Форум » Альманах » Лебединая песня » Ответить
Лебединая песня
Carolla: Название: Лебединая песня Фандом: БН Пейринг: Владимир Корф\ОЖП, а также канонные и не очень герои. Жанр: мелодрама Рейтинг: PG-13 Саммари: Анна и Владимир не остались вместе. 23 года спустя разочарованный и одинокий барон Корф возвращается в Россию Примечание: много пафоса, а также пропущенных или лишних запятых. От автора: я попыталась все это собрать воедино, в процессе была произведена редактура. Чаще всего она относилась к упрощению текста и уменьшению пафосности (помогло не сильно, но я старалась). Однако так само собой получилось, что последние сцены были полностью переписаны и я столкнулась с тем, что у истории теперь должен быть другой финал. Сама не знаю, как так вышло. p.s. Я подумала. что надо залить это в отдельную тему, но если модераторы сочтут нужным слить ее с другой - я не возражаю.
Ответов - 63, стр:
1 2 3 4 All
Carolla: «О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! …Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность… О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность». (Ф. Тютчев) Глава первая Двадцать три года - целая жизнь, двадцать три года не ступал он на родную землю, и вот вернулся. Владимир стоял на перроне Финляндского вокзала, вдыхая сыроватый питерский воздух. Важного, хорошо одетого барина окружили извозчики - по большей части из числа приписанных к питерским гостиницам, они наперебой расхваливали свои заведения и в конце концов ужасно ему надоели. - Да не нужна мне гостиница, у меня свой дом, - отбивался он от них, и поняв, что выручки не ожидается они обратили свой взор на других пассажиров. Но и с теми, что остались сторговаться было нелегко: требовали рубль, договорились до 75 копеек. - Грабеж средь бела дня, - качал головой Владимир, садясь в сани, - раньше за четвертак с ветерком и песней доехать можно было. - Это когда же такое было барин? - спросил ванька, запахивая полость. - Да лет двадцать назад. - Э, что вспомнили, - ванька взмахнул кнутом, - теперь таких цен и не сыскать. Двадцать лет. Владимир с любопытством оглядывался не узнавая знакомых улиц. Откуда-то появилось множество высоких домов, пестрые рекламные вывески, конка, совсем другим стал город, или может это он изменился. Двадцать три года. Целая вечность. Тогда, двадцать три года назад, ему казалось, что он наконец-то обрел счастье, что оно рядом, напрасно они с Анной отложили свадьбу, глядишь, были бы сейчас вместе. Анна, имя это кольнуло в сердце маленькой иголочкой, но легко так кольнуло, почти незаметно, все проходит, а тогда места себе не находил, волосы рвал, сутками пил, чтобы не сойти с ума уехал. Тогда страдал, а сейчас вспоминает об этом хоть и с грустью, но уже спокойно, видно перегорело. Как говорится, не судьба, он всегда фаталистом был, значит не быть им вместе. Смерть Андрея стала для него последней каплей, фактически он был не виноват, но все равно чувствовал на своих руках кровь его кровь. И кровь эта, хоть и не он ее пролил, не давала ему покоя, чтобы хоть как-то отвлечься, хоть немного забыть, он отправился на Кавказ, надеясь найти там свою смерть, но проклятая судьба словно издевалась над ним, словно заговорил кто (не тетушкины ли шутки), все беды обходили его стороной. А она? Сначала писали друг другу письма, сначала она ждала, даже порывалась поехать за ним, приехала, но, наверное, им действительно не суждено было быть вместе. Почему так и не обвенчал их полковой священник, непонятно до сих пор. Что остановило их в самый последний момент, когда уже и кольца были куплены? Они прощались холодным ноябрьским вечером в Пятигорске, стояли под пронизывающим ледяным ветром, который бешено рвал полы его шинели, разметывал ее плащ, юбки, они стояли и молчали. Потому, что сказать друг другу было уже нечего, все, что можно, уже было сказано, все слова казались бессмысленными, а наутро она уехала, и вся связь между ними прервалась. Кажется, она поселилась в деревне, потом умер старый Долгорукий, и она, получив свою часть наследства, уехала в Москву, что-то ему Репнин писал, а потом и эта ниточка оборвалась. И вот спустя столько лет, потянуло на родину. Стареешь. Корф, - усмехнулся он, вылезая из саней и расплачиваясь с извозчиком. Навстречу уже бежали слуги, - ностальгия охватила, и то, - сорок семь годков, пора, хватит по свету мотаться, навещу друзей, и поеду в деревню, доживать. А в доме будто и не изменилось ничего, только постарело, обветшало. В своей старой спальне он подошел к зеркалу, с которого в спешке не успели стереть пыль, провел рукавом. Вздрогнул, увидев свое отражение. А что ты надеялся там увидеть, юношу? Нет вот они - седые пряди, морщин, правда, не видно, лицо белое гладкое, только вот в уголках губ притаились складочки, а глаза - с годами они не выцвели, а наоборот, потемнели, иногда не поймешь синие ли, черные ли. Внешность у него обольстительная, загадочная - женщины от такой внешности всякого разума лишаются. Страстное есть что-то роковое, нельзя ни влюбиться, - нет, это не он сам, так говаривала Франсуаза Толь, его последняя возлюбленная, она была такой же, как и он, таинственной и загадочной, бледное лицо, большие темные глаза, так же верила в судьбу, и кроме того занималась спиритизмом, и часто повторяла ему: -Ах, Вольдемар, такие как ты созданы лишь для того, чтобы разбивать женские сердца, ты не можешь вечно быть привязанным к одной женщине, в тебе слишком много страсти, силы, чтобы растрачивать ее на такие мелочи, как жена, дети, хозяйство, ты - вечный странник, как и я, - добавляла она хриплым шепотом. И вот, вечный странник вернулся домой. Но дома делать было совершенно нечего, дом был холоден, пуст и бесприютен, здесь все: стены, мебель, каждая половица говорило о прошлом, о том невозвратном времени, где были молодость и надежда на счастье. Он медленно бродил по комнатам, и постепенно ему начало казаться, что приснились ему эти двадцать три года, и что раздадутся сейчас тяжелые шаги и войдет в комнату отец, а потом прошелестит в задних комнатах платье и войдет она, улыбнется отцу, а на него взглянет с робостью, сядет за рояль и станет наигрывать что-нибудь тихое, лиричное… Нет, так и с ума сойти можно. Прошлое ушло, ушло навсегда, его не вернуть, да и не нужно ему возвращаться, там было слишком много горя. Просто этот дом, обстановка, здесь все как прежде, и это вызвало в нем воспоминания, о том, что давно пора было забыть. Надо навестить старых знакомых, чтобы убедиться: эти двадцать три года действительно прошли и ни отец, ни она больше не войдут в эти двери. Через полчаса экипаж остановился перед крыльцом дома Репниных на набережной Фонтанки. Еще в прихожей, пока он снимал шубу и головной убор и потом, когда препровождаемый лакеем шел в кабинет, до него доносились голоса, мужской и женский, обращавшиеся к кому-то третьему. -Папа, не вели ему издеваться надо мной! -Да не издеваюсь я над тобой, но наряд и впрямь ужасен, он к лицу камее, а не благородной девице. Ты же в нем почти что голая. -Ну папа видишь, он опять, скажи ему, и вообще ты ничего не понимаешь, это маскарад, понимаешь, маскарад, ты хочешь чтобы я представляла восточную женщину завернувшись в какие-нибудь черные тряпки, или что они там у себя носят, ты мне еще эту, как ее… паранджу предложи надеть.. -Но и чтобы ты выглядела как одалиска, которая с этого маскарада идет в опочивальню к своему султану, я тоже не хочу. Впрочем, понятно для кого ты так стараешься, только все напрасно, он и не такое видел. -Дурак, дурак, дурак! - прокричал молодой женский голос, затем послышались торопливые шаги, в коридоре мелькнула легкая тень и где-то наверху громко хлопнула дверь. Уже подходя к кабинету, он услышал голос Михаила. -Ну что ты к ней цепляешься, нравится - пусть одевает, - говорил Михаил молодому человеку сидевшему в кресле и положившему ногу на ногу. -Да не цепляюсь я к ней, просто она каждый раз так злится! -А тебе только этого и надо. Господи, ну когда вы повзрослеете, - Михаил обернулся на звук шагов. – Владимир?! – На лице его появилось такое выражение, словно он привидение увидел, - Господи, Володя, ты ли это! -Я, я, - засмеялся Корф, раскрывая другу объятия. - А ты почти не изменился, - заметил он. -Скажешь тоже, - улыбка у Михаила была прежняя, немного застенчивая и в тоже время открытая. – Это ты почти такой же. -Только поседел, да морщины появились. -Ну это только украшает тебя. Боже мой, Корф, я все еще поверить не могу! Сколько же лет мы с тобой не виделись? Дай Бог памяти… лет двадцать?! -Больше, Мишель, больше. -Так, значит, вы и есть знаменитый Владимир Корф, - вмешался молодой человек. Михаил и Владимир обернулись. -Похоже про меня тут наслышаны. -Прости, Володя, вот знакомься: этот не в меру разговорчивый молодой человек - мой старший сын Сергей. – Молодой человек поднялся и протянул Владимиру руку. Ему было на вид года двадцать два, с первого взгляда он казался точной копией своего отца, лишь приглядевшись можно было заметить, что нос у него Лизин, впрочем, как и глаза - горящие, дерзкие. -Рад знакомству, барон. А то нам уже начало казаться, что отец с маменькой вас просто выдумали. -Сережа, у тебя кажется, были какие-то дела? -Ну хорошо, удаляюсь, но, надеюсь, мы еще встретимся, хочется побеседовать с вами, вы, можно сказать, наша семейная легенда. – Владимир проводил его взглядом. -Знаешь, он очень на тебя похож. -К, сожалению, только внешне, характер у него Лизин, ты представляешь, что это такое. -Представляю, - усмехнулся Владимир. – Папаша!.. Невероятно, Мишель, а кстати, где Лиза? -Уехала в поместье, Марья Алексеевна что-то приболела. -Марья Алексеевна жива? -Володя, что ты такое говоришь, конечно жива, - «Ну правильно» - подумал Владимир, - «ей сейчас должно быть чуть больше шестидесяти пяти, я не был дома столько лет, и оттого думаю, что здесь все должно было совершенно измениться». – Но она как раз сегодня должна вернуться. Ты останешься пообедать? – спросил Михаил. -К, сожалению, не могу, у меня много дел, я только сегодня приехал и сразу к тебе. -Корф ты совершенно не изменился. Послушай, приходи сегодня вечером, у нас будет маскарад, Лиза должна быть. Да и остальные соберутся, все буду рады тебя видеть. -Не знаю, Миш, я только вернулся. -Перестань, Володя, Лиза никогда тебе этого не простит. -Ну если Лиза, - «а почему бы и нет, - подумал Владимир, глядя на радостное лицо друга. - Какой толк сидеть в четырех стенах, пустых четырех стенах, и предаваться воспоминаниям, когда можно увидеть старых знакомых, друзей молодости, всех тех, кто был ему так дорог, снова услышать их голоса. Раз уж решил вернуться, то и тянуть нечего» - тогда уговорил. -Ну и славно, начало в девять, но ты приходи пораньше, посидим, поболтаем, вспомним старые времена… Глава вторая Он пришел часа за полтора до начала маскарада. В доме царила суета: всюду сновали слуги, с балкончика слышалась разноголосая какофония, это разыгрывались музыканты, ритмы полонезов, мазурок, вальсов, кадрилей сменяли друг друга какой-то странной пестрой и режущей слух мозаикой. Бегали туда-сюда лакеи, звенели бокалы, а так же ножи, вилки, (на случай, если кто-то все же танцам предпочтет буфет), развешивались ленты - все это было шумно и совершенно бестолково. И только важный и непоколебимо спокойный дворецкий вел его среди всего этого кавардака как Вергилий среди грешников в дантовском аду. -Владимир! – Еще с порога кинулась к нему Лиза. Кинулась, сжала, что есть сил, закрутила, целовала, дергала волосы, трясла. - Ах негодяй, ах подлец, пропал, столько лет весточки не подавал, а теперь явился! - и снова обнимала, целовала, трясла. Владимир тоже что было сил обнимал бесстрашную подругу детских проказ, свою несостоявшуюся первую любовь, неугомонную, отважную Лизу Долгорукую, впрочем, уже двадцать три года Репнину. За эти годы она стала очень похожа на Марью Алексеевну, почти одно лицо, это сходство неприятно кольнуло его в первую минуту, вспомнились старые беды, но Лиза сияла самой искренней радостью, и прошлое отступило само собой. Она немного располнела в талии, стала более основательной что ли… но глаза, нет, это была все та же Лиза. Ну а потом пошло: охи, ахи, объятия. Что да как, словом все то, что обычно происходит, когда встречаются давно не видевшие друг друга люди. Все говорят разом, никто никого не слушает и все одинаково счастливы. Подошла и Наталья Александровна. Вот уж кого не тронули годы. Ее талия, несмотря на рождение троих детей осталась такой же тонкой, как и в прежние девичьи годы, хотя может это плод усилия горничной по утрам помогающей ей одеваться. Такая же, как раньше, разве что величавее стала, и то сказать, статс-дама императрицы, ближайший друг императора, воспитательница Великого Князя Владимира. -Между прочим, такой же непоседа как и его тезка, - не удержалась она. -Надеюсь, к вашему воспитаннику вы более снисходительны, нежели, чем ко мне, - тут же с насмешливой улыбкой отпарировал Владимир. Познакомился с ее мужем, графом Григорием Салтыковым. Очень приятный, серые глаза смотрят спокойно, внимательно, на жену глядит с обожанием, впрочем, и Натали никогда не смотрела с такой нежностью на Андрея, как смотрит на супруга. Познакомился и с младшим поколением. На правах старого знакомца пожал ему руку Сергей, а младший Илья напротив немного сконфузился, он точно был совсем как отец, тот же характер, юноша только вышел из Корпуса и мечтал о военной карьере. А вот со старшей дочерью Екатериной Михайловной познакомится не удалось. -Ну это она считает, что старшая, оттого, что на сорок минут раньше меня родилась, - тоном заговорщика объяснил Сергей, они были близнецами. Два года назад она вышла замуж и теперь подолгу жила за границей, ее муж был сотрудником Министерства иностранных дел и почти все время проводил в посольских вояжах. Однако Лиза, со свойственной ей решительностью, исправила этот недостаток продемонстрировав Владимиру с десяток фотографических карточек дочери, чтобы тот имел возможность убедиться, что Катюша так же красива, как мать и так же умна, как отец. Заглянул и молодой граф Салтыков, он был во флигель-адъютантском мундире, почти такой же много лет назад носил молодой Мишель Репнин, только что ставший адъютантом тогда еще цесаревича Александра. Поздоровался со всеми с отменной любезностью, когда ему представили Владимира, в больших серых, явно отцовских глазах мелькнуло любопытство. «Интересно, а что он про меня знает?» - вдруг подумал Владимир. Молодой человек меж тем, извинившись, отозвал в сторону мать и что-то торопливо ей зашептал, Наталья Александровна слегка нахмурилась, так же тихо ответила ему, и он, вежливо распростившись, покинул гостиную. -У Алексея еще кое-какие дела, - извинилась Наталья Александровна. -Но на маскараде то он будет? - спросил Сергей, - без него ужасно скучно. -Зато после вашего веселья одни неприятности, - немного ворчливо сказал Мишель, - старик Чернышев до сих пор на меня косится. -Ну папа, кто же знал, что он такой трус, а ведь боевой генерал. -Если на тебя из темноты с дикими криками выскакивают два черта, каким бы боевым генералом ты ни был, до сердечного приступа недалеко, особенно, когда тебе хорошо за семьдесят. -Так пусть тогда не кичится так. А то от него только и слышно: «да я», «да когда мы пошли в атаку», «да я один вышел против взвода», ты вот тоже два Георгия имеешь, да ведь не кричишь об этом на каждом углу. Владимир усмехнулся, Михаил прав, хоть лицом в отца, да зато характер у мальчика Лизин. Или взять этого в молодого графа Салтыкова, хоть глаза и спокойные, но наверняка точная копия Натали, про таких говорят «внешность обманчива». Спор бы, видимо, продолжался еще очень долго, и, похоже, он был частым явлением в семействе Репниных, хотя спорили здесь явно не для того, чтобы обидеть или доказать свою правоту, а просто по привычке, если бы заглянувший дворецкий, тот самый Вергилий, не доложил, что подъезжают первые гости. И маскарад завертелся. С балкончика лилась музыка, в огромной бальной зале, где горели похоже тысячи свечей, отражавшиеся в зеркалах, было светло как днем, кружились пестрые маски, летали конфетти и серпантин, взрывались хлопушки, слышался говор, смех, мешавшийся со звоном бокалов и хлопками пробок. Воздух был полон ароматами дамских духов, роз, только что срезанных в зимнем саду, когда становилось совсем душно, открывали окна и тогда воздух наполнялся ночной зимней свежестью. Владимир стоял у колонны глядя на все это великолепие. Какое странное чувство, будто ничего не изменилось. Вот так же когда-то много лет назад, когда он еще сам был так молод и только вырвался на свободу из Корпуса, здесь в этой зале так же пахло цветами, морозом, так же лилась с балкона музыка, так же кружились маски, и он так же стоял у колонны, сложив на груди руки и улыбаясь поглядывал в залу. Но тогда здесь были совсем другие лица, такие же юные, прекрасные, полные жизни и веселья, но другие, и он с трудом узнавал тех, с кем делил свою юность в этих добропорядочных матерях семейств, в этих лысеющих статских советниках, генералах с Владимирами, Аннами, Станиславами в петлицах и на шеях. А вокруг кипела уже другая жизнь, другая юность, другие упивались своей молодостью, красотой, весельем. И оттого, что ни с кем из них Владимир не был связан никакими узами, он казался самому себя человеком, очнувшимся после глубокого колдовского сна, словно вернулся он сюда не через двадцать с лишним, а через целую тысячу лет. И ему чудилось, что все здесь уже совсем по-другому, совсем не так, как было прежде. Он вдруг ощутил себя совершенно чужим среди всего этого веселья, странная тоска сжала его сердце, словно потерял он что-то очень важное, что-то такое, без чего нельзя жить, и он почувствовал, что ни минуты не может находиться больше среди этого молодого счастья. Владимир тихо покинул залу и прошел в малую гостиную, темную и совершенно пустую. Он закрыл за собой дверь и сразу стало тихо. Музыка доносилась откуда-то издалека, едва слышная, на пол желтоватым квадратом падал из окна косой луч газового фонаря. Владимир опустился в кресло, что стояло за небольшой ширмой. Мысли его были обрывочны, несвязны, полугрезами и полувоспоминаниями, мелькали перед ним видения прошлых лет, видения его юности, с такими же зимними ночами, с вереницей балов и маскарадов, кутежей, катаний на тройках, с цыганскими песнями и гитарным перезвоном. Он все глубже и глубже спускался по лестнице памяти, и чем ниже опускался он, тем тоскливей ему становилось. Проживи он эти двадцать три года здесь, в Петербурге, среди этих знакомых ему людей, наблюдая как старятся они, как подрастают их дети, он ничего бы не заметил, все было бы для него привычно, но он покинул их когда они были молоды, а вернулся когда они уже начинали отступать, чтобы дать