Форум » Альманах » Гондорский цикл » Ответить
Гондорский цикл
Falchi: Рассказы по мотивам трилогии П.Джексона "Властелин колец" . Матчасть от профессора Толкина, с большой любовью и уважению к прекрасному автору мира Средиземья
Falchi: Lana пишет: . Я недавно переслушала Сильмариллион, и создалось ощущение, что людям достался подарок более привлекательный, чем эльфам Дар смерти в смысле? Да, это шикарный подарок, жить вечно без эльфийской подготовки - умом тронуться можно. Lana пишет: Фарамир в какой-то степени копирует папкин стиль поведения, хотя, возможно, очень бы удивился, скажи ему кто-нибудь об этом Гены пальцем не сотрешь))
Lana: Falchi пишет: Дар смерти в смысле? Да, это шикарный подарок, жить вечно без эльфийской подготовки - умом тронуться можно. Угу, он. Даже Валар прикладывают усилия, чтобы жить. Falchi пишет: Гены пальцем не сотрешь)) А то, кстати, о генах: Эомер-то там в порядке? Подвалы побеждены и он, надеюсь , прикладывается к горлышку какой-нибудь красавицы, а не бутылочному?)))
Falchi: Lana пишет: Подвалы побеждены и он, надеюсь , прикладывается к горлышку какой-нибудь красавицы, а не бутылочному?))) После всего что пережил Эомер, я на его месте ушла бы в заслуженный запой на полгода точно)) Если я не ошибаюсь в расчётах, то в данный момент маршал эорлингов должен брать штурмом бастионы прекрасной дочери Имрахиля. Они вроде как поженились через пару лет после победы в Битве Кольца.
Falchi: Название: Возвращение короля Направленность: Джен Автор: Falchi (https://ficbook.net/authors/1268647) Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»,Властелин Колец(кроссовер) Пэйринг и персонажи: Дэнетор, Арагорн, Фарамир Рейтинг: G Размер: 7 страниц Кол-во частей: 3 Статус: завершён Метки: Отклонения от канона, Частичный ООС, Ангст, Драма, AU Описание: Пропущенная сцена из фика "Храброе сердце" Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика Мраморный зал в покоях Цитадели Минас-Тирит целиком потонул в холодном полумраке. На его высокие белые стены падали редкие отблески от пламени факелов, образуя длинные зловещие тени, напоминающие своими размерами и формой огромных таинственных чудищ, какие встречаются в древних рассказах и преданиях Средиземья. Голубоватый лунный свет, проникающий сквозь решётки стрельчатых окон, прочертил на полу комнаты неровные дорожки, расползшиеся по камням, точно дрожащие водной гладью лужи после сильного дождя. Тишина, заполнившая зал, устрашающе звенела и каждый случайный шорох или легкий шелест нарушал её так же громко, как майская гроза прерывает покой раннего безмятежного утра. Статная, одетая во всё чёрное фигура наместника Гондора Дэнетора Второго как скала возвышалась в центре мраморного зала, прежде праздничного и величественного, а теперь напоминающего глухой склеп. Выпрямившись во весь рост и опираясь одной рукой на крышку своего стола, он стоял, повернувшись лицом к полуоткрытым дверям покоев. Взгляд его оставался неподвижным и мрачным, уголки плотно сжатых губ едва заметно дёрнулись, когда всё также глядя на качнувшиеся дверные створки, он твёрдо произнёс: — Войди! Повинуясь прозвучавшему в тишине зала приказу, на пороге комнаты бесшумно возник силуэт мужчины. Он казался столь же высок и прекрасно сложен, как и наместник Гондора, обладал такими же тёмными волосами и острым, как у горного орла взглядом. Мужчина был облачён в длинный, испачканный дорожной грязью плащ, руки его почти по локоть скрывали плотные перчатки. На щеке его ещё не успел зажить след от раны, полученной в недавнем сражении. Воин уверенно шагнул вперёд, но тут же замер под пристальным взором следящего за ним Дэнетора. Они смотрели не отрываясь друг на друга, быть может, с минуту, и во взгляде каждого из них было что-то от диких хищных зверей, встретившихся на узкой лесной тропинке. Наконец, вошедший нарушил затянувшееся молчание: — Я приветствую тебя, государь, — медленно произнёс он, опуская голову в почтительном поклоне. — Не кланяйся, — резко оборвал его наместник, также приближаясь на шаг, — Победители не преклоняют головы перед побеждёнными. Ты пришёл забрать то, что принадлежит тебе по праву, так забирай же. Я исполню предписанное законом. Гондор отныне твой. — Я пришёл с миром, Дэнетор, — поднял на говорившего глаза Арагорн, — И я преклоняю голову не только потому что того требуют обычаи. Я выражаю тебе своё искреннее почтение как сильному и мудрому владыке, сумевшему сохранить Гондор в самые тяжёлые для него дни и не позволившему войскам Саурона осквернить его белые стены. — Прибереги свои пламенные речи для будущих подданных, — голос правителя был всё так же сух, а будто выточенный из камня лик его оставался по-прежнему холоден и суров, — Мне твоих льстивых слов не нужно. Многие годы я положил на то, чтобы сделать Гондор величайшим королевством. Каждый день, каждый час и каждый миг своей жизни я отдал на то, чтобы его сберечь, мечтая однажды передать своему сыну. Боромира я хотел видеть на троне, а не тебя, бродяга, — Дэнетор зло усмехнулся, — Но свершилось пророчество, и я бессилен что-либо изменить. Теперь забирай ключи, сын Араторна. Королевский венец ждёт тебя в сокровищнице Минас-Тирит. Надеюсь, ты избавишь меня от унижения присутствовать на твоей коронации. Фарамир готов принять на себя обязанности провести торжественную церемонию вместо меня. Арагорн выслушал ядовитую речь наместника в полном молчании. Его уставшее от долгих изнурительных странствий и непрекращающихся кровопролитных битв лицо посерело. Он медленно снял перчатки, под которыми прятал израненные у Мораннона руки, стёр с опухшей скулы бурую запекшуюся кровь: — За все эти годы ты так и не разучился ненавидеть меня, Дэнетор, — выговорил Бродяжник, не изменяя своему спокойному тону. — Едва ли ты мог ожидать от меня иного приёма, — губы наместника всё так же кривила усмешка, — Когда-то давно ты пришёл на эти земли незваным гостем, завладел невиданным доселе расположением моего отца, занял в его сердце и у его трона место, которое тебе не принадлежало. Моё место, Торонгил, — Дэнетор умолк на мгновение, — Я сделаю то, что должен, ибо не мне менять предписанное властью Валар, но не требуй от меня большего. — Меня ты можешь обвинять в чём пожелаешь, но не будь несправедлив по отношению к своему отцу. Твоё место в его сердце никто не мог занять. Наместник Эктелион любил тебя и никогда не считал менее достойным, чем я. Что же касается меня, всё что я делал тогда и все последующие годы, как и ты, я делал ради Гондора. — Видно мало делал, — вскинул подбородок Дэнетор, потускневшие глаза его вспыхнули от загоревшейся в них ярости, — А иначе почему мой сын Боромир мёртв, а ты жив? — голос его внезапно стал тише, — Но тебе же оно и на руку, не так ли? Арагорн стиснул зубы, его покрытая многодневной щетиной скула едва заметно дрогнула. Взгляд смотрящего на него в упор наместника прожигал дунадана насквозь, но он сумел его выдержать: — Боромир не был моим соперником, — наконец, вымолвил сын Араторна, крепко сжимая в пальцах ткань перчатки, — Я видел его своим другом, соратником и братом. Он умер у меня на руках и этими же самыми руками я опустил его тело в лодку и направил её по водам Андуина, чтобы он смог обрести вечный покой, как подобает великому воину. Твоё горе огромно, но и я скорбел о Боромире не меньше. — Ты не можешь знать, что я чувствую, ты не отец, — Дэнетор обернулся к своему столу, одним быстрым движением взял с него сверкающий в пламени свечей резной ключ от врат Минас-Тирит, — Когда ты покинул королевство, я был, наверное, единственным, кто не скрывал своей радости по этому поводу. Я был уверен, что Гондор справится с восточным врагом и без тебя. Сколько себя помню, никогда не жаловал подобных нежданных союзников. У каждого из них свой интерес, а потому в любую минуту они могут предать. Но волей Валар ты вернулся, — наместник медленно, как будто преодолевая невидимое сопротивление, вытянул руку вперед, опустил ключи в раскрытую ему навстречу ладонь Арагорна, — Ты опять победил, Торонгил. А победитель может быть только один. Молчание послужило ему ответом. Сын Араторна отступил на шаг назад и бесшумно проследовал к дверям. На пороге он обернулся, чтобы встретиться взором с наблюдающим за ним наместником. Взгляд последнего блюстителя Гондора стал ещё более пуст и безжизненен. — Я никогда не хотел враждовать с тобой, Дэнетор, — чуть слышно вымолвил следопыт, прежде чем затворить за собой покои, — Не хотел тогда, не хочу и сейчас. Свеча в тяжёлом бронзовом шандале почти догорела до основания, за решеткой окна начинал заниматься неторопливый мартовский рассвет, но будто не замечая ничего вокруг себя, наместник Гондора продолжал неподвижной статуей возвышаться возле своего стола. Длинные седые волосы падали ему на лицо, ссутулившиеся плечи едва заметно вздрагивали, узловатые тонкие пальцы рассеянно теребили лежащий перед ним белый жезл — единственный оставшийся символ власти и былого величия его могущественного рода. Позади Дэнетора раздался тихий шорох от ступавших по мраморным плитам сапог. Шаги замерли совсем близко за его спиной, однако блюститель не обернулся, пока столь же негромкий голос не окликнул его: — Отец… Фарамир ещё не до конца оправился после болезни, вызванной ранением отравленными стрелами Осгилиата. Его правая рука по-прежнему покоилась на шёлковой повязке, он сильно похудел из-за перенесённой лихорадки, а лицо оставалось бледным и осунувшимся. Он стоял рядом с отцом и смотрел на него неотрывным пристальным взглядом, в котором читались усталость и плохо скрываемая печаль. — Тебе бы следовало поберечь себя, Фарамир, — обратился к сыну Дэнетор, — Церемония коронации состоится очень скоро и будет долгой и утомительной. Ты должен больше отдыхать и набираться сил. — Моих сил довольно, чтобы совершить её как полагается в соответствии с традициями, — возразил ему капитан следопытов Итилиэна, а затем добавил после небольшой паузы, — Если вы по-прежнему настаиваете, чтобы её провёл я. — Вот и завершилась эпоха наместников Гондора, — Дэнетор оставил его последние слова без ответа, — Это был долгий путь, на котором наш род познал много радостей и огорчений, тревог и ликований, побед и поражений. Но всему на свете рано или поздно приходит конец, — мужчина обвёл блуждающим взглядом высокие потолки белоснежного мраморного зала, — Тяжело сознавать, что ни эти покои, ни этот жезл не будут более принадлежать никому из нас. — Род наместников правил в Белом городе много веков подряд. Но мы поклялись хранить и защищать его от врага до тех пор, пока не придёт тот, кто обладает законным правом восседать на троне. Я всегда помнил об этом и не считал его своим. — Есть закон, Фарамир, а есть вещи поважнее предписанного правила. Прежде всего честь и достоинство и лишь затем право надеть на себя венец Гондора, — глаза блюстителя сузились, и капитан отчётливо увидел скользнувшее в них пренебрежение, — На престол взойдёт король-бродяга, потомок осквернённого рода Исилдура. Я наблюдал с каким триумфом он проходил через врата Минас-Тирит, я говорил с вернувшимися из битвы у Мораннона, они видели в нём свет владык Запада и называли своим королём. Предатели, — процедил он сквозь зубы, — Точно забыли, кто на самом деле стоял на страже мира и покоя государства в самые чёрные его дни. — Мне больно видеть, как ваше сердце пылает ненавистью, — с глубоким вздохом ответил ему Фарамир, — Вы долгие годы смотрели в Палантир, позволяя Саурону вытягивать из вас по капле жизненные силы, вас подкосила смерть Боромира, а теперь вы сами по доброй воле мучаете себя бессильной яростью. Разве же не устали вы страдать день ото дня, отец? Гондор принял своего короля, прошу вас, смиритесь, позвольте наступить новой эпохе. — Смирение — удел слабых, Фарамир, — оборвал речь сына наместник, — Как легко он прошёл путь к трону, точно тот был устлан не шипами, а розами. Могу ли я смириться, зная, что Бродяжник ничего не потерял на этой войне, в то время как я потерял почти всё. И даже ты, мой сын, — единственное, что у меня осталось, принимаешь его сторону, — Дэнетор горько усмехнулся и добавил едва слышно, — Был бы жив Боромир… — И что тогда, отец? — молодой гондорец не сдержался, повысив голос, — Вы бы убедили его выступить войной против сына Араторна? Поднять мятеж, обречь королевство на междоусобные распри, опять пролить кровь на ещё свежие раны? Неужели мало было жертв в войне с Мордором и вам нужны новые? И всё лишь ради того, чтобы питать вашу гордыню и жажду власти? Полный негодования взгляд блюстителя обжёг Фарамира, выставленная в предостерегающем жесте рука его потребовала немедленно замолчать, но тот продолжал говорить, рассекая твёрдо и ровно звучащим голосом предрассветную тишину: — Я не встаю ни на чью сторону, я лишь хочу мира. Того самого, о котором мы мечтали с тех пор как тень Мордора легла на наши земли. Я также хочу, чтобы мой отец перестал блуждать во мраке злобы и отчаяния, как будто око Саурона по-прежнему имеет над ним власть. Но вместо этого я с сожалением наблюдаю, что эту тюрьму он построил в