно, - Репнин взъерошил волосы, - Господи, о чём я только думаю… но у меня сердце не на месте вот уже столько времени. – Ты что же хочешь сказать, что он… - Лиза не стала заканчивать фразу, многозначительно посмотрев на мужа, и не решаясь произнести вслух сам собой напрашивающийся печальный вывод об исчезновении Корфа. – Нет, нет, - Миша поймал её взгляд, - Я даже боюсь себе это представить! Ладно, мне пора собираться, поговорим вечером. – Я распоряжусь насчёт завтрака, - княгиня чмокнула мужа в щёку и выпорхнула из спальни. Репнин подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу, задумчиво глядел на слуг, проворно складывающих на дворе поленницу из недавно закупленных брёвен, отметив про себя, что ещё не расплатился с управляющим за прошлый месяц, затем подошел к шкафу, вытащил оттуда свой новый мундир, неспешно оделся и, поручив сына подоспевшей нянюшке Глаше, покинул комнату. В это утро Анна не хотела вставать. Также как и в предыдущие утра, и в перед предыдущими, - все последние девяносто дней и ночей превратились для неё в один сплошной бессмысленный поток, череду однообразных сменявших друг друга картинок, не имеющих более никакого значения. Прежде счастливая и беззаботная жизнь внезапно закончилась, в тот самый злополучный сентябрьский день, когда её муж, барон Владимир Корф уехал на службу и не вернулся. В сто тысячный раз прокручивала она в голове события того дня и ему предшествующих, стараясь выудить из памяти какую-нибудь мелочь, за которую можно зацепиться, чтобы понять – почему, зачем и куда так неожиданно исчез Владимир? Что за напасть обрушилась на него, какие невзгоды или трудности постигли благополучного, всегда уверенного в себе барона, что он решил в одну секунду всё бросить и уехать в неизвестном направлении? Или же это был заранее спланированный, продуманный побег, к которому Корф тщательно готовился, но скрывал от неё и друзей, таился долгое время, и потом лишь поставил всех пред фактом? Чем больше Анна думала над случившимся, тем яснее для неё становилась вторая мысль – Владимир всё рассчитал заранее. Он знал, что, уйдя утром из дома, вечером уже сюда не вернется. Об этом говорило поведение мужа перед самым отъездом. Проснувшись в то утро, первое, что увидела Анна, были его глаза. Владимир сидел рядом с ней на постели и смотрел на неё с такой внимательной нежностью и заботой, что Анна слегка испугалась. Барону всегда были чужды подобные сентиментальности, и для их проявления должно было произойти нечто необычное. И только сейчас она понимала, что он прощался с ней. Владимир словно старался запомнить её взгляд, её улыбку, хотел унести с собой каждую черточку её лица, потому что не знал, когда в следующий раз сможет снова её увидеть. "Ты так на меня смотришь , Володя", - пробормотала она тогда, отворачиваясь от его пронимающего взгляда. "Как?" – мягко улыбнулся Корф. "Смущаешь меня", - она ответила на его улыбку. "Ты очень красивая" – совсем уже тихо проговорил Владимир и ласково коснулся рукой её щеки. Потом Анна провожала его у крыльца, спрашивала, какой он хотел бы ужин, барон что-то рассеянно отвечал невпопад и не отрываясь смотрел на неё. Когда подвели под уздцы его коня, и Анна как всегда целомудренно подставила мужу лоб для поцелуя, Корф неожиданно взял её лицо в свои ладони и, прошептав: "Я люблю тебя", приник к её губам так жарко и страстно, что у неё слегка закружилась голова. А потом быстро вскочил в седло, с места пустил лошадь в галоп и умчался не оглядываясь. Она немного удивилась – раньше, на людях Владимир никогда не позволял себе подобных вольностей, предпочитая проявлять свои чувства без свидетелей, но не придала этому большого значения, списав на бурный темперамент мужа. Теперь же она знала, чем была вызвана такая горячность и несдержанность, только по-прежнему для неё оставалось загадкой, почему он бросил её, почему исчез, ничего не объяснив? Сегодня перебирая в голове всё произошедшее, Анне казалось, что первые признаки надвигающейся беды появились примерно за месяц до исчезновения Корфа, после возвращения его из Польши. Она до сих пор не знала, зачем туда ездил Владимир, он отделался объяснением, состоявшим из пары сухих ничего не значащих фраз про неотложные дела, и Анна не стала настаивать. В конце концов, в дела мужа она никогда не вмешивалась, предоставляя право принимать решения, касающиеся управления поместьем или военной службы, самостоятельно. А за неделю до отъезда настроение барона испортилось, он помрачнел, стал вспыльчив, и так резко менял гнев на милость и наоборот, что слуги предпочитали лишний раз не показываться ему на глаза, чтобы невзначай не попасться под горячую руку. Кроме того, большую часть времени он проводил в разъездах, а, вернувшись домой, запирался в кабинете, запрещая кому бы то ни было себя беспокоить. В один из таких дней ему пришло письмо от неизвестного отправителя. Анна как раз проходила мимо кабинета мужа, когда увидела перед дверями не решающуюся войти служанку, которая сжимала в руках конверт. "Ты чего, Даша?" – обратилась к ней баронесса. "Ох, барыня, - вдохнула крепостная, - Вот Владимиру Ивановичу пакет доставили, а я боюсь ему доложить. Барин сегодня очень не в духе, ещё чем-нибудь запустит сгоряча…" "Ну давай, я сама передам" – Анна взяла конверт и негромко постучала в дверь. "Кого там ещё чёрт принёс?" – тут же услышала она недовольный голос мужа, - Просил же, никому не приходить". "Это я, Володя" – баронесса вошла в комнату и приблизилась к столу, - Тебе только что доставили письмо", - сказала она и положила перед ним конверт. Владимир глянул на обратный адрес и нахмурился, потом быстро спрятал пакет в ящик и поднял взгляд на стоящую рядом жену: "Спасибо, - поблагодарил он её, - Теперь оставь меня, пожалуйста, одного". Анна видела, как сильно он напряжен: стянутые судорогой скулы, странный огонёк в глазах. Всё это не предвещало ничего хорошего. "Что происходит, Володя?" – она дотронулась до плеча мужа, - Ты сам не свой вот уже целую неделю". "Я, кажется, попросил оставить меня одного", - раздраженно процедил сквозь зубы Корф, отчего Анна слегка растерялась. "Ты почему так со мной разговариваешь? - удивилась она, - Мало того, что всех слуг в доме перепугал своим криком, теперь за меня принялся? По-моему я не заслужила такого обращения". "Прости, - быстро проговорил барон, поцеловав её руку, - Я так устал сегодня…и мне действительно нужно побыть одному". Анна присела рядом с ним, провела рукой по волосам, затем по лбу, стараясь убрать еле заметную складку между бровями, погладила тонкими прохладными пальцами по щеке: "Я же вижу, ты чем-то мучаешься, расскажи мне, прошу. Ведь я твоя жена, я всё пойму, вместе мы со всем справимся". Владимир улыбнулся краешком губ: "Всё хорошо, Анечка, - потом тихонько добавил, - Я очень тебя люблю. Ты самое лучшее, что случилось в моей жизни". "Я тоже тебя люблю, - ответила Анна, - Потому и хочу тебе помочь". "Я сам разберусь, - усталым голосом произнёс Корф, - Иди, пожалуйста". Тогда она послушалась и, скрепя сердце, покинула его кабинет, не став донимать вопросами, зная, что упрямый барон всё равно ничего не скажет. Думала, что сможет всё выведать позже, в более спокойной обстановке, когда он не будет так напряжён, но оказалось, что такой повод больше не представится, - спустя сутки после состоявшегося разговора Владимир уехал. В тот день, ещё не зная, что утром видит его в последний раз, она ждала его с особым трепетом и нетерпением. Распорядилась приготовить к ужину его любимого запеченного в яблоках гуся, велела принести из погреба изысканное французское вино, надела своё самое лучшее платье, - ей так хотелось сделать этот вечер особенным. Но Корф к ужину не вернулся, а найденная в спальне на комоде записка, дала понять, что он не вернется ни завтра, ни послезавтра, ни в ближайшие дни. "Родная моя, - писал барон, - Я знаю, что подвергаю тебя тяжелейшему испытанию, но я вынужден это сделать ради нашего с тобой блага. Я уезжаю, сам не зная пока, как долго продлится моё отсутствие. О причинах моего столь скорого отъезда я тоже не могу ничего тебе рассказать, чтобы не беспокоить ещё больше. Очень прошу, помни, что я безумно люблю тебя и, хотя сейчас ты тревожишься и не можешь оправдать мой поступок, однажды ты поймешь, что я действовал правильно. Прости меня. Владимир". Анна перечитывала записку снова и снова и никак не могла поверить в происходящее, не желала понять, что муж оставил её одну, уехал в неизвестном направлении, не объяснившись. А потом с ней случилась истерика, которая так перепугала всех слуг, что они послали за Репниными – самыми близкими друзьями Корфов, и последующие несколько дней она прожила в их доме, под чутким присмотром Михаила и Лизаветы, которые не меньше её были озадачены всем случившимся. Князь тут же бросился на поиски пропавшего друга, но никаких результатов они не принесли. А баронесса с каждым днём переживала всё больше, почти физически ощущая своё одиночество и тревогу за мужа. Она перестала выходить в свет, никого не принимала, целыми днями сидела запершись в комнате, погруженная в обрушившееся на неё горе. Несмотря на уговоры Лизы, регулярно навещавшей подругу, почти не вставала с кровати, упрямо отказывалась от каких бы то ни было поездок, как будто хотела утонуть с головой в своём несчастье. И вот настало очередное утро, когда Анна, выйдя из объятий Морфея, позволявшего хоть на время забыть о случившемся, вернулась в реальность, вновь обнаружила себя одной в пустой холодной постели. Без Владимира. Без его лёгких утренних поцелуев, без его сильных рук, без его глаз, в которых Анна тонула всякий раз, когда он смотрел на неё. От сковавшей душевной боли, хотелось стонать, плакать, кричать – за что он так жестоко поступил с ней, почему бросил умирать от горя и неизвестности? – Ты спишь ещё, Аннушка? - Варвара появилась на пороге комнаты. – Просыпайся, миленькая, полдень уже почти. – Не хочу, - простонала Анна в подушку, - Ничего не хочу! – Девочка моя, - кухарка поставила рядом с кроватью поднос с завтраком, - Ты почто же себя так мучаешь? Ну, посмотри на себя, вся бледная, худая, вон одни глазища остались. Я вот покушать тебе принесла и чаю твоего любимого заварила, ромашкового. – Не буду я есть, Варечка, унеси обратно. Кухарка нахмурилась: – Ты что же думаешь, оттого что голодом себя уморишь, Владимир Иванович домой быстрей вернется? - строго спросила она, - Тебе сейчас сильной нужно быть. Нельзя отчаиваться. Вот Михаил Александрович обещал тебе помочь, а уж он-то обязательно барина сыщет. – Михаил Александрович уже три месяца его ищет, - Анна подскочила на постели, - И ничего, не единой весточки, а я не могу, не могу больше в этом неведении. Пусть хоть что-нибудь, хоть полстрочки, хоть полслова от него придет, чтобы я знала, что он жив и здоров, - Анна болезненно всхлипнула и закрыла лицо руками, - За что мне это Варечка, ну вот скажи, за что? Разве мало нам с Владимиром было горестей и испытаний? – Значит, так Богу угодно, - Варвара обняла её, - Зато после страданий-то счастье всегда слаще. Вернется барин, непременно вернется. А ты, давай, не сиди здесь как красна девица в темнице, не мучай себя дурными мыслями понапрасну. Лучше вставай, хозяйством займись, в делах-то любая хандра не такой страшной кажется. И Лизавета Петровна сегодня прийти обещались, ты, что же так и встретишь её в ночной рубашке? – Лиза приедет? – переспросила баронесса, - А я ведь и забыла совсем. Да, я встану сейчас, спасибо Варенька. Ты иди, не тревожься за меня. Когда за кухаркой закрылась дверь, Анна посидела ещё немного, потом взяла с комода оставленное Владимиром письмо, в который раз пробежала глазами по написанным родной рукой строчкам, прижалась к нему губами и прошептала: "Где же ты, Володенька? Где?" И не в силах больше сдерживать томившиеся внутри рыдания, она упала на подушку и заплакала, чувствуя, что сердце разрывается на кусочки от ужасной, леденящей тоски.