дорогу новому поколению, и оттого казалось ему, что эти двадцать три года просто выпали из его жизни, что он, как та принцесса из сказки, заснул, и проснулся спустя сотню лет, и вокруг все совсем другое: совсем другие люди, совсем другая жизнь. Он так погрузился в эти мысли, что не сразу услышал, как дверь в гостиную открылась, и раздался девичий голос: -Здесь никого нет, - потом дверь хлопнула, послышались шаги, - зачем вы приехали, вас ведь могли узнать! -Не волнуйтесь, - ответил молодой мужской голос, - об этом никто не знает кроме вашего кузена, но он будет молчать. Поймите, мне необходимо было вас увидеть. -Вы так неосторожны. -Я пришел, чтобы напомнить вам о нашем разговоре. Вы просили время, но прошла уже неделя, я больше не могу ждать, а маскарад самая лучшая возможность, здесь так много народу, все в масках. Послышалось какое-то шуршание, конечно нужно было дать знать, что эти двое не одни, но разговор их развивался так быстро, что выйти и не поставить их тем самым в неловкое положение было невозможно. И Владимир рассудил, что, хоть подслушивать нехорошо, но смутить двоих влюбленных, а то, что это были именно влюбленные, Корф не сомневался, было бы еще хуже, поэтому он решил остаться, но, как честный человек, унести тайну этого рандеву с собой в могилу. За ширмой меж тем слышались шорохи и Владимиру сквозь щели были видны двое: девушка в турецком наряде и молодой человек в черном фраке и черной же бархатной полумаске. Девушка сидела на подоконнике и покачивала ногами в пышных шароварах из какой-то блестящей серебристой ткани, светлые волосы ее, обнаженные плечи и руки были словно дымкой окутаны разноцветными прозрачными шарфами. Молодой человек явно волновался, потому что нервно прохаживался и теребил лацкан. Наконец, он, похоже, решился. -Так каков же ваш ответ, Ирен? - спросил он, останавливаясь против девушки. -Мой ответ? – она поправила прядь волос и взмахнула ресницами. - Ах, что вы хотите от меня услышать? -Я хочу узнать ваши чувства ко мне, право же, Ирен, так нельзя. Вы мучаете меня уже два месяца, имейте сострадание, ведь вы знаете, что от слова вашего зависит вся моя жизнь. -Так уж прямо зависит, - засмеялась девушка, словно колокольчики зазвенели. - Позвольте вам не поверить, это вы играете мною. Ведь только представьте, кто вы и кто я. Ах, Николя, как я могу быть уверена, что вы не желаете посмеяться надо мной, чтобы потом хвастаться легкой победой среди ваших друзей. В ее голосе было столько кокетства и насмешки, что Владимиру сразу стало ясно, девушка просто, как говорится, набивает себе цену. За долгие годы он успел узнать все женские ухищрения, но молодой человек, кажется, не был столь сведущ в этом женском искусстве. -К чему вы так говорите, Ирен? - в его голосе слышалось неподдельное страдание, - разве я дал вам повод думать обо мне подобным образом? Мои чувства к вам искренни. Поверьте, для вас я готов на все! -На все? – кокетка на секунду задумалась, - даже отказаться от… -Да, даже на это. -Ну, я не потребую от вас подобной жертвы. С моей стороны это было бы слишком жестоко. Но и вы должны меня понять: я честная девушка, а отношения подобного рода… я не хочу быть скомпрометированной. Вот вы пришли сюда, где столько людей. -Поверьте, меня никто не узнал. -Вы уверены? -Ирен, любой, кто скажет о вас дурно, будет иметь дело со мной. -Я верю вам, Николя, - в щелку между створками ширмы было видно, что девушка позволила возлюбленному не только взять себя за руки, но и эти самые руки поцеловать. -Так каков же будет ваш ответ, - снова повторил юноша. Девушка посмотрела в потолок, покусала нижнюю капризную губку, повела тонко очерченной бровью и «сдалась» -Да, - вымолвила она и прикрыла лицо руками. Владимир только головой покачал, - «ну и кокетка». - В душе он даже посочувствовал этому Ромео. Эта особа будет из него веревки вить, впрочем, его это не касалось, скорей бы уж это свидание закончилось, и он бы смог выйти из своего укрытия. -Тогда подарите мне один поцелуй. -Какой вы, однако. Стоило мне проявить слабость,. Послышался звук поцелуя, потом еще одного, Владимир уставился в стену. Потом стало слышно, как девушка спрыгнула на пол. - Пойдемте, наше отсутствие будет заметно, вернее нет: сначала выйдите вы, а через несколько минут я. -Ирен… -Ступайте, - повелительным тоном сказала она. Повернулась ручка, захлопнувшейся двери. Владимир глянул в щелку: девушка стояла, опершись о подоконник и смотрела в окно. Потом она вдруг откинула голову и радостно засмеялась, закружилась по комнате, перепрыгнула через скамеечку для ног и остановилась перед зеркалом. Уперев свои маленькие руки в бока, она покачала головой туда-сюда и вдруг пропела, отбивая ритм носком загнутой туфли: «Вы мной играете, я вижу, Смешна для вас любовь моя, Порою я вас ненавижу, На вас молюсь порою я... Надежда мне лишь утешенье, Да, я надеюсь и терплю… Бездушны Вы - в том нет сомненья Но я Вас все-таки люблю!» Потом она показала своему отражению язык и широко распахнула дверь, по полу скользнуло светлое пятно, громче стала музыка и шум, затем дверь хлопнула. Владимир выбрался из своего укрытия. После темной комнаты свет и блеск на несколько мгновений ослепили его. Это свидание, невольным свидетелем которого он стал, наполнило его душу какой-то грустью. Когда-то он сам, вот в таких же темных комнатах, объяснялся в любви, ища чьи-то губы, любуясь блеском чьих-то глаз. И вдруг вспомнился отчего-то далекий вечер, другая девушка, в таких же шароварах и цветных лентах, с горящими ненавистью глазами. Ее кожа в неровном пламени свечей/в свете неровного пламени свечей, казавшаяся слоновой костью, гладкая словно шелк, нежная, словно бархат, как стоял он перед ней на коленях и исступленно целовал, как ненавидел и любил ее в тот миг, как обожгла она его, словно ударом хлыста, словом: «барин», как давно это было, будто сон… -А, Владимир, куда же ты пропал? - к нему через толпу пробивался Мишель, - а я тебя хочу познакомить. Это моя младшая дочь Ирина. - Вот это да! Перед ним стояла та самая девушка из темной гостиной. Бывает же такое. -Рад знакомству, - Владимир склонился к ее руке, но она не позволила ему поцеловать ее. -Разве вы не знаете, что, целуя женщине руку, вы тем самым оскорбляете ее, - строго спросила она. - «Что же вы не сказали это вашему возлюбленному», - едва не сорвалось у него с языка. – Но, тем не менее, я рада с вами познакомится, папа много о вас рассказывал. – Владимир с интересом посмотрел на нее. Если остальные дети Репниных были похожи либо на отца, либо на мать, то младшая представляла собой странную смесь. Вот скулы у нее были высокие, совсем как у Марьи Алексеевны, а подбородок круглый, с ямочкой как у Михаила, нос маленький вздернутый, явно достался ей от тетки, а глаза от Лизы. При этом, положа руку на сердце, назвать ее красавицей в полной мере было нельзя. Про таких обычно говорят: «очень мила». Миленький носик, миленькие губки, кругленький подбородок – одним словом, миленькое личико. Миленькими не были лишь глаза: большие, в окружении золотистых ресниц, они, при ближайшем рассмотрении, оказались не карими и даже не золотистыми, а скорее янтарными. И необычным цветом своим и каким-то особым блеском невольно приковывали взор. -Простите, княжна, но я недавно вернулся в Россию, и еще не успел познакомиться с новыми законами общества, и уж, конечно, не думал, что целовать женщине руку - есть признак неуважения. - Девушка приподняла бровь, и Корф почувствовал себя каким-то стариком. -Ира у нас увлекается передовыми идеями, - объяснил Мишель, глядя на дочь, в его глазах было столько любви и гордости, что Владимир невольно улыбнулся. Похоже. Михаил был под каблучком у своей дочурки. -Не болтай, пожалуйста, глупостей, и вообще, вон Алексей. Я, пожалуй, пойду, он единственный, кто танцует, не наступая при этом на ноги. Жаль, что он мой кузен, а то я непременно в него бы влюбилась. Рада была познакомится, барон, - и упорхнула, оставив едва уловимый, чуть сладковатый запах духов. -Хороша, правда? - с глупой и гордой улыбкой глядя ей вслед, сказал Михаил. -Да, - кинув взгляд на часы, кивнул Владимир, - у тебя прекрасные дети.
Carolla: Глава третья Он вошел в спальню, закрыв за собой дверь, несколько секунд постоял, прислушиваясь к стуку собственного сердца, и, сорвав маску, громко воскликнул: -Она любит меня, Боже мой, она меня любит! - и только тут заметил, что в комнате он не один. - Па? -Поздновато гуляешь, - заметил Александр, поднимаясь из кресла. -Прости, па, но я не думал, что будут волноваться. -Ты все-таки туда ходил, - покачал головой император и поднял маску. - Никса, Никса, я ведь тебе говорил. -Ну, па, милый, не сердись. Я так счастлив, что мне петь хочется, она сказала мне «да», понимаешь па? Да, да, да! -Она - это княжна Репнина? - уточнил Александр, кажется не разделявший эйфории сына. -Да. Ирен сказала, что любит меня! -Любит, - покачал головой Александр. – Никса, что я тебе сегодня утром говорил? -Ну па, прошу! -Что я тебе сегодня говорил? – повторил император. -Чтобы я не ходил к Репниным, - опустив голову, ответил Николай. -А ты пошел. Никса, как это называется, почему ты не слушаешь того, что я тебе говорю. -Я слушаю, но… -Но поступаю все равно по-своему! Вот что, я желаю, чтобы ты меня слушался. Я кажется не требую от тебя ничего невозможного! -Ну па, миленький, не ворчи, тебе это не идет… -А ты не подлизывайся! Что я тебе говорил о княжне и о ваших с ней отношениях? -Ты говорил, что я не должен флиртовать с ней, - негромко ответил цесаревич, - Но па, это не флирт, я люблю ее! - сказал Николай. Александр тяжело вздохнул -Вот что, Никса, сейчас уже поздно и не время для серьезного разговора, но, все-таки, возьми себя в руки, будь разумным. Я понимаю, ты сейчас очень счастлив. Однако подумай, к чему все это может привести. - Николай нахмурился, слова отца несколько остудили его пыл. -Я люблю ее, - уже спокойнее повторил он. -Хорошо, согласен, любовь - это прекрасно. Но, Никса, ты уже взрослый и умный мальчик для того, чтобы понимать – у этой любви не может быть будущего. -Зачем ты так говоришь! -Затем, что это правда, мой мальчик, - мягко сказал Александр, кладя руку на плечо сына. - Ты - наследник престола, она же - только княжна. Никса опустил голову. -Ты прав, я понимаю, но я все равно ее люблю. -Ты ведь не хочешь, чтобы она страдала? -Страдала? -Уже поздно, ложись спать и подумай об этом, я уверен, ты примешь правильное решение, - Александр протянул сыну маску и вышел из спальни, Никса посмотрел на закрывшуюся дверь, смял в кулаке маску и прошептал: -Я все равно ее люблю. Александр прошел на половину супруги, Мари сидела в спальне за столом и, нахмурив брови, что-то подсчитывала. В последнее время она вся отдалась благотворительности, количество больниц, школ, приютов учрежденных под ее патронажем, исчислялось десятками. Да и честно говоря, это была ее единственная отдушина. Она сильно постарела за эти годы, многочисленные роды, дурной климат сделали свое дело: она выглядела старше своих лет. Дивные глаза ее выцвели, в волосах появилась седина, сейчас уже трудно было узнать в ней ту юную девочку, что много лет назад покорила сердце ветреного наследника, если бы не ореол полубожественной власти, она смотрелась бы самой обыкновенной немолодой немкой. -А, Саша, как хорошо, что ты пришел. Я хотела с тобой поговорить. -Я тоже, Мари. - Он тяжело опустился в кресло, и расстегнул крючки мундира, - о Никсе. -О Никсе? - Она потерла уставшие глаза и отложила перо. - Что случилось? Ответить Александр не успел, послышались торопливые шаги и, без стука распахнув дверь, в комнату, топая и хохоча, ворвались Великие Князья Александр и Владимир и кинулись к матери. -А вы что колобродите, ночь на дворе? - ворчливо спросил Александр, мальчишки обернулись. -Мы… - Саша возвел глаза к потолку, - А мы Никсу дожидались, - ляпнул он. Император покачал головой, а Великий князь получил от брата толчок, и Владимир покрутил пальцем у виска, старший брат только руками развел - что делать, Великий князь Александр отличался некоторой неповоротливостью не только в движениях, но и в мыслях. -И вы, значит, тоже знали, о его эскападе? - Недовольно поинтересовался Александр, - хороши! -Ну не сердись, па, - сделав знак брату, Владимир подошел к отцу и опустился рядом с креслом. - Он только сказал, что уходит, а куда и что мы не знали, да и мы думали, раз вечером уходит, ты позволил. Но Александра было трудно провести, правда, было уже поздно и разбираться кто прав, кто виноват не было ни сил, ни желания. -Значит, так уж ничего не знали? Ладно, черти, ступайте. -Па, а давай и мы маскарад устроим, а? – вмешался Саша, - Ну давай, так весело будет. -Все бы вам развлекаться. Хватит с вас маскарадов, ведь на той неделе бал был. -Ну папА, ведь скоро масленица, а там пост, еще успеем наскучаться, а маскарад так весело, я бы корсаром представился, плащ, шпага, а! – ухватив отца за руку наступал Владимир. - Ну что тебе стоит, разреши, и ма повеселится, а то все сидит со своими делами, и ты отдохнешь, ты ведь так много работаешь, - он заглянул в глаза Александру. Тот отвернулся, но с другой стороны его поджидал такой же просящий взгляд другого сына. -Ну ладно, уговорили, - сдался он. - Устроим на масленицу маскарад, а теперь идите, мне нужно поговорить с Ее Величеством. -Ты душка, па! - Саша и Володька одновременно поцеловали его и, все так же хохоча и топая, унеслись куда-то прочь. -Так, что там Никса? - спросила Мари, провожая грустным взглядом сыновей. -Никса, - словно думая о чем-то своем переспросил Александр. - Ах да Никса… Представить, милая, он влюбился. -Влюбился? - удивленно спросила она. - Но в кого? -Ты будешь смеяться - в молодую княжну Репнину? Но Мари не рассмеялась, что-то кольнуло ее сердце. «Это судьба» – подумала она. - Когда-то много лет назад ее жених был влюблен в княжну Репнину, и вот теперь ее сын отдал свое сердце уже другой княжне Репниной. Та, первая, уже много лет не княжна, а графиня, ее ближайшая, единственная подруга, но женщины этой семьи словно рок какой для Романовых. -Ты уверен? - спросила она, - Он сам тебе сказал? -И это тоже, - ответил Александр, рассеяно скользя взглядом по картинам и гравюрам, развешанным по стенам. – И потом, это же видно, а сегодня он ходил к Репниным, у них маскарад был. Видите ли, она ему в любви призналась. -Может, не стоит придавать этому такого значения? - снова возвращаясь к бумагам, заметила Мари, - он молод, у него ветер в голове, это увлечение быстро пройдет. -А если нет? - Мари вдруг кинула на мужа странный взгляд, пожала плечами. -Почему это не должно пройти, ему всего девятнадцать, у него будут еще десятки таких, как она. Не дави на него, и все пройдет само собой. -И почему он не мог выбрать другую? - поморщился Александр, - почему из всех девушек Петербурга он выбрал именно ее?! -Да какая, в конце концов, разница! - воскликнула супруга. - Он ведь не жениться на ней собрался! -Мари, ты меня поражаешь, она ведь племянница Натали. А если они оба натворят каких-нибудь глупостей, нехорошо выйдет. – Императрица отложила перо и, поднявшись, подошла к мужу. -Саша, скажи мне честно, тебя больше волнует не то, что он флиртует с девушкой, которая ниже его по социальному статусу, а то, что эта девушка – племянница Наташи. -Мари! – возмутился было Александр, но под внимательным взглядом супруги вздохнул. - Но ты права, то, что она племянница Натали играет не последнюю роль... -Значит, если бы на ее месте была бы другая, ты бы так не переживал? О ком ты беспокоишься больше, о родном сыне или о мадемуазель Репниной? -Мари, да как у тебя язык поворачивается говорить такое! – воскликнул Александр. - И, тем не менее, Натали - друг нашей семьи. А княжна Ирен…Мне бы не хотелось, чтобы дворцовые сплетни порочили имя невинной девушки, только потому, что она стала предметом страсти нашего сына. -Саша, у княжны Репниной есть родители, которые должны позаботиться о том, чтобы репутация их дочери осталась незапятнанной. И потом, ты так говоришь, будто Никса сделал ей что-то дурное. Ну, увлекся, так ведь он молод и это вполне естественно. Ты словно бы не доверяешь ему. -Да, не доверяю, он мальчишка, он не думает ни о чем, кроме своих собственных чувств, «Совсем как его отец» - едва слышно сказала Мария Александровна, но Александр не обратил на ее слова никакого внимания. - Мало ли что взбредет ему в голову, - продолжал он, - мне тоже было девятнадцать, и я хорошо помню, каково это, когда власть над тобой имеют лишь твои личные чувства, ты не думаешь ни о чем, никакой ответственности, никакой серьезности, только страсти, только увлечения, только сегодня, а завтра хоть трава не расти! -Ну перестань. - Она обошла кресло и положила ему руки на плечи. - Да Никса очень легкомыслен, но молодая княжна - особа вполне здравомыслящая, несмотря на свой юный возраст. Ей ведь семнадцать, да? Я уверена, она не допустит никаких глупостей. В этом отношении на Репниных можно положиться. И потом, мы будем наблюдать за их отношениями, и не позволим, чтобы они зашли дальше обычного флирта. -Ах, Мари, твоими бы устами… -Не волнуйся, у тебя и так много других причин для беспокойства, все будет хорошо, и не сомневайся в Никсе, он уже не маленький и не такой легкомысленный, как ты думаешь, верь ему. -Ты права, ангел мой, ты как всегда права… Глава четвертая Молодую княжну Репнину Владимир увидел раньше, чем мог предположить. Через пару дней после маскарада он, проезжал по Шестой линии Васильевского острова, а она выходила из подъезда. И то не узнал бы, не оглянись она под фонарем. Окликнул: -Ирина Михайловна! - она вздрогнула, потом узнала и улыбнулась, помахала рукой. Он велел кучеру остановиться. - Что же вы так поздно ходите, да еще одна. -Я вовсе не одна. Я у друзей была. Владимир приподнял бровь: что за друзья могут быть у княжны Репниной на Шестой линии Васильевского острова, - Да вот кучера отпустила, он просил очень. А вышла, думаю, как же домой добираться буду. -Что же никто из ваших друзей вас подвезти не мог? - она улыбнулась. – Ну значит вам повезло, придется мне позаботиться о дочери моего лучшего друга, - он протянул руку, помог сесть, запахнул ей ноги медвежьей полостью, - Вези на набережную Фонтанки, – велел он кучеру. - Как же это вас отпускают одну, да еще в темное время, да так далеко от дома? -Я вовсе не младенец, и уже давно не хожу на помочах, и маменька с папой отлично это понимают, - она чуть-чуть нахмурилась. -Узнаю Мишеля, но чтобы Лиза, - Владимир улыбнулся. -Да вы просто дразните меня! - она шутливо хлопнула его по руке. - Как вам не стыдно, Владимир Иванович, а еще папин друг! -На правах друга вашего отца позвольте узнать, что это у вас за друзья такие. -Вы слишком любопытны. Хорошие друзья, - уклончиво ответила она. Но Владимиру