своей душе собственными руками. — Остановись, Фарамир, — с трудом сдерживая гнев приказал Дэнетор, — Не доставало мне ещё дожить до того дня, когда я должен выслушивать упрёки от родного сына. Молодой гондорец покачал головой, давая понять, что не собирается более держать в себе наболевшее: — Знаете, я часто вспоминаю один случай из детства. Мне исполнилось не больше пяти лет, как раз тогда умерла моя мать. Я был к ней очень привязан и её уход больно ранил меня. Вероятно, из-за тоски по ней я начал бояться темноты и, оставаясь один ночью в комнате, часто не мог заснуть. С каждым днём темнота пугала меня всё больше, мне мерещились чудовища, протягивающие ко мне когтистые лапы и будто пытающиеся утянуть к себе. Однажды меня обуял такой ужас, что я в панике выбежал из своих покоев, до смерти испугав слуг. Я звал вас, отец, потому что тогда вы были для меня единственным человеком, способным защитить от всего на свете. Вы тотчас же пришли, велели всем придворным уйти прочь, а потом вы взяли меня на руки и просидели у моей постели до тех пор, пока я не заснул. Вы сказали мне, что в страхе нет ничего постыдного, ибо все люди чего-то бояться. Но страх подобен дикому зверю: если убегать от него, он непременно погонится следом и разорвёт на части. Однако стоит прямо взглянуть ему в глаза, как он отступит и никогда более не вернётся. Много позже, отправляясь на бой с опасным и беспощадным врагом и испытывая порой такой же животный ужас, я вспоминал ваши слова. И они были для меня и благословением и утешением. А ещё я спрашивал себя — куда исчез тот человек, который успокаивал меня, ребёнка, той ночью, не боясь проявить свои чувства, показаться мягким, заботливым и любящим? Почему передо мной неизменным оставался лишь наместник Гондора — властный, честолюбивый, закрывший сердце на замок? Не пора ли, наконец, открыть его вновь? Дэнетор долго безмолвствовал, словно не находя нужных слов для ответа сыну. Он смотрел себе под ноги, спрятав крепко сцепленные руки под полой длинной чёрной мантии, как если бы хотел согреть их, спасаясь от несуществующего холода. — Неужели мы снова ссоримся с тобой, Фарамир? — глухо проронил, наконец, наместник. — Такова наша семейная традиция, — пожал плечами капитан Гондора, — Сначала наговорить друг другу много лишнего, а потом долго об этом сожалеть. Мы следовали этой привычке годами, наивно думать, что она пройдёт без следа за несколько дней. — А ты можешь быть жестоким, — Дэнетор поднял глаза на сына, и тот вдруг заметил, что они покраснели и слезились, как у совсем дряхлого старика, — Это тоже у тебя от меня. — Простите меня отец, — слишком поздно осознав, что только что имел неосторожность сказать, Фарамир мгновенно приблизился, примирительно тронул родителя за плечо, — Я не хотел вас ранить своими словами. Блюститель опустил свою руку на руку сына — она почему-то стала совсем невесомой и холодной как лёд: — Ты прав, мой мальчик, я очень устал, — неожиданно мягко проговорил Дэнетор, — Сил на борьбу больше не осталось… После меня король почти наверняка предложит тебе титул наместника. Не стану навязывать тебе свою волю, решай сам, как с ним поступить, — дотронулся до горла, набрал полные лёгкие воздуха, точно что-то мешало ему свободно дышать, — Я всегда был прежде всего наместником Гондора. И слишком мало времени оставалось на то, чтобы быть тебе отцом, в котором ты нуждался. Я только надеюсь, что, когда у тебя появятся собственные дети, которых я уже, к сожалению, не увижу, ты, Фарамир, не повторишь моих ошибок. Молодой гондорец с удивлением и беспокойством посмотрел в лицо отцу — от его слов волной нахлынувшая тревога болезненно сжала сердце. Он крепче стиснул его ставшую совсем слабой ладонь, с ужасом осознавая, что от его объятия она не становится теплее: — Что вы такое говорите? Почему вы отказываете себе в радости однажды взять на руки ваших внуков? — В жизни каждого человека наступает момент, когда ему требуется найти в себе мужество встретиться один на один со смертью и без страха посмотреть ей в глаза. Я чувствую, что мой час близок, я слышу её холодное дыхание у себя за спиной. — Ради Валар, отец, прошу вас… — Будь счастлив, сын мой, — почти шепотом прервал его восклицание Дэнетор, — Знай, моё благословение всегда с тобой. Надгробная плита последнего действующего наместника Дэнетора Второго была усеяна свежими цветами. Их передали в семейную усыпальницу члены Совета Гондора, знатные вельможи, многочисленные придворные и все, кто желал отдать последнюю дань памяти и уважению великому правителю Белого города. Капитан следопытов Итилиэна смотрел на высеченные в камне золотые буквы и не мог до конца поверить, что видит на них имя своего отца. Блюститель ушёл очень тихо, на рассвете и до последнего вдоха сохранял трезвый, незамутненный внезапной болезнью рассудок. Фарамир провёл возле его постели все последние дни, приучая себя к мысли, что ему предстоит потерять отца, спустя совсем короткое время после того, как он вновь обрёл его после долгих лет непонимания и разлада. Они много говорили о прошлом, вспоминали его мать и брата, погружались в счастливые дни далёкого детства, будто в отчаянной попытке наверстать упущенное, хотя оба понимали, что оставшихся им часов слишком мало. Как не старался Фарамир принять неизбежное, каждый раз, возвращаясь на могилу родителя, он ощущал зияющую в сердце пустоту и давящую боль, которой ещё не скоро было суждено пройти. Краем глаза капитан Гондора уловил мелькнувшую сбоку от него тень, быстро обернулся и тут же встретился с глубоким серьёзным взором короля Элессара, также замершего возле надгробного камня Дэнетора. — Государь, — приветственно поклонился ему Фарамир. — Прости, что помешал тебе, — кивнул головой в ответ Арагорн, — Я лишь хотел почтить память наместника. Если ты желаешь побыть один, я приду в другой раз. — Вы не побеспокоили меня, государь, — сдержанно отозвался гондорец, — Я всё равно собирался уходить. Нужно поскорее заканчивать сборы, я намерен уже через пару дней вернуться в Итилиэн. — Значит, ты твёрдо решил навсегда покинуть Минас-Тирит? — осторожно осведомился дунадан после короткого молчания. — Я бы хотел, как можно раньше приступить к восстановлению вверенных мне земель. Много лет я служил на них разведчиком, я знаю их как свои пять пальцев и люблю всем сердцем. Это мой дом, пока он ещё разрушен, и мне не терпится начать его отстраивать заново. — Уверен, никто не сможет позаботиться об Итилиэне так же хорошо, как ты. Они вновь замолчали, не глядя друг на друга, продолжали стоять напротив белого мраморного камня, ставшего последним пристанищем блюстителя. Всё то время, что прошло со дня вступления сына Араторна на престол, Фарамир старался не оставаться надолго с ним наедине, ограничиваясь лишь исполнением своих прямых обязанностей. В беседах с ним Арагорн всегда был подчёркнуто учтив и вежлив, гондорец отвечал ему тем же, однако его не покидала мысль, что король испытывает от общения с ним неловкость, подобно той, что они оба ощущали сейчас, стоя в замкнутых стенах усыпальницы. — Не вини меня в его смерти, Фарамир, — неожиданно произнёс Элессар, заставив своего собеседника слегка вздрогнуть, — Я не желал этого. Слова его повисли в воздухе, разом положив конец тем недомолвкам и недосказанности, которые возникли между ними за минувшие дни. Сын Дэнетора глубоко вздохнул прежде чем ответить: — Мой отец умер, потому что посчитал, что его путь подошёл к концу и ничего более с этим миром его не связывает. Я провёл с ним последние дни и часы, и я видел перед собой человека, не имеющего более сил и желания жить. Вашей вины в его смерти нет. — Тогда отчего же ты так торопишься покинуть Минас-Тирит? — негромко осведомился дунадан. — Я лишь хочу вернуться туда, где от меня будет больше всего пользы. Иных причин для отъезда у меня нет. Элессар в задумчивости кивнул головой, и капитан не был убеждён в том, что король ему поверил. — Долгие годы своей жизни я провёл следопытом, сражаясь с восточным врагом, — вновь заговорил сын Араторна, — И не стесняюсь признать, что многого не знаю о внутренних делах Гондора. А потому мне нужен помощник, Фарамир… — Если вы имеете ввиду меня, государь, — поспешил прервать его сын Дэнетора, — То вынужден сказать, что подобно вам я тоже значительный срок службы провёл в лагере следопытов Итилиэна. Мой отец готовил в наследники Боромира, его он посвящал в государственные вопросы гораздо чаще чем меня. Вам лучше обратиться к любому из старейшин Совета, они с радостью придут вам на помощь. — Чем больше я узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, что ты унаследовал лучшие черты своего отца, — король с осторожностью положил руку на плечо гондорца, — Острый ум, силу духа, безграничную преданность своему народу. Я не вижу более достойного претендента на должность наместника, чем ты. — Если это приказ, государь, — твёрдо ответил Элессару Фарамир, кинув мимолетный взгляд на лежащую на его плече ладонь Арагорна, — То я немедленно его исполню. Если же это пожелание, я вынужден попросить у вас время на раздумья. — Я даю тебе это время. Капитан коротко поклонился и направился к выходу из усыпальницы. Он чувствовал, что Элессар не отрываясь смотрит ему в спину. Голос короля догнал сына Дэнетора уже на пороге: — Ты мне нужен, Фарамир. Ты нужен Белому городу. Какой-то тугой комок застрял в горле гондорца, дыхание перехватило от искренности и проникновенности сказанных слов. Однако же он вновь оставил их без ответа, молча прикрыв за собой двери. Арагорн неподвижно постоял у могилы ещё несколько минут, затем опустил на мраморную плиту красную розу, которую он всё это время держал в руках.
NataliaV: Не получается вдумчиво прочить, потому что текст не отформатирован под форум. А хочется.
Falchi: NataliaV дело не в тексте, а в том, что в подписи сообщений Ланы слетела картинка и хостинг растянул форум. А поскольку Борда привязывает подпись к сообщению, а не к профилю пользователя, исправить это уже нельзя. Разве что заходить в режиме телефона, или убрать показ подписей в своих настройках профиля
Lana: Прошу пардону. Вроде все исправила. Хотя в прошлый раз тоже так думала. Во всяком случае, зашла я удачно... .
Lana: Собиралась с духом, чтобы прочитать эту сцену. Она обещала быть нелегкой, но необходимой. Для раскрытия отношений Арагорна и Фарамира, как ни странно. Хорошо, что ты ее выложила. Этот отрывок один из наиболее мне понравившихся. Столько эмоций, разбивающихся о неизбежность. Дэнетор должен был умереть, придя к месту, в котором для характера нет дороги дальше, как князь Андрей у Толстого. Не тех амбиций и страстей люди, чтобы найти новый смысл жизни в воспитании грядущего поколения. Толкин неприятный момент обошел загодя, что верно и логично, так же как и в твоем произведении приоткрыть тайны королевских покоев.
Falchi: Спасибо, Светик, что прочитала) Как по мне, Толкин это момент обошел загодя и не особенно красиво по отношению к наместнику, резко превращенного из сильного, жёсткого и властного правителя в безумца, который сначала без всякой нужды отправил единственного оставшегося в живых сына на верную смерть, а потом прыгнул в костер. Я так понимаю это нужно было для усиления драматизма, потому что в черновиках профессора фигурируют и другие, более правдоподобные версии развития характера Дэнетора. Я как-то не смирилась с подобным несправедливым отношением к одному из самых интересных персонажей трилогии и считаю, что он имеет право на куда более достойную смерть и на почитание его памяти. А в первоисточнике его все так резко сбросили со сцены ради вступления на трон Арагорна, что совершенно позабыли, что именно Дэнетор и его сыновья долгие годы защищали границы Гондора и даже Саурон не ожидал, что ему дадут такой отпор. По сути Дэнетор сохранил Белый город для того чтобы Элессар мог въехать в него с триумфом, но единственное чем его отблагодарили - объявили его смерть недостойной. Понятно, что места в новом мире ему нет, но такого конца он точно не заслуживает. Lana пишет: Для раскрытия отношений Арагорна и Фарамира, как ни странно. Фарамир, каким его вижу я, даже формально признав права Элессара, не бросится ему на шею со словами "батюшка-царь, вот тебя то мы как раз и ждали'. Он его первый раз в жизни видит и знать не знает. Пророчество пророчеством, но надо и понять что за человек перед тобой стоит. Поэтому он сдержан, осторожен, порисматривается к новому королю, быть может, где-то подсознательно видит в нем причину ухода из жизни отца и брата. Тот случай, когда нужно время, чтобы все расставить по местам. Даже в "Нуменорце" если обратила внимание, Фарамир долго держит дистанцию с Элессаром в пределах король-подданный, хотя тот давно и явно хочет видеть его другом. Сближение наступает лишь в самом конце. В этом отрывке Элессар пока чужак, и он сам это понимает и принимает. Венец надел ещё не значит истинным королем стал. Здесь я с наместником согласна))
NataliaV: Falchi пишет: — Ты мне нужен, Фарамир. Ты нужен Белому городу. И ты нужен нам. Спасибо, я наконец-то прочитала.