Роза: Falchi , приветствуем нового автора в нашем Альманахе Будем ждать, что там дальше. Куда это Вольдемар запропостился. Коль скоро прощальная записка начинается с "родная моя", точно не смылся от Анны куда подальше Может он выполняем секретное задание Бенкендорфа. Агент под прикрытием

Царапка: Хихи, Штирлец XIX века :))) Рада, что этот многообещающий фик выкладывается у нас.


Светлячок: Царапка пишет: этот многообещающий фик выкладывается у нас. А что тут многообещающего? То что Анна на себя сериальную совершенно не похожа? Просто другой человек

Царапка: Отличий этой Анны от сериальной не вижу, но вообще-то имела в виду отрывок в целом, а не какого-то отдельного персонажа.

Бреточка: Царапка пишет: А что тут многообещающего? Многообещающая дискуссия, судя по всему Автора, с открытием и успехов!

Роза: Царапка пишет: Отличий этой Анны от сериальной не вижу, Я тоже обратила внимание, что Анна несколько иная, чем в БН, но пока рано судить. Фик только в самом начале. Бреточка пишет: Многообещающая дискуссия, судя по всему Это всегда так: кто читает фик, а кто комменты к нему

Царапка: Светлячок пишет: А что тут многообещающего? То что Анна на себя сериальную совершенно не похожа? Роза пишет: Я тоже обратила внимание, что Анна несколько иная, чем в БН Автор обещал фик прежде всего о мужской дружбе, это достаточно редко и интересно уже потому. Интрига закручивается, в стиле я не понимаю, но вроде нормально - поэтому я и назвала фик многообещающим. Но если у кого-то есть желание поговорить конкретно об Анне - с моей стороны возражений не будет.

Роза: Царапка пишет: Автор обещал фик прежде всего о мужской дружбе, это достаточно редко и интересно уже потому. Мы поняли, поняли. Ждём продолжения Царапка пишет: Но если у кого-то есть желание поговорить конкретно об Анне - с моей стороны возражений не будет. Нет уж, увольте

Falchi: О, какой фан-клуб госпожи Корф, в девичестве Платоновой. Вот это мне больше всего понравилось: Роза пишет: Коль скоро прощальная записка начинается с "родная моя", точно не смылся от Анны куда подальше Роза пишет: Может он выполняем секретное задание Бенкендорфа. Агент под прикрытием Сдаётся мне, что Вова будет последним человеком, которому господин граф доверит секретное задание. При его-то большой и чистой любви к барону)) Царапка пишет: Рада, что этот многообещающий фик выкладывается у нас. Царапочка, из твоих уст "многообещающий" меня немного пугает, ибо налагает дополнительную ответственность. А если серьёзно, я третий раз выкладываю этот фик и ты третий раз в рядах моих читателей. Это очень лестно, правда Всем прочитавшим и отклинувшимся спасибо за внимание к фикусу!