похоже всерьез нравилась эта болтовня. -И чем же вы с ними занимаетесь? -Разным, - она пожала плечами, потом изучающе оглядела Корфа и кивнула своим мыслям. - Я вам расскажу, вижу, что человек вы порядочный, да и папа с другим бы дружить не стал, мы обсуждаем вопросы. -Вопросы, какие вопросы? – удивился Корф. -Ах, какой вы непонятливый! Разные, мало ли сейчас вопросов: крестьянский, студенческий, почти все мои друзья студенты, женский, искусство… -Ну, про женщин и искусство понятно, - кивнул Владимир, - а крестьянский то что обсуждать. Ведь их уже скоро два года как освободили, это дело прошлое. -Как это прошлое?! - так и взвилась Ира и посмотрела на барона так словно у него рога на голове выросли. - Как же вы образованный человек можете так говорить! Неужели вы довольны результатами этой с позволения сказать реформы?! -Не совсем. - согласился Владимир. - За последние несколько лет доходы мои от имения значительно упали, вот все хочу спросить у Александра Николаевича, на что же мне, бедному дворянину, нигде не служащему, жить? Раньше мне крестьяне деньги давали, а теперь они люди вольные, - согласен, это конечно хорошо, а мне что прикажете делать? Вы что, серьезно? - прошептала она. - Да как вы можете, как же вы можете так рассуждать, себя жалеете! А вы подумали, что получил бедный мужик? Жалкий клочок земли, на которой разве что с голоду умереть, так еще платить за него, да еще временно обязанный, а ведь им и только им все держится, мы все перед ним в долгу, понимаете?! В неоплатном долгу! - восклицала она, потрясая у него перед носом пальчиком. -Да я шучу, шучу! - воскликнул Владимир, поднимая руки. -Я надеюсь, - сурово сказала она. -Ну не сердитесь. А что вы еще обсуждаете? Помимо несчастных мужиков? -Ничего я не буду вам говорить, вы надо мной смеетесь, - надув губки сказала Ира и сунула руки в муфту. -Обещаю, я буду сама серьезность. -Да как вам сказать, - пожала она плечами. - Всего понемногу: как сделать так, чтобы жизнь стала лучше, разумней, чтобы все люди были счастливы, все имели достойную жизнь. -А теперешняя жизнь вам не нравится? -Помилуйте, как же она может нравиться?! Вы только оглянитесь вокруг, кругом царит жестокость, произвол властей! Журналы и газеты, которые говорят правду, закрываются. Люди честные и справедливые томятся в тюрьмах. Мы живем в ужасные времена, и долг каждого порядочного человека что есть сил бороться с этим. -Знаете, Ирина Михайловна, - вдруг серьезно сказал Владимир, - вы и ваши друзья очень молоды, вы многого не знаете и не понимаете. -Что вы хотите сказать? -Я хочу сказать, что вы слишком преувеличиваете, не так уж ужасны времена. Во-первых, я хорошо знаю Александра Николаевича, у него доброе сердце, я ни в жизнь не поверю, чтобы с его согласия, как вы выражаетесь, творился произвол. И, во-вторых, не так уж ужасны, вероятно, времена, если вы имеете возможность вот так собираться и ругать всех и вся. Во времена моей молодости, при покойном императоре Николае, все строем ходили и без устали свою счастливую жизнь нахваливали. -«Бывали хуже времена, но не было подлей», - полупрезрительно-полунасмешливо сказала Ира. -Что вы имеете ввиду? -Не я – Некрасов. -Некрасов? – переспросил Владимир, стараясь что-то припомнить. - Это, вероятно, какой-то ваш единомышленник? -Это - величайший поэт! - теперь она смотрела на него как на букашку. - Но вы правы, он один из тех, на кого мы равняемся, один из тех, кто не боится говорить правду, заступаться за униженных и обездоленных, несмотря на то, что это дорого ему обходится! Невероятно, да неужели вы никогда не слышали про Некрасова? -Признаюсь, - Владимир развел руками, - но вы уж простите меня, я столько лет не был в России. А что, он такой великий поэт? -Он величайший поэт. -Лучше Пушкина? -Что Пушкин?! Ваш Пушкин только и знал, что воспевал любовь. Сейчас у нас, по счастью, другие идеалы. Сейчас настоящий художник должен не бабочек и пташек, да вздохи и поцелуи описывать, а говорить о страдании народном, о том, как преобразовать эту жизнь на началах разума и справедливости. -Да вы рассуждаете как социалист. -А что в этом дурного?! - возмущенно спросила Ира. Но Владимир не верил ей. Говорила она хоть и горячо, но чувствовалось, что слова эти не ее собственные, а просто много раз слышанные, повторенные. Но они вовсе не убеждение ее, а что так от праздности и скуки повторяет она их, точно так же как в его время от такой же праздности и скуки предавались знатные девицы злословию и сплетням. -Да ничего, помилуйте. Только ведь, Ирина Михайловна, милая, это ведь очень трудно устроить жизнь справедливую и разумную, никогда не будут все счастливы одинаково, хотя бы оттого, что все люди разные. -Вы говорите так потому, что ничего не знаете. Уже давно появились люди, которые знают, как переустроить этот мир, чтобы всем было хорошо. И поверьте, это не так уж и сложно. Когда мы делаем хорошо другим людям, нам тоже становится хорошо -Какая интересная мысль. -Это теория разумного эгоизма. Вы что и Чернышевского не читали? -Чернышевского, в первый раз слышу. А он кто, тоже великий поэт? -Он - величайший мыслитель! - воскликнула Ира. - Он знает, как сделать жизнь лучше, в своем романе он показал, как должен жить и поступать каждый порядочный человек. -Как много я всего пропустил. Похоже, с такими людьми, как Некрасов и Чернышевский, мы, действительно, все заживем припеваючи. -Не смейте смеяться! Все равно царских прихвостней, душащих все разумное больше. «Современник» может быть закрыт в любой момент, а Чернышевский…Он в тюрьме. С согласия вашего доброго императора! - прошипела она. - За него кто только не просил, но его величество отказал, даже графу Толстому, а ведь они друзья детства. Прямо сказал ему: «Не говори со мной о Чернышевском». Не понимаю я одного - отчего Александр Николаевич не любит ни поэтов, ни писателей, ни журналов? -Ну, вероятно, оттого, что его самого воспитывал поэт. Говорят, воспоминания детства - самые сильные. Наверное, Василий Андреевич так измучил его стихами и романами, что, став взрослым, император возненавидел всю пишущую братию. Ира усмехнулась. -Все бы вам шутить. Но право же, барон, нельзя быть таким медведем, нынче не те времена. Вы столько всего пропустили. Придется мне взяться за ваше образование. -Вы уж будьте так любезны, Ирина Михайловна, - шутливо поклонился Владимир. - Обещаю, что буду прилежным учеником. -Мы уже приехали, как быстро, я и не заметила. Может, останетесь на ужин? - Владимир пожал плечами. - Маменьке и отцу будет приятно. В нашем доме только и разговору о вас. И потом. должна же я просвещать вас. -Прямо сейчас. -А к чему тянуть, - она легко не дождавшись пока он поможет, вышла из саней, - Идемте-идемте. – «Нет, право же, очаровательнейшее дитя», - подумал с какой-то теплотой Владимир, подавая ей руку. За столом продолжилась та же беседа, только разгорелась еще жарче. -Твои реакционные взгляды известны всем! – возмущенно говорила через стол брату Ира. Сергей же сидел с лицом невозмутимым, словно не к нему были обращены гневные упреки, и только в глазах его плясали веселые чертенята, ему нравилось дразнить сестру. Опричник! - выдохнула княжна, не зная чем еще уязвить брата. -По-моему, достаточно у нас в семье и одного нигилиста. Ира вспыхнула, нож громко звякнул о тарелку. -Да, пусть я нигилистка! И я горжусь этим! У меня есть взгляды, убеждения, а что есть у тебя? Во что ты веришь, какому делу ты служишь? - тут же ринулась она в новую атаку. - Ты служишь классу угнетателей, бездельников.! -Ну конечно, зато твои герои служат делу прогресса, свободе, равенству и братству. Так? Передайте соус, пожалуйста. -Да, я хочу жить в стране свободной, без жандармов и шпионов! -Ну да - идеальное общество, все равны, алюминиевый рай, как расписал ваш пророк. Нет уж, увольте! Мне такого счастья не надо. А Чернышевского вашего в тюрьму упрятали, правильно сделали. Нечего головы людям дурить. Он, между прочим, к топору Русь звал, забыла? - все это Сергей произносил с лицом спокойным, не переставая резать мясо. Миша и Лиза на ссору внимания не обращали, видимо, подобные диалоги были вполне привычны, Владимир же наблюдал за братом и сестрой с любопытством. Они оба чем-то напоминали ему Мишеля и Натали, те тоже могли вот так же часами ругаться из-за какой-нибудь ерунды, при этом нисколько не обижаясь друг на друга -И правильно делал! - отпарировала сестра, - Только разрушив этот мир, мы сможем создать новый. -Ну да, конечно. Только вы-то как раз строить не собираетесь: «Главное место расчистить, а уж строить другие будут» - так, кажется, ваш идеал говорил? Нет уж, увольте, мне такого рая не надо! Еще спать на гвоздях чего доброго, заставите как этот ваш любимый Базаров. -Рахметов. - сквозь зубы проговорила Ира. -Да какая разница, бред сумасшедшего. Ну скажите, Владимир Иванович, разве я не прав? – обернулся к Корфу Сергей. -Да, барон, скажите, – присоединилась Ира. Владимир, открыл было рот, чтобы сказать, что он пока не берется судить о вещах, с которыми совсем не знаком. Но его опередила Лиза, голосом твердым, не признающим возражений она обратилась к детям: -Вот что, хватит, оставьте Владимира Ивановича в покое. Он не для того пришел. Чтобы ваши споры разбирать, хватит того, что у нас с вашим батюшкой каждый вечер голова кругом идет. И вообще, - повернулась она к мужу, - Миша, ступайте с Владимиром в кабинет, коньяку выпейте, поговорите в тишине и спокойствие. - с особым акцентом на последних двух словах сказала она. -Ты пожалуй права, милая, - согласился Михаил. Ветер бросал в окна пригоршни мелкого, колючего снега, мел по тротуарам поземку, выл в трубах, и ужасно жаль было бедных прохожих, что бежали по улицам придерживая полы пальто, шинелей, которые не спасали от ледяного ветра. Здесь же по комнате разливалось приятное тепло, весело потрескивали дрова в камине, матово блестел коньяк в пузатых бокалах. И давно уже все было говорено-переговорено, и часы настенные, с кукушкой, давно пропели полночь, а уходить из этого теплого рая в холодную тьму улиц, в одиночество огромного дома с его пустыми пыльными комнатами, очень не хотелось. И, кроме того, была еще одна тема, которую пока затронули, которую обходили на протяжении всего вечера, боясь разрушить это хрупкое состояние покоя и умиротворения, но, тем не менее, не говорить о ней было нельзя и, наконец, Владимир решился. -Я хотел тебя спросить об Анне, - он старался, чтобы это вышло как можно более естественно, впрочем, это оказалось куда легче, чем он думал. - Как она? Ты что-нибудь знаешь? Михаил сначала молчал, разглядывая какое-то пятно на столе, потом, наконец, посмотрел на друга. -Анна? У нее все хорошо, так, по крайней мере, она пишет, мы ее письмо на Рождество получили. -Нет, я не о том, как она вообще, ну как она все эти годы жила… -Как? - Михаил повертел в руках бокал, посмотрел на свет. - По-разному, уж не знаю, почему вы расстались, да и не мое это дело, кроме того, столько лет прошло, - прервал он Владимира, который хотел было сказать, что и сам этого не знает. - Но вначале она ужасно страдала, мы думали, умрет от тоски, а потом ничего, вроде как оправилась. В деревню уехала, там долго жила, а как Петр Михайлович умер да треть наследства ей отказал, в Москву перебралась… А десять лет назад…- он немного помялся, подбирая слова, как бы так сказать, чтобы друга не ранить, хотя какие там раны, столько лет прошло. - …замуж вышла. -Замуж? -Да. За одного очень милого человека, статский советник, у них дом на Большой Никитской. -Вот как… - странно, но он довольно легко принял эту новость, значит замужем, что ж, правильно, очень хорошо, она заслужила счастье. Дом, семья… Это то, о чем она мечтала, он бы…У них ничего не вышло. – Она любит его? - вырвалось само собой, - неужели ревность, неужели могла его разлюбить? -Любит? - Михаил пожал плечами. - Знаешь, как у Тургенева, они счастливы вместе и может когда-нибудь доживут до любви. – Владимир удивленно приподнял брови, и Михаил махнул рукой. – Она его уважает. -Дети есть? -Мальчик, семь лет, Иван. - Владимир закусил губу, в честь отца назвала, благодетеля. Иван… Ваня… его сыном мог быть…если бы… -Понятно. Молчали долго. Как-то неловко вдруг стало, засобирался, уговорил не провожать. В темных сенях, почти у самой двери, услышал за спиной легкие шаги, шорох платья. -Погодите, барон. - Ира быстро подошла к нему, - А как же наш уговор? -Какой уговор? - после этого разговора у него все из головы вылетело. -Ну как же, я буду просвещать вас, а вы обещали быть прилежным учеником. «Только этого ему не хватало, чего ей не спится? Как бы не сорваться и не наговорить ей грубостей. Она толкует ему о каких-то дурацкий книжках, в то время как…О Господи, как хочется оказаться дома, чтобы повалиться на кровать и не думать, вернее, наоборот, думать, думать о том, что так и не сбылось. -Конечно, помню, Ирина Михайловна. Только отчего вы не спите? Уже второй час… -Да я все вас ждала, когда вы домой пойдете, а вы все не шли, все с папой сидели. Да и вообще я поздно ложусь. Вот, - она сунула ему в руки сверток, перетянутый лентой. - Тут несколько книг, вы их прочитать должны. -И, конечно же Чернышевский? -Конечно, я там еще пару журналов положила, «Современник» и «Русское Слово», вы только не потеряйте. -Обещаю, буду беречь как зеницу ока. -Ну, ступайте. Да хорошенько читайте. Я проверю, – она произносила эти слова таким серьезным тоном, что он не смог сдержать улыбку. -Хорошо, обещаю, буду старательным. -Ну, идите. -Уже ухожу. Спокойной ночи, Ирина Михайловна. -До свиданья, Владимир Иванович, – она замешкалась, словно еще что-то хотела сказать, но потом резко повернулась и торопливо пошла по коридору. Он почему-то остался стоять, прислушиваясь к тому, как в ночной тишине звучат ее шаги, потом где-то хлопнула дверь, и раздался голос Михаила: -Семен, потуши в кабинете свечи и завтра в семь меня разбуди. -Слушаю барин. Снова шаги, снова хлопнула дверь. Когда он уже садился в сани то обернулся на дом. Тот весь он тонул в темноте, и только одно окно на втором этаже, было слабо освещено, словно там, за гардиной, кто-то поставил на подоконник свечу…
Carolla: Глава пятая Пару дней спустя, ранним утром, в дом Владимира постучался фельдъегерь и вручил приглашение от императора. -Что это значит? - спросил у него Владимир. -Его Величество приглашает вас на аудиенцию, сегодня с 12 до двух. Форма одежды – свободная, - и, поклонившись, фельдъегерь вышел. Владимир остался в легком недоумении. Откуда Александру стало известно о том, что он в России? Сам приглашает на аудиенцию. Владимир вдруг вспомнил молодого человека, почти мальчишку, дерзкого, взбалмошного. Вспомнил тот навсегда памятный ему день. Легкое дуновение ветра, колебание травы, запах пороховой гари, упрямо сжатые губы. -Стреляйте, Корф! С каким напряжением вглядывался он тогда в дуло пистолета Владимира. Неужели это было. Дуэль с наследником престола. Странно, но Владимир никак не мог представить себе Александра кем-то, кроме как тем мальчишкой. Хотя видел и фотографии в газетах, и парадные портреты, но Александр для него почему-то всегда оставался тем юношей, что гостил под чужим именем в его поместье. А все эти портреты, они никогда в воображении его не были связаны с тем Александром. «Как он может править Россией? - думал иногда Владимир, читая в газете какую-нибудь заметку о русских делах, - он же со своей жизнью разобраться не мог: вечно на какие-нибудь подвиги тянуло». И вот ему предстояло вновь убедиться в том, что эти двадцать три года прошли. Когда дежурный офицер уже вошел в кабинет, чтобы доложить о его приходе, Владимир вдруг подумал: как ему вести себя с Александром? Напомнить ли о старой дружбе, быть свободным и не стесняться рамками придворного этикета, или же, наоборот, во всем следовать предписанным правилам. Мало ли зачем позвал его император, мало ли что было двадцать лет назад. Меньше всего Корф желал кому-либо навязываться. Тем более царю, у которого и так слишком много своих забот, чтобы помнить какого-то барона. Словом, дилемма была весьма серьезна. Но, к счастью, разрешилась она сама собой. Не успел Владимир перешагнуть порог царского кабинета, как Александр поднялся из-за стола и тепло обнял Владимира. -Здравствуйте, Владимир! – воскликнул Александр. – Я рад видеть вас! -Я так же счастлив, ваше величество, - с подчеркнутой вежливостью ответил Корф. -Ну, перестаньте, барон, к чему эти церемонии! Забыли, я для вас Александр Николаевич. Владимир расслабился, и все стало на свои места. Словно и не было этих лет. Впрочем, нет, они прошли, и следы их были весьма зримы. Владимир незаметно изучал Александра. Да, ничего не осталось от того мальчишки. Разве что он был по-прежнему высок и широк в плечах, но в облике его не было ничего царственного, и уж совсем не напоминал он своего отца, ни холодности, ни презрения ко всем окружающим, что было так характерно для Николая Павловича. За эти годы он несколько располнел, стал обладателем роскошных усов, подусников и бакенбард, но, самое главное, что поразило Владимира это – глаза. У того, прежнего Александра, они горели каким-то огнем, искрились сотнями лукавых искорок или метали молнии, смотря по настроению его высочества, глаза же Его величества были какими-то задумчивыми, рассеянными и, как показалось Владимиру, – грустными. -Что, сильно изменился? - улыбаясь, спросил Александр. - Что делать - время, Владимир Иванович, время. Сколько миновало, двадцать три года… Ну что же вы стоите, пройдемте, - Александр распахнул двери и провел Владимира в небольшую гостиную. - Располагайтесь. -Простите мне нескромный вопрос, но как вы узнали, что я в России? - спросил Владимир. -Вы меня обижаете, - улыбнулся император. - Что же я за царь такой, если не буду знать, что происходит в моем государстве. А если серьезно, мне князь Репнин сказал, и я вдруг вспомнил…Помните Владимир и дуэль эту дурацкую, и как мы Ольгу у вас прятали, и трактир этот… -Помню, Александр Николаевич, помню, - Владимир сам себе удивлялся. Несмотря на то, что прошло столько лет, что перед ним сидел властелин России, он не ощущал никакой скованности, наоборот, ему было легко, будто и не царь был сейчас перед ним, и в который раз Владимир отметил, что Александр совсем не похож на своего папеньку. Тот буквально замораживал, даже Владимир, который вообще никого не боялся, чувствовал, как по спине его пробегает холодок, когда Николай обращал на него свой знаменитый взгляд василиска. С Александром не было ничего подобного, и Владимир расслабился. -Ну, рассказывайте, Владимир Иванович, где были, что видели. Сколько же лет вы не были в России? -Много. Когда же? Дай Бог памяти… Да в 47 уехал, как раз перед Французской революцией, когда батюшка ваш выезд окончательно запретил. -Было-было, - усмехнулся Александр. - Отец