Lana: Falchi пишет: Дэнетор сохранил Белый город для того чтобы Элессар мог въехать в него с триумфом, но единственное чем его отблагодарили - объявили его смерть недостойной. Понятно, что места в новом мире ему нет, но такого конца он точно не заслуживает. Мне кажется, в книге подчеркивается сила темного мага, сила кольца. Лучшие, сильнейшие, мудрейшие ломались. Саруман тоже хранил Средиземье, тоже не жалел себя, участвуя в его судьбах. По сути, разум волшебника также был пленен через палантир. Человек слабее, не видел света Валинора, и долго держался, потому уверился в правдивости поражения, когда увидел его в магическом шарике и предпочел гибель сдаче. Как Белому магу не зачли прошлые заслуги, так и Дэнетору, ослаб духом, предал Эру в себе. В фильме образ наместника скорее непритяный, горе отца понимаешь, но не прощаешь безумства в горе правителя, по сути. Falchi пишет: Фарамир, каким его вижу я, даже формально признав права Элессара, не бросится ему на шею со словами "батюшка-царь, вот тебя то мы как раз и ждали'. Вот да. Арагорн мудрее, проницательнее и сильнее духом, только он мог преодолеть отстраненность. Я бы понимала его отношение как к члену братства, товарищу, к Боромиру, но с Фарамиром такое сближение Арагорна для меня выглядело как умение короля видеть душу в глазах людей, да и читать их, за столько-то лет. Если же подставить этот отрывок, то у Элессара с Фарамиром есть объединяющий фактор - общая печаль о наместнике и несовершенстве человека, легкая горечь вины живого перед мертвым, оставшегося перед ушедшими. Проглотив пилюлю Дэнетора, король мог многое понять и о Фарамире.
Falchi: Lana пишет: Как Белому магу не зачли прошлые заслуги, так и Дэнетору, ослаб духом, предал Эру в себе. Ну да, Толкин как ревностный католик придерживался даже ветхозаветной, прямолинейной позиции: кто отказывается от Бога (в нашем случае Эру), тот обречен на гибель и физическую, и духовную, причем неважно, что до этого оступившийся был самим Люцифером или первым человеком. Я как читатель менее категорична, как автор ещё и предвзята)) Lana пишет: В фильме образ наместника скорее непритяный, горе отца понимаешь, но не прощаешь безумства в горе правителя, по сути. В фильме наместник, прямо скажем, отвратителен. Как он курицу жрал, пока его сын под стрелами погибал - жуть же, чтоб такое представить в исполнении канонного Дэнетора. Да и Фарамир у Джексона очень далек от книжного, по сути ему удалась только линия Боромира, остальные очень картонные. Но, прожевав эту невкусную конфету, я её всё же приняла, потому что визуально и по актерской работе исполнители совершенно шикарны. Ещё я простила Джексону этот финт за Арагорна. Элессара в исполнении Вигго и трактовке режиссера я люблю в разы больше чем книжного. Тот изначально идеален и уверен в своем праве на престол, лучшую девушку Средиземья и всенародную любовь, в фильме он более человечный, сомневающийся, подверженный простым людским эмоциям, осознающий огромную ответственность, которую ему может и страшно на себя взять. Я помню его лицо в сцене коронации - прям видно, как он переживает, что может не оправдать надежд, которые на него возлагает такое количество людей. И я думаю, вину за смерть Боромира он всё же на себе ощущал: что не успел, не уберёг. В своих работах я ориентировалась именно на этот образ, ты в предыдущем комментарии очень точно его охарактеризовала. NataliaV, спасибо за внимание!
Falchi: Название: "Осколки" https://ficbook.net/readfic/10818723 Направленность: Джен Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец»,трилогия П. Джексона Властелин Колец (кроссовер) Пэйринг и персонажи: Фарамир, Берегонд, второстепенные оригинальные персонажи Рейтинг: PG-13 Размер: 20 страниц Кол-во частей: 4 Статус: завершён Метки: Постканон, Ангст, Драма, Фэнтези, Hurt/Comfort, AU Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика Примечания автора: События развиваются спустя короткое время после окончания действия рассказа "Послание чёрного нуменорца" Завершающий эпизод серии "Гондорский цикл". Это не продолжение фика как таковое, а небольшая зарисовка о прошлом некоторых героев и о том, как развивалась их история после описанных событий. 1 Фарамир поднялся по скрипучей полутёмной лестнице, ведущей на второй этаж дома, где располагалась таверна, и приоткрыл дверь комнаты. Его встретили знакомый уже полумрак и запах сырости, которым были пропитаны все старые обветшалые дома Пеларгира, выстроенные вдоль берега Андуина. Бесшумно переступив порог, князь Итилиэна сразу испытал лёгкое волнение, а едва он обвёл быстрым взглядом пространство убогой коморки, это чувство мгновенно усилилось. Комната была пуста, а по немногочисленным вещам, брошенным в беспорядке и скомканному на постели одеялу, гондорец понял, что помещение оставалось точно в том же виде, в каком они с Налмиром его покинули ранним утром и с тех пор ни одна живая душа сюда более не заглядывала. Лоб Фарамира обеспокоенно нахмурился, рука его непроизвольно потянулась к эфесу меча, закреплённому на поясе. Мальчишки нигде не было, и первая мысль, мелькнувшая в голове, подсказывала, что Налмир не вернулся в таверну, а, значит, мог попасть в беду по дороге. Возможно люди Умранада каким-то образом узнали, что он выжил после нападения в форте, и перехватили его по пути, чтобы исполнить приказ своего капитана до конца. Чувствуя, как в горле у него пересыхает от напряжения и ругая себя за беспечность, с которой он так легко отпустил юношу от себя, Фарамир бегом спустился вниз и разыскал хозяина трактира. Стараясь не выдавать своего волнения, он подробно расспросил его, видел ли тот сегодня Налмира или кого-то подозрительного, заходящего в заведение. Ответ корчмаря заставил сына Дэнетора с облегчением выдохнуть. С его слов, молодой человек прибыл в таверну пару часов назад, оставил на конюшне лошадь и, не поднимаясь в комнату, сразу же покинул постоялый двор, ничего не сообщив о целях своего ухода и не оставив никакого послания. Однако тут же Фарамира охватило чувство досады: значит, мальчишка опять надумал сбежать, даже не посчитав нужным известить его, что не собирается ехать с ним в Эмин Арнен. По всей видимости, он решил вернуться к своей прежней жизни, то ли испугавшись того, как могут принять его в Итилиэне после всего случившегося, то ли по каким-то иным причинам. В любом случае все его собственные попытки вразумить юношу и стремление короля устроить его судьбу лучшим образом оказались тщетны. Князь поблагодарил трактирщика и расплатился с ним за дни пребывания, решив не задавать больше никаких вопросов. Накинув на голову капюшон плаща, он медленно направился к выходу, испытывая при этом нечто похожее на разочарование. Он почему-то был уверен, что в этот раз их дела с Налмиром пойдут лучше, и юноша не упустит своего последнего шанса начать всё заново, но, вероятно, во второй раз ошибся. Как бы ему того не хотелось, невозможно вытащить человека из болота, если он сам не захочет взяться за поданную ему руку. Фарамир уже почти достиг дверей таверны, раздумывая над тем, где ему теперь искать мальчишку, хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, когда увидел, как на пороге возник силуэт занимавшего его мысли беглеца, который, кажется, вовсе и не собирался никуда исчезать. Юноша спокойно и неторопливо вошёл внутрь и, сделав несколько шагов, сразу же заметил своего командира. Подойдя к нему, он почтительно поклонился: — Господин, вы уже вернулись? — как ни в чём не бывало спросил молодой человек. — Где ты был, Налмир? — с трудом сдерживая раздражение перебил его гондорец, радуясь, однако, что с мальчишкой ничего не случилось, и все его волнения были напрасны. — Я ненадолго отлучался в Пеларгир, думал, успею вернуться до вашего прихода. — Я же велел тебе ждать меня в таверне, — Фарамир заговорил тише и отвёл юношу в сторону, чтобы не привлекать к себе внимания, — Люди Умранада запросто могли тебя выследить, пока ты шатался по городу. — Они вряд ли уже успели узнать, что план их капитана провалился. Мне ничего не угрожало, господин, — Налмир явно не понимал, почему князь так сердится, он тоже понизил голос, — А Умранад… он мёртв? — Да, как и вся его свита. Но это не означает, что ты можешь вот так запросто разгуливать по Пеларгиру, где полным-полно его соглядатаев. Почему ты не дождался меня, как мы договаривались? Куда тебя понесло на этот раз? Молодой человек немного смутился от подобного вопроса, он помолчал недолго, точно раздумывая над тем, как ему на него лучше ответить: — Кольцо, которое отдал мне Умранад очень дорогое, — вымолвил он, наконец, — Мне этот перстень без надобности, но зато его можно было выгодно продать. Я ходил к одному торговцу драгоценностями, он заплатил мне за него хорошие деньги. И в подтверждении своих слов выходец из Бельфаласа тут же вынул из кармана внушительных размеров мешочек, плотно набитый золотом, и показал его командиру. Выслушав рассказанную своим подопечным историю, Фарамир непроизвольно усмехнулся находчивости юноши. — Ловко ты всё это обставил, — только и сумел подивиться он, — А ты не боялся, что торговец мог что-нибудь заподозрить, попытался бы выяснить, откуда у тебя такой дорогой перстень? Что бы ты делал, вызови он стражу? — Ничего такого не произошло бы, господин, — уверенно отозвался Налмир, — Я хорошо знаю, где в Пеларгире можно провернуть подобную сделку, не вызывая лишних вопросов. Не переживайте, никто ничего не узнает. Я даже лошадь оставил на постоялом дворе и отправился пешком, потому что у неё на седле выбит герб гвардии Итилиэна. Я же понимаю, что это не совсем законно. — Это вообще незаконно, Налмир, — ответил ему князь с лёгким вздохом, — Хочешь мой совет? Прекращай водить знакомства с подобными людьми. Добром это не кончится. Молодой человек не ответил, перевёл взгляд на разместившегося за спиной командира трактирщика и некоторое время наблюдал, как тот расставляет по полкам бутылки с вином, затем вновь посмотрел на Фарамира. Губы его неожиданно озарила лёгкая, лукавая улыбка: — А вы что, волновались за меня? — осенило его внезапной догадкой. — Я дал слово королю о тебе позаботиться, — князь встретился с ним взглядом и едва сдержался, чтобы тоже не улыбнуться, — Ввяжись ты в очередную переделку, мне бы пришлось тебя из неё вытаскивать. — Я не доставлю вам больше хлопот, господин, — уже гораздо серьёзнее заверил его Налмир, — Обещаю. — Ладно, посмотрим, — Фарамир коснулся его плеча и указал взглядом на двери, — Поехали, мне ещё нужно будет объяснять Берегонду твоё чудесное возвращение в гвардию. Сдаётся мне разговор выйдет не из простых. Юноша нерешительно кивнул головой в ответ и молча последовал за князем. Видя его настроение, гондорец хотел было найти какие-то слова ему в поддержку, но не стал. В конце концов они оба прекрасно понимали, что избранный ими путь будет не самый лёгкий.