Светлячок: Falchi пишет: Сдаётся мне, что Вова будет последним человеком, которому господин граф доверит секретное задание. При его-то большой и чистой любви к барону)) Falchi , сколь много ты еще не знаешь На нашем форуме совсем другие события и отношения между героями БН. А уж про пары я вообще молчу Всё благодаря ролевым, клипам и фикам

Falchi: Ох да, это я уж поняла, читая форум с ролевыми, но где ж мне раньше было догадаться, как обстоят дела в действительности))

Царапка: Я, оказывается, опасный чситатель :) Когда кого-то хвалю - без всяких там задних мыслей - это может вызвать реакцию не менее бурную, чем критика с моей стороны :)))

Gata: Falchi - с премьерой в нашем Альманахе Какие трогательные и теплые отношения в семье Репниных А Вова и после свадьбы остался скупым на нежность :) Любовь эгоиста в интерьере И что это у него за подозрительные контакты в Польше? Посмотрим, как дальше станут развиваться события. Falchi пишет: Фик задумывался в основном о мужской дружбе, потому Владимир-Михаил главные действующие лица. Опять Мише вытаскивать Вову из какой-нибудь неприятности, в которую тот влип на голову свою и близких

Алекса: Очень интересно. Это будут приключения? Gata пишет: Любовь эгоиста в интерьере Gata пишет: И что это у него за подозрительные контакты в Польше? Ой, я тоже так подумала. Надеюсь мы не прочитаем еще одну записку, начинающуюся со слов "родная моя, пани"

Царапка: Gata пишет: Опять Мише вытаскивать Вову из какой-нибудь неприятности, в которую тот влип на голову свою и близких знал, кого в друзья выбирать

Falchi: Благодарю за отзывы! Gata пишет: Любовь эгоиста в интерьере Отлично сказано! Алекса пишет: Очень интересно. Это будут приключения? Всего понемногу, и приключения и авантюра, я конечно не Агата Кристи и даже не Дарья Донцова, но на некую интригу всё же претендую Алекса пишет: Ой, я тоже так подумала. Надеюсь мы не прочитаем еще одну записку, начинающуюся со слов "родная моя, пани" Намёк на пани Калиновскую? Вообще я всегда мечтала что-нибудь написать или сотворить на тему Вова-Оля, ибо дуэт их мне очень нравился, но не в этот раз. В плане пейрингов тут всё канонично. Хотя если на этом форуме канон не очень приветствуют, даже не знаю хорошо это или плохо. Так что буду выкладывать дальше и бояться критики .