ужас как всех этих революций и заговоров боялся. Ну да кто прошлое помянет… Вы где жили? -Да много где…Меня в том чертовом 48 угораздило в Париже очутиться, представляете?! -Ну, узнаю барона Корфа, наверняка на баррикадах побывали! -Бог миловал, не по душе мне эти революсьоны. Ну а потом, долго в Швейцарии жил, там тихо, спокойно. -Полноте, раньше, помнится, эти слова были вам не по душе. -Ну, то раньше, - пожал плечами Владимир, беря предложенную Александром папиросу. Похожий на тень слуга беззвучно расставлял на столе чашки и вазочки с печеньем. – Про вас в Европе много говорят. -Вот как? -Да, все вас хвалят, рассказывают какой вы мудрый и справедливый правитель. -Владимир, хоть вы… Не надо, - Александр поморщился. - Хотя, похоже Европа единственное место, где меня хвалят, потому как дома доброго слова не дождешься, - он рассеянно ломал печенье. – Ну. не будем о грустном, - словно отмахнувшись от назойливых мыслей, снова весело сказал император. - Итак, что привело вас на родину? -Не знаю, - задумчиво ответил Владимир. - Наверное, устал по свету мотаться, пора остановиться. Да и в могилу лучше в родной земле ложиться. -В могилу, ну вы скажете! – воскликнул Александр. - Да вы еще только начинаете жить. -Александр Николаевич, мне уж сорок семь. -Ну а мне сорок три, что, тоже прикажете помирать?! У нас ведь с вами всего три года разницы. -Нет, когда нам по двадцать, три года разницы – это «всего», а когда за сорок – это «уже». -Что за мрачные мысли! На вас это не похоже. Поверьте, сорок семь - это не возраст для таких мужчин, как мы! Кто знает, быть может, вы только начинаете новую жизнь, у вас, быть может, впереди новая любовь,. Владимир только сейчас заметил, что Александр и словом не упомянул об Анне, хотя наверняка осведомлен обо всем, что было, и еще раз подивился тактичности монарха. Он улыбнулся. -Что это все мы обо мне да обо мне, я человек маленький, незначительный. А вот вы… -А что я? -Вы отменили крепостное право, вас уже зовут Освободителем и говорят, что вы больше, чем Великий Петр. -Мало ли что болтают. - Александр вздохнул. - Великий Петр, как же. А крепостное право… Как будто у меня был выбор. Не отмени я его, оно бы само отменилось, нас с вами не спросило. Знаете, я вам честно скажу. Осточертели мне эти реформы - все с ног на голову встало, а что прикажете делать? Выбора у меня не было, – он вздохнул. – Ну, не будем о делах. -А как супруга ваша, Марья Александровна? -Ничего. Марья Александровна, болеет только много, и то наш петербургский климат убьет кого угодно, да и дети: восемь родила, одного схоронила... -Простите? - с удивлением спросил Владимир. -А вы не знали? - по лицу Александра скользнула тень. - Ну да чего удивляться - давно это было. Сашеньке моей двадцать лет бы уже исполнилось. Как мы с Мари это пережили.. Знаете, правду говорят, мужчины всегда дочерей больше любят, она часть души моей на небо унесла. Семь лет ей было, - он вздохнул. Владимир видел, каких усилий стоит Александру не поддаться чувствам. Корф ощутил вину, надо было быть деликатней - ведь об этом, кажется, писали в газетах. Но все это было так давно. - Да, столько лет прошло, пора бы смириться, вон шесть мальчишек, а все равно как вспомню ее, так сердце и сожмется. Наступило неловкое молчание. – Знаете, я вам так скажу, Владимир: нет ничего страшнее, чем пережить своего ребенка, хуже этого со мной уже ничего случиться не может, - снова повисла тишина. – Ну да ладно, - с напускной веселостью сказал Александр. - Вот что, Владимир, у меня появилась мысль. Вы ведь, если мне не изменяет память, любите охоту? -Люблю… *** -Владимир Иванович? – раздался за его спиной голос. Владимир обернулся, со стороны зимнего сада к нему подходила Ирина. – Что вы здесь делаете? -А вы? -Это неприлично - отвечать вопросом на вопрос, - тут же отпарировала княжна, и Корф усмехнулся. -Меня приглашал Его Величество, мы с ним… - Владимир на секунду запнулся, подбирая слова, - …старые знакомые. -Вот как? - Ира усмехнулась. -Да. Но вы мне не ответили, что вы здесь делаете? -Я… - она пожала плечами, стараясь придать своему лицу равнодушный вид, - а я к тетушке приходила. -К тетушке? -Вы мне не верите? – возмущенно спросила она. -Ну отчего же, верю, - пряча улыбку, ответил Владимир. -Вы уже уходите? -Да. -Я тоже, - она обернулась в сторону зимнего сада, потом взглянула на Владимира, щеки у нее слегка порозовели. - Проводите меня? -Почту за честь, княжна. День выдался солнечный и морозный, такие дни в Петербурге редкость. Солнце в небе сияло во всю силу, как летом разве, что не грело. Поскрипывал под ногами снежный наст, деревья стояли в снежном инее, словно в подвенечных нарядах, перепрыгивали с ветки на ветку, поджимая лапки, красногрудые снегири. -Как же хорошо! – воскликнула Ирина, набирая полные легкие морозного воздуха. - Владимир Иванович, давайте прогуляемся, прошу вас, такая погода! Вы ведь не спешите? -Нет, - с улыбкой откликнулся Корф. Он вдруг почувствовал, как соскучился по настоящей русской зиме, с ее холодным ярко-голубым небом, слепящим от солнца снегом, с прозрачным морозным воздухом. – Только отпущу кучера. Они медленно шли по улице, время от времени перекидываясь несколькими словами, в основном относившимися к погоде и окружающему пейзажу. Вдруг Ирина остановилась. -Рябина, поглядите! - она указала на деревце с припорошенными снегом алыми ягодами. – Поглядите. какая красная! Знаете примету: если рябина красная, то зима суровой будет. -Так ведь зима вроде к концу идет, - заметил Владимир, - Середина февраля. -Ну и что, - ответила Ира, - у нас чуть не до апреля все зима. Я очень люблю рябину - особенно когда мороз ударит, она такая сладкая. – Княжна подошла к дереву и потянула ветку: на нее посыпался снег, - не могу достать... – с досадой произнесла она. -Позвольте… - Владимир наклонил ветку и сорвал гроздь. - Еще? -Благодарю вас. – Она отряхнула от снега ягоды. – Хотите? -Нет, спасибо. Неужели вы ее есть будете? - спросил он. -Конечно, буду, - Ира откусила несколько ягод прямо от веточки, - Какая вкусная, напрасно не желаете. Владимир смотрел на нее с улыбкой. -Идемте? -Идемте, - она шла, время от времени поднося гроздь ко рту и ловя губами ярко-красные ягоды. Свернули и неторопливо пошли по Невскому. Вдруг, Владимир остановился перед стеклянной витриной. -Вот уж не думал, что она еще существует! -Кто? -Не «кто», а «что» - эта кофейня. Во времена моей молодости здесь подавали самый восхитительный шоколадный торт во всем Петербурге. Крем, взбитые сливки, и, конечно, вишенка. -Да, да, - тут же подхватила Ирина, - само тесто коричневое, а крем светлый такой, как кофе со сливками. И оттого кажется будто он полосатый. -Значит его до сих пор здесь подают. -Конечно. Хотите зайти? -А вы? -Не откажусь от чашки горячего шоколада. Я. Признаться, немного замерзла. Владимир толкнул дверь. Звякнул колокольчик, они вошли в помещение. Ноздри приятно защекотал аромат кофе. Пахло корицей и марципаном. Кондитерская была почти пуста, только в одном углу сидели два молодых человека с длинными волосами и читали газеты, а в другом расположилась какая-то пара. Ира заказала большую чашку горячего шоколада, порцию этого самого торта, фруктовое пирожное, и засахаренное яблоко. -Я очень люблю сладкое, - с виноватой улыбкой объяснила она и была в эту минуту похожа на маленькую девочку. Владимир ограничился чашкой кофе. Она вообще занимала его, эта почти девочка, старающаяся казаться взрослой. Все эти умные слова, которые она произносила, все те попытки казаться такой большой и такой самостоятельной; она словно играла в какую-то игру, но иногда вдруг забывала нацепить маску взрослой дамы и тогда проскальзывали вот такие забавные мелочи: кисть рябины, любовь к сладкому, которой она так устыдилась – и сразу становилось понятно, какой она еще в сущности ребенок. Ему стало вдруг ужасно обидно оттого что она не его дочь. Ведь и у них с Анной могла быть вот такая дочурка, которую он вот так мог водить в кондитерскую, чтобы она могла полакомиться шоколадным тортом. -Значит, вы с Его Величеством старые знакомые? - меж тем спросила Ирина, откладывая рябину, и не дождавшись шоколаду, принялась за торт. -С чего вы взяли? -Да вы ведь сами так сказали, когда мы с вами встретились во дворце, - она улыбнулась. - Да и стал бы его величество назначать вам личную аудиенцию. Вы ведь не какой-нибудь министр. -А вдруг я выполнял за границей какое-нибудь особо секретное задание и пришел доложить о его результатах. Что такого быть не может? -Владимир Иванович, я вас умоляю, - Ира сжала горячую чашку, - а то я ничего не знаю. -Что вы имеет ввиду? – спросил Владимир, отхлебывая кофе. -Много лет назад, - скучающим голосом начала княжна, орудуя вилкой, - вы вызвали на дуэль наследника престола, после чего покойный император чуть не казнил вас и моего отца, который был секундантом тогда еще цесаревича. Вам чудом удалось избежать гибели, - она пожала плечами. – Подумаешь, какая тайна! Александр Николаевич навещал вас в вашем имении, где едва не стал жертвой сумасшедшего цыгана. Скажете. нет? – в упор спросила она. Владимир с удивлением смотрел на Ирину, ей-то это все откуда известно, столько лет миновало… -Откуда такая осведомленность? Ваш отец вам эти истории по вечерам вместо сказок рассказывал? -Вовсе нет, - она покрутила вилкой с нацепленным кусочком торта, - просто, знаете, любые семейные праздники все время заканчиваются одним и тем же – воспоминаниями о прошлом. Странно было бы, если бы я ничего не знала. -Значит, вы любительница семейных преданий? - Отнюдь. Я и не интересовалась никогда, да как-то оно само собой получилось. А разве это неправда? Владимир усмехнулся. Ему самому иногда казалось, что это неправда, так давно это было. Может, это все с кем-то другим случилось, а он просто слышал эту историю, эту и многие другие. Да, нет ничего сильнее времени, ему подвластно все. -Какие еще семейные предания вам известны? - спросил он, и тут же пожалел о своем вопросе, вдруг ей и про Анну известно и не только про нее, но и про Лизу…Но Ирина пожала плечами. -Знаете, у меня на такие вещи плохая память. Что интересного – копаться в прошлом, нужно смотреть вперед и думать о будущем. Однако лекция о борьбе за счастье грядущих поколений не состоялась, княжна Репнина слишком любила сладкое, и шоколадный торт занимал ее внимание больше, чем судьбы униженных и оскорбленных. Некоторое время они молчали, потом Владимир с улыбкой взглянул на княжну: -Скажите, Ирина Михайловна, а ваша тетушка знает, что вы ее навещали? - спросил он, доставая портсигар. – Вы позволите? -Курите, курите, - она отставила торт и принялась за пирожное, - папа не курит. А я, признаться, люблю запах хорошего табака. У нас, - многозначительно произнесла она, чтобы дать ему понять, кого она имеет ввиду, - многие курят, да только не такой. Что вы спросили? -Ваша тетушка, - Владимир с наслаждением затянулся, - часто вы ее так навещаете? -О чем вы? – подняла она глаза. -О визитах, – пожал плечами Владимир, стряхивая пепел. - Такая любовь к родным очень похвальна. Наталья Александровна, наверное, каждый раз очень вам рада. -Какой вы, однако! – Ирина отложила вилку, - ну хорошо, я действительно не тетушку навещала, вам то что? -Да ничего, просто из любопытства спросил, - Владимир пододвинул к себе чашку. - Не волнуйтесь, я умею хранить чужие секреты. -Нет тут никаких секретов, – ответила княжна. - Я приходила к одному человеку. -Он, вероятно, служит во дворце? -Можно сказать и так, - она немного помолчала. - Да, пожалуй, служит. -А вы, значит, отрываете его от дел? - с шутливой строгостью спросил Владимир, - отчего вы не встречаетесь с ним, когда он свободен? Ира помялась, судя по всему, ей был неприятен этот разговор. -Мы не можем встречаться по-другому, - наконец сказала она. - Наши встречи… Они не совсем понравятся его близким. Чем меньше людей знают о наших отношениях, тем лучше. -Похоже, у него суровые родители. -Нет, не в этом дело, просто… мы с ним разные. -Разные? В смысле, ваше положение? А, понимаю. Он, наверняка, какой-нибудь печник или садовник? -С чего вы взяли? – пожала она плечами, - причем тут садовник? -Ну, когда я вас увидел, вы выходили из зимнего сада, и, кажется, были смущены. -Ничего подобного, - отрезала княжна, - мне нечего смущаться! Садовник! - она рассмеялась. – Ну, пусть будет садовник. Это, в конце концов, не имеет значения. Однако, право, даже забавно! – она покачала головой, потыкала вилкой фруктовое пирожное и посмотрела на улицу. Владимир заметил, что лицо ее посерьезнело, она задумалась о чем-то своем и в рассеянности начала постукивать вилкой о краю тарелки. Повернулась к Корфу. - Простите, Владимир Иванович. Мне бы не хотелось говорить об этом, - быстро закончила она, снова пододвигая к себе торт. -Ну, хорошо, не буду вас мучить, - согласился Владимир. -Лучше расскажите мне о себе, - попросила она. - Папа говорил, что вы много путешествовали. -Да, пришлось поездить. -И в Париже были? -Был. -Расскажите про Париж, я мечтаю там побывать! *** А в Зимнем дворце в это же время происходил другой разговор. Минут через пятнадцать после ухода Владимира в кабинет императора вошел Никса. -Па, ты очень занят? - с некоторой робостью, вообще-то ему не свойственной, спросил он. -Да нет? – Александр отложил газету. -А я тебя спросить хотел, - Никса сел в углу дивана. - Ведь в среду будет охота? -Как обычно, – пожал плечами Александр. - Ты хочешь к нам присоединиться. -А вы далеко поедете? – продолжал допытываться цесаревич. -Скорее всего, поохотимся в окрестностях. А откуда вдруг такое любопытство? -А можно мне с вами? -Никса, что за странные вопросы? - Александр с удивлением взглянул на сына. - Ты же знаешь как мне приятно, когда ты рядом. Ведь у меня так много дел, я так занят и не могу уделять вам столько времени, сколько раньше. Поэтому для меня дорога каждая минута, проведенная в семье. -Я тоже очень скучаю, когда тебя нет рядом, - Никса поднялся и сел на ручку отцовского кресла. - Когда дедушка был жив, ты так много времени уделял нам… - он положил руку на плечо Александру. - Я понимаю, у тебя есть более важные дела, но мне иногда так хочется, чтобы все было как раньше. -Никса. Ты чего это соловьем разливаешься? – с насмешливым подозрением спросил Александр. - Не ты ли все время твердишь, что ты взрослый и требуешь свободы. Ну, говори, что задумал. -Да ничего, - Никса покусал губу. - Можно мне пригласить на охоту княжну Репнину? -Нет! – отрезал император. -Ну па, прошу! -Даже и не думай. -Но отчего же?! – воскликнул Никса, поднимаясь. -Да все оттого. Послушай, меня беспокоят твои отношения с княжной. Одно дело - флирт, а другое… Ты, кажется, решил серьезно влюбится, а это уже совсем иное. Я не желаю ни для нее, ни для тебя никаких серьезных отношений, чем меньше вы будете видеться, тем лучше. – Александр снова пододвинул к себе газету. Никса молча разглядывал пять профилей наверху листа, пересчитывая их туда и обратно. «Один, два, три, четыре, пять». «Один, два, три, четыре, пять». «Бестужев, Пестель, Рылеев, Каховский – четыре». «Пестель, Бестужев, Каховский, Рылеев» - опять четыре, кто же этот пятый? - назойливо крутилось в голове. -Па, ну отчего ты против, ну разреши, прошу! -Никса, я все сказал, - не поднимая головы, ответил Александр. - И потом женщине, а тем более молодой девушке, не место на охоте. -Однако в октябре, когда вы в Гатчине оленей стреляли, были и тетя Санни и тетя Маша и еще очень много дам. Отчего тогда было можно, а теперь нельзя? -Я повторяю еще раз, - устало сказал Александр. - Твои отношения с княжной Ирен мне не нравятся. Ты, кажется, изволил влюбиться в нее, а это дурно и для нее, и для тебя. -Господи. папА, ну что тут дурного! – воскликнул Николай. - Ты ведь тоже был молодым! Почему ты не можешь меня понять! -Вот оттого, что я был молодым и очень хорошо тебя понимаю, я и пытаюсь остановить вас. Вы можете натворить глупостей и причинить друг другу много страданий. Будь умницей, постарайся забыть ее, пока не потерял голову окончательно. «Пестель, Каховский, Рылеев, Бестужев – опять четыре, да кто же этот пятый? Рылеев, Каховский, Бестужев, Пестель, - черт побери, да как же его фамилия»?! -Па, - лицо Николая стало вдруг совершенно спокойным, словно в душе его не бушевала буря. Среди качеств. унаследованных цесаревичем от деда, были не только вспыльчивость, но и невероятное умение владеть собой. При желании внешне он мог выглядеть совершенно спокойным, несмотря на то, что в душе его бушевали страсти. Это качество сына вызывало невольное уважение у Александра, который эмоции сдерживать не умел и по его лицу всегда было понятно какие чувства он испытывает. Вот и теперь Николай подавил обиду и подступил к отцу с другой стороны. – Па, - он снова присел на ручку кресла. - Ты меня совсем не так понял. -Вот как? – поднял брови император. -Ну конечно, я вовсе не имел ввиду, что влюблен в княжну. Да она мне нравится, но не больше. -Никса, ты знаешь, я не люблю, когда мне врут, как тебе не совестно. -Па, милый, ты же знаешь: я никогда не лгу тебе. Видишь, я же говорю, что она мне нравится. Она очень красивая, веселая, мне с ней хорошо, но не более. -Тогда зачем ты все время ищешь с ней встреч, умоляешь меня пригласить ее на охоту? -Да говорю же – с ней очень весело, - Никса обнял отца за плечи. - Па, ну неужели ты думаешь, что я всерьез могу в нее влюбится? Поверь, это флирт и не более того. И потом, тебе не кажется, что лучше пусть отношения наши будут у тебя на глазах, чем мы будем искать тайных встреч. Ну разве не так? Александр внимательно посмотрел на сына. Как хорошо он его понимал, когда-то и сам был таким. Он понимал Никсу и потому ни на грош ему не верил, но мальчишка прав в одном: отношения эти надо держать под контролем, иначе и впрямь будут тайные свидания, а в результате неприятностей не оберешься. -Значит, только флирт? -Только флирт. -А она? -Она? – Никса пожал плечами, тут приходилось говорить горькую правду. - Для нее это тоже лишь увлечение. -Пойми, я не могу пригласить на охоту молодую незамужнюю девушку, там будут одни мужчины. -Ну, пригласи князя Репнина, или графиню Салтыкову. Она и за племянницей присмотрит, да и с ней тоже очень весело. -Все бы веселиться тебе. Ладно, что-нибудь придумаю. -Па, ты чудо, я тебя обожаю! - Никса поцеловал отца в щеку. – Спасибо! - он вскочил. -Погоди-ка, - остановил его уже у самой двери Александр. - Только смотри у меня, если я узнаю, что ты мне лжешь, пеняй на себя. -Поверь, па, я тебе правду сказал, - Никса раскрыл дверь и вдруг обернулся и хлопнул себя по лбу: - Муравьев-Апостол! -Что Муравьев-Апостол? - удивленно спросил Александр. -Ну. пятый, - Муравьев-Апостол, никак вспомнить не мог. Бестужев, Пестель, Рылеев, Каховский и Муравьев Апостол, – и он закрыл за собой дверь.