Falchi: 2 Объяснять старому гвардейцу, почему Фарамир вернулся из Минас-Тирит после завершения вверенного ему поручения Элессара вместе с Налмиром, да ещё и с намерением взять его обратно на службу, и в самом деле пришлось довольно долго. Берегонд искренне недоумевал, как князь мог так легко простить юношу после всего, что он натворил, и уверял, что командиру следует хорошенько подумать прежде чем принимать такое решение, ибо предавший однажды, почти наверняка предаст ещё раз, но после того, как Фарамир сказал ему, что такова воля короля, вынужден был смириться с неизбежным. — Доброта государя может дорого нам обойтись, — только и смог сказать он, — Если уж он так верит в этого прохвоста, оставил бы его тогда себе. — Я тоже в него верю, друг мой, — терпеливо объяснял верному помощнику князь Итилиэна, — Налмиру многое довелось пережить, он ступил на скользкий путь измены, потому что его ввели в заблуждение, но сейчас я вижу, что он об этом сожалеет. Первое время ему придётся нелегко, поэтому не будь с ним слишком строг. — А, может, мне ещё и кланяться ему начать? — не сдержал возмущённого восклицания старый гвардеец. — Полно тебе, Берегонд, не станешь же ты воевать с мальчишкой, — мягко осадил его гондорец, — Я простил этого юношу. Прости его и ты. Следопыт в ответ лишь досадливо отмахнулся, давая понять, что по-прежнему не согласен с таким поворотом дела, но спорить больше не решился. Солдаты гвардии приняли Налмира гораздо спокойнее, чем ожидал Фарамир. Во всяком случае, следуя устоявшейся привычке подчиняться приказам своего военачальника, они не задавали никаких вопросов и сделали вид, что ничего необычного не произошло. Юноша же вёл себя в казармах Эмин Арнен гораздо почтительнее, чем раньше, хотя и держался несколько отстранённо, не ища намеренно ни с кем тесного общения и не заводя близких друзей. Иногда он проводил свободное время в их обществе, но больше из вежливости, чем по собственному желанию. Гораздо чаще он покидал крепость в полном одиночестве и направлялся коротать вечера в городских тавернах, предпочитая компанию случайных собеседников, а не своих братьев по оружию. Фарамир наблюдал за поведением новобранца со стороны, посчитав за благо не вмешиваться в его отношения с гвардейцами без необходимости. Когда у него появлялось время, он продолжал обучать мальчика стрельбе из лука, отмечая про себя, что эти редкие часы Налмир ценит по-особенному и искренне тянется к нему. Иногда гондорцу даже удавалось разговорить его, подвигнуть на краткие рассказы о прежней жизни или убедить поделиться какими-то собственными мыслями. Сближение происходило медленно, и Фарамир порой вспоминал когда-то сказанные ему слова Арагорна о схожести юноши с диким зверьком, которого нелегко приручить. Сам же он всё больше привязывался к мальчишке, желая отогреть его замерзшее от слишком тяжёлых для его возраста испытаний сердце. Вместе с тем сын Дэнетора видел, что жить по новым правилам Налмиру по-прежнему было сложно: соблюдение законов гвардии и следование жесткой дисциплине шли вразрез с его свободолюбивым нравом. По рассказам Берегонда Фарамир знал, что юноше не всегда удавалось держать себя в руках, и иной раз он давал волю неуместным чувствам. Однако князь пока решил не предпринимать никаких действий, посчитав, что слишком мало времени прошло с того дня, когда Налмир повторно переступил порог замка Эмин Арнен. Но однажды он сам стал случайным свидетелем подобного срыва со стороны мальчика. Проходя по двору перед казармой, Фарамир увидел его ссору с Фалмахилом, который, несмотря на прежние неурядицы, явно не желал её продолжения. Гондорец не видел начала стычки и не имел понятия об её причинах, но, подойдя ближе, заметил в каком возбуждённом состоянии находится юноша. Гвардеец же, напротив, оставался совершенно спокойным и когда, молодой человек вскинул сжатую в кулак руку с явным намерением выместить своё раздражение на обидчике, в одно мгновение перехватил её за запястье и отвёл в сторону: — Остынь, парень, — миролюбиво обратился к новобранцу Фалмахил, — Я не собираюсь с тобой драться. — Налмир, — тихо, с едва заметным укором в голосе позвал выходца из Бельфаласа Фарамир, заставив обоих воинов обернуться, — Что происходит? Почему ты позволяешь себе распускать руки? Разве я не говорил тебе, что это запрещено? Мальчишка заметно сник и выдернул руку из захвата гвардейца. Он открыл было рот, чтобы ответить своему командиру, но Фалмахил неожиданно сам заступился за юношу: — Вы же знаете, какой у Налмира горячий нрав, господин. Он по обыкновению вспылил, но ничего стоящего вашего внимания не случилось, всего лишь глупая ссора. — Давно ли ты заделался его защитником, Фалмахил? — удивлённо приподнял бровь гондорец. — Не в моих правилах поминать старое, господин, — пожал плечами чернобородый следопыт. — Ну, а ты что скажешь? — обернулся к молчащему юноше князь Итилиэна. — В случившемся виноват только я один, господин, — негромко откликнулся Налмир, — Я готов понести любое наказание, которое вы сочтете нужным. — Понятно, — кратко выговорил Фарамир и поманил мальчишку к себе, — Пойдём со мной, я хочу тебе кое-что показать. Сын Дэнетора повёл молодого воина на задний двор, где обычно солдаты упражнялись в бою на мечах или стреляли по мишеням. Следуя за своим командиром по вымощенной белым камнем галерее, Налмир решился нарушить затянувшееся молчание: — Теперь я должен буду оставить гвардию? — неуверенно осведомился он. — Чего это вдруг? — обернулся к нему гондорец. — Вы же сами сказали, что выгоните меня, если я ещё хоть раз оступлюсь. — Слишком легко желаешь отделаться, Налмир, — усмехнулся князь Итилиэна, — Успокойся, я не собираюсь никак тебя наказывать. Просто хочу показать, как справляться с твоей непомерной горячностью по-мужски. Фарамир снял с расположенной в дальней части двора стены два меча, протянул один из них юноше: — Раз уж тебе так не терпится подраться, сделай это в честном поединке. Бой на мечах — хороший способ дать выход своему гневу. Заодно покажешь мне, чему ты научился за минувший срок пребывания в гвардии. — Вы снова предлагаете мне сразиться с вами? — не сразу ответил молодой выходец из Бельфаласа, с осторожностью берясь за рукоять поданного меча. — Именно это я тебе и предлагаю. Вымести своё раздражение на мне, а не на бедном Фалмахиле. Только имей ввиду, в этот раз поддаваться я тебе не стану. На протяжении всего боя Фарамир ни на мгновение не давал своему сопернику расслабиться, подзадоривая на всё новую и новую атаку. Однако, когда быстро увлекшийся противостоянием юноша подступал слишком близко и, казалось, уже почти совершал удачный выпад, в мгновение ока откидывал его назад, сразу же объясняя его ошибку и требуя точас же возобновить нападение. Звон стали о сталь становился всё яростнее и громче, а напряжение нарастало с каждой минутой больше и больше. Налмир сражался отчаянно, набрасываясь на своего командира, подобно дикому зверю, надеясь завладеть хотя бы кратким преимуществом, но чем дольше длился поединок, тем чаще он начинал совершать досадные промашки, которые указывали на то, что силы постепенно оставляли его. Сын Дэнетора отбил очередную его атаку резким взмахом клинка и этот последний выпад гондорца едва не сбил юношу с ног. Налмир отшатнулся, потеряв равновесие, и всё же упал на одно колено, тяжело опираясь на меч. Мальчишка прерывисто дышал, пальцы, сжимающую рукоятку дрожали, а волосы на лбу слиплись от пота. — Устал? — участливо поинтересовался Фарамир, опуская оружие и протягивая ему руку, — На сегодня хватит? — Пожалуй, что да, — ответил молодой человек, поднимаясь с земли и вытирая лицо рукавом туники. — И что ты чувствуешь сейчас? Может быть, гнев или раздражение? — Нет, господин, — покачал головой юноша, — Только то, что у меня совсем не осталось сил. — Вот видишь, значит, я был прав, когда говорил, что нет лучшего средства, чтобы справиться с непрошеной вспышкой гнева. Когда в следующий раз тебе снова захочется излить куда-то своё плохое настроение — мой меч к твоим услугам. Налмир слегка улыбнулся и вновь дотронулся до лица тыльной стороной ладони. Затем быстро отвернулся и опустил голову. Когда воин убрал руку, князь отчётливо увидел на ткани его перчатки капли крови. Фарамир обеспокоенно нахмурился, он был совершенно уверен, что во время схватки не нанёс ему ни царапины. — Что с тобой, мальчик? — гондорец осторожно приподнял его лицо за подбородок и увидел, что у того пошла носом кровь. — Ничего особенного, — торопливо отозвался Налмир, высвобождаясь из рук командира, — Со мной такое иногда случается от сильного напряжения или волнения. Но, не переживайте, это не помешает мне стать хорошим воином. — Ты мог мне сказать, — с укором попенял ему сын Дэнетора, — Я был бы осторожнее. — Зачем? — как-то слишком резко прервал его юноша, — Зато всё было честно. Фарамир вместо ответа забрал из его рук меч и кивнул головой в сторону казармы: — Ступай, приведи себя в порядок, — когда молодой человек отошёл от него на пару шагов, добавил немного тише, — Ты отлично держал удар, Налмир. Твоё мастерство растёт день ото дня. Молодой выходец из Бельфаласа обернулся, кажется, он был немного смущён подобным признанием со стороны командира: — Спасибо, господин, — так же негромко ответил юноша, — Но до вас мне ещё очень далеко. — Своё умение я приобрёл в многолетних жестоких боях. Упаси тебя Эру когда-нибудь повторить мой опыт. Фарамир повесил мечи обратно на место и обернулся на каменную лестницу, огибающую крепостную стену. Он давно уже заметил стоящего на верхних ступенях Берегонда, который наблюдал за ним и Налмиром всё то время, что длился поединок. Князь кивнул ему головой и знаком попросил приблизиться. — Ты здорово загонял мальчишку, — обратился к Фарамиру старый гвардеец, спускаясь вниз, — Не помню, чтобы с ним прежде случалось нечто подобное. — Я предупреждал, что жалеть его не стану. Думаю, он на меня не в обиде, — гондорец вопросительно глянул на своего помощника, — Что скажешь по поводу его владения мечом? — Скажу, что не зря тратил на него своё время. Он очень хорошо сражался. Но больше всего мне понравилось то, какой отпор он тебе дал. Налмир же понимал, что не имеет против тебя ни единого шанса, но не сдавался до последнего. Всё же земли Бельфаласа всегда рождали воинов, известных своей силой духа. Страшно представить, что бы с ним было, если бы та история с государственной изменой закончилась по-другому. — По меньшей мере мы потеряли бы очень способного бойца, а при самом плохом исходе, мальчика бы уже не было в живых, — задумчиво отозвался Фарамир, — Мне кажется, Берегонд, он немного заскучал от упражнений в стрельбе по мишеням. Пора бы ему узнать, что из себя представляет настоящая жизнь следопытов Итилиэна, — перехватил несколько удивлённый взгляд гвардейца и продолжил, — Возьми его в поход, который вы с Маблунгом готовите на землях Харондора. Пусть попробует все испытания и трудности службы на своей шкуре. Заодно покажет, на что он способен. — По-моему это не самая лучшая затея, Фарамир, — осторожно возразил командиру Берегонд, — Этот поход — разведка, а в неё отправляются самые опытные и проверенные люди. Налмиру ещё слишком рано поручать такие задания. Сейчас не то время, чтобы ставить к оружию вчерашних детей. Если ему не хватит выдержки или терпения, мы не оберемся хлопот. — Он уже давно не ребёнок, война заставила его повзрослеть гораздо раньше, — гондорец помолчал, внимательно всмотрелся в лицо гвардейца, — Или ты ему всё ещё не доверяешь? — Достаточно, что ты ему доверяешь, — покачал головой старый следопыт, — Я давно наблюдаю за Налмиром. Ему, конечно, трудно привыкнуть к законам и обычаям, которые приняты у нас в гвардии, но он старается и мне не в чем его упрекнуть. Однако, он иногда напоминает мне дикого волчонка, который сам выбирает себе вожака. Тебя он уважает, а остальных по-прежнему слушает стиснув зубы. Со временем это пройдет, но пока такая особенность его нрава - не лучшее качество верного солдата. — Волк — опасный хищник, но своих он не кусает, Берегонд. — Так-то оно так, Фарамир, тем не менее послушным псом он тоже никогда не станет. — А мне этого и не нужно, мой друг, — улыбнулся ему в ответ князь, — Я знаю, что мальчик не задержится надолго в гвардии. Он возмужает, наберется опыта и в один прекрасный день пойдёт своей дорогой. Я лишь хочу быть уверен, что путь, который он изберёт, будет правильным. — Ну если ты так решил, будь по-твоему, я подумаю, чем его занять. Зайдя внутрь казармы, Фарамир увидел Налмира, склонившегося над чаном с водой. Он только что закончил смывать кровь с туники и вытирал руки широким холщовым полотенцем. — Всё хорошо? — дружелюбно спросил юношу гондорец. — Кровь полностью остановилась, я же говорил, что это ерунда. Сын Дэнетора слегка кивнул ему в ответ и подошёл ближе: — У меня есть для тебя новость, Налмир. Думаю, она тебе понравится. — Я слушаю, господин. — Сегодня ты очень достойно показал себя, Берегонд также