Falchi: Глава вторая Цесаревич пребывал в прекрасном расположении духа. Миша понял это сразу же, как только переступил порог его кабинета. Александр сидел за столом, вальяжно развалившись в глубоком кресле и закинув ноги на бронзовый ковчег для хранения бумаг. Рядом с ним стояло огромное серебряное блюдо, до краев заполненное свежей вишней, из которого он периодически брал по ягоде и закидывал в рот, а выплюнутыми косточками пытался сбить огонь с горевших в углу комнаты свечей. Занятие это настолько увлекло наследника, что он даже не сразу заметил остановившегося в дверях Репнина. – Доброе утро, Ваше высочество! – поздоровался князь, традиционно сопроводив приветствие коротким кивком головы. – О, Мишель, - оживился цесаревич, тут же прекратил упражняться в меткости и, проворно вскочив с кресла, подошел к своему адъютанту, - Необычайно рад вас видеть! Затем отступил на шаг, окинул Михаила оценивающим взглядом и улыбнулся: – Прекрасно выглядите, князь. Новый мундир вам к лицу. – Благодарю вас, - бодро, как на перекличке, ответил Мишель и вновь слегка поклонился. – Ах, оставьте эти церемонии для моего батюшки, - Александр по-свойски обнял Репнина за плечи, - Сегодня у меня прекрасное настроение, которым я намерен поделиться с вами, мой друг. Вы только взгляните, какой замечательный день, - наследник указал рукой в сторону окна, блестящего от золотистых утренних лучей. – Прямо как у Пушкина: "Мороз и солнце, день чудесный, ещё ты дремлешь, друг прелестный". Вы не находите? – Александр вскинул бровь и вопросительно посмотрел на Репнина. – Да, день превосходный. – Напомните мне, когда у вас аудиенция с императором, - неожиданно поинтересовался наследник – Через полчаса. – Прекрасно, - воодушевился его ответом цесаревич, - Значит, у нас достаточно времени, чтобы заняться чем-нибудь интересным, - он задумался на секунду, - Предлагаю пойти во двор пострелять по мишеням.… Или нет, в такой восхитительный день лучше отправиться на каток. Когда вы последний раз катались на коньках, Миша? Я, признаться, ужасно давно. А эта милая деревенская забава пришлась бы сейчас как нельзя кстати. – Осмелюсь напомнить, Александр Николаевич, - заметил Михаил, - Что вчера император велел вам просмотреть все дела, поступившие в государственную канцелярию для их дальнейшего распространения по отделениям. А, кроме того, ввиду вашего недавнего вступления в Государственный совет ознакомиться с приказами экономического и военного департаментов за последние полгода. К тому же… – Мишель, - возмущенно прервал его цесаревич, - Не портите мне с утра настроение. Успею я посмотреть эти бумажки. У меня сейчас душа просит совсем другого, понимаете? – Однако, - продолжал настаивать Репнин, - Документов накопилось значительное количество и их прочтением может занять много времени. Государь будет недоволен, если вы не исполнит его распоряжение. – Ух, Миша, какой вы зануда, - скривился наследник, - Вы зарубили все мои грандиозные планы на корню, - Ладно, давайте сюда ваши приказы, закончим их побыстрее. Александр вновь уселся в кресло и нетерпеливо посмотрел на Михаила: – Ну, что там у вас? Князь снял с полки широкую толстую папку и, открыв её, прочитал первый документ: – Отчёт о государственных доходах за прошлый месяц. – Так, так, - наследник задумался, - Стало быть, из департамента экономии. А кто у нас там председательствует? Кажется, Василий Васильевич Левашов - старый брюзга, вечно жалующийся на сквозняки.… Помню, слушал его доклад о финансах, чуть не заснул со скуки. Оставим этот тоскливый опус до лучших времен. Давайте дальше. – Изменения в проект об отчуждении недвижимого имущества на государственные нужды – О, это вероятно от господина Кушникова. Пренеприятнейшая особа с манией величия! А его дурацкая привычка постоянно поправлять пенсне, как будто оно у него вот-вот свалится.… Нет, этот тоже на потом, - и Александр сделал Мише знак читать следующий доклад. – Прошение купца Болотова в канцелярию Его величества. – Прошение? – цесаревич склонил голову набок, - Как я люблю читать эти прошения. Иногда люди просят о таких вещах, что я даже не могу понять в шутку они или всерьёз. Особенно хороши те, что обращены к императору. Его они считают едва ли не Богом. – Но царская власть и вправду дана Богом, - осторожно вставил слово Михаил – Вы, правда, так думаете? – Александр кинул на Репнина подозрительный взгляд, - Или всё ещё выполняете указания моего батюшки? И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Видите ли, дорогой друг, чем больше я живу на свете, тем больше начинаю сомневаться в этой непреложной истине. Ну, посудите сами, вот я, будущий император, сижу перед вами, из плоти и крови, я простой смертный, наделенный весьма скромными способностями, есть люди и поумнее и поодарённее меня, но, тем не менее, это не мешает другим заглядывать мне в рот и ожидать от меня манны небесной. В каждом городе, в каждой губернии, в каждой деревне я вижу одно и то же – лизоблюдство и глупое, бессмысленное поклонение. – Ваше высочество, это бремя народной любви. – Бросьте, князь, какая любовь, - Александр подкинул на ладони маленькую стеклянную чернильницу, - Лишь раболепие и самоуничижение, причём добровольное. Признаться мне, насмотревшись на такую любовь, становится от неё уже дурно. Мне хочется, чтобы меня уважали за мои заслуги, а не за то, что я наследник престола, чтобы не заискивали передо мной, ожидая чего-то взамен. Но самое ужасное то, что у нас в стране нет ни свободы поступка, ни свободы воли.…Вот, допустим, у вас, Миш, - наследник перевел взгляд на своего адъютанта, - Сколько душ? – Честно говоря, не помню, - пожал плечами тот, - Об этом надо спросить у моего управляющего. – Ну, Бог с ним, не важно, - цесаревич повернулся в кресле и сложил руки на затылке, - Просто ответьте, если что-нибудь случится с вашими крепостными, их кто-нибудь обидит, или они захотят пожаловаться, к кому они придут? К вам, верно? Как к самому справедливому судье и к истине в последней инстанции, потому что вы их хозяин. Ведь так? – Разумеется, я же отвечаю за своих людей. – Верно, но при всём при том, они вам как вещи. Вы можете их продать, купить, обменять, подарить, и они воспримут это как совершенно обыденное явление. Вам не противно от мысли, что вы распоряжаетесь живым товаром? Вы никогда не задумывались над тем, как было бы хорошо дать своим людям вольные и перевести, например, на наемный труд? – Простите, Ваше высочество, - развел руками Репнин, - Но боюсь, что даже если я захочу их освободить, минуя то обстоятельство, что тем самым попросту разорюсь, добрая половина ко мне вернется и будет умолять их не отпускать, потому что пока они находятся в моей власти, то чувствуют себя в безопасности. – Вот, - удовлетворенно произнес Александр, подняв указательный палец вверх, - Именно об этом я и говорю. Мы живём в стране, где людям нравится быть чьей-то собственностью. Они привыкли жить такой жизнью и даже помыслить не могут, что всё бывает и более того, должно быть иначе. Любой человек имеет право осознавать себя личностью, не боятся говорить, то, что думает, не зависеть от глупых прихотей самодуров, которым совершенно случайно выпала честь распоряжаться чужими жизнями! Вы управляете всего лишь сотнями подневольных людей, а мне предстоит управлять миллионами. Я стану самым великим в истории императором-рабовладельцем. Мои подданные не люди, а безмолвные вещи. Я в ужасе, князь! – Хорошо, что вас не слышит государь, - усмехнулся Михаил, - А то бы он меня лично четвертовал за столь крамольные мысли в вашей голове. – Да, у нас с моим батюшкой в данном вопросе мнения расходятся. Он пребывает в уверенности, что абсолютная монархия со всем, что из неё следует – единственно верная форма правления. Ему кажется, что так он всегда всё сможет держать под контролем. Но, говоря между нами, чем больше я езжу по просторам нашего славного отечества, или вот изучаю эти бумажки, - Александр помахал взятым со стола документом, - Тем больше убеждаюсь, что как раз такой важный для моего отца контроль давно потерян. В стенах дворца властвуют интриганы и подхалимы, а на местах заправляют чиновники, вроде нашего старого знакомого господина Забалуева, единственная забота которых потуже набить карманы казенными деньгами. Господи Боже, а что творится в армии…. Вы сами служили, понимаете, о чём я говорю, и не дадите мне соврать. Одним словом, кругом процветает взяточничество, воровство и произвол… Наследник вдруг резко замолчал, а потом продолжил на полтона ниже: – И так страшно от мысли, что однажды именно мне придется наводить везде порядок, ломать эти столетиями сложившиеся устои, избавлять свой народ от предрассудков, которые мешают ему нормально дышать…. Знаете, Мишель, я редко кому об этом говорю, но вы мой близкий друг, и вам я скажу. Я понимаю, что очень много людей, среди которых есть те, кого я почитаю и ценю, уже сейчас возлагают на меня большие надежды. Они хотят, чтобы я, став императором, изменил Россию, повёл её другим, совершенно новым путём, они видят во мне реформатора, способного исправить ошибки прошлого. И я очень боюсь разочаровать этих людей. Боюсь разочаровать своих учителей: Василия Андреевича, Егора Францевича, родителей, своих друзей, а особенно тех крестьян, которые обращались ко мне за помощью во время последнего путешествия по России.…Ведь они все рано или поздно будут от меня зависеть. И, чёрт возьми, мне страшно принять этот груз ответственности, - цесаревич горько усмехнулся, - Но меня никто не спрашивает: могу ли я? Хочу ли? Просто так сложилось и всё.