Carolla: Глава шестая В понедельник 20 февраля началась масленичная неделя, обещавшая много веселья и удовольствий. Масленицу Владимир любил. В его памяти она неизменно связывалась с детством: с теми рассыпчатыми золотистыми блинами, которые пекла Варвара, с катанием на санках, ряженьем в покойника и черта, и с самими проводами, когда всем селом несли чучело за околицу и сжигали его там, а деревенские ребятишки скакали вокруг горящей Масленицы и кричали порой не совсем приличные стишки, ругая ее за то, что была так коротка и приводила за собой длинный, голодный Великий пост. И в тоже время, глядя как уносится в небо дым, верилось, что вот кончилась, наконец, зима, и впереди весна, а за ней долгожданное лето. Он вырос, но это ощущение праздника, какого-то неудержимого разгульного веселья осталось навсегда. Да и как было не любить тех балаганов, кулачной потехи на льду Невы, кутежей, особенно шумных и обильных именно в пору масленицы, катаний на тройках, и незабываемых по роскоши и веселью своему масленичных балов. Так слились для него полузабытые ощущения детства и незабываемые воспоминания юности в этой праздничной неделе, что долгие годы за границей он особенно тосковал по этому празднику и никакие карнавалы на площадях Венеции и Ниццы не могли сравниться для него разгульной русской Масленицей. И погода теперь стояла действительно масленичная: немного потеплело, и мороз больше не заставлял людей как можно сильнее кутаться в воротники и шарфы, а лишь приятно пощипывали щеки, в светло-синей небесной выси блестело солнце и впрямь похожее на золотистый поджаренный блин. Вечером Владимир как обычно приехал к Репниным. Это уже стало какой-то традицией, почти каждый вечер проводил Корф в этом гостеприимном доме на набережной Фонтанки. Какая-то сила влекла его сюда. Родной дом был пуст: огромные комнаты гулко отражали его шаги, слуги уходили в людскую, и он оставался один. Днем было как-то полегче, но вечерами… Он зажигал как можно больше свечей, но в углах все равно скапливалась темнота, и из нее выступали призраки, весь дом наполнялся ими - призраками прошлого. Они обступали его: несбывшиеся надежды, разбитые мечты и от этого становилось страшно, хотелось бежать… И он бежал, бежал в большой с колоннами дом на Фонтанке, где весело и сильно горели окна, где было тепло и спокойно, и если бы он мог, он никогда бы не покидал этих уютных комнат. Но он боялся показаться навязчивым и оттого старался заглядывать не слишком часто, навещал прежних знакомых, старых друзей, обзаведшихся за эти годы, женами, детьми, крестами, долгами, брюшками и лысинами… Но нигде он не чувствовал себя так хорошо и спокойно как у Репниных, и последнее время он стал бывать у них почти каждый день. Сегодня он застал в малой гостиной графа Чернышева, невысокого высохшего старичка, который вероятно уже и сам не помнил сколько ему лет, но который, тем не менее, оказался весьма бодр и говорлив. Кивнув Владимиру, старичок граф продолжил прерванный монолог: -…и как мудро было замечено в библии, Михаил Александрович, ибо сами не ведают, что творят. -Ну, вы преувеличиваете, Василий Петрович, - отозвался Михаил, кинув на Владимира несчастный взгляд. - Его величество знает, что делает. -Вот то-то и оно, Михаил Александрович, что не знает, не знает! Слушает всяких болтунов, вот папенька его, царствие ему небесное, - Чернышев набожно перекрестился, - вот тот всегда знал, что делал, а сынок, - он махнул рукой, - а…пропадет Россия, помяните мое слово, погубят ее либералы эти, вольнодумцы. Взять хотя бы реформу эту крестьянскую, ну скажите мне на милость, кому от нее хорошо стало, мне, вам, или может мужикам? -Василий Петрович, что вы такое говорите, да на нас же все цивилизованные страны косились, середина девятнадцатого века, а у нас рабство, как в средневековье. Я уж не говорю, про то, что страна не развивалась, так ведь перед Европой стыдно. -А вы Михаил Александрович на Европу-то не очень смотрите. Не по пути нам с ними. Вы вот все Францией любуетесь, а французы самые большие вольнодумцы, они королям головы рубили, прости Господи, - Чернышев снова перекрестился. - Они чуть что сразу революцию устраивают. Вот вы барон, кажется, бывали в Париже. -Бывал граф. -Так подтвердите. -Вы правы, ваше сиятельство, страшные вольнодумцы, - подмигивая Михаилу, со всей возможной серьезностью подтвердил Владимир. – Ни дня без революции прожить не могут. -И я про то. Ну ладно, отменили мы крепостное право, теперь нам от всей Европы почет, - продолжал старик, - да ведь, нам то от этого почета какая польза, лучше жить что ли стали?! -Но граф… - начал было Миша, но тут скрипнула дверь и в комнату вошла Ирина. Она вежливо поклонилась графу, который так кажется, был так увлечен своей речью, что даже не заметил ее появления и прошла к ломберному столу, что стоял в дальнем углу. Там она зажгла свечи и, усевшись, сорвала обертку с колоды карт. -А я вам говорю, - продолжил Чернышев, распаляясь все больше и больше, - не будет добра, не будет! Ведь крепостное право что, все довольны были. Мужик сыт - барин сыт. Уважение было. Мужик работал, потому как страх перед барином имел, а теперь, зверем смотрит, только и думает как бы глаза водкой залить. Раньше мужик в воскресенье-то в церковь шел, а теперь в - кабак. А все воля, что хочешь, то и делай! -Да поймите, - с какой-то тоской попытался прервать излияния графа Михаил, Владимир же молчал и подыскивал какой-нибудь предлог, дабы убраться подальше. -И ничего понимать не желаю! При прошлом царе жили, горя не знали, тишина, спокойствие, все довольны, а теперь!? Поднять бы Николая Павловича, покойника из гроба, да показать каких дел его сынок наворотил, он бы бедный как увидел, так во второй раз бы помер, - Чернышев снова перекрестился. - Все не терпится ему, подождал бы уж пока мы старики на тот свет отправимся, а там бы уж делал как знал. Рушиться Россия, рушится, в бездну катится, так я вам скажу. Я то стар, не доживу, а вот вы молодые… -Да что вы такое говорите! - все-таки не выдержал Корф. – Поймите, Россия бы погибла, если бы жила по-старому! Александр Николаевич открыл ей новый путь, да это непросто, но времена перемен всегда тяжелы, нужно переждать, зато у нас, наконец, появился шанс жить по-человечески. -Новый путь говорите, может быть, только уж этим путем идите без меня. Насмотрелись там по заграницам вашим. Вижу я ваш новый путь. Никакого порядку, никакого уважения. Везде орут, кричат, судьбы мира решают, и кто, стыдно сказать, молокососы желторотые, волосы отрастят, башмаки нечищеные наденут, и пошла писать губерния. Соберутся, все вопросы решают. И кто, были бы люди, а то так, выскочки, поповские, приказчиковые сынки! Наследят, накурят, спасибо не скажут! В Бога…в Бога не веруют, лба не перекрестят, а туда же новую жизнь строить желают! А газеты, журналы, вы почитайте, что пишут! - от волнения он закашлялся, но продолжил, - Нет, мне такая жизнь не по нраву! - он обращался преимущественно к Владимиру, словно тот был виноват во всех случившихся недоразумениях. – Мы, Слава Богу, не Франция, а то до того договорятся, что без царя жить захотят, порядок должен быть. Порядок, - снова застучал он палкой по полу, - без вашего нового пути обойдемся! -Владимир Иванович, - окликнула Корфа Ирина, - вы мне не поможете? – Владимир с облегчением поднялся и поспешил к ней. -Слушаю вас Ирина Михайловна? -Сядьте, - кивнула она на стул рядом с собой, продолжая выкладывать карты, - и будьте мне благодарны. -За что это? – удивился Владимир. -Как это? - не поворачивая головы, ответила девушка, - я вас спасла от графа. Вы сидели с таким несчастным видом, что мне стало вас жаль. -Да уж, - улыбнулся Владимир, - еще немного и я бы сошел с ума, никогда не видел старика, который бы столько болтал. -А вам охота была с ним связываться, промолчали бы… Впрочем, вы же его не знаете. Он всегда такой, раз в месяц навещает нас и болтает часа три подряд не меньше. Жуткий сплетник, собирает всевозможные слухи. Знаете, каждый день заходит к кому-нибудь наслушается там всяких глупостей, на следующий день идет еще к кому-нибудь и все это там пересказывает, и так каждый день. В конце концов, через месяц сплетня возвращается в тот дом, из которого она вышла, но в таком виде, что ее принимают за новую. -Так отчего его терпят? - спросил Владимир, наблюдая за тем, как она раскладывает карты. - Он же явно выжил из ума. Хотя…Знаете я его припоминаю, кажется…Во времена моей молодости он был бравым воякой, плечи в аршин, грудь колесом. -Ну, вы бы еще Моисея вспомнили! – протянула Ирина. -Почему это Моисея?! Это всего-то двадцать лет назад было, по-вашему, я старик, - притворился обиженным Владимир. -Ну, вы и папа другое дело, вы еще молодые. -Благодарю. Ирина Михайловна. Что вы такое делаете? -Гадаю. Сейчас ведь масленица, самое лучшее время. -Странное какое-то гадание, первый раз такое вижу. -Вы разбираетесь в гаданиях? - с удивлением спросила Ирина. -Отчего нет, в конце концов, моя тетка в свое время считалась ведьмой… -А, знаменитая Сычиха, которая предсказывала лишь беды, и чьи гадания на женихов никогда не сбывались. - Зачем вы так, - укоризненно сказал Владимир. Ему было неприятно такое пренебрежение по отношению к его тетке, пусть и впрямь гадалкой она была никакой, но беду за версту чуяла. В предсказании несчастий не ошибалась никогда, дар у нее, у покойницы, наверное, был какой-то особенный, только плохое предугадывать… -Простите, я и позабыла, что она ваша тетка, - примирительно сказала княжна, - просто маменька часто рассказывала, как Сычиха нагадал ей, что она замуж за вас выйдет, а она - за папеньку, вот я и сказала. -Ну оставим, - сказал Владимир, - а вы на что гадаете? -Да так, - пожала плечами Ирина, разглядывая получившуюся комбинацию карт, - на что придется. На будущее, наверное… -Кто же вас такому гаданию научил? -Да Варвара, кухарка ваша, давно еще. -Варвара гадает? - удивился Владимир. -Ах, прошу вас, Владимир Иванович! Любая деревенская баба умеет гадать и знает с десяток заговоров на любовь, – она смешала карты. – Подумаешь, эка невидаль. -И что сказали вам карты, - спросил Корф, который вдруг подумал, что если ему не изменяет память, то гадать все-таки надо на Крещение, а не на Масленицу. -Карты? - рассеяно спросила Ирина, прислушиваясь к происходящему в другом конце комнаты разговору. -А наследник, - меж тем говорил граф Чернышев, - вот уж хлебнете с ним горя! Грех, дурно говорить о царствующей фамилии, ну да я стар, мне правды бояться нечего! И так я вам скажу - не будет из него проку, не будет! - и для пущей убедительности постучал палкой. -Ну отчего же, Василий Петрович? - устало спрашивал Михаил, - Николай Александрович очень умный и добрый молодой человек… -Умный как же! - фыркнул Чернышев, и Михаилу пришлось проявить изрядную ловкость, чтобы убрать со своего лица следы этого восклицания. - Балбес он, прости Господи! Учиться не учился, ни черта не знает, только и интересуют его развлечения, балы, девицы! -Так, что дурного, чтобы веселиться? Для того юность и дана, - без всякой надежды быть услышанным проговорил Михаил. – А про образование, вы неправы. Всем известно, что во всей империи не найти другого столь блестяще образованного молодого человека! У него лучшие преподаватели… -Которые не научили его ничему, кроме как слагать дурные каламбуры! – перебил князя старик.- Девятнадцать лет, а ведет себя как ребенок, одни неприятности императору доставляет. Александр Николаевич, уж на что человек добрый а и то не выдержал и не далее как позавчера собственноручно отхлестал его по щекам. -И вы, конечно, это видели! - звонко крикнула Ира, да так неожиданно, что Владимир вздрогнул. -Что видел? – тоже удивился генерал. -Как Его Величество отхлестал по щекам Его Высочество! - с тем же вызовом повторила княжна. -Я? Ну разумеется нет, но…но мне говорили… -Вас обманули граф, - с деланным сочувствием проговорила княжна, пальцы ее, размешивающие карты подрагивали. - Какой-то подлый человек воспользовался вашей доверчивостью. Поверьте, моя тетушка Наталья Александровна ничего подобного не говорила, а ведь она так близка к августейшей фамилии. И уж если она этого не рассказывала, можно быть уверенными – этого не было. Наверняка тот, кто передал вам эту сплетню, хотел поставить вас в неловкое положение. Ведь вы не доставите ему этого удовольствия и не будете нигде больше пересказывать эту глупость, ведь правда, граф? - выражение лица ее было столь невинно, что нельзя было заподозрить никакой каверзы, и старик тут же закивал головой. -Как, однако, вы вступились за цесаревича, - заметил Владимир, - вы с ним знакомы? -Почти нет, – ответила Ира, с преувеличенным усердием смешивая карты. - А что? -Да ничего, вы так его защищали. -Ну защищала, ну и что! - с некоторым раздражением произнесла княжна. - Терпеть не могу сплетен, и совершенно не важно чье имя они порочат. Владимир хотел было спросить, уж нет ли у княжны причин личного характера, так заступаться за малознакомого юношу, пусть и наследника престола, но, взглянув на девушку, передумал. Ирина меж тем, вероятно, тоже пожалела о своей резкости, а может, желая увести разговор от неприятной темы, обратилась к Корфу более дружелюбным тоном. – Хотите, я вам погадаю? – Владимир усмехнулся, возвращаться к болтливому графу не хотелось. -Ну, погадайте. Только на что? На прошлое, на будущее? -На будущее конечно, - ответила Ирина. - О прошлом вы и сами все знаете, да и в настоящем как-нибудь без карт разберетесь. Будете трефовым королем, - Владимир пожал плечами и стал наблюдать, как она выкладывает карты. – Простите, Ирина Михайловна, но, честно говоря, странное у вас гадание, в первый раз такое вижу. -Если вы чего-то не знаете, это еще ничего не значит, - ответила девушка, но Владимир видел, что карты она кладет без всякой системы как получится или как понравится. – Ну что же вы молчите, расскажите что-нибудь. -Что именно? -Как же с вами трудно, вы совершено не умеете развлекать даму. -Простите, Ирина Михайловна, но боюсь, что я не готов беседовать на модные нынче темы. -Так давайте на не модные. Вы любите масленицу? -Очень. Я всегда вспоминаю детство, как в снежки играли, на санках катались, песенки разные: «Масленица-полизуха, полизуха…» -Вы тоже знаете, - улыбнувшись, сказал Владимир, - только вот что дальше не помню… -«Заманила, заманила, за…чего-то там, за Великий пост», - не поворачивая головы ответила Ирина, - мне больше нравится, когда чучело за деревней жгут, мы когда маленькие были всегда ходили смотреть…А у Адмиралтейства всегда горки заливают, мы туда каждый год кататься ходим, - добавила она. -Как же, помню я эти горки, - улыбаясь, сказал Владимир. - Кругом народ, шум, гам, все толкаются, смеются, - усилием воли он отогнал от себя воспоминания. -А идемте с нами, когда мы пойдем, - предложила, повернувшись к нему, Ирина. -Да что вы, я уже стар для этого. -Что у вас за охота такая, стариком представляться, не думала я, что вы такой… -Какой такой? -Такой, - ответила она. - Ну смотрите, - она указала на получившуюся комбинацию карт. - Итак, вы приехали издалека и останетесь здесь навсегда… Вокруг вас много хлопот, вот и вот, видите? -Вижу, - вздохнул Владимир. - Похоже, это знак, что мне пора собираться в поместье. -Наверное, потому, что вот – дорога, видите шестерка. Что еще? - она задумалась, склонившись над столом, прядь волос выбилась из прически и, кажется, ей мешала, так как Ирина досадливо тряхнула головой, чтобы убрать ее. У Владимира вдруг появилось странное желание: взять эту прядь и заправить ей за ухо. – Ага, вот встреча с червонным валетом, тут вообще много встреч, видите, - она посмотрела на Владимира, и тот кивнул, переведя взгляд на карты. - Ну это и понятно, вы ведь вернулись недавно. -А любви там случайно нет, большой и вечной? - кашлянув, спросил он. -Любви? Есть, наверное, сейчас поищем, - она огляделась в поисках нужной карты, полезла в колоду, - вот и любовь! – положила рядом с трефовым королем. -А дамы-злодейки? -Нет, дам вообще нет, вот они далеко от вас и потому не считаются. -Не хватает только казенного дома, - усмехнулся Владимир. -А вам так не терпится, - Ира усмехнулась. - Вот он рядом с вальтом. -А что это за карта, вон рядом со мной лежит, не та девятка червонная, а другая, рубашкой вверх которая, - он потянулся, чтобы показать и совершенно случайно задел ее руку. Прикосновение длилось не более секунды, но, несмотря на это и на то, что это была совершеннейшая случайность, ему стало отчего-то ужасно неловко, словно он сделал что-то дурное. Ирина же сначала замерла, а потом резко отдернула руку, но, как будто испугавшись торопливого своего движения, сделала вид, что поправляет волосы, и Владимир краем глаза увидел, что она теребит сережку, и что пальцы ее дрожат. Потом словно рассердившись на себя за что-то, она взглянула ему в глаза и медленно положила руки на стол. Владимир, злясь на себя даже не за случайное прикосновение, а за глупую свою на него реакцию, и, желая сгладить возникшую неловкость, торопливо вынул карту и перевернул ее. Ира взглянула на него и медленно перевела взгляд на карту. -Не знаю, - отвернувшись, негромко сказал она. -Странно, а карта черная, наверное, что-нибудь дурное. Черное всегда к плохому. -Не говорите чепухи, - Ира упор взглянула на него, - дайте сюда. Ну, черная и что? Черные трефы, между прочим, к деньгам, вот видите, - богатым будете. -Да ведь это пики, Ирина Михайловна, - улыбнувшись, сказал Владимир, забирая у нее карту, он уже овладел собой. -Ну и что? По-вашему пики это обязательно какая-то гадость, говорю же, богатым будете! И вообще все эти гадания просто предрассудок! – она резко смешала карты. - Предрассудок, так предрассудок, - согласился Владимир. – Вам виднее, ведь это вы у нас с передовыми идеями знакомы. -Кстати, - обрадовано подхватила Ирина. - Вы читаете, то, что я вам дала? -Что вы мне дали? - переспросил