тебя хвалит. Я думаю, что пришло время проверить твои способности в настоящем военном походе. В скорости следопыта Итилиэна отправятся в разведку на Порос в Харондор. Я хочу, чтобы ты к ним присоединился. Молодой выходец из Бельфаласа вскинул на гондорца полный изумления взор, а затем лицо его разом просияло. Услышанное им только что распоряжение идти в поход вместе с другими по-настоящему воодушевило юношу: — Благодарю вас за доверие, господин. Я совсем не ожидал, что вы окажете мне такую честь столь скоро. — Это не только честь, Налмир, но ещё и твой долг. Ты ведь за этим поступил на службу в гвардию Итилиэна? Фарамир приблизился вплотную к своему подопечному, осторожно опустил ладонь ему на лоб, чуть надавил, отклоняя голову назад, чтобы видеть его глаза прямо перед собой. Юноша замер под рукой гондорца, затаив дыхание, и не отрываясь смотря ему в лицо. — Послушай меня внимательно, — размеренно, но очень твердо заговорил сын Дэнетора, — Поход, который тебе предстоит, не тренировка и не игра, а самая настоящая военная кампания, в которой хватает и опасностей, и неожиданностей. Отнесись к нему со всей серьёзностью. Меня рядом не будет, командование примут на себя Берегонд и Маблунг, и ты должен будешь беспрекословно слушать их так же, как слушал бы меня. Их слово — мое слово. Никаких самовольных решений или необдуманных поступков, Налмир. Я не должен узнать, что они остались тобой хоть в чем-то недовольны, — он сделал небольшую паузу, — Я могу на тебя рассчитывать? — Я не подведу вас, командир, — ответил юноша, и голос его слегка дрогнул от волнения. — Надеюсь, — князь ненадолго задержал руку у него на голове, чтобы ободряюще потрепать по волосам, — Сегодня отдохни, как следует, завтра Берегонд расскажет тебе, в чём будет заключаться твоя задача. Фарамир направился к дверям казармы, но на пороге остановился, обернулся, точно вспомнив о чем-то. Налмир в это время вновь наклонился над чаном с водой, сбросил с себя нательную рубашку и смывал с шеи и плеч пот, выступивший после недавнего поединка. Взгляд гондорца невольно скользнул по обнаженной спине юноши и, слова, которые он собирался ему сказать на прощание, тут же замерли у него на губах от увиденного. Спина молодого человека была вся исполосована глубокими, неровно зажившими белесыми рубцами, которые остаются от нещадных, рвущих плоть, ударов кнута. Фарамир сглотнул, ещё раз кинул быстрый взор в его сторону, чтобы убедиться в правильности своих выводов, после чего окликнул юношу: — Налмир, откуда у тебя на теле эти ужасные шрамы? — как можно спокойнее осведомился он. — Шрамы? — молодой человек невозмутимо посмотрел на своего командира через плечо, одновременно вытирая полотенцем влажные волосы, — Я же рассказывал вам, что на мою деревню в самом конце войны напали орки. Они считали себя в ней полными хозяевами, а я не очень-то хотел с этим мириться. Их командир приказал избить меня бичами, чтобы научить покорности, — Налмир криво усмехнулся, — Но, как вы наверняка уже успели заметить, это не особенно помогло. Фарамир слушал, с каким нарочитым равнодушием мальчик рассказывает о перенесенных им мучениях и чувствовал, как кровь закипает в жилах от ненависти к восточным захватчикам, столько лет подряд творивших страшные преступления на его землях. Он на мгновение представил, какую боль и унижение пережил этот ещё почти ребёнок — по его расчетам, Налмиру тогда было не больше семнадцати. Фарамир невольно поморщился от отвращения к возникшему в голове зрелищу. — Мне очень жаль, Налмир… Правда, — тихо выговорил гондорец, не зная, что ещё можно сказать в его положении. — Не стоит, — отрезал молодой человек и быстро накинул на плечи рубашку, спрятав под тканью следы орочьих издевательств, — Мне не нужно вашей жалости. В конце концов я смог выжить, а после того, как они выкинули меня на дорогу избитого до полусмерти, то, что я сейчас стою перед вами, можно назвать большим чудом. Многим моим соседям и знакомым повезло гораздо меньше. Налмир резко замолчал и закинул мокрое полотенце на стенку чана, затем сел на каменную скамью, стоящую неподалеку. Князь Итилиэна, помедлив немного, опустился рядом с ним. Он не хотел терзать мальчика болезненными воспоминаниями, коих в его душе накопилось ещё больше, чем ему представлялось, но и просто так уйти, оставив наедине с разворошенными как пчелиный улей, чувствами, тоже не мог. — Как тебе удалось спастись? — прервал, наконец, затянувшееся молчание Фарамир. — Меня подобрал крестьянин из соседней деревни, у которого как раз пряталась моя мать. На руках отнёс меня к ней, потому что сам передвигаться я был не в силах. Она хорошо разбиралась в травах и снадобьях и сумела поднять меня на ноги. Проваляйся я в грязной канаве чуть больше, и раны бы загноились и воспалились так, что даже самый искусный целитель не смог бы меня выходить. — Значит, вы успели покинуть деревню до того, как в неё вошли орки, — заметил гондорец, — Но потом ты решил вернуться. Почему? Налмир сжал согнутые в локтях руки в замок, так что костяшки на пальцах побелели. Опустил голову и долго смотрел на землю у своих ног, не произнося ни слова. — Не хочешь говорить? — мягко спросил его сын Дэнетора, едва сдерживаясь от желания вновь дотронуться до юноши, погладить по голове, как маленького, чтобы утешить. Но останавливал себя, осознавая, что Налмир снова воспримет его жест как столь ненавистную ему жалость к себе. — Из-за девушки, — севшим голосом откликнулся, наконец, молодой человек, — Она осталась в деревне. Фарамир еле кивнул — стоило догадаться, что могло заставить мальчишку с таким горячим нравом рискнуть всем на свете и броситься в пучину смертельной опасности. Только первая любовь, возможно, самая чистая и самая светлая, заставляющая совершать невероятные по своему героизму подвиги и идти на отчаянные безумства. — Она была тебе очень дорога, — даже не спросил, а утвердительно закончил за него гондорец. — Мы с Эмелин жили на соседних улицах, вместе выросли и собирались пожениться. Думаю, этого достаточно, чтобы вы поняли, насколько она мне была дорога, — Налмир закрыл лицо ладонями, он изо всех сил старался держать себя в руках, но через какое-то время плечи его всё же вздрогнули от глухих рыданий, — Ничего не вышло, они нас обнаружили. Я должен был спасти её, ценой своей жизни, любым другим способом, но я не смог. Я не смог, командир… От несчастного вида юноши, вынужденного заново переживать самые страшные дни его совсем ещё недолгой жизни, внутри князя всё перевернулось: — Ну, мальчик, перестань себя винить, — Фарамир всё же решился опустить ладонь на подрагивающее плечо молодого воина, успокаивающе его поглаживая, — Что ты мог сделать один против целого отряда безжалостных тварей? Ты и так проявил мужество, на которое способен далеко не каждый. — Что толку, если у меня всё равно не получилось вытащить Эмелин из этого кошмара? — Налмир поднял голову, смахнул предательски зацепившуюся на реснице слезу, — Они, вероятно, посчитали весьма забавным расправиться со мной у неё на виду. Я до конца своих дней буду помнить её полный немого ужаса взгляд, её огромные, синие как залив Бельфаласа глаза… Последнее, что я помню, это то, как они уводили её, я не знаю, куда, не имею представления, что они с ней сделали. После войны я пытался отыскать хоть какие-то сведения, найти тех, кто мог её видеть, но тщетно. Скорее всего они убили её, как и многих, но я по-прежнему питаю призрачную надежду, что Эмелин каким-то чудом, подобно мне, уцелела, — молодой человек закусил губу, горько усмехнулся собственным словам, — Глупо с моей стороны так думать, верно? — Хочешь, попробуем узнать, что стало с твоей невестой? — тихо спросил гондорец, — У меня больше возможностей, я могу помочь… — Не нужно, господин, — слишком поспешно отверг предложение юноша и даже немного отодвинулся от своего командира, — Вы и так очень много для меня сделали. Даже сейчас, вместо того, чтобы заниматься собственными делами, коих у вас предостаточно, вы сидите со мной и слушаете старые истории из моего прошлого, которые вас и вовсе не касаются. Не хочу отнимать у вас еще больше времени. — Не касаются, говоришь? — переспросил Фарамир, ощущая, как решительный отказ Налмира от его помощи, подобно острому лезвию оцарапал сердце, — Ты всерьёз считаешь, что мне нет до тебя никакого дела? Что я беспокоюсь о тебе лишь потому что обещал королю дать свою защиту или из желания потешить своё самолюбие? Если ты до сих пор не понял, я скажу тебе прямо — ты стал мне очень дорог, Налмир, и мне невыносимо наблюдать за тем, как ты страдаешь. — Простите, господин, я и не думал задеть вас своими словами, — потупил взгляд выходец из Бельфаласа, вероятно, пристыженный ответом гондорца, — Мой опыт подсказывает мне, что быть кому-то должным — тяжкая ноша. А я перед вами в таком долгу, что и целой жизни не хватит оплатить его. После всего что я сделал, вы вправе были отдать меня под суд или выбросить на улицу как собаку, но вместо этого вы заботитесь обо мне как о родном. Однако я до сих пор не вижу причины, по которой вы так выделяете меня среди остальных. — Прежде всего перестань думать, что ты мне обязан отдавать какой-то тобой же вымышленный долг, — с коротким вздохом ответил ему князь Итилиэна, — История с Умранадом давно осталась в прошлом, я знаю, что ты раскаялся в содеянном, и этого довольно. Что же до всего прочего — мы не всегда хозяева своим чувствам и не выбираем тех, кто по тем или иным причинам становится нам дорог. И не вини себя ни в чём, Налмир, ибо чувство вины разрушительно по своей природе. Оно мучает нас, иногда годами, но не позволяет исправить ошибки прошлого, а лишь препятствует жить настоящим и смотреть в будущее. Поверь, я знаю, о чём говорю. Молодой человек ничего не ответил, продолжая пристально разглядывать свои сапоги. Фарамир выдержал недолгую паузу, чтобы затем вновь повторить заданный ранее вопрос: — Так ты позволишь тебе помочь? — Я же сказал — не нужно, господин. — Ты упрямее харадримского осла, Налмир! — в сердцах воскликнул гондорец, явно не ожидая подобного ответа и досадуя, что никакие уговоры и увещевания не сумели сломить упорство его подопечного. Мальчишка усмехнулся краешком губ, посмотрел на своего командира блестящими в полумраке казармы глазами: — Вы говорите в точности как мой отец, — неожиданно выдал юноша, — А ещё он часто повторял, что я могу вывести из себя даже многовековой дуб. — И был совершенно прав. Видно, нелегко ему с тобой приходилось, — Фарамир осёкся, понимая, что своими словами непредумышленно приблизился к тонкой и острой грани, однако Налмир ничем не показал, что подобный разговор ему неприятен. — Да, нелегко, ибо нравом я пошёл в мою матушку. Она была вспыльчива и своевольна, никогда не желала уступать, но вместе с тем я не видел никого, кто умел бы любить так, как она. Когда отец погиб, мать не нашла в себе сил жить без него, — молодой человек улыбнулся печальной улыбкой, — А вот мой отец, напротив, всегда был сдержан, полагал, что нельзя давать волю своему гневу ни при каких обстоятельствах. В этом вы с ним чем-то похожи, господин. От сказанной юношей фразы у Фарамира перехватило дыхание, меньше всего он ожидал услышать от Налмира нечто подобное, а мальчик тем временем продолжал всё так же грустно улыбаясь: — Многое бы я отдал, чтобы иметь хотя бы долю вашего самообладания и терпения. — Владеть собой нужно учиться всю жизнь, мой друг, — мягко откликнулся на его признание гондорец, — И это умение даётся столь же нелегко, сколь искусство боя на мечах или стрельба из лука. Но ты научишься, если захочешь. Они провели ещё какое-то время в полном молчании, погруженный каждый в свои собственные мысли, затем Налмир встал на ноги, поднял с пола брошенную тунику и плащ: — Вы говорили, сегодня я могу отдохнуть. Я хотел бы поехать в город. — Снова пойдёшь бродить без дела по тавернам? — глянул на него исподлобья князь. — Нет, господин, хочу покататься верхом по берегу Андуина. Вода всегда действовала на меня благотворно. Я же родился у моря. — Иди, если хочешь. Юноша застегнул ворот плаща, направился к дверям казармы, обернулся на пороге: — Я видел в конюшне молодого жеребца, которого вы пару дней назад объезжали. Это сын Янтаря, верно? Он очень на него похож. — Да, Янтарь оставил после себя хорошее потомство. Налмир переступил с ноги на ногу, словно желая что-то сказать, но никак не осмеливаясь или не находя нужных слов. — Чего, мальчик? — подбодрил юношу Фарамир, отметив про себя его замешательство. — Вы позволите мне его взять под седло, господин? — Возьми, — кивнул ему гондорец после короткого молчания, — Только помни, коню всего три года, его совсем недавно начали подъезжать, а нрав у него такой же горячий, как у его отца. Постарайся не сломать себе шею. — Не волнуйтесь, я хорошо езжу верхом. Оставшись в стенах казармы один, князь долго сидел на каменной скамье, погружённый в свои мысли. Рассказ Налмира о случившемся в деревне Бельфаласа никак не давал ему покоя.