… Вот видите, какой парадокс, Мишель: я будущий царь, оказываюсь самым несвободным человеком в своей собственной стране. – Ваше высочество, Ваша светлость, - раздался голос в дверях. Оба как по команде обернулись: на пороге стоял адъютант Николая I. – Его императорское величество желает видеть князя Репнина, - сообщил вошедший и поклонился. – Что ж, - наследник встал с кресла и приблизился к Михаилу, - Вам пора. Спасибо что выслушали мою горячую бессвязную речь, надеюсь, не сильно вас утомил. Признаться, порой очень хочется выговориться, а вы прекрасно умеете слушать. – Я всегда к вашим услугам, Александр Николаевич. – Знаю, - цесаревич улыбнулся, - И очень это ценю. Я буду вас ждать, а пока, - он обвел взглядом лежащие на столе бумаги, - Посмотрю всё, что вы мне оставили. Поэтому можете доложить Его величеству, что в ваше отсутствие я как прилежный ученик всецело отдаюсь искусству управления великой державой. Аудиенция у императора стала для князя Репнина в последнее время привычным делом, Николай часто вызывал его, чтобы узнать об успехах наследника, его повседневных занятиях и развлечениях. Однако всякий раз, отправляясь в царскую приемную, Михаил чувствовал, как предательский холодок пробегает по позвоночнику, а в голове монотонно стучит только одна-единственная мысль - поскорее бы это закончилось. И дело было совсем не в том, что Мишель боялся императорского гнева или выговоров за несоответствие выполняемым обязанностям. К претензиям представителей вышестоящей власти он давно успел привыкнуть ещё за годы военной службы и не принимал близко к сердцу, осознавая их неизбежность. Дело было совсем в ином, он знал, что на каждой такой аудиенции ему в очередной раз придется скрывать правду об авантюрных выходках цесаревича, его истинных мыслях и переживаниях, потому что за минуту до этого Александр как бы невзначай напоминал ему: "Мишель, об этом говорить с моим отцом не следует", или же: "И об этом, кстати, тоже, но если государь спросит, вы ведь придумаете что-нибудь?" Видит Бог, как трудно было оставаться невозмутимым под пронзительно-острым взглядом государя, изворачиваться, уходя от наводящих или, того хуже, заданных напрямую вопросов. И хотя лавировать между двух огней – привычный удел всякого, кто служит при дворе, для Репнина, воспитанного в духе верности императору, он оказывался в тягость. Однако предать дружбу цесаревича и обмануть его доверие Миша тоже не мог. – Ваше величество, штабс-капитан Михаил Репнин..., - начал было свой привычный рапорт Мишель, останавливаясь в дверях императорского кабинета и вытягиваясь в струнку. – Доброе утро, князь, - неожиданно прервал его Николай, дружески хлопнув по плечу, - Рад видеть вас в добром здравии. Михаил поклонился, а император приветливо улыбнулся. Похоже, что настроение его сегодня было отличным. – Как поживает ваша прелестная супруга? - поинтересовался государь, с любопытством разглядывая Репнина – Благодарю вас, ваше величество, у моей жены всё хорошо. – А Алексей Михайлович? – склонил голову набок Николай, буквально источая любезность, от которой Мише почему-то стало не по себе. – Растёт не по дням, а по часам. – Отрадно слышать, - наконец, император принял свой обычный торжественно-величественный облик, заложил руки за спину и прошелся по кабинету, - Семья - это наш тыл, а когда в тылу всё благополучно и спокойно, то и на фронт идёшь с легким сердцем. Не правда ли, Михаил Александрович? – Так точно, Ваше величество. Николай помолчал мгновение, глядя себе под ноги, затем вновь обернулся к Репнину: – В очередной раз, князь, хочу выразить свою признательность за добросовестное выполнение возложенных на вас обязанностей. Должен сказать, что при вашем участии Александр стал куда более ответственным и серьёзным, его успехи на государственном поприще меня необычайно радуют, и я уверен, что в этом немалая ваша заслуга. Михаил вновь ответил коротким поклоном, а Николай вернулся к своему столу, неспешно сел в кресло и жестом пригласил Репнина подойти. – Тем не менее, я позвал вас не только для того чтобы поблагодарить за верную службу. В данный момент есть и иные дела, не менее важные и срочные, которые требуют вашего участия. Николай выдержал театральную паузу и продолжил: – Я хотел бы дать вам одно очень важное и ответственное поручение, с которым я надеюсь, вы успешно справитесь, - император поправил воротник мундира, - Должен сразу заметить, что задание это непростое, и я долго размышлял над тем, кому можно его доверить. Памятуя ваши прошлые заслуги в раскрытии преступлений Двугорского уезда, я решил, что ваша кандидатура будет наиболее удачной, - государь поднял вопросительный взгляд на Михаила, – Вы готовы взяться за новое расследование, князь? – Это была бы большая честь для меня, - отчеканил Репнин Император удовлетворенно кивнул: – Я так и думал. Вы никогда не давали повода усомниться в вашей доблести. Однако, - Николай повысил голос, - я хочу, чтобы вы в полной мере осознали, что дело, о котором мы с вами говорим, является делом государственной важности и от успешности его выполнения зависит, ни много ни мало, сохранение спокойствия и благополучия в империи. Надеюсь, вы понимаете всю серьёзность и ответственность возлагаемых на вас обязательств? – Понимаю, Ваше величество. – Прекрасно, - удовлетворенно произнёс государь, - В таком случае, я полагаю, самое время ввести вас в курс дела… Александр Христофорович, - неожиданно позвал он, обернувшись и посмотрев вглубь комнаты, - Подойдите, пожалуйста. Репнин нервно сглотнул – присутствие этого старого лиса не предвещало ничего хорошего. Памятуя предыдущий опыт общения с начальником тайной полиции, которое, как правило, заканчивалось для него либо Петропавловской крепостью, либо отправлением на Кавказ, Мишель предпочитал лишний раз с ним не сталкиваться, поэтому теперь от мысли, что поручение императора предполагает непосредственное участие Бенкендорфа, у него мучительно заныли зубы. – Давно не виделись, князь, - подошёл к ним шеф жандармов и улыбнулся, как показалось Михаилу, инквизиторской улыбкой. – Чрезвычайно приятная встреча. Не правда ли? Всё это время он находился в дальней части кабинета, за ширмой, и стоял так тихо, что Репнин поначалу его даже не заметил. – Здравствуйте, Ваше сиятельство, - поприветствовал Бенкендорфа Мишель, хотя в отличие от последнего особой радости при этом не испытывал. – Александр Христофорович расскажет вам обо всём более подробно, - заговорил между тем император, поднимаясь с кресла, - Перед ним же вы будете отчитываться о ходе продвижения расследования. А мне, господа, пора заняться другими делами. Репнин, - Николай поднял вверх указательный палец, - Я на вас надеюсь. – Ну что ж, князь, присаживайтесь, - обратился к Михаилу Бенкендорф, когда император покинул комнату, - Разговор нам с вами предстоит долгий и не самый лёгкий.… Хочу рассказать сначала небольшую предысторию, которая вам наверняка будет интересна, - начал он после того как Репнин сел в кресло напротив. – Некоторое время назад в моё ведомство поступил сигнал о том, что в Варшаве организовано некое тайное общество, целью которого якобы является ниспровержение существующего в России образа правления. Мы проверили данные сведения, и на первый взгляд ничего особенного это общество собой не представляло – всего лишь несколько студентов, начитавшихся крамольных западных книжек. Однако в скором времени нам удалось узнать, что деятельность этой организации не ограничивалась Польшей, и что некоторые из участников предпринимали поездки, между прочими городами, в том числе и в Петербург, где пытались основать одно из отделений центрального Варшавского общества. Благодаря тщательно проделанной работе мои люди обнаружили тайник, где заговорщики хранили свои документы - фальшивые паспорта, устав, запрёщенные книги, одним словом, почти всё, что касалось деятельности общества… - шеф жандармов кашлянул и перевел дух, - А вот теперь, князь, слушайте внимательно. Мы, конечно, арестовали всех, кто имел к этому отношение, в том числе купца, которому принадлежал дом с найденным тайником. Так вот он и поведал нам, что организаторами этого общества является поручик Станислав Вейс и его друг Янош Мещерский, тоже поручик, правда разжалованный. Кроме того, от этого же купца мы узнали, что найденные документы лишь малая часть. Самый главный архив Вейс всегда держал при себе, я не знаю точно, сколько в нём бумаг, но все они имеют неизмеримую ценность. Это полный список участников общества и их местоположение, детальные инструкции для каждого отделения по всей стране, а также проект специального комитета, которого готовили для организации политических убийств… как это принято среди революционеров на западе. Моим людям удалось напасть на след Вейса, но в тот момент, когда они его задержали, никаких бумаг при нём обнаружено не было. Обвинить его мы ни в чём не могли – слишком мало свидетельств, поэтому вынуждены были отпустить. А затем потеряли его след, как раз на границе, скорее всего ему удалось пройти по поддельному паспорту. Потом его видели в Петербурге, однако пока он по-прежнему находится в розыске и бумаги тоже не найдены. – Вы хотите, чтобы я также принял участие в поисках? – спросил молчавший до сих пор Михаил. – Не совсем. С этим справятся жандармы, когда подойдет срок. К вам будет другое дело. У меня есть все основания полагать, что Вейс действовал не один, ему помогал сообщник.… Видите ли, князь, мои люди знали, что нужные нам архивы у него, я не буду разглашать источники этих сведений, но ручаюсь за их достоверность, а потом в одну секунду они исчезли. Это слишком ценные бумаги, чтобы Вейс их уничтожил, спасая собственную шкуру, скорее всего, почувствовав слежку, он передал их кому-то. Мне рассказали, незадолго до ареста Вейс разговаривал с неким человеком, но личность его установить мы к несчастью не смогли. Скорее всего, документы, которые мы ищем, Вейс передал именно ему. Он нас опередил, поэтому при обыске мы ничего и не обнаружили… - Бенкендорф сделал паузу и внимательно посмотрел на Мишу, - А теперь ваша задача, Репнин. Думаю, вы уже догадались, о чём я вас хочу попросить… Найдите мне этого сообщника. Вам это будет проще: вы не принадлежите к жандармскому корпусу, вас никто из заговорщиков не видел, данным делом вы раньше не занимались, таким образом, у вас полностью развязаны руки. И ваше участие не вызовет подозрение раньше времени. Князь задумчиво почесал подбородок: – Но ведь человек, о котором вы говорите мог оказаться просто случайным попутчиком. И не иметь к этому никакого отношения. Бенкендорф кивнул: – Возможно. Вот вы это и узнайте. Я понимаю, что данное поручение похоже на поиск чёрной кошки в тёмной комнате, но в таком деле мы не должны упускать ни одного шанса. – В любом случае, архива у него может и не оказаться. Какова вероятность того, что даже если он и прятал эти бумаги, они до сих пор у него? Что ему мешало вернуть их обратно этому Вейсу? – Есть такая вероятность. Вейс же не идиот, он знает, что мы сидим у него на хвосте и в любой момент можем застать врасплох, а поэтому держать такие документы при себе опасно. Конечно, при большом желании арестовать его труда не составит, но гораздо полезнее подождать пока он сам выведет нас к тому, что мы ищем. А этот сообщник всего лишь ещё один след, возможно ложный, но мне бы очень хотелось, чтобы вы его проверили. Бенкендорф улыбнулся и пододвинул к Мишелю толстую папку: – Вот, возьмите, это подробный рапорт по этому делу, здесь все необходимые детали. Прочитайте, а потом продолжим.