Владимир, судорожно припоминая, что же она ему дала. «Ах да, какие-то книги. Надо вспомнить, куда он их забросил». – А как же, Ирина Михайловна, очень познавательно, - он старался казаться серьезным. -Вы напрасно смеетесь, - заметила она, - поймите, я о вас же забочусь, у нас совсем другая жизнь, здесь все очень изменилось, с тех пор как вы уехали. -Я заметил, - вздохнул Владимир. -Поэтому читайте, а как прочитаете, я вам другое дам. Простите, - она поднялась и, пройдя в другой конец комнаты, села на диван рядом с отцом и с самым серьезным видом принялась слушать рассуждения графа Чернышева о безнравственности современной литературы… Глава седьмая На следующий день, около полудня у дома Корфа остановилась карета, из которой вышла княжна Репнина. Она быстро поднялась по ступенькам, но, прежде чем дернуть колокольчик, на секунду замешкалась, словно собираясь с духом, оглянулась и только тогда позвонила. Отдав лакею шубку и капор, она задержалась у зеркала. Внимательно оглядела себя, оправила платье, убрала выбившуюся прядь волос, но движения ее были машинальны, словно она все никак не могла на что-то решиться. Потом она резко тряхнула головой и пошла в гостиною. У двери, уже взявшись за ручку, она снова остановилась, прислушалась, провела рукой по волосам и, глубоко вздохнув, повернула ручку. Владимир, полулежа на диване, курил трубку. -Ирина Михайловна? – немного удивился он и встал. - Какая приятная неожиданность. Вы, вероятно, за книгой пришли? Только я ее еще не прочитал. Честно говоря, книгу Владимир забросил после прочтения нескольких десятков страниц. Мало того, что язык был ужасен, так еще и содержание… Ну вначале это худо-бедно напоминало обычный роман: несчастная девушка выдаваемая против воли замуж за ужасного старика, что-то знакомая ситуация, да и маменьку Марьей Алексеевной зовут, соглашается на фиктивный брак со студентом - это еще куда ни шло, но потом началось такое, что понять Владимир ничего не мог. Какое-то странное сожительство, какой-то проницательный читатель и обыкновенный читатель, какие-то новые люди и какие-то обычные люди, словом, он ничего не понимал в этом новом искусстве, и роман был отброшен. -Да я вовсе не за книгой пришла, - сказала она, подходя ближе. - Потом вернете, как прочтете. -Тогда чем обязан такой чести? - улыбнулся Корф. -А я вас пригласить на гуляние пришла, - сказала Ира, и рука ее сама собой поднялась к волосам -На гуляние? -Ну да, - кивнула она. - У Адмиралтейства залили горки, вы любите кататься с гор? -Не знаю… - Владимир пожал плечами. - Давно уже не катался. -А я обожаю, это так весело! Мы с Сережей каждую масленицу там катаемся. -А что же в этот раз? -А в этот раз у него простуда, - она надула губки, словно старший брат нарочно заболел, чтобы лишить ее удовольствия. -Неужели вам больше не с кем пойти? -Поверите ли, - она опустилась на диван. - Все меня бросили, даже папа, у него видите ли дела. Прошу вас, Владимир Иванович. -Не знаю, право…- протянул Владимир. -Не отказывайтесь, - она схватила его за руку, но тут же, как будто спохватившись, стала поправлять складки юбки. - Прошу вас, будет весело, вот увидите! Да и погода какая, вы только взгляните! Мороз, солнце, как там у Лермонтова: «Мороз и солнце, день чудесный» -Это Пушкин, - поправил Владимир с улыбкой. -Ну, пусть будет Пушкин, - покладисто согласилась барышня. - Пойдемте. Что вы как бирюк сидите в четырех стенах. Покатаемся на санях, блинов поедим, ведь масленица же. Ну, прошу вас! - Хорошо, хорошо… - согласился Владимир. - Ах, Ирина Михайловна, вам кто-нибудь говорил, что вы просто копия вашей матушки? -Разве это плохо? - кокетливо спросила она. Владимир, пряча улыбку, пошел одеваться. И она оказалась права: было очень весело. У Адмиралтейства были залиты огромные ледяные горки, по которым с невероятной скоростью проносились сани, везде слышался крик, смех. Солнце, отражаясь от снежного наста, слепило глаза. И тут и там расхаживали торговцы блинами, сбитнем и кое-чем покрепче. Ира тут же потащила его кататься на санях, потому что надо было накататься вдоволь до двух часов. Почему до двух? Да потому, что в два на Марсовом поле будет взятие снежного города, а это очень весело, и они непременно должны посмотреть, а может даже поучаствовать. На это заманчивое предложение Владимир ответил категорическим отказом, она легко согласилась, но глаза ее при этом так блестели, что Корф вздохнул - всегда надо помнить, кто ее мать. Накатались они действительно вдоволь, и, надо признать, давно уже не было Владимиру так легко и весело. Он сам смеялся, как ребенок, словно скинул с плеч лет двадцать пять, а то и тридцать. И только раз оказался он в несколько странной ситуации. Сани, на которых они съезжали случайно столкнулись с соседними и их отнесло в сторону в огромный сугроб, и ничего тут такого, если бы упав на нее, он не поднялся бы тотчас как делал всякий раз, когда они падали, а на мгновение задержался. И он вдруг как никогда близко увидел перед собой ее раскрасневшееся от мороза лицо, выбивающиеся из-под капора пряди волос, блестящие глаза, полуоткрытые губы, и какая-то неведомая сила вдруг заставила его коснуться этих губ, и она не отпрянула, а наоборот подалась чуть вперед, и он чувствовал как от нее пахнет морозом и еще чем-то сладковатым. Наваждение это длилось мгновение, способность мыслить вернулась, и он резко сел. Сел и стал поправлять шапку, боясь взглянуть на Иру, но когда он все же перевел взгляд, то оказалось, что она совсем не выглядит смущенной, может не поняла в чем дело. -Вы не ушиблись, - стараясь казаться естественным спросил он, вставая и подавая ей руку. -Нет, - она поднялась и принялась отряхиваться. - А вы? -Я тоже, -Еще раз прокатимся - или ему кажется, или она снова смеется над ним, вон как глаза прищурила. -Пожалуй, довольно, - Владимир вдруг почувствовал, что краснеет, вот чертовка, совершенно не выглядит смущенной, - Я, знаете ли, ужасно замерз и проголодался. А вы? -Я тоже. И они пошли есть блины с икрой, сметаной, медом, пить горячий сбитень, и медовуху. И возникшая неловкость сразу же исчезла, они снова шутили и смеялись, и Владимиру под конец решил, что ему все это показалось. Просто упал неудачно, вот и все. Потом она все-таки потащила его смотреть на взятие этого снежного города, но по дороге они вдруг встретили ее подруг. -Ой, Владимир Иванович, вы не обидитесь, если я вас покину. -Разумеется обижусь. Ну что вы, Ирина Михайловна, конечно, идите. -Спасибо. -Это я должен вас благодарить, мне давно не было так весело. -Мне тоже. Ну, прощайте, - она побежала к дожидавшимся ее подругам, но вдруг обернулась, подошла, - А знаете Владимир Иванович, вы совсем не такой, как на первый взгляд кажетесь, - и поднявшись на цыпочки чмокнула его в щеку. И на этот раз уже не обернулась. «Не такой как на первый взгляд кажетесь» - что она имело ввиду, поди пойми. Он все-таки пошел смотреть на взятие этой снежной крепости, и даже увидел ее, около одного из валов, она была среди нападавших: капор болтался на завязках за спиной, одну перчатку где-то потеряла, она кричала что-то подруге и кидала, кидала аккуратненькие круглые снежки.
Carolla: Глава восьмая Охота для Александра была не только развлечением, но и отдохновением от трудов. Здесь спадали с него столь часто появляющиеся в последнее время гневливость и раздражительность. Здесь он мог скинуть с себя бремя государственных забот. Эта еженедельная охота давала ему силы для остальной недели, заполненной работой. Именно на охоте были всегда видны лучшие черты его характера: доброта, великодушие, мягкость, внимание к людям. Он любил охоту страстно и до самозабвения, любил ее с детства, с тех пор как, будучи еще мальчишкой, подстрелил двух ворон и целую неделю ходил гордый, как Кутузов после Бородина. Больше всего любил он охоту на медведя, которую ему долгое время запрещали родители, боясь, как бы зверь не поранил, или хуже того, не убил наследника. Но не всегда получалось забыть о делах: несмотря на усилия полиции, к царю из соседних с местом охоты деревень шли жители со своими бедами, мольбами. Император никогда не сердился и просьбы принимал. Раз, ожидая оленя, Александр не убирал пальца с курка, смотрит – орешник зашевелился, Александр целится, медлит лишь мгновение и вдруг – из кустов прямо в ноги ему мужик, а над головой просьбу держит. -Да ты что, спятил?! - закричал на него Александр, - да ведь я тебя, дурака, убить мог, кабы я выстрелил, тогда что? -Да ведь…Я …Того…Ваше величество, знал…да разве ж вы в человека стрелять станете? – Александр еще обругал мужика, но просьбу взял. А еще шли к нему просто так, с дарами. Кто чем богат. Раз баба подошла смело, без страха, будто и не к царю, поклонилась с достоинством и подала три соты меду. Кто что нес, кто пироги, кто ягоды, даже связки сушеных грибов. Александр никого просто так не отпускал, всех одаривал деньгами, так уж у него заведено было – никто ничего не делает задаром… -Ира, мне надо поговорить с тобой, - Наталья Александровна остановила лошадь и дотронулась до плеча племянницы. -Здесь? – приподняв брови, спросила Ирина. -Да, здесь, - Наталья Александровна оглянулась, нет ли кого поблизости, но все столпились у только что застреленного императором оленя. – Послушай, Ира, ты понимаешь, что ты делаешь? -О чем вы, тетя, милая, я вас совершенно не понимаю. -Ты все прекрасно понимаешь, зачем ты кружишь голову наследнику? зачем ты приехала сюда? -Кружу голову? Какая нелепость! зачем приехала, да тетушка, милая, пригласили -вот и приехала! не понимаю я ваших вопросов, - Ира пожала плечами. -Ты все отлично понимаешь, - начала раздражаться графиня. - Неужели ты не видишь, к чему все это может привести? Подумай хотя бы о репутации своей семьи. Что про тебя будут говорить? Удивляюсь, как Михаил позволил тебе ехать. Ира не ответила. Отец и впрямь был не в восторге от полученного приглашения. Может, тебе не стоит ехать? - в который раз спрашивал он. - Мне это не нравится, есть в этом что-то скандальное. -Ах, папа, какая глупость, - отвечала она, выбирая наряд. - Меня пригласил сам император. Было бы неприлично отказать. -Все равно, мне это не нравится, я буду волноваться. -Ну так поедем вместе, ведь приглашение на два лица. -Я бы поехал, но не могу отменить дела, хорошо хоть там будет твоя тетя, да, кажется еще Владимир… Мне будет спокойней. Но обещай, что будешь умницей. -Папенька, милый, ты же знаешь, я всегда умница! - кокетливо ответила тогда Ирина. - Так и позволил, - ответила она, раздражась в душе, - потому что он мне доверяет, тетя, а вот вы отчего-то нет. -Потому что я знаю, как все происходит на самом деле. Николай слишком легкомыслен, ты тоже серьезностью не отличаешься, я не хочу, чтобы вы натворили глупостей. -Каких глупостей, тетя? Вы меня удивляете! - Ирина тряхнула ветку и, собрав в ладонь снег, сжала его в комочек, - что дурного в том, что Его Высочество благоволит ко мне. Мы всего лишь друзья. -Ты можешь обмануть этим кого угодно, но только не меня, - резко сказала Наталья Александровна. - Я все прекрасно вижу и понимаю. Если ты не думаешь о себе, так подумай хотя бы о репутации семьи. Ты хочешь, чтобы твое имя, а вместе с ним и имя твоей семьи склоняли на все лады по светским гостиным?! -Но вы не думали об этом, когда полюбили Александра Николаевича, не думали о том, что будут болтать о вас светские сплетники! - резко ответила Ирина, сжимая кулак. -Я слишком дорого заплатила за эту любовь, и не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки, - ответила Наталья Александровна и рука ее непроизвольно сжала уздечку. – Из-за этой моей глупости я едва не потеряла самого дорого мне человека. Пойми, - она мягко дотронулась до руки племянницы, - я беспокоюсь о тебе. -Не волнуйтесь, тетушка, - беспечно отозвалась княжна, - а что до имени семьи, так мне все равно, что будут говорить обо мне все эти надутые жабы, которые величайшей честью почитают положить в постель августейших особ своих жен и дочерей. -Ира! - Что скажете не так?! – воскликнула княжна. - Разве не далее как месяц назад не хвастался один граф по всем гостиным, что дочь его, невинная девушка, стала любовницей Великого Князя Михаила?! И к мнению этих людей я должна прислушиваться? -Ира, как можно быть такой эгоистичной. Ну почему ты не хочешь понять, для Николая ты всего лишь увлечение. Он ветренен, он скоро забудет тебя. -А почему вы думаете, что я не забуду его раньше? -Послушай меня девочка, Но Ирина потеряла терпение. Больше всего на свете она не любила нотаций, и, если умом она признавала, что тетка скорее всего права, то это подымавшееся раздражение против чужих поучений заставляло ее не то что не слушать, но даже идти наперекор чужим советам. -Послушайте, тетушка, я вам, конечно, благодарна. Но я уже взрослая и буду сама решать, что мне делать и как поступать, кого любить, а кого нет! Я не нуждаюсь в ваших поучениях! - довольно грубо оборвала она Наталью Александровну и, тронув лошадь, отъехала в сторону, давая понять, что разговор закончен. Конечно, тетка была права, и Ирина уже на собственном опыте могла убедиться в том нездоровом любопытстве, которое она возбуждала у людей. Не далее как пару дней назад молодая княжна Вяземская, с которой они не были связаны узами дружбы, а лишь обменивались любезностями на балах и приемах, приехала к Репниным и утащила Иру в ее комнату. Там, поблескивая ставшими масляными от нетерпеливого любопытства глазками, она залопотала по-французски: -Ах, милая, право, нельзя быть такой скрытной! -Что вы имеете ввиду? -Ну как же, ведь сам наследник престола оказывает вам знаки внимания, а вы таитесь - как нехорошо! Ах, вы такая счастливая, моя дорогая, ну расскажите, каков он? Я имела счастье быть представленной ему полгода назад. Он такой душка! Впрочем, слишком похож на императрицу. Ему больше бы пошло сходство с Его Величеством, - произнесла она это тем тоном, каким обычно передают чужие слова, и тут же, словно испугавшись своей смелости, добавила, - хотя его это совершенно не портит. Ну же, Ирен, будьте умницей, расскажите мне все, я умираю от любопытства! -Знаки внимания от Его Высочества? - холодно и по-русски ответила княжна. - Право же, Софи, вы мне льстите. Теперь благодаря вам я буду знать кто мой кавалер. И потянулась за книгой, давая понять, что разговор окончен. Мадемуазель Вяземской пришлось убраться восвояси, как говорится, «несолоно хлебавши». Но позже она получила огромное удовольствие рассказывая, какая гордячка княжна Репнина, и, если судить по ее поведению, роман действительно есть и, кроме того, вероятно, уже перешел грань приличного, после этих слов она тут же умолкала с тем таинственным видом, который говорит о том, что она знает больше чем говорит, но скромность заставляет ее умолкнуть. Но Ирине было все равно, что о ней подумают. Тут она пошла в матушку. Елизавету Петровну всегда мало волновало чужое мнение. Так и с этой охотой. Ира понимала, что приглашение это дает повод к новым сплетням, что после этого неясные толки о романе княжны Репниной и наследника престола превратятся в данность, и иначе как на фаворитку цесаревича на нее смотреть уже не будут. И честно говоря, ей было это даже приятно. Это давало какую-то особую славу, какой-то необычный ореол. Это было то, что выделял ее их всех девиц. А репутация? О, тетушка явно преувеличивала ее значение. Она-то Ира, насквозь видела этот лицемерный свет. Все эти люди, все они, конечно, будут говорить: «Ах, как она могла», «какой позор», но ведь в тайне будут умирать от зависти. Говорят, с такой репутацией нельзя прилично выйти замуж. Глупости! Взять хотя бы Шаховскую: была любовницей брата государя, это ведь не помещало ей выйти замуж за этого богача-барона, хоть и немец, а смекнул: от бывшей августейшей любовницы может быть существенный толк. Едва поженились, а уже Владимира второй степени пожаловали, а она… Она же пока замуж не собирается, а там видно будет. Кроме того, она не ведь не будет крутить с Николаем настоящий роман, она не так глупа, как про нее думают. Флирт и более ничего, а все эти девицы пусть от зависти полопаются…Хотя надо признать Николай и впрямь душка… Так Ирина размышляла, стоя чуть в стороне, и глядя на мужчин столпившихся около государя. Сзади послышался хруст снега, она обернулась: из-за кустов выехал Никса. -Ирен я так рад вас видеть! -Добрый день, Николя, охота, кажется, удалась. -О да, папА доволен, - он помолчал, а потом, склонившись, произнес тоном заговорщика, - хотите, я вам кое-что покажу? -Что? -Поедемте, - он тронул лошадь. Ирина бросив последний взгляд на охотников, среди которых выделялась высокая шапка Владимира, последовала за цесаревичем. Они ехали по проторенной тропинке, с веток осыпались хлопья снега, прыгали красногрудые снегири, веселые синицы, между деревьев показался небольшой кирпичный домик. Труба его дымилась, вокруг сновали люди. Николай спешился и, кинув поводья подбежавшему слуге, помог Ирине слезть. – Идемте. Через низкую дубовую дверь они вошли в полутемные сени, из которых дверь вела в большую горницу. Комната была проходной, но меж тем здесь стоял большой стол, простой работы комод, в углу покрытый пестрой дорожкой сундук, в окна были вставлены цветные стекла. Дверь в смежную комнату, служившую вероятно для отдыха была приоткрыта. – Нравится? - спросил Николай. - Здесь очень мило, - согласилась Ирина расстегивая пуговицы и сбрасывая надетый поверх бархатной шубки плащ, да и саму шубку на сундук. -Этот охотничий домик издавна принадлежит нашей семье. Он был построен больше ста лет назад для императора Петра Второго: тот был заядлым охотником. Сначала домик был бревенчатым, но десять лет назад папА велел обложить его кирпичом. С этим домиком связана одна романтическая история. -Какая? -Давайте пройдем в другую комнату, а то здесь видите, готовят стол, и нам не дадут поговорить. Следующая комната, как и предполагала Ирина, оказалась