Falchi: 3 Фарамир стоял вполоборота у окна в своих рабочих покоях и молча слушал, что говорил ему Берегонд. С неделю назад он принял непростое решение — несмотря на просьбу Налмира не предпринимать никаких действий, чтобы найти сведения о пропавшей в горящей деревне невесте, он всё же дал указание своему верному помощнику и нескольким следопытам отправиться в то место, где раньше стояло сожженное орками поселение, и выяснить о случившемся всё, что можно было узнать спустя столь долгий срок. Вести, принесённые Берегондом, оказались неутешительными — девушка по имени Эмелин погибла спустя несколько дней после неудавшегося побега. Об этом сообщил один из выживших жителей деревни, которого следопытам хоть и не без труда, но удалось отыскать. Когда старый гвардеец закончил свой невесёлый рассказ, сын Дэнетора тяжело вздохнул и устало потёр лоб рукой. Исход расследования, проведённого его людьми, оказался вполне ожидаемым, но, вероятно, передавшаяся ему от Налмира горячность и отчаянное желание найти Эмелин живой, зажгли в его сердце слабую надежду на чудо. Теперь же даже ему, прошедшему сотни кровавых битв и видевших своими глазами страшные разрушительные последствия войны, было невыносимо трудно вновь столкнуться с жестокой действительностью. — Мы ведь с самого начала понимали, что так оно и будет, Фарамир, — сказал своему командиру Берегонд, видя, как новость о гибели девушки печалью отразилась на его челе, — Мальчик мог верить в её счастливое спасение, потому что ещё совсем юн и беззаветно влюблен, но ты-то должен понимать, что шанс получить добрые вести был очень невелик. — Значит, я, как и он, выдавал желаемое за действительное, — безрадостно отозвался на слова гвардейца сын Дэнетора, — В какую-то минуту мне показалась, что судьба окажется более благосклонна к Налмиру после всего, что он испытал… Проклятая война, — добавил князь совсем тихо. Следопыт опустил глаза и также едва слышно вздохнул. Подобно многим солдатам, потратившим свои молодые годы на нескончаемое противостояние с беспощадным восточным врагом и увидевшим мир лишь в зрелом возрасте, Берегонд научился смирять бунтующее против несправедливости и жестокости сердце, но наступали и те редкие минуты, когда даже такой суровый воин, как он, становился уязвим для сострадания невинным жертвам, волей случая оказавшимся на кровавом пути совершенного зла. — В эпоху войны с Мордором судьба не разбирала, кого уничтожать, кого миловать, но мальчишку в самом деле жаль до боли в груди. Я иногда думаю: он ведь немного старше моего Бергиля. Не представляю, что бы со мной стало, если бы мой сын перенес пусть малую долю, того что довелось пережить ему. Князь Итилиэна тяжёлой поступью отошёл от окна, проследовал к своему столу, в полном молчании опустился в кресло и закрыл лицо руками. Повисшая в комнате тишина давила на обоих мужчин как надгробная плита — ни один из них не находил правильных слов. Пожалуй, их даже и не было вовсе. — Когда ты ему скажешь? — гвардеец первым нарушил тягостное безмолвие. — Не знаю, Берегонд, — медленно и будто бы нехотя выговорил в ответ Фарамир, — Теперь я думаю о том, что, быть может, мальчику и не стоит ничего знать. Известие о смерти девушки лишь разбередит его раны, которые и так не спешат затягиваться. Всё его существо сейчас как разгорающийся огонь. А, что если, сообщив ему о гибели Эмелин, я подброшу в этот костёр ещё больше дров? — Ты и так раздул этот огонь, — нахмурился следопыт, очевидно, удивлённый таким решением своего командира, — Налмир просил тебя не вмешиваться, но ты его не послушал. Поздно уже отказываться от начатого, ты обязан рассказать ему правду, какой бы горькой она не была. Видя колебания гондорца, Берегонд быстро преодолел разделяющее их расстояние и положил ладонь ему на плечо. Рука старого гвардейца вдруг стала такой большой и тяжелой, что Фарамиру показалось, будто бы на него разом опустилась вся крепостная стена Эмин Арнен: — Пусть бы и в самых безумных мечтах и чаяниях, которые Налмир гонит от себя, но он продолжает верить, что, быть может, однажды, встретит свою возлюбленную вновь, — очень твёрдо, даже жёстко выговорил следопыт, — Самое страшное для всякого человека — жить ложной надеждой, которой никогда не суждено сбыться. Освободи его от этой ноши, Фарамир. Сын Дэнетора по-прежнему ничего не говорил, но это молчанье было красноречивее любых слов. Глаза смотрящего на него Берегонда потемнели от едва сдерживаемого негодования: — Фарамир! — он сильнее сжал плечо князя, настойчиво требуя немедленного ответа. — Оставь меня одного, — единственное, что произнёс наместник Гондора, отодвигая от себя ладонь гвардейца. — Ты совершаешь ошибку, — на скулах старого солдата разом заходили желваки, — Очень большую ошибку. — Пусть так. Но я не нанесу ему собственными руками ещё одной раны. Берегонд несколько секунд сверлил своего командира пристальным, полным недоумения и осуждения взглядом. Затем резко развернулся и, не оборонив более ни слова, покинул залу, плотно затворив за собой двери. Следующие несколько дней гондорец провёл в Минас-Тирит в обществе государя, занимаясь делами королевства, но даже в беседах с Элессаром, постоянно мысленно возвращался в тот вечер в замке Эмин Арнен, когда гвардеец высказал ему, что думает по поводу сокрытой правды. По прошествии короткого времени, сомнения относительно правильности принятого им решения всё больше одолевали его, однако он по-прежнему не мог прийти к однозначному ответу, как ему всё же следует поступить. Юношу он обнаружил в конюшне рядом с денником того самого жеребца, которого он попросил оседлать, чтобы ехать на прогулку по берегу Андуина. Налмир стоял вплотную к перегородке и осторожно поглаживал животное по широкому, украшенному белой стрелой лбу, точь-в-точь такому же, какой был у его отца. Конь в ответ приветливо фыркал, прядая ушами, давая тем самым понять, что общение с человеком приносит ему удовольствие. — Нашёл с ним общий язык? — окликнул молодого человека князь, после того как, оставаясь незамеченным, несколько минут наблюдал представшую его взору картину. Налмир обернулся на голос и убрал руку от головы лошади. Гондорец слегка улыбнулся мальчику, но не получил никакой реакции в ответ. Лицо юноши оставалось неподвижным, словно маска, а его серые глаза, как показалось Фарамиру, похолодели. — Это было несложно, — отстраненно, почти равнодушно отозвался выходец из Бельфаласа. За этим кратким ответом ничего не последовало. Молодой человек продолжал неподвижно стоять возле денника, вытянувшись подобно струне, только правая рука его, спрятанная под полой плаща едва заметно дрогнула. — Я искал тебя, хотел узнать, как твои дела, — князь мгновенно почувствовал перемену в поведении юноши, — Берегонд уже рассказал тебе о предстоящем походе? — Да, господин, — столь же односложно бросил ему Налмир таким ледяным тоном, что Фарамиру тотчас стало не по себе. Гондорец попробовал приблизиться к нему, однако стоило ему сделать лишь пару шагов в его сторону, как мальчишка мгновенно отшатнулся назад, точно так же, как той памятной ночью в подожжённой таверне, когда они ещё могли считаться друг другу врагами. — Налмир, что с тобой? — негромко спросил его князь. — Я хотел кое-что сказать вам, господин, — по-прежнему ровно и без всякого выражения вымолвил юноша, — Я отказываюсь принимать участие в походе. Также я знаю, что в мирное время вы можете беспрепятственно, одним своим словом освободить меня от присяги. Я принял решение оставить службу в гвардии и прошу у вас позволения немедленно покинуть Эмин Арнен. Тревожные предчувствия, всколыхнувшиеся в душе гондорца, обрели новую силу. У него почти не осталось никаких сомнений, что мальчишка узнал правду. По всей видимости, не сумевший смириться с противным его воле молчанием Берегонд, в отсутствии своего господина раскрыл юноше подробности поездки в Бельфалас. Стараясь оставаться спокойным, Фарамир всё же позволил себе обратиться к нему с вопросом: — Могу я знать причины такого твоего решения? — Неужели же вы не догадываетесь? — холод в глазах юноши сменился огненной яростью, а губы изогнулись в усмешке, напоминающей волчий оскал, — Долго вы ещё собираетесь притворяться, господин? — Налмир неожиданно повысил голос, едва не срываясь на крик, — Я вас просил, я умолял не ворошить прошлое, не пытаться ничего выяснять. Но вы изволили поступить по-своему. Верно, вам пришлась по душе роль моего благодетеля, и вы думали, что сможете как по волшебству меня осчастливить, однако же оказались не в силах изменить волю судьбы. Когда вы собирались рассказать мне, что Эмелин мертва? — он замолчал на мгновение, коротко рассмеялся, — Ну да, точно, никогда! — Мальчик, послушай, — Фарамир протянул к нему руку, пытаясь остановить его полную болезненной злости речь, но юноша успел увернуться, не позволив к себе прикоснуться. — Совсем недавно я говорил, как восхищаюсь вами, считаю благородным и великодушным человеком, — в голосе Налмира отчётливо зазвучали звонкие нотки разочарования, — А теперь я вижу, что вам даже не хватило смелости быть со мной откровенным. Ещё вчера я бесконечно уважал вас, а сейчас мне кажется, что я вас… Он резко замолчал, так и не сумев выговорить почти сорвавшееся с губ «ненавижу», но Фарамиру и не нужно было слышать это горькое слово, чтобы понять всю бурю страстей, кипевшую в душе юноши. — Я хотел уберечь тебя от новых потрясений, — очень тихо вымолвил он, — Думал, может, спустя какое-то время найдется подходящий случай. Вероятно, я был не прав и прошу простить меня. Должно быть, я, в самом деле, желал принести тебе хорошую весть, а не дурную. — Вы меня предали, — хлёстко, будто вынося приговор, отрезал мальчишка. — Это не так, — отрицательно покачал головой гондорец, стараясь не показать, какой глухой болью отозвались в душе его слова, — Ты злишься на меня, но когда твой гнев пройдет, ты поймешь, что я никогда бы не сделал тебе ничего плохого. — Освободите меня от присяги, — повторил свою просьбу молодой человек, — Дайте мне возможность немедленно уйти. В полумраке конюшни глаза его сверкали так бешено, что, казалось, ещё немного и от сыплющихся из них невидимых искр, она вспыхнет как сухое дерево во время лесного пожара. Даже молодой жеребец, ставший невольным свидетелем происходящего, исступленно заржал, пытаясь пробить копытом деревянную дверь денника. Фарамир же продолжал неподвижно стоять перед юношей и смотрел ему прямо в искаженное яростью лицо. Что бы не происходило дальше, в ответе, который он собирался ему дать, гондорец был уверен, как никогда: — Нет, Налмир, — твёрдо выговорил он, — Ты никуда не уйдешь. — Вы не имеете права удерживать меня насильно! — Если бы это было твоё обдуманное и взвешенное решение, я бы не стал препятствовать, — гондорец протянул руку к деннику, успокаивая бушующего внутри жеребца, — Но ты действуешь, повинуясь минутному порыву — хочешь отомстить и мне, и себе заодно за то, что, как тебе кажется, опять доверился не тому человеку. Гнев рано или поздно отступит, а то, что ты успеешь натворить, находясь в его власти, останется с тобой навсегда. Молодой человек глубоко вздохнул, сжал руку в кулак, точно пытаясь себя успокоить, и снова разжал её. Во взор его вернулся колючий, пронзающий холод: — Однажды мне уже удалось покинуть эти стены, минуя ваши на то запреты. Что мне помешает сделать это снова? — Если попытаешься сбежать — окажешься вне закона. Этого ты хочешь? — не изменяя своему размеренному тону одёрнул юношу Фарамир, — Я отвечаю за тебя и не позволю сломать себе жизнь, едва начав строить её заново. По вызову во взгляде мальчика князь понял, что слова его не достигли цели. Продолжать разговор было бессмысленно по меньшей мере до тех пор, пока он не успокоится и не придёт в себя. — Ты останешься в гвардии и продолжишь службу, — жестко, выделяя каждое слово, произнёс гондорец, как командир, отдающий приказ своему солдату, — Таково моё решение и моё последнее слово. Разговор окончен, возвращайся в казарму. Не ожидая подобного обращения, Налмир стиснул зубы, злясь от собственного бессилия, но перечить не посмел. Нетвёрдой походкой, с трудом переставляя ноги, он проследовал по проходу между денниками, не глядя в сторону князя. Уже почти достигнув приоткрытых дверей конюшни, юноша вдруг остановился и тяжело осел на пол, обхватив голову руками. Ещё мгновение спустя, всё его тело сотряслось в надрывных, глухих рыданиях. Фарамиру понадобилось несколько секунд, чтобы догнать мальчишку и опуститься рядом. Без лишних слов он притянул его к себе и крепко обнял, ожидая, что тот почти наверняка его оттолкнет, но вместо этого сразу почувствовал, как юноша неловко и будто с опаской уткнулся разгоряченным лбом ему в плечо. — Её в самом деле больше нет? — прямо спросил своего командира молодой человек, когда рыдания немного улеглись. — Да, Налмир, она умерла, — так же без обиняков ответил ему гондорец. — Как это случилось? — Ты хочешь услышать всю правду? — Фарамир теснее сжал его руку, — От начала до конца? — Прошу вас, господин… — Тогда прежде всего ты должен знать, что ваш побег провалился, потому что кто-то из соседей предупредил орков о твоем появлении в деревне. Не знаю, что побудило предателя так поступить, но Берегонду рассказал об этом крестьянин, который был там и видел случившееся собственными глазами. Все думали, что ты погиб, не выдержав истязаний, так же считали и твои мучители. Поэтому они и выкинули тебя на дорогу. Пленных орки погнали в Мордор, но по пути их перехватил отряд гондорских войск, вышедший из Дол Амрот. Всех выживших сразу же освободили, — сын Дэнетора умолк, будто собираясь с силами, чтобы продолжать, — Твоя невеста умерла за пару дней до прихода гондорцев, не выдержав голода и лишений. Не то всхлип, не то стон вырвался из груди Налмира, едва его командир закончил говорить, он невольно дёрнулся было вперёд, но Фарамир, точно предвидя его движение, ещё сильнее стиснул юношу в своих объятиях: — Тише, мальчик, тише, — одними губами прошептал князь, — Теперь ты понимаешь, почему я сомневался, стоит ли говорить тебе всю правду. — Мне хочется умереть, — еле слышно пробормотал молодой человек и отнял от себя его руки, — Лучше бы вы позволили людям Умранада меня убить. — Нет, не говори так. Каждому, кто был на этой войне пришлось пережить собственное сражение. Ты очень много потерял, но, главное, как бы не старались слуги Саурона, они не смогли тебя сломить. — Ради чего мне жить, господин? — почти без надежды обратился к нему юноша. — Ради себя самого. Ради памяти Эмелин и твоих родителей. Они бы не хотели видеть, как ты страдаешь и желаешь себе смерти. Может тебе пока трудно в это поверить, но однажды даже на самых страшных руинах вырастут и распустятся цветы, Налмир. Молодой человек не ответил, вытер рукавом туники не до конца высохшие слёзы: — Я бы очень хотел съездить в Бельфалас, я не был там с тех пор, как кончилась война. Господин, прошу отпустите меня на несколько дней, обещаю, я вернусь. — Можешь ехать сегодня же. Юноша благодарно кивнул и медленно поднялся на ноги. Через несколько минут он исчез в дверях конюшни, а Фарамир ещё долго сидел, прислонившись спиной к тёплому дереву денника, и слушая успокаивающее фырканье лошадей.