Falchi: Лиза приехала ближе к вечеру, принеся с собой морозную свежесть ясного декабрьского дня. Румяная, сияющая она тут же обняла встретившую её Анну, смеясь рассказала пару последних сплетен, услышанных по дороге от кучера и сразу засыпала вопросами, словно хотела поделиться своим весёлым настроением, развеять грустную дымку, навечно поселившуюся в глазах подруги. – Брось ты, Лиза, какие у меня новости, - отвечала баронесса, растерявшись от поглотившей её неуёмной энергии Репниной, - Ты проходи скорей в гостиную, я так рада видеть тебя. – И я рада, - княгиня тряхнула завитыми кудрями, - Бледная какая, Анечка, ты на улицу-то выходишь? Смотри, погода чудесная! – Нет, я дома сегодня весь день… - Анна опустила глаза, смяв пальцами бантик на платье, а Лиза огорченно покачала головой, но потом сразу опомнилась и вновь улыбнулась: – А я ведь не одна пришла, - она сделала знак стоявшей в прихожей служанки, а когда та приблизилась, Анна увидела в её руках маленькую колыбельку. – Алёшенька, - баронесса склонилась над ребёнком, - Господи, как вырос-то! – И не говори, - Лиза взяла малыша на руки, - Не успеешь оглянуться, как уже бегать начнёт. Анна тихонько рассмеялась, наблюдая за тем, как мальчик шевелит ручками, дёргая кружевные пелёнки, и улыбается, следя за происходящим внимательными светлыми глазами. – Какой славный… Но ты, наверное, совсем не спишь из-за него. – Ты знаешь, я ведь когда тяжела была, думала хлопот не оберешься, а вот гляди ж, ты таким спокойным родился. Не кричит, не плачет, лежит, да за всем смотрит, как будто наблюдает. – Ну, так есть в кого. Верно, тоже сыщиком вырастет, - ответила Анна, и они обе беззаботно рассмеялись. – Давай, я велю стол накрыть, - предложила баронесса, - Поужинай со мной, а то я так не люблю есть одна. – Конечно, - с радостью согласилась княгиня, отмечая про себя, что Анна чуть-чуть повеселела, - Всё равно Миша домой поздно вернется, ждать его смысла нет, а мне в одиночестве тоже кусок в горло не лезет. Пока слуги подавали ужин, дамы расположились на диване в гостиной. Лиза продолжала щебетать без умолку: о погоде, светских новостях, прочитанном недавно французском романе. Анна слушала смущенно улыбаясь, и в который раз убеждалась, что жизнерадостная подруга способна поднять настроение кому угодно. В конечном итоге весёлая болтовня княгини сделала своё дело, и Анна смогла немного расслабиться и отвлечься от преследующих её тяжелых мыслей – Я же вот что хотела тебе сказать, - вдруг вспомнила Лизавета, разламывая напополам поданный горничной пирожок, - Ты слышала, что в Петербург с гастролями приехала Парижская опера? И в эту субботу в императорском театре они буду давать "Фаворитку" Доницетти. Говорят, что во Франции она имела невероятный успех, и я ужасно хочу её послушать. Ты составишь мне компанию? – Ты приглашаешь меня в театр? – Конечно, я уверена, что тебе понравится. И к тому же, ты сможешь немного развеяться. Анна в нерешительности покачала головой: – Нет, нет, я не пойду. Прости, Лизонька, но я так давно никуда не выходила и отвыкла от светской жизни. И потом, я боюсь встретить там кого-нибудь из старых знакомых. Они начнут меня спрашивать о Владимире, а я этого не вынесу. – Глупости! – перебила её княгиня, - Никто не будет тебя ни о чём спрашивать, а если и спросят, скажи, что он уехал по делам. Ты не должна никому ничего объяснять… Ну, пожалуйста, пойдём. А то мне одной будет грустно. – Ты можешь пойти с Мишей. – С Мишей, - усмехнулась Лиза, - Да он и пяти минут не выдержит, умрёт со скуки. Только ты сможешь по достоинству оценить настоящее искусство. Ты же раньше так любила ходить в театр, даже сама хотела на сцену. Анна грустно улыбнулась: – Так, когда это было, Лиза. С тех пор столько всего изменилось. После того, как я вышла замуж…, - она запнулась, - Я не хочу думать ни о чём кроме как о доме и семье. Ничего другого мне и не нужно. Да разве способен театр помочь справиться с моей тоской.…Вот если бы Господь дал нам с Владимиром ребёнка, мне было бы не так тяжело пережить, всё что случилось, у меня бы хоть что-то осталось от него. – У вас ещё будут дети, не волнуйся, - сердце Лизы сжалось от сострадания подруге, - Столько, сколько захотите. – Да я даже не знаю, увижу ли я его когда-нибудь, а ты говоришь - дети. Вот смотрела я сегодня на твоего Алёшу и думала, а испытаю ли я когда-нибудь счастье быть матерью? Прижму ли я к груди своего ребёнка?.. – Анечка, ну не мучай себя так, - взмолилась княгиня, - Если бы я знала, что мой сын так на тебя подействует, я бы не стала его брать с собой, теперь я чувствую себя виноватой! – Ну что ты, я очень рада была его видеть, и на душе мне стало легче, - баронесса погладила подругу по руке, - И ты знаешь, наверное, ты права, мы сходим с тобой в оперу. Спасибо тебе за всё! Репнина уехала поздно вечером, а Анна так и осталась сидеть в столовой, безучастно наблюдая, как горничная убирает грязную посуду. Лиза, счастливая Лиза, которая сейчас возвратится домой, уложит спать своего чудесного малыша, даст распоряжение слугам на завтрашний день и сможет беззаботно раствориться в объятиях мужа, который уже, наверное, вернулся со службы или приедет с минуты на минуту. Разве есть для женщины большее блаженство, чем быть рядом с любимым, растить его ребенка, делиться с ним радостями и горестями? Когда-то давно, сейчас Анне казалось, что с тех пор прошла целая вечность, она мечтала о сцене, с детства ей внушали, что стать актрисой, блистающей на подмостках императорских театров, - лучшее, что может с ней случиться. Казалось, такая стезя поможет ей забыть о позорном происхождении, о двусмысленном положении, не позволявшем чувствовать себя на равных ни в светском обществе среди благородных дворян, ни в людской среди крепостных. Злые насмешки дворни, издевательства молодого барона, напоминающего ей при каждом удобном случае, кто она на самом деле, масленые ухмылки управляющего, не гнушающегося лишний раз прижать её в тёмном углу, дабы заявить о своих правах, - всё это превращало жизнь в кромешный ад, вырваться из которого можно было лишь осуществив мечту о театре. И Анна послушно трудилась на благо этой идеи, учила новые роли, играла на рояле, пела своим ангельским голосом известные романсы, обвораживая каждого, кто её слушал. Какие неведомые тайны скрывала карьера актрисы, что пряталось под красочной маской обманчивой преданности зала, она не знала. Но где-то в глубине души девушка понимала: не может быть эта жизнь вечным праздником, она таит в себе какие-то подводные камни, и боялась, что однажды сцена сыграет с ней злую шутку, потребует заплатить сполна за триумф и славу. Тогда Анна не думала о семье, детях, блаженном спокойствии домашнего очага, для неё подобное выглядело лишь сладким несбыточным сном, запретным плодом которого она недостойна. И усилием воли гнала от себя мысли о таком простом женском счастье, и с новой силой погружалась в музыку, пенье, спектакли. В то время ей было достаточно видеть радость Ивана Ивановича, довольного успехами своей воспитанницы, и прочащего ей признание в театре, требовать у судьбы чего-то ещё казалось ей невозможным и неправильным. Всё изменилось в один момент, когда Владимир открыл ей своё сердце, признался в чувствах, которые прятал за ледяной маской презрения все последние годы, когда подарил казавшееся раньше непозволительной роскошью право любить и быть любимой. Прежде Анна его боялась, сторонилась, но втайне восхищалась, стараясь не думать о том, что может означать странный трепет в груди, просыпающийся всякий раз, когда она видела его красивое лицо с насмешливо скривленными губами или слышала холодный голос, доносившийся из глубины комнат. Уверив себе в его непримиримой ненависти к себе, она и представить не могла, что однажды гордый, надменный Владимир будет стоять перед ней на коленях и покорно просить её