чем-то вроде спальни. Везде были разложены медвежьи шкуры, на стенах, на полу, даже на постели, в углу стояло глубокое кресло, в окне те же цветные стеклышки. -Так что за история? -А история такова, - начал Николай, скидывая на кресло полушубок, шапку и перчатки. - Больше ста лет назад, в этом охотничьем домике, который известен как охотничий домик на болотах, скрывалась от Тайной Канцелярии одна молодая девица. Ее родственники участвовали в заговоре, а в нее влюбился француз и решил увезти ее в Париж, подальше от правосудия. И они жили здесь в ожидании паспорта. Француз этот вроде тоже был замешан в каких-то интригах, и даже вез какие-то бумаги, но этого я уже наверняка не знаю. Ирина прислонилась к раме и сложила руки на груди. -И правда, очень романтично, – с едва заметной иронией согласилась она. - Ну и что было дальше? -Дальше? - Никса пожал плечами, - не знаю, говорю же, давно это было, еще при императрице Елизавете, темные времена, сами понимаете. -Понимаю, - все с той же едва заметной насмешкой согласилась Ирина. - Ну а девица эта, хоть красивая была? -Должно быть, иначе влюбился бы в нее француз! - он уже сидел на постели и, чуть откинувшись, любовался девушкой. И под его взглядом Ирине на секунду даже стало неловко за свой мужской наряд. – Ирен, вы самая прекрасная и удивительная девушка, какую я когда-либо встречал? -Я прошу вас, Николай Александрович. -Ирен, ну сколько раз говорить, для вас я Никса или Николя! -Ну, хорошо, Николя, мне неловко от ваших слов. -Неловко? - по лицу его скользнуло недоумение, - Но отчего, ведь я люблю вас! -Вот от этого мне и неловко. Поймите, одно дело флирт, а любовь… Знаете, моя тетушка очень любила вашего отца, и это принесло ей много страданий, я не хочу того же. – Он поднялся и подошел к ней. -Ирен, но вы же сами, тогда у вас в доме, вы сами сказали мне «да». -Сказала, но поймите меня правильно Николя, я… Вы…Вы наследник престола, у любой голова закружится, я…Я не знаю что такое любовь… Я не могу сказать люблю ли я вас. -Но ведь я вам не противен? -О нет! -Вам приятно со мной? -Да! -Вы думаете обо мне хоть иногда? -Я думаю о вас очень часто! -Вот видите. И вы не обидитесь, если я вас поцелую? - прошептал он, склоняясь к ее губам. -Совсем не обижусь… - прошептала в ответ она, обнимая его плечи. За окнами послышался, шум, голоса, Николай, оторвавшись от губ девушки, посмотрел через ее плечо в окно. -Черт, это отец и остальные! так быстро! -Выйдите, встретьте их, а я потом незаметно к вам присоединюсь! Я не хочу, чтобы нас видели вместе. -Но отчего? -Не хочу. - с упрямой настойчивостью повторила она. -Но ведь мы… -Идите! Николай вышел в горницу. В комнате уже собрался народ, стол был накрыт и ноздри щекотал запах жарящегося мяса. -Никса, ты уже здесь? - Александр снял перчатки. -Да, па, я решил посмотреть готово ли все. -Молодец, пойди взгляни какого оленя мы завалили. -Да я видел… -Пойди, - не терпящим возражения голосом велел Александр Пришлось идти. Когда он вернулся, Ирина уже была в горнице: стояла рядом с Владимиром Корфом и, по-детски приоткрыв рот, слушала, как он ей что-то говорил. На плечо ему легла рука отца. -Мы, кажется, вовремя пришли. - сказал он -О чем ты? -О мясе, - ответил Александр, - как раз готово, не пережарилось. Но по взгляду Никса понял, что имел ввиду отец. Да, - как бы между прочим продолжил император. – Вот что, Никса, поезжай в город и передай эту записку маменьке. – Он протянул сыну сложенный вчетверо листок. -Что там? -Я сообщаю ей, что мы вернемся к ужину. -И это все? – удивленно спросил Никса. -Да. -Па, неужели нельзя послать курьера. -Я хочу, чтобы ее отвез ты. -Но па! -Ты плохо слышал? -Ты не хочешь, чтобы я был здесь! Рядом с Ирен, разве нет?! - воскликнул Никса. -Даже если и так, то что? -Но это несправедливо! -Это позволь уж мне решать, - Александр сунул бумажку сыну в карман. - Возьми с собой кого-нибудь и поезжай, сейчас же! -Я никуда не поеду! - упрямо заявил Никса, хмуря брови. -Я что тебе говорю, немедленно! - выходя из себя, но, стараясь не повышать голос, велел Александр. -Ты хочешь разлучить нас! -Николай, - когда Александр называл сына его полным русским именем, это означало крайнюю степень раздражения. - Не выводи меня из себя. Чтоб через минуты духу твоего тут не было! Это мой приказ. -Ты не можешь мне приказывать, я хочу остаться и останусь! -Мы дома поговорим о том, могу я тебе приказывать или нет, потом, когда я вернусь. – Александр крепко взял сына под локоть и вывел в сени. - Где твоя верхняя одежда? -В спальне, - буркнул цесаревич. - Принеси из спальни верхнюю одежду его высочества, - велел Александр слуге. – Заодно и про спальню поговорим, и про то, что и кто может в ней находится. А чего или кого там быть не должно, - голос Александра не предвещал приятного разговора. – Одевайся, - он почти натянул на Никсу полушубок, сунул перчатки, - да смотри осторожней езжай. Никса упрямо сжал губы. Он все прекрасно понял: отец старается держать его подальше от Ирен, но у него ничего не выйдет. «Да. папенька, кто бы думал, что вы такой, - проносились в его голове злые мысли. – Только вам все равно ничего не удастся, прикрываетесь заботой обо мне, а ведете себя как настоящий самодур». – Позвольте мне хоть с ней попрощаться, - в его голосе обида смешалась с мольбой -Я думаю, Ирина Михайловна поймет, если ты уйдешь по-английски, тем более, что она беседует. В открытую дверь было видно, что захваченные разговором Ирина и Корф сели на диван в углу. Владимир по-прежнему что-то говорил ей, а она слушала все так же внимательно, не отводя взгляда от его лица. Сердце у Никсы сжалось от обиды. Он чувствовал, что он вот-вот расплачется. Не желая показать эту предательскую слабость, особенно теперь, перед отцом, который так жестоко поступил с ним, Никса развернулся и быстро выбежал из сеней. -А шапку?! Шапку надень! Холодно ведь, простудишься! - донесся до него голос Александра. «А хоть бы и простужусь, вот простужусь, умру, наплачетесь, папА, да поздно будет, винить некого, только себя. Будете вспоминать как меня обидели, а только все: слезами не поможешь - не вернуть Никсы»! - возникали в его голове мысли, и в воображении его рисовались картины, какие обычно возникают у обиженных чем-то маленьких детей. - Он взлетел в седло, и поднимая снежную пыль исчез в сгущающихся зимних сумерках. Глава девятая Маскарад, обещанный Александром сыновьям, состоялся в пятницу. Вечером зажглись огнями окна дворца, у подъезда теснились кареты, огромные залы с высокими потолками, полные золота и зеркал, заполнила пестрая шумная толпа. Николай, наряженный голландским шкипером семнадцатого века, бродил по залам, лишь изредка отвечая на вежливые поклоны гостей, которые впрочем, были нарушением всех правил: на то и маскарад, чтобы никого не узнавать, даже членов августейшей фамилии. Он разыскивал Ирину. Ему так много нужно было ей сказать, сказать все то, что он не успел позавчера на охоте. Никса все еще дулся на отца, за то, что тот заставил его вернуться в Петербург. Но как на грех княжны нигде не было. Он обошел все залы, приглядывался к каждой юной девице, но Ирен не нашел. Его уже начало охватывать отчаяние: неужели она вовсе не придет, когда незаметно подошедший кузен, герцог Лейхтенбергский, толкнул его в плечо и шепнул: -Вон твоя ненаглядная! И правда, под руку с Михаилом Репниным Ирина входила в залу. Сердце Николая забилось быстрее. Она здесь, здесь! Сегодня княжна была наряжена флорентийкой эпохи Возрождения: так вполне могла выглядеть Беатриче. Красное бархатное платье, расшитое золотыми нитками, свободные складки юбки, волосы убраны в золотую сетку, лицо скрыто под полумаской. Она шла под руку с отцом, улыбаясь и отвечая на приветствия и поклоны. Николаю так хотелось подойти к ней, обнять, закружить в танце, но пока она была рядом с отцом, сделать это было невозможно – он не хотел привлекать лишнего внимания. На его счастье к княжне подошел Алексей Салтыков, наряженный индийским раджой и увлек кузину в пестрый круг танцующих. Выждав пару минут, Николай подошел к ним: -Вы позволите, граф, разбить вашу пару, - Алексей подал ему руку кузины и тут же подхватил какую-то девушку в цветном домино. – Ирен, вы выглядите прекрасно, - сказал Никса, целуя ей руку. -Благодарю вас, Николя, - улыбнулась княжна. Некоторое время они молча кружились по зале. – Скажите, куда вы исчезли так внезапно, позавчера? – спросила Ирина. - Когда я вышла из комнаты, вас уже не было. -Мне пришлось, - вздохнул Николай. - Отец отправил меня в город. Кстати, не думал, что вы заметили мое отсутствие, вы, кажется, были очень заняты. -Да вы ревнуете! – засмеялась она, - Право же, Николя, мне это очень приятно. -Вы все смеетесь, - с обидой произнес цесаревич, - а между тем с вашей стороны это весьма жестоко. -Ну что вы! Как можно! Я и не думала смеяться. Но скажите, отчего его величество отправили вас в Петербург? -Оттого? - Николай нахмурился. - Ему не нравятся мои чувства к вам. Он почему-то видит в этом что-то дурное. -Я так и знала, - вздохнула Ирина. – Моя тетушка прочитала мне нотацию о том, что наши с вами отношения не приведут ни к чему хорошему и нам надо расстаться. -Но, Ирен, надеюсь, вы не послушаете ее? – взволнованно спросил Никса, сжимая руку княжны. -Нет… но… -Какие «но», Ирен, я люблю вас, и вы, не забывайте, вы тоже сказали да! -Я помню, Николя, помню. -Нам должно быть все равно, что они говорят, ведь главное это наши с вами чувства. Ведь так, Ирен? -Да, да…- оглядываясь, рассеянно вымолвила Ирина. Музыка прекратилась, и пары тут же смешались. -Погодите, Ирен, куда вы? - он удержал ее за руку. - Не уходите, все сегодняшние танцы мои. -Николя, это весьма эгоистично с вашей стороны, - улыбнулась Ирина, - но кадриль я вам обещаю, - кокетливо добавила она. -Никса, добрый вечер, княжна, - к ним подошел император. Он в белом кителе и черной маске. -Добрый вечер ваше величество, - Ирина опустила голову и присела в реверансе. -Никса, пригласи на следующий танец Ее Величество, а то она скучает. Николай оглянулся, императрица сидела в кресле, рядом с ней стояла фрейлина, которой явно хотелось пойти танцевать, а не развлекать императрицу, в то время как ей хотелось веселиться самой. -Но почему ты не пригласишь маман? - так же по-французски спросил Николай. -Потому, что у меня есть еще дела, - ответил Александр.. -Хорошо, папА, как скажешь, - произнес Николай. -Вот и прекрасно, приятного вечера, княжна. -Благодарю вас ваше величество, - Ирина снова присела в реверансе. Александр кивнул и отошел. Николай вздохнул. -Вот, видите, Ирен… -Ничего. Его Величество прав, нехорошо, что императрица скучает, пригласите ее, а я обещаю вам кадриль. -Ирен, вы уговорите кого угодно, - он улыбнулся и пошел к матери. Снова заиграла музыка, и закружились пары. Ирина стояла в стороне, прислонившись к колонне, и притопывала туфелькой в такт музыке. -Ирина Михайловна, - она обернулась, перед ней стоял Владимир Корф. -Добрый вечер, Владимир Иванович, - она протянула ему руку, но он, памятуя о ее словах лишь пожал ее. -Отчего вы не танцуете? -Все мои кавалеры разбежались, - притворно вздохнула она. -Не может быть, - улыбнулся Владимир. – Тогда вы позволите? – мгновение смотрела Ирина на протянутую ей руку, потом глаза ее вспыхнули, и она кивнула. -С удовольствием. Танцевать с бароном было истинным наслаждением, даже с кузеном, который слыл лучшим танцором не так.. Рука Владимира едва касалась ее спины, но Ирина чувствовала как сильна и надежна эта рука. Он вел ее мягко и одновременно уверенно, и она следовала за ним, словно летела. Ирина смотрела на него и вдруг заметила, что у него почти нет морщин, а кожа ровная, гладкая и ей захотелось дотронуться до его щеки, чтобы самой убедиться в этом, и глаза его удивительного цвета, в одно мгновение они меняют свой цвет от синего до черного. – Где вы так хорошо научились танцевать Владимир Иванович? – спросила она. -В корпусе. Это входило в программу обучения наряду с математикой, стрельбой и законом Божьим. Настоящий офицер должен быть примером не только на поле брани, но и бальной зале. -Опять вы надо мной смеетесь, - сказала Ирина. -Вовсе нет, вот хотя бы у вашего батюшки спросите. -Обязательно спрошу. -Лучше расскажите, чем закончился бой за взятие снежного города? -Мы победили. -Конечно же, не без вашего участия? - лукаво спросил Владимир. -А как же иначе, - в тон ему ответила Ирина. - Скажите, Владимир Иванович, - уже серьезно продолжила она, - отчего вы разговариваете со мной как с ребенком? Владимир не нашелся, что ответить на подобный вопрос. Он внимательно посмотрел на княжну. Лицо ее было почти полностью скрыто красной бархатной маской с вуалеткой, но янтарные глаза смотрели через прорези совершенно серьезно. -Но ведь вы так юны, - наконец вымолвил он. -Но я не ребенок, - упрямо повторила она. - А вы все время шутите, словно боитесь, что я не пойму, если вы заговорите со мной о чем-то серьезном. А меж тем я уже не маленькая, – тут музыка прекратилась. -Благодарю вас княжна, - Владимир поклонился. -Однако вы мне так и не ответили, а ведь это неприлично, оставлять вопрос без ответа. -Но танец закончен -Однако начинается другой, или вы не желаете больше со мной танцевать? -Ну что вы, княжна, но признаться я уже староват для того, чтобы танцевать подряд, без передышки…. -Да будет вам! Что у вас за привычка такая все время старика из себя изображать. – Ирина потянула его за руку и они снова влились в круг танцующих. – Вы не ответили на мой вопрос, Владимир Иванович. -На ваш вопрос, - он помолчал, а потом как-то странно взглянул на нее, Ирине вдруг показалось, что это взгляд прожег ее насквозь. – Знаете Ирина Михайловна, вы в этом наряде похожи на Беатриче. -На Беатриче? - удивленно приподняла она брови. – Неужели? - спросила княжна, сообразив, какую Беатриче имеет ввиду Владимир. -Да. Знаете, когда я семь лет назад был во Флоренции, то зашел в церковь, где Данте впервые увидел ее. Представьте себе только эта церковь такая маленькая… если идти от площади Сеньории по улице Данте, а потом свернуть направо…или налево…не помню… да это и не важно, она так в стороне стоит…и никогда не подумаешь, что в ней случилось такое событие. А на стенах картины… вы сейчас очень похожи на Беатриче с той картины. - Не могу сказать, Владимир Иванович, что мне льстит подобное сравнение. -Почему? – теперь удивился Владимир, - или это тоже не прогрессивно? -Не в этом дело, - она пожала плечами, - просто грустная история, они ведь, кажется, не были вместе, она даже не любила его. -А вы полагаете, Ирина Михайловна, что имеет смысл лишь та любовь, которая оканчивается свадьбой? – Ирина задумалась, не зная, что ответить. – Да, эта любовь была несчастной, без взаимности, но эта любовь создала шедевры, которые живут уже пять сотен лет… И еще тысячу лет проживут, после того, как мы с вами навсегда исчезнем из этого мира. Пять столетий этой любовью восхищаются, и не только ею. А Петрарка и его Лаура? Я могу привести вам десятки подобных примеров, а вот о тех любовных историях, что кончились свадьбами, я такого сказать не могу. Они забываются через день, после того как новобрачные обменялись кольцами. -И все же большинство предпочитает именно такие истории, - заметила Ирина. -О, княжна, вам палец в рот не клади, - засмеялся Владимир. - Впрочем, вы правы, мы с вами не гении, не титаны, а потому для нас самое лучшее женится, варить варенье, да плясать на балах. Может это и к лучшему, представьте, если бы все были как Данте… -Тогда я думаю, род человеческий давно бы пресекся… *** -Погляди, кто тот франт, что танцует с Ирен? - толкнул кузена Николай. -Понятия не имею, - ответил тот, - я его никогда прежде не видел. -Я тоже, хотя, кого-то он мне напоминает. Похоже, ей очень весело, она танцует с ним уже второй раз, и притом подряд, заметь! -Никса, ты с ума сошел, ревновать, да он же старик! -Хорош старик! - фыркнул наследник. - Ну ничего, кадриль за мной. -Ты в этом уверен? - спросил герцог. -Конечно, она мне обещала. -Тогда у нее слишком короткая память, как и у всех женщин, погляди, Николай нахмурился, при первых звуках кадрили Ирина и неизвестный франт встали в пару друг против друга. -Ну, уж это чересчур, - проговорил он сквозь зубы, поправляя маску. – Этот танец был обещан мне, - и он решительным шагом направился к танцующим. Николай рассчитал так, чтобы перехватить Ирен в тот миг, когда она должна была вновь соединиться со своим партнером, это было бы эффектно и красиво, и дало бы наглецу понять, что ему здесь не место. Однако то ли он не рассчитал, то ли Владимир шагнул вперед раньше, но все трое столкнулись и сбили фигуру. -Черт побери, - не сдержался Корф. - Молодой человек будьте аккуратнее. -Боюсь сударь, это вы помешали мне, - холодно произнес Никса, - этот танец дама обещала мне. -Я не знаю, кому был обещан этот танец, однако вы ведете себя крайне неприлично. -Что вы говорите? - раздражаясь, спросил Николай. -А то, что даже если этот танец и был обещан вам, то вы могли сказать об этом, а не вмешиваться столь неловко, что не только поставили в неприятное положение даму, но и помешали всем остальным, - сухо ответил Владимир. -Что? – Никса кажется забыл об причине своего вмешательства. – Да как вы смеете! -Не кричите молодой человек, мы и так привлекли слишком много внимания, подумайте о княжне, - и крепко взяв Ирину под руку, Владимир повел ее прочь. Ирина была так растеряна, что позволила себя увести. – Этот юный хам ваш поклонник? - спросил он по дороге. -Это…Это…- проговорила Ира. -Быть может вы хотели там остаться? - продолжил Владимир. – Правда в мое время подобное поведение считалось недопустимым, но если вы хотите вернуться... -Я…да…то есть нет…- вся эта сцена была так неожиданно, что Ирина только сейчас, когда они с Владимиром вошли в залу где находился буфет вспомнила, что кадриль-то она обещала Николаю, и что он имел полное право сердиться.