Falchi: 4 Налмир вернулся в замок вечером, задержавшись почти на сутки. В тот день с утра шёл сильный дождь, и мальчишка объяснил своё долгое отсутствие плохими дорогами, размытыми лившими с неба потоками воды. Промокший до нитки, он выглядел очень измождённым, так что с трудом слез с седла и почти валился с ног от усталости. Фарамир не стал ему выговаривать за опоздание и не задал никаких лишних вопросов, вместо этого тотчас же отправил отдыхать, понимая, что после такой долгой и изнурительной поездки прежде всего ему требовалось восстановить силы, а все разговоры могли подождать до завтра. Однако на следующее утро князь сразу же заметил перемену в поведении своего подопечного. Налмир откровенно сторонился любых возможных встреч с командиром выдумывая каждый раз всё новые предлоги, чтобы не оставаться с ним надолго наедине. Гондорец поначалу списал эту странность на пережитое мальчиком потрясение из-за известия о смерти Эмелин, но когда подобное повторилось и ещё через один день тоже, своим внутренним чутьём он начал догадываться, что с юношей творится неладное. — Ты чего от меня бегаешь, Налмир? — как можно мягче, но всё же с лёгкой иронией в голосе спросил его сын Дэнетора, когда очередная попытка завязать с ним разговор не увенчалась успехом, — Всё ещё злишься на меня? — Нет, ничего подобного, вам показалось, господин, — по своему обыкновению, невозмутимо ответил молодой человек, но Фарамир сумел уловить проскользнувшее в его голосе небольшое волнение. Кроме того, князь подметил, что мальчик упорно старается не встречаться с ним взглядом, а весь его внешний вид, несмотря на прошедшие дни отдыха после поездки в Бельфалас, свидетельствует о нездоровой усталости. Юноша выглядел очень бледным, глаза его потускнели, а дыхание слышалось слишком тяжелым и прерывистым. — Ты неважно выглядишь, — гондорец внимательно всмотрелся ему в лицо, — Не простудился в дороге? — Нет, — вновь покачал головой молодой человек, на этот раз даже слишком поспешно — Может быть немного устал, ведь мне пришлось долго не вылезать из седла. Не стоит обо мне волноваться. — И тем не менее я волнуюсь, — возразил ему Фарамир, — Потому что у меня есть подозрение, ты что–то от меня скрываешь. — Я честен с вами, господин, — юноша всё же осмелился вскинуть глаза на своего командира, и тот вновь отметил их лихорадочный, болезненный блеск, — Если у вас нет для меня никаких распоряжений, можно мне идти? — Хорошо, иди, — не сразу ответил князь, по-прежнему пристально наблюдая за тем, как мальчишка, поклонившись, поворачивается к нему спиной и направляется в сторону казармы. В его нетвёрдой походке, нарочито осторожных движениях и том, как неловко он подтягивает к себе левую руку, сыну Дэнетора показалось нечто странное. И уже через несколько секунд его как водой окатило от вмиг поразившей догадки. — Налмир! — громко окликнул его гондорец. Молодой человек обернулся, вопросительно посмотрел в его сторону: — Господин? — Сними плащ, — решительно потребовал командир. Зрачки мальчишки расширились, летящей стрелой в них пронеслись всполохи зарождающейся паники. До сих пор уверенный голос юноши дрогнул, когда он спросил едва слышно: — Зачем? — Делай, что говорю, — оставался неумолим Фарамир. Очень медленно, точно ощущая себя загнанным в угол, Налмир непослушными пальцами расстегнул расположенную на вороте плаща пряжку и скинул с плеч шуршащую ткань, тут же тяжело упавшую к его ногам. На левом боку юноши, сквозь облегающее полотно туники проступало тёмно-красное, кровавое пятно. Чутьё гондорца в очередной раз не подвело его — мальчишка был ранен. — Значит, ничего не произошло и мне по-прежнему не стоит волноваться? — со стальными нотками в голосе осведомился Фарамир, — Как долго ты собирался от меня это скрывать? — Просто царапина, — без особой надежды на то, что ему поверят и оставят в покое, вымолвил выходец из Бельфаласа, — Она не заслуживает вашего внимания. Князь ощутил, как его захлестнула волна гнева, и даже не потому, что мальчишка, по всей видимости, в очередной раз угодил в неприятности, к этой его особенности гондорец успел уже привыкнуть. Фарамира неимоверно злило то, как глупо и по-детски неумело его подопечный пытался скрыть свои трудности, вновь подвергая себя бессмысленной и ненужной опасности. — Живо ко мне в покои, — очень тихо, однако тоном, какой не оставил бы у юноши сомнения в том, как сильно он им недоволен, приказал князь. Затем отвернулся в сторону и глубоко вдохнул, чтобы взять себя в руки и унять раздражение. Закрыв за собой двери в комнату, Фарамир жестом указал Налмиру на своё кресло и велел показать рану. Молодой человек молча расстегнул рубашку и спустил её с плеча. Смирившись со своей участью, он не пытался спорить или сопротивляться, но всем своим видом давал понять, что происходящее ему не нравится, и князь попусту теряет с ним время. Осмотрев повреждение, гондорец сразу понял, что оно не было случайным или полученным по неосторожности. Мальчишку, очевидно, ударили ножом, лезвие прошло по касательной, и рана оказалась неглубокой, однако без должного лечения начала воспаляться и грозила обернуться лихорадкой, о чём Фарамир не преминул сообщить юноше. — Страшного ничего нет, — сказал он ему, доставая из ящика стола чистые бинты, — Но если бы ты продолжил геройствовать, через несколько дней свалился бы в горячке. О чём ты вообще думал? Молодой человек оставил порицание командира без ответа, равнодушно наблюдая за его приготовлениями. Казалось, что кроме отрешенного безразличия и усталости в данные минуты он вообще ничего более не чувствовал. — Так и будешь молчать? — вновь обратился к нему гондорец, — Может, всё же поведаешь мне, где ты получил эту рану? — По дороге из Бельфаласа я заехал в трактир, — отозвался Налмир без всякой охоты, — Ко мне пристал какой-то пьяница, а у меня было очень скверное настроение и завязалась драка. Ничего необычного, господин. Фарамир слегка кивнул головой, сделав вид, что принял услышанный рассказ за чистую монету, хотя в том, что мальчишка сочиняет эту историю на ходу у него не было никаких сомнений: — И чем же он тебя так разозлил? Из-за чего вы поссорились? — Какое это теперь имеет значение? — Не успел придумать? — прищурился гондорец. — Да почему вы мне не верите? — воскликнул юноша, на этот раз с явными признаками обиды в голосе. — Потому что ты мне врёшь, Налмир, — тоже повысил голос Фарамир, подойдя к нему вплотную, — Я многое готов спустить тебе с рук, но лгать себе, глядя прямо в глаза, я не позволю. Молодой человек сверкнул в его сторону недовольным взглядом и, закусив губу, отвернулся. Разговор явно грозил зайти в тупик. — Однажды я уже призывал тебя не упрямиться, а рассказать мне всю правду, обещая свою поддержку и защиту. Ты меня не послушал и в результате едва не лишился жизни, — напомнил юноше гондорец, — Я надеюсь, больше ты не повторишь подобной ошибки. Сейчас я обработаю и зашью твою рану, а пока я буду это делать, ты можешь подумать над моими словами. Налмир вновь промолчал, позволив своему командиру заняться его лечением, весьма стойко перенося болезненную операцию. Лишь когда Фарамир начал накладывать швы, он время от времени тихо шипел от прикосновения острой иглы к поврежденной коже. — Я могу рассказать вам, что случилось, — заговорил юноша, когда гондорец закончил и посмотрел на него с немым вопросом в глазах, — Но, то, что вы услышите, вам очень не понравится. — Догадываюсь, — развеял его сомнения князь, — Иначе бы ты не пытался так упорно от меня это скрывать. Выкладывай. — Я солгал вам, господин, — Налмир посмотрел Фарамиру в лицо без тени раскаяния в только что сказанном, — Я ездил в Бельфалас не для того чтобы побывать в том месте, где раньше стояла наша деревня или почтить память Эмелин, как вы могли подумать. У меня была другая цель. Сын Дэнетора нахмурился в ответ на его слова. Уже в который раз за сегодняшний день им овладело какое-то навязчивое и липкое как паутина чувство тревоги. — Когда вы рассказали мне о том, что на самом деле случилось в деревне во время нападения орков, вы оговорились, что наш с Эмелин побег стал известен их командиру из-за предательства одного из наших соседей. Вы сказали, что не знаете кто это и почему тот человек решил поступить подобным образом, однако я сразу понял, о ком идёт речь, господин, — юноша пошевелился в кресле, слегка поморщившись от того, что потревоженная совсем недавно рана вновь начала саднить, — Недалеко от нашего дома стояла мельница, и её хозяин, сколько себя помню, всегда ненавидел моего отца, считая, что земли, на которых мы жили, перешли к нему незаконно. Мой отец пользовался уважением и расположением в деревне, а мельник завидовал ему черной завистью. Знаете, есть такие люди, которые не могут спокойно спать, если видят, что кому-то в жизни достается что-то большее и лучшее, пусть даже и заслуженно. Фарамир слушал своего подопечного в полном молчании, слегка опершись спиной на крышку своего стола. Налмир продолжал говорить медленно, размеренно не меняя выражения уставшего, побледневшего лица: — Когда мой отец должен был исполнить свой долг воина и ушел сражаться против сил Темного властелина, мельник даже не пытался скрыть, что желает ему скорейшей погибели, о чем он ни раз говорил моей матери. Вероятно, в таком случае он надеялся после окончания войны забрать себе земли, воспользовавшись отсутствием у нас с матерью защиты главы семьи. А потом когда в деревню пришли орки, он понял, что шанс избавиться от нас представился гораздо быстрее, — молодой человек умолк, дотронулся до раненного бока и опасливо посмотрел на своего командира, — Можно мне глоток вина, господин? В горле пересохло. Князь наполнил стоящий тут же неподалеку кубок и протянул его юноше. Утолив жажду и немного переведя дух, Налмир заговорил вновь: — За прошедшее время и по причине пережитой болезни многое стёрлось из моей головы, но после вашего рассказа, я отчётливо вспомнил, что в тот день, когда нас схватили, я видел мельника рядом с главарем орков, — молодой человек понизил голос, — И мне все сразу стало ясно, господин. Мальчишка глубоко вздохнул. Его пронзительные серые глаза встретились с напряжённо наблюдающими за ним глазами его командира. — Я приехал в Бельфалас, выследил его и убил, — совершенно обыденным тоном признался он, — Рана на моем теле от его ножа, с помощью которого он пытался защититься. Фарамир сам не успел понять как его рука так быстро оказалась рядом с мальчишкой. Крепко сжав ворот его рубахи, он с такой силой встряхнул его, что тот не сдержал приглушенного крика от боли, мгновенно отдавшейся в левом боку. — Ты что натворил? — обжёг Налмира свистящий, полный ужаса шёпот гондорца, — Это же преступление! — Это возмездие, господин, — молодой человек успокоился очень быстро и опять принял слишком страшный в своей уверенности вид, — Он виновен в гибели Эмелин и должен был ответить по заслугам. А иначе почему он должен был жить, когда мертва она? Князь разжал пальцы и, тяжело дыша, отошёл от наблюдающего за каждым его движением мальчика. Склонившись над своим столом он надолго замер в таком положении. Среди сотни родившихся в его голове мыслей неожиданно на первый план выходило вовсе не осознание того, что юноша прямо у него на глазах превратился в убийцу. Гораздо больше его беспокоило совсем другое. Фарамир с отчаянием понимал, что если случившееся вскроется и мальчика выследят, чтобы заставить ответить по закону за содеянное, он не сможет ничем ему помочь, чтобы избежать тюрьмы. Каким бы ни было сильным его влияние в государстве, наместник Гондора не имеет права заступаться за убийцу. Из водоворота мрачных дум его выдернул голос Налмира, звучащий очень тихо и глухо: — Что вы намерены делать, господин? — Прежде всего собирался всыпать тебе хорошенько. Но, боюсь, это уже не поможет, — хмуро откликнулся гондорец и добавил совершенно серьезно, — Тебя кто-нибудь видел? — Не думаю, дело свершилось ночью. А его труп я скинул в реку, на корм рыбам. Там ему самое место. Внутри Фарамира все похолодело от того, как бесстрастно юноша выкладывал ему все подробности совершенного убийства. Он не испытывал ни капли сожаления и ни на миг не сомневался в своей правоте. Гондорец тут же вспомнил, как однажды Налмир точно так