руки, уверяя, что каждый прожитый без неё день потерян. Ещё мгновение и она баронесса Корф, вчерашняя крепостная, не смевшая и помыслить о таком чуде, и вот оно счастье, настоящее неподдельное счастье – быть женой Владимира и хозяйкой дома, узнавать каждый день заново своего мужа и любить его преданно и беззаветно. Заботиться о нём, окружать любовью и нежностью и незаметно для него самого осознавать свою власть над ним, знать, что в каком бы скверном расположении духа он не был, как бы не метал громы и молнии, приводя в трепет всех окружающих, ей достаточно дотронуться до его плеча, сказать негромко: "Успокойся, Володя", и он в одну секунду станет ручным, будет принадлежать только ей одной, смотреть на неё с обожанием, и за один только этот взгляд она отдаст всё на свете. Никакой театр, никакие овации не смогут заменить радость жить всю жизнь одной-единственной ролью, ролью любимой женщины для своего мужчины. Сейчас всё это виделось таким простым и понятным, что Анна с удивлением спрашивала себя, неужели раньше она могла мечтать о чём-то ином? И была ли это её собственная мечта или она лишь заставляла себя выполнять волю старого барона, чтобы отблагодарить его за ту заботу и доброту, которой он её окружил. И тем больнее Анне было теперь: наблюдать со стороны за чужим счастьем, зная, что её собственное неожиданно упорхнуло, провожать Лизу домой, где её ждёт нежный заботливый Миша, а самой отправляться в пустую тёмную спальню и терзаться от тоски и отчаянья, от обиды на несправедливую жизнь, от собственной беспомощности, от обречённости долгого ожидания, конец которого своей неизвестностью пугает ещё больше. Что-то мягкое коснулось её ноги, Анна вышла из задумчивости и посмотрела на пол. Лучик тёрся о подол пышного платья, щуря от света свои большие жёлтые глаза. Пушистый комочек, подаренный ей Владимиром, за последние полтора года превратился на Варвариных хлебах в упитанного, лоснящегося и довольного жизнью кота, любимца дома, беззастенчиво пользовавшегося всеми благами, которые давала ему эта привилегия. Анна взяла котика на руки, прижалась щекой к мягкой полосатой спинке, отчего Лучик тут же громко замурлыкал, сладко зевнул и уютно устроился у неё на коленях, периодически то выпуская, то втягивая обратно коготки, что свидетельствовало о крайней степени его удовлетворения всем происходящим. – Скучаешь по Владимиру? – прошептала Анна в бархатное ушко зверька, - И я тоже, так по нему скучаю. Лучик, как и все коты, сам выбрал себе хозяина, и, разумеется, им оказался тот, кто когда-то нашел его ещё совсем маленьким на конюшне. С того самого момента Лучик не расставался с Владимиром ни на минуту. Все те часы, что барон проводил дома, кот неизменно сопровождал его повсюду. Во время завтрака проворно забирался хозяину на колено, зная, что ему что-нибудь обязательно перепадет. Днём, если Корф оставался дома и работал, Лучик был единственным, кому позволялось находиться рядом с ним в кабинете – сидеть на краешке стола или дремать, свернувшись клубочком на диване. По вечерам, когда Владимир ложился на кровать или устраивался у камина, кот бесцеремонно запрыгивал к нему на грудь, вытягивался во весь рост и мурлыкал так громко, что слышно было, наверное, даже за пределами комнаты. В такие минуты, видя, как Владимир еле заметно улыбается и, блаженно прикрыв глаза, почёсывает своего любимца за ушком, и можно подумать, ещё чуть-чуть и сам замурлыкает от удовольствия, Анне казалось, что котов у неё теперь уже двое. В первые несколько дней после отъезда барона, Лучик бесцельно слонялся по дому, иногда жалобно мяукая, будто выражая недоумение отсутствием любимого хозяина, а потом стал подолгу пропадать – съедал оставленное Варварой молоко и уходил. Ни на завтраках, ни в хозяйской спальне он больше не появлялся, лишь очень редко, как в этот вечер, заглядывал на огонёк: посидеть и погрустить рядом с Анной, чтобы потом вновь исчезнуть на несколько дней. Совсем уже стемнело, часы на каминной полке показывали почти десять вечера, и баронесса встала с дивана с намерением отправиться в опочивальню, но, проходя мимо мужниного кабинета вдруг остановилась у дверей. Какая-то непреодолимая сила тянула её внутрь, острая боль, засевшая сердце звала, настойчиво требовала войти в святая святых любимого, вновь увидеть в беспорядке брошенные им вещи, его кресло, стол, заваленный бумагами. Так хотелось, как раньше постучаться к нему, услышать его голос, остановиться на пороге, чтобы позвать на ужин или просто подойти, обнять за плечи и сказать, что соскучилась… Анна вздохнула, сняла с ближайшего комода подсвечник, решительно толкнула дверь и ступила в мрачный полумрак комнаты. Всё было по-прежнему, только из каждого угла веяло холодом, отчего становилось зябко и дрожь пробегала по телу. Анна не заходила в кабинет, ни разу с того момента как на следующий день после исчезновения Корфа они с Мишей целиком перерыли его в надежде найти какие-то зацепки для поисков. Баронесса поочередно зажгла все свечи, чтобы хоть как-то развеять стоявшую в помещении гнетущую тишину, оглянулась, захватывая взглядом каждый предмет, каждую мелочь, имевшую отношение к мужу. Затем прошлась вдоль всей комнаты, дотронулась до оставленного на стуле сюртука, кольнувшего её пальцы грубой шерстью, провела рукой по книжной полке, по бронзовой статуэтке, потом села в кресло, зажмурилась на секунду, представляя лицо Владимира перед собой, надеясь, тем самым хоть бы на секунду облегчить страдания. Но от воспоминания о его ласковом взгляде, мягкой улыбке на тонких губах, которых ей так не хватало, становилось только хуже. Она открыла глаза, прогоняя любимый образ, медленно перевела взор на дальнюю стену, где висел портрет Ивана Ивановича. Небольшого размера в простой деревянной раме, написанный строго и без излишеств, на нём старый барон был изображен волевым и даже жестким, каким Анна его почти никогда не видела, но сам Владимир очень любил этот портрет, сделанный ещё при жизни его матери. – Господи, да что же это такое, - прошептала баронесса, рассматривая изображение. Ей безумно захотелось поговорить с ним, поделиться своей болью с близким и родным человеком: – Дядюшка, если бы вы знали, как мне сейчас тяжело, - несмело произнесла она, обращаясь к опекуну, безмолвно глядящему на неё с портрета своим суровым взглядом, - Я осталась совсем одна, в этом огромном доме, где я не могу чувствовать себя спокойно, пока Владимира нет рядом. Это так больно, сидеть и ждать, не имея возможности ничего сделать…как приговоренный к смерти. Не знаю, смогу ли я выдержать. Ах, Иван Иванович, когда мы хоронили вас, я думала страшнее горя и быть не может, полагала, что никогда не справлюсь с пустотой, образовавшейся внутри, но оказалось потеря того, кого любишь – не самое ужасное, что может случится. Куда как хуже неизвестность, - Анна поднялась с места и приблизилась вплотную к портрету, коснулась шероховатой поверхности холста, - Вы, наверное, знаете, где он, видите его с неба, а я только надеюсь и каждый день молюсь всем богам, лишь бы он был жив… - баронесса аккуратно сняла картину со стены, прижала к груди, прикрыв глаза. Ей так не хватало сейчас заботы, поддержки, участия, которое она всегда в избытке получала у своего опекуна, когда ей это было необходимо. И теперь брошенной в одиночестве, ей больше всего на свете хотелось, чтобы дядюшка был здесь, обнял её, сказал утешающие слова о том, что Владимир обязательно вернется, и они снова будут жить как прежде – счастливо и безмятежно. Через некоторое время Анна очнулась, выйдя из томящего забытья, и потянулась было повесить портрет на место, как вдруг увидела в стене, там, где картина полностью закрывала её поверхность маленький шкафчик, больше напоминавший сейф, почти незаметный на общем фоне и явно спрятанный от чужих глаз. Баронесса ничего не знала об этом