Carolla: Впрочем, он не имел права вмешиваться так грубо, тут Владимир Иванович прав. -Возьмите, - Барон меж тем протянул ей бокал шампанского, - это освежит вас. Кто он? – спросил Владимир, сделав несколько глотков. -Он, - Ирина на секунду задумалась как ответить, сказать ли правду, или…Но выбирать ей не пришлось - дверь распахнулась, и на пороге появился Никса. -Сударь! - возмущенно воскликнул он. - Да как вы смеете?! Как вы смеете разговаривать со мной подобным тоном?! -Я, молодой человек, говорю с вами единственным тоном, которого вы заслужили своим поведением. С вашей стороны было совершеннейшей бестактностью вмешаться в танец, и привлечь так много внимания к вашей персоне, а самое главное к Ирине Михайловне. Что могли подумать о ней? -Я всего лишь потребовал танец, который был обещан мне, - сжимая в кулаки руки, сказал Николай. – А вот вы, сударь, повели себя не лучшим образом. Вы присвоили себе танец, который был обещан другому. Владимир усмехнулся. Горячая кровь, наверное, двадцать лет назад он бы тоже устроил скандал, а теперь… Так смешно наблюдать за тем как петушиться этот мальчишкой. Ну, протанцевала танец с другим, так ведь будет следующий, совсем не обязательно устраивать скандалы, но, наверное, понимание приходит с возрастом. -Простите, Николя, - начала было Ирина, - это моя вина. Но Николай казалось не слышал ее. -И, кроме того, сударь, кто дал вам право говорить со мной в подобном тоне? -Уж не объяснений ли вы у меня требуете, юноша? - выходя из себя, просил Владимир. -Именно объяснений! - запальчиво крикнул цесаревич. -Николя прошу вас, - умоляюще произнесла Ира. «Какой ужас! какой скандал!» она сама была уже не рада, что пришла на этот проклятый маскарад. -Помолчите, Ирен! -Это переходит всякие границы, как смеете вы так разговаривать с дамой! -Я говорю сейчас с вами! -А я требую, чтобы вы немедленно извинились перед княжной! -Вы! Требуете! – Возмущению Никсы не было предела. Положа руку на сердце, Николай понимал, что человек этот мог и не знать о том, что кадриль был обещан другому. И он был прав в том, что ему, Николаю, не следовало устраивать сцен и выставлять в глупом положении не только себя, но и в первую очередь Ирен, но бешеная кровь хлынула ему в голову, заглушая голос разума. - Да кто вы такой, чтобы приказывать мне, чтобы вообще разговаривать со мной таким тоном?! И почему я должен слушать вас! -Да хотя бы оттого, юноша, - язвительно произнес Владимир, растянув слово «юноша» как только возможно, - что я старше вас, и потому извольте говорить со мной уважительно. -Вы не смеете учить меня! -Что делать, если ваши родители не научили вас приличным манерам и тому, как нужно вести себя с благородной женщиной! -Да…Да как вы смеете! - задыхаясь от охватившего его бешенства воскликнул Николай. - Вам это так даром не пройдет, я требую…да, я требую удовлетворения! -Что простите? - с едва заметной насмешкой переспросил Владимир. - Мне показалось я ослышался. -Нет, сударь, вы не ослышались, я требую сатисфакции. -Слово-то какое. -Извольте представиться, милостивый государь. -Ну, ежели вам так угодно, - Владимир раздраженно снял маску. – Барон Корф к вашим услугам. Николай тоже сорвал маску, лицо Владимира осталось спокойным. Он с некоторым любопытством разглядывал юношу, пытаясь сообразить, где он его видел. -Вы не узнаете меня? - спросил Николай, чувствуя себя почему-то довольно глупо. -А должен? -О Господи, - Ира закрыла лицо руками. Она была так испугана, что даже не нашла в себе сил вмешаться. -Тогда я представлюсь, - и, растягивая слова, Никса произнес, - Цесаревич Николай Александрович, к вашим услугам барон. Глава десятая После этих слов тишина повисла такая, что казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, и оттого невыносимо громким казалось прерывистое дыхание Ирины, которая переводила испуганный взгляд с Владимира на Николая. Было слышно, как в соседней зале гремит мазурка, да что мазурка, казалось, даже было слышно, как падает за окном снег. И вдруг тишину разорвал смех. Смеялся Владимир. Николай смотрел на него с недоумением, княжна - с ужасом: уж не тронулся ли барон от случившегося умом. -Я сказал что-то смешное? – недовольно переспросил Николай, который ожидал, какой угодно реакции, но только не смеха. -Нет, что вы, - отсмеявшись, ответил Владимир, - просто вспомнилось вдруг… -Рад, что доставил вам приятные минуты, сударь, - холодно сказал Николай, - а теперь извольте, раз вызов за мной, то за вами выбор оружия и…назначьте время и место… - Владимир открыл было рот, но его опередила Ирина. -Николя я умоляю вас, что вы такое говорите! – воскликнула княжна бросившись к молодому человеку, - прошу вас…это моя вина…я совсем позабыла, на меня и сердитесь, а барон тут не причем, прошу вас…Пойдемте танцевать, слышите мазурка, я обещаю, все танцы до конца вечера ваши! - она схватила цесаревича за руку и попыталась увести, но он даже не шелохнулся. -Погодите, Ирина Михайловна, - остановил ее Корф, - Признаюсь, ваше высочество, что предложение ваше весьма лестно для меня, но, тем не менее, я вынужден отказаться. -Что? Простите, вы сказали отказаться? – переспросил Николай. Ирина тоже замерла. -Именно так. -Но…но вы не можете, - растеряно произнес Никса, чувствуя, что попал в какое-то странное и очень глупое положение. -Отчего же не могу? -Оттого, что от дуэли не отказываются, так не принято, - все так же растерянно проговорил цесаревич. -Ну значит я введу в дуэльный кодекс новое правило. -Вы…вы…- Никса не знал, чтобы такое сказать, как побольнее уязвить соперника, - вы трус, барон, вот что! - совсем по-детски добавил он. Ирина, не отрываясь, наблюдала за ними. Когда барон отказался от дуэли, в сердце ее невольно закралась обида и досада, даже разочарование какое-то. Сколько всяких историй слышала она про барона Корфа, в ее воображение он рисовался человеком смелым и даже несколько безрассудным, в чем тоже была своя особая прелесть. И как не пугал ее этот скандала она все же в тайне представляла, как он бросит в лицо Николаю: «Назовите место и время» и удалится, и бровью не поведя. Но теперь, когда она увидела его совершенно спокойное лицо, и эта уверенность в собственной правоте, и то с каким достоинством он отвечал Николаю, она поняла, что он поступает совершенно правильно, и что это не трусость, а наоборот он ведет себя единственно верным образом. -Вы полагаете? – словно бы удивляясь, спросил Владимир. -Да, и у вас…у вас просто нет чести! -А вы считаете Ваше Высочество, - вдруг жестко спросил Владимир, и глаза его сузились, - что честь заключается в том, чтобы махать пистолетом ради удовлетворения собственного честолюбия. «Пожалуй, слишком грубо - подумал Корф, - он хоть и мальчишка, но все-таки царственный мальчишка. А, черт с ним, за эти двадцать лет я отучился подделываться под царские характеры и привыкать вновь не намерен!» -Господа, я прошу вас, - проговорила Ирина, - я прошу вас, успокойтесь! -Погодите, Ирен, - вновь досадливо отмахнулся Никса, он уже не мог остановиться. Он чувствовал, что просто обязан сбить спесь с этого нахала, который, кажется, видит в нем лишь глупого, не в меру разошедшегося мальчишку. – Значит, по-вашему, это у меня нет чести? Владимир досадливо поморщился, «этот юнец кажется не может успокоиться. Подавай ему непременно дуэль. Нет уж, господа, увольте, он не желает быть развлечением скучающего венценосного мальчишки». -Я ничего такого не хочу сказать, я просто не желаю с вами драться. -Почему? Потому, что я наследник престола? Поверьте, это не станет препятствием, потому, что я не только наследник, но и дворянин. И как порядочный дворянин… «Слова, слова, слова» - подумал Владимир. -Видите ли, ваше высочество, - устало произнес Владимир, - я самоуверенно полагаю, что я человек не глупый, и как любой неглупый человек стараюсь не наступать дважды на одни и те же грабли. -Что вы хотите этим сказать? -Ничего особенного, только то, что уже говорил: мне жаль, но дуэли не будет. -Дуэль состоится, - сквозь зубы произнес Николай, - вы оскорбили меня, вы оскорбили даму. -Да неужели? - едва сдерживаясь, спросил Корф, - В таком случае примите мои извинения, если я невольно обидел вас, но я не заметил, чтобы мои действия хоть чем-то оскорбили Ирину Михайловну, вы ведь не считаете, что я совершил по отношению к вам что-нибудь дурное или неприличное, княжна? -О нет, конечно, нет, - торопливо проговорила девушка, - Николя прошу вас… -Меж тем как вы, Ваше Высочество, намереваясь устроить дуэль, о которой непременно станет известно, поставите княжну в тяжелое и даже невыносимое положение. -Вот видите! Вы опять, вы опять оскорбляете меня, говоря, что я думаю не о чести дамы, а о себе! «Это просто, как говорят французы «дежавю» какое-то, - подумал Владимир, с тоской размышляя, сколько еще продлится этот бессмысленный спор. -Ничего подобного. Я, видя, что княжна вам не безразлична, лишь прошу вас поставить ее интересы выше ваших личных желаний и сомнительных условностей. -Вы, барон, - совершенно ледяным тоном произнес Николай, и Владимир вдруг поразился невероятному сходству цесаревича с дедом, - позволяете себе слишком много вольностей, забывая о разнице положений между нами. Вы, сударь, не смеет меня учить, и в советах ваших я не нуждаюсь. Я буду действовать так, как посчитаю нужным. -Господи, Николя, прошу, - Ирина едва сдерживая слезы схватила Никсу за руку, - Николай Александрович, Ваше высочество, забудьте…оставьте… прошу вас…Умоляю, ради всего святого… - Но Никса кажется даже не слышал ее. -Дуэль состоится барон, хотите вы того или нет. «Боже, как ужасно, как глупо и ужасно… делать, что-то делать, пока не случилось чего-нибудь непоправимо страшного… Я виновата… Я должна исправить… Мне не справится самой… Нужна помощь, но кто…к кому обратиться…Отец…Никогда, только не он… Тетка? И она не поможет…Он же никого не слушает… Он же ничего вокруг не замечает…Как ужасно…как страшно…никто не поможет…никто…Ну да, конечно! Лишь один человек может остановить этот кошмар, только он…Скорее…бежать…найти…рассказать…пока не поздно» - отступая, она нащупала ручку двери, повернула… Последнее, что она услышала, это слова Никсы: -Об этом все равно узнают. Все будут знать, что вы струсили, вам же, барон, руки никто не подаст, «Нужно спешить…В конце концов барон может не выдержать и тогда…» Ирина, задыхаясь, бежала по анфиладам, ища императора Александра. Сердце ее стучало в такт мыслям: «быстрее, быстрее». Все только, что случившееся как лавина обрушилась на нее, разве думала она, что Николай такой ненормальный, что додумается до такой глупости, что он вообще начнет эту ссору. «Дуэль, какая нелепость, какой ужас, никогда, нельзя допустить ничего подобного! Во всем мире есть только один человек, который может остановить это безумие». Она бежала и звала его. Кончились парадные комнаты, светлые, словно день на дворе, потянулись внутренние помещения, полутемные, пустые, кто бы думал, что дворец такой огромный. Ей уже начало казаться, что она заблудилась в этих бесконечных переходах, комнатах, лестницах. Наконец, приоткрытая дверь, полоска света, приглушенные голоса. Она, не стучась, распахнула ее и остановилась на пороге, переводя дыхание. На диване сидел Александр и какая-то дама в полумаске. Руки императора лежали на обнаженных плечах женщины, и он целовал ей прядь волос за ухом, она тихо смеялась. На секунду Ирина опешила, даже забыла зачем пришла. Значит правда. Все те слухи и сплетни об адюльтерах императора, правда. Бедная, бедная императрица, какой ужас! Александр с неудовольствием посмотрел на девушку. -Княжна, что вам угодно? - сухо спросил он, и Ирина тут же вернулась в реальность. -Ваше величество, выслушайте меня, речь идет о жизни и смерти! - она умоляюще сложила на груди руки. - Я никогда бы не осмелилась нарушить ваше…уединение, если бы не обстоятельства, - видно на лице ее было столько волнения и страха, что Александр кивнул. -Подождите меня, - сказал он даме, и та, поднявшись, прошла в соседнюю комнату, одарив Иру из-под маски раздраженным взглядом черных глаз. Когда дверь за ней закрылась император повернулся к Ирине, - Слушаю вас княжна. Событие должно быть очень важным. -Поверьте, - Ира закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов вперед. - Ваше величество, я не знаю, к кому еще мне обратится, более никто мне помочь не в силах. -Говорите, - он поднялся и подошел к стоику, на котором стояли вино и фрукты, откупорил бутылку. Ира наблюдала, как течет в хрустальный бокал темно-рубиновая жидкость, потом тряхнула головой. -Речь о Цесаревиче и…- она замялась, подбирая слова. Александр меж тем отпил вина, и после некоторого колебания выбрал большое зеленое яблоко, аккуратно отрезал ломтик, при этом он несколько раз взглянул на дверь, за которой скрылась дама. Ирина понимала, что ему не терпится закончить этот разговор, и вернуться к иной беседе, которая занимала его гораздо больше. – Он хочет драться на дуэли, - выпалила она. -Что? – Александр так и не донес ломтик до рта. - В каком смысле? -Ах, ваше величество, в каком, да в самом обычном. Он только что вызвал на дуэль... -Кого? -Барона Корфа! Ира ждала какой угодно реакции. Но император вдруг расхохотался, совсем как мальчишка. – Вы что серьезно? -Конечно. -Невероятно, и что барон, - Александр явно заинтересовался. - Согласился? -Да что вы! - воскликнула Ирина. - Конечно нет, как он мог, ведь наследник престола! Он сказал: «я не наступаю дважды на одни и те же грабли». Только к чему он это сказал, я не поняла. -Ну, вероятно к слову пришлось, - быстро ответил император, но Ирине показалось, что на миг глаза его затуманились. – Из-за чего дуэль? -Видите ли, - она быстро прошла к кушетке и села в тени, чтобы скрыть смущение, - это даже глупо, - торопливо говорила она. - Просто я танцевала с бароном… Он очень хорошо танцует, и до этого тоже танцевала… а после он пригласил меня на кадриль, и Его высочество… я знаю, я обещала эту кадриль ему, но он так грубо вмешался, что Владимиру Ивановичу показалось, будто он обидел меня… И он попросил Его Высочество быть вежливей. Вот. Она перевела дух, и взглянула на Александра, не сердится ли? Но тот стоял, покручивая ножик и задумчиво глядя куда-то в пустоту. Ирине даже показалось, что он совсем ее не слушает. - И Владимир Иванович увел меня в буфетную, чтобы выпить бокал шампанского, освежиться, - робко продолжила она, - а Николай Александрович пошел следом, он потребовал объяснений, словом знаете, как бывает, разгорелась ссора, и Его Высочество вызвал барона на дуэль. -И тот, конечно, вызов принял, - каким-то