же не дрогнувшей рукой выпустил стрелу в него самого, потому что искренне считал, что имеет на это право. Теперь же такого права у него было во много и много раз больше. — Тебе хоть полегчало? — прямо спросил его сын Дэнетора. — Пожалуй, мне стало спокойнее. Теперь я точно знаю, что ни один из тех, кто заставил страдать мою семью и мою любимую больше не отравляет своим присутствием земли Гондора. — Ты путаешь месть и возмездие, Налмир, — только и смог выговорить ему в ответ Фарамир, — Это не одно и то же. — Разве? — юноша позволил себе легко усмехнуться, — Что же мне следовало, по-вашему, делать? Смириться, зная, что этот подлец дышит и ходит по земле, в то время как Эмелин и мои родители гниют в могиле? — Если этот человек виновен, он должен был предстать перед судом и ответить за преступление по закону королевства. Не тебе следовало становится его палачом, — князь подошёл к сидящему напротив него мальчику и неожиданно мягко опустил ладонь ему на затылок, погладил по густым, смоляным волосам, — Я понимаю, была война и она заставила тебя играть по своим правилам, согласно которым всё решается силой оружия и за пролитую кровь принято платить кровью. Но такие люди, как твой отец, как король Элессар или даже я делали всё, чтобы вернуть в Гондор мир и вместо жестокости и бесчестья положить начало законности и справедливости. Если ты не научишься жить, исполняя эти законы и продолжишь следовать тому, что впитала в тебя война, значит все наши усилия окажутся напрасными. Налмир на мгновение прикрыл глаза, мотнул головой, отстраняя от себя руку своего командира: — У каждого своя правда, господин, — вымолвил он едва шевеля губами, — Я вас очень уважаю, и ваше слово много для меня значит, но даже ради вас, вашей правды я не приму. Сын Дэнетора устало вздохнул, видя, что главного из его речи юноша так и не понял. Возможно, подходящее время ещё не пришло, возможно он сумеет осознать это позже. Фарамир уже принял решение, о том, как быть дальше — сейчас самое главное было позаботиться о его будущем и в который раз защитить мальчика, теперь уже точно от него самого. — Тебе нельзя возвращаться в казарму, — произнёс князь самым обычным, спокойным тоном, — Гвардейцы рано или поздно поймут, что ты ранен и это вызовет ненужные вопросы. Останешься в моём доме, пока не поправишься. Я попрошу леди Эовин приготовить лекарство, которое поможет тебе скорее выздороветь. — Вы не станете никому говорить о том, что случилось в Бельфаласе? — Нет, Налмир, не стану. В произошедшем есть большая доля моей вины. Я должен был понимать, что, узнав подробности, ты не оставишь это дело просто так. Молодой человек промолчал, не выказав ни облегчения, ни благодарности по поводу услышанного. Он лишь одарил своего командира долгим, неотрывным взглядом, как будто хотел с его помощью разгадать, что тот на самом деле чувствует. — Злитесь на меня? — спросил он, наконец, — За то, что я сделал вас невольным соучастником убийства? Всё же вы наместник Гондора, правая рука короля. — Ты делаешь неправильные выводы, мальчик, — возразил своему подопечному князь Итилиэна, — Меня это расстраивает куда больше. — Так-то уж и неправильные, господин? — в голосе его собеседника проснулась невиданная доселе решимость, — Скажите, а если бы кто-то осмелился причинить вред леди Эовин, неужели вы стали бы в чем-то разбираться или дожидаться какого-то там суда? Думается мне, вы бы расправились с обидчиком на месте, даже не спрашивая его имени… Молчите? — удовлетворённо усмехнулся юноша, не дождавшись ответа, — Ну, значит, не так уж я и не прав в своих выводах. — Иди, приляг, Налмир, — не глядя в его сторону распорядился Фарамир, — Тебе нужен покой, чтобы рана поскорее затянулась. Когда молодой человек уже стоял на пороге комнаты, гондорец обратился к нему вновь: — И в ближайшее время забудь обо всех военных походах, - перехватил его вопросительный взор, — Считай это своим наказанием за то, что пытался меня обмануть. Я не могу поручать такое важное задание солдату, который ещё совсем недавно лгал мне глядя прямо в глаза. Налмир потупил взор, поджал губы, точно осознавая только что сказанное командиром, затем согласно кивнул головой. — Справедливо, - тихо отозвался, наконец, юноша. — Хорошо, что ты это понимаешь. Можешь идти. У тебя как раз будет время подумать над тем, как вернуть мое доверие. В тот же вечер наместник Гондора поднялся на крепостную стену и долго наблюдал, как раскинувшийся у подножья холмов город Эмин Арнен медленно погружается в полумрак, как один за одним загораются на его улицах мерцающие огни, как стихает его голос, засыпая под покровом наступающей ночи, чтобы завтра проснуться и заговорить опять. Разум его вновь был чист и ясен, но на сердце по-прежнему лежала тихая, едва ощутимая печаль. Увлеченный своими мыслями, он даже не заметил, как из темноты возник его верный гвардеец и встал с ним вплотную, плечом к плечу. — Налмир не появился в казарме. Как я узнал, ты решил оставить его у себя дома на несколько дней, — обратился к своему командиру Берегонд, — Если так дальше пойдёт, скоро он будет есть за твоим столом. Тебе осталось только усыновить его, Фарамир, — поняв по лицу гондорца, что тот не настроен на шутки, старый следопыт тоже посерьёзнел, — Чего он опять натворил, если ты оказал ему такую честь? — Быть может, он ничего и не сделал. Это всё война, мой друг, — не сразу ответил сын Дэнетора, — Она ломает судьбы, сводит с ума, разбивает жизнь на осколки, которые потом почти невозможно собрать и склеить заново. Больших усилий стоит, чтобы не впасть в отчаяние. — Разве невозможно, Фарамир? — Берегонд указал рукой на расстилающийся под крепостными стенами город, — Посмотри сам. Ты сумел поднять из руин Итилиэн, значит, сможешь склеить и эти осколки. — Порой кажется, проще отстроить заново город, чем спасти одну человеческую жизнь. — Есть те, кому на роду написано разрушать и уничтожать, — в лёгкой задумчивости отозвался гвардеец, — А кому-то предназначено судьбой чинить и восстанавливать разрушенное. Я не видел никого, кто справлялся бы с этой задачей лучше тебя, Фарамир. Волей Валар ваши пути с этим мальчиком сошлись воедино, ты же понимаешь, что это случилось не просто так. Гондорец посмотрел в лицо своему помощнику — глаза Берегонда сияли мягким, лучезарным светом, на губах играла улыбка, и Фарамир столь же тепло улыбнулся ему в ответ.
Lana: Отцы и дети. И увлекшись этой игрой, Фарамир совершает ошибку Оби Ван Кеноби, Дамблдора и Валар. Добрым словом или наставлением будто можно изменить нрав Дарта Вейдера, Волан де Морта или Мелькора. Нет, там "Я" такое большое и крепкое, что ничему другому места не остаётся. Вот и Налмир не то что непригоден к службе в гвардии, он просто к службе непригоден. Понимаю, что он много пережил, подранок, но все же. И ума нет, можно считать калека. Если уж сделал, то должен был язык откусить, но Фарамиру ничего не дать узнать. Да. Я как в армии, больше ругаю не за то, что проштрафился, а за то, что попался. И решение князя Итилиэна не приветствую. Можно возразить, что изгнание, которое по меньшей мере заработал молодогвардеец, ещё больше ожесточило бы волчонка. Но из поведения Налмира видно, что произойдет это не "если", а "когда". И все не потому что поддается злобе, он просто не даёт себе времени и труда подумать: продает кольцо, отправляется мстить. И оба раза ему нужно было доехать до цели, но даже тогда анализ не осчастливил визитом юношескую голову. Все, я отворчалась похлеще Берегонда.
Falchi: Тебе просто мальчик сразу не понравился)) Шучу. На самом деле в этом рассказе нет ни правых, ни виноватых. Просто цепочка событий, выстроившихся в один ряд под воздействием обстоятельств, человеческих эмоций и поступков. Налмир, как это говорят теперь, "трудный подросток". У него своя система ценностей, которую никому уже не переделать. Фарамир не прав, что вообще полез в эту историю с Эмелин, думал, что сможет "причинить добро", а в итоге открыл двери в маленький личный Мордор. Но правильно ему Элессар говорил: подлинная ответственность состоит в том, что принимая то или иное решение, ты принимаешь и все последствия этого выбора, какими бы ужасными они не были. Поэтому ему пришлось такую ответственность принять и с ней жить. Чего тут сделать - выгнать, отдать своими руками под суд, гайки закручивать, пока не продавит свою позицию? Не сработает. Прав в итоге, оказался только Берегонд. Как обычно)) Кстати, а прав ли был Арагорн в приквиле, убивая Умранада без суда и следствия? Он некоторым образом подал дурной пример мальчику - если очень хочется, то можно и так. То, что Налмир к службе не пригоден это факт. Для него нет авторитетов в принципе, даже Фарамир для него не авторитет, что бы он не говорил об уважении. Но и сам наместник Гондора понимает, что Налмир в гвардии ненадолго и он скоро уйдет. И я почти уверена, что с его склонностью к девиации долго юноша не проживет. Есть такие люди с инстинктом саморазрушения, которые вечно будут пробовать судьбу на прочность. У юноши спусковым крючком для реализации такого инстинкта стала война и смерть близких. Фарамир пока верит, что этот инстинкт можно переключить на созидательный. Я не верю, но на его месте тоже бы пыталась до последнего)) Но вообще в этой истории нет никакой морали: ни черной, ни белой. У всех своя правда.
Lana: Falchi пишет: Кстати, а прав ли был Арагорн в приквиле, убивая Умранада без суда и следствия? Он некоторым образом подал дурной пример мальчику - если очень хочется, то можно и так. "Это другое!"(с) Думаю, прав, так как группа пиратов совершила ряд покушений и был послан отряд специального реагирования. Никаких переговоров с террористами. Что же делать с Налмиром? По человечески понять можно, а вот действия наместника штука иная. Справедливость правителя редко идёт об руку с гуманизмом и толерантностью для каждого. В этом печаль мягкотелых людей на троне. Одно из первых решений Арагорна - наказание ссылкой за неподчинение приказу. Да, в итоге оно обернулось поощрением, но все же. Falchi пишет: И я почти уверена, что с его склонностью к девиации долго юноша не проживет. Есть такие люди с инстинктом саморазрушения, которые вечно будут пробовать судьбу на прочность. Я об этом думала, но решила быть деликатной по отношению к мальчику. Так что я сама непредвзятость . За моралями в истории мы пойдем к Толстому и Диккенсу))). А сюда за продолжением.
Falchi: Думаю, прав, так как группа пиратов совершила ряд покушений и был послан отряд специального реагирования. Никаких переговоров с террористами. Это было бы спецопераций если бы Арагорн и вправду отправил в Пеларгир маски-шоу, а сам в это время в Цитадели приказики подписывал. А он поехал лично, призвав на помощь тех, кто даже его подчинёнными не являются (кроме Фарамира). Да ещё и плащик бродяжничий надел, чтобы подчеркнуть при встрече с Умранадом, что убивать его пришел не король Элессар, а наемник Торонгил. Личных счетов тут не меньше государственных. Я его, кстати, не осуждаю за это ни разу, но всё же. Одно из первых решений Арагорна - наказание ссылкой за неподчинение приказу Я тоже об этом моменте вспомнила. И вижу его несколько иначе. Арагорн должен был как король соблюсти формальность, но как благородный человек проявить милосердие. Берегонда можно было наказать по факту совершенного преступления, но не по совести. Поэтому Элессар отправил его в качестве "наказания" в Итилиэн. Формально - понижение по службе, в реальности для гвардейца это награда, а не наказание. Мудрость правителя должна заключаться и ещё и в том, что бы грамотно обойти острые углы, не нарушая закон. По человечески понять можно, а вот действия наместника штука иная. Думаю, Фарамир и действовал в данном случае как человек, а не как наместник. Кроме того, строго говоря, он сам этого джинна из бутылки выпустил. До этого события Налмир особо и не косячил. И после всего случившегося просто выгнать парня со словами сам виноват, а мне как наместнику негоже в гвардии убийцу держать, мне кажется, тоже как-то паршивенько будет выглядеть. А сюда за продолжением. Наверное я неубедительно закончила, потому что ты не первый человек, кто ждал продолжения. А его не планировалось. Это финал рассказа и всего цикла.
полная версия страницы