тайнике и никогда прежде не видела, чтобы Владимир снимал портрет или вообще подходил к этой стене. В кабинете был ещё один сейф, за библиотекой, там обычно хранились деньги и особенно ценные бумаги, остальные ящики, как правило, оставались открытыми, в чём они с Михаилом убедились во время первого "обыска". Анна с пару секунд напряженно разглядывала обнаруженный тайник, потом отложила картину и, подставив к стене стул, чтобы удобнее было добраться до шкафчика, дернула несколько раз на себя крошечную ручку, но дверца была заперта и не поддавалась. Анна сглотнула, сердце забилось чаще от ощущения, что этот маленький сейф может скрывать секрет Владимира, что возможно здесь, в тщательно замаскированном тайнике ей удастся обнаружить вожделенный ключ к загадке, которую она безуспешно пытается разгадать вот уже третий месяц. Баронесса осмотрелась по сторонам в поисках какого-нибудь приспособления, которое помогло бы ей вскрыть ящик, но не найдя ничего стоящего внимания, спустилась на пол и бегом кинулась из комнаты: – Дарья! – крикнула она проходящей мимо служанке, - Управляющий уже ушёл? – Нет, барыня, Дмитрий Степанович здесь ещё… – Найди мне его, быстро! – прерывающимся голосом проговорила баронесса и нырнула обратно в кабинет. Смущенная и удивленная взбудораженным видом хозяйки, горничная тут же побежала на поиски управляющего, а Анна, возбужденная своей находкой в нетерпении принялась мерить шагами кабинет, периодически поглядывая на только что обнаруженный шкафчик. – Звали, Анна Петровна? – услужливо поклонился возникший на пороге человек. Управляющий был невысоким, плотным, начинающим лысеть мужчиной. Дотошный и рачительный в делах он был правой рукой Владимира, добросовестно исполняя свои обязанности, доводя любое дело до конца, в отличие от Корфа, у которого на это вечно не хватало либо времени, либо терпения. Благодаря ему в хозяйстве всегда всё находилось на своих местах, в учётных книгах царил воистину немецкий порядок, а крепостные никогда ни в чём не нуждались. – Дмитрий Степанович, - баронесса старалась держать себя в руках и не выдавать волнение,- Скажите, вам известно о существовании этого сейфа? Управляющий поднял голову, внимательно осмотрел указанный барыней предмет, а потом решительно покачал головой: – Никак нет, Анна Петровна, в первый раз вижу. Да ведь кабинет не в моём ведении, Владимир Иванович здесь всегда сам распоряжался. – То есть, ключа от него у вас тоже нет? – Все ключи только у барина были. Анна в отчаянье закусила губу, но сдаваться не хотела: – Дмитрий Степанович, а открыть его можно как-нибудь? Управляющий в изумлении на неё уставился: – Как открыть без ключа-то.…Взломать что ли? – вдруг осенило его догадкой. – А хотя бы и взломать. Ну, наверняка же можно найти какой-нибудь инструмент… – Да Господь с вами, Анна Петровна, - отмахнулся Дмитрий Степанович, - Владимир Иванович мне шею свернёт, коли узнает, что я в его отсутствие по закрытым шкафам лазил. Нет, я не могу, простите. Не приучен я так с хозяйским добром обращаться. – Ну, я прошу вас, - взмолилась баронесса, - Постарайтесь его открыть, мне очень нужно! – Барыня, но не по-людски же это, - колебался управляющий, - Как воры, ей-богу! – Если вы мне не поможете, я попрошу кого-нибудь другого, но всё равно открою этот проклятый сейф, - Анна ухватила его за фалду, - Пожалуйста, сделайте это ради меня. Дмитрий Степанович ещё некоторое время отпирался, приводя весьма разумные доводы о неправомерности действий, на которые толкала его баронесса, но, наконец, сдался и, вздохнув, произнёс: – Хорошо, как скажете, только в случае чего я тут не причём. Ворча что-то себе под нос, управляющий вышел из кабинета, а спустя короткое время вернулся, неся в руках пару инструментов, похожих на ломы, отвертку и молоток. Постоял пару минут перед закрытым шкафом, почесал затылок, как бы приноравливаясь, чем лучше будет справиться с замком, примерил один из ломов, потом отвертку, просунул её тонкий конец в щель между дверцей и стеной и принялся с помощью молотка вбивать всё глубже, создавая проём. Замок протестующе скрипел, штукатурка, не выдержав мощных ударов молотка, стала осыпаться крупными комьями. Когда отверстие значительно расширилось, Дмитрий Степанович взял один из ломов и продолжил долбить стену уже с его помощью. Наконец, лом пробрался достаточно далеко, и управляющий после нескольких неудачных попыток свернул "ушки" замка и выбил дверцу. – Только дальше, пожалуйста, сами, - Дмитрий Степанович вытер пот со лба, собрал инструменты и отошел от сейфа подальше, недоверчиво поглядывая на хозяйку. – Конечно, конечно, вы можете идти, спасибо! – поблагодарила его Анна, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Как только за управляющим закрылась дверь, баронесса вновь взобралась на стул и с замиранием в груди принялась изучать содержимое шкафчика. Он был доверху заполнен разными бумагами – расписками, счетами, купчими; Анна перебирала все попадавшиеся документы, внимательно прочитывая их содержимое, и с каждой следующей минутой отчаянье её росло – ничего более интересного, чем в ранее осмотренных ящиках она не находила. И вот когда пачка бумаг также как и надежда что-либо найти почти сошли на "нет", в дальнем углу шкафчика она увидела конверт, а когда взяла его в руки, тут же узнала – это было то самое письмо, которое Владимир получил накануне своего исчезновения. Анна набрала в грудь побольше воздуха и дрожащими пальцами открыла конверт. В ладони ей выпала крошечная узкая бумага, на которой ровными округлыми буквами было выведено: "Завтра, Маринов трактир в два часа пополудни". И больше ни слова – ни имени отправителя, ни обратного адреса. Баронесса села в кресло, лихорадочно приводя мысли в порядок, единственное, что она поняла – некто назначил Владимиру встречу как раз в тот день, когда он исчез. Что это за место и что собой представляет человек, пожелавший видеть её мужа, она не имела ни малейшего представления, но воображение уже услужливо рисовало ей страшную картину – таинственное рандеву с незнакомцем у чёрта на куличках, с которого Владимир не вернулся. Значит…- Анну бросило в жар от пробравшегося в сознание страшного предположения, и она даже яростно помотала головой, чтобы его отогнать. Нет, нельзя так думать, нельзя позволять себе паниковать до того как всё выяснится. "Миша!" – вдруг озарило её, конечно же, надо всё рассказать Мише, он обязательно придумает, что с этим делать. Анна соскочила с места, готовая прямо сейчас броситься к Репниным, но, вспомнив, который час, обреченно села обратно за стол. Было бы, по меньшей мере, бестактно ехать к ним на ночь глядя. Анна и так чувствовала себя не в своей тарелке от того, сколько времени уделяли ей Михаил и Лиза. Она была бесконечно благодарна подруге и её мужу, однако всякий раз испытывала чувство вины за то, что хоть и против воли, но всё же мешала их семейному счастью и спокойствию. Устало потерев глаза, баронесса аккуратно вернула найденный клочок бумаги в конверт, спрятала обратно в сейф, и, потушив свечи, пошла к себе. Анна не была уверена, что сможет теперь заснуть, тревожные мысли сумбурно копошились в голове, пугали и угнетали, хотелось тут же бежать искать этот непонятный трактир, указанный в записке. Но, осознавая, что без посторонней помощи она не сможет ничего сделать, Анна почти насильно заставила себя подняться в спальною и лечь в постель. Оставалось только дожидаться утра.

Алекса: Falchi пишет: Хотя если на этом форуме канон не очень приветствуют, даже не знаю хорошо это или плохо. Почему? У нас много фиков с каноническими парами. Все читают, комментируют. Тем более в фиках авторы пишут героев такими, какие они им нравятся Я люблю вованну, с удовольствием читаю фики и смотрю клипы. Твой фик очень увлекательный. Мне нравится, когда есть приключения и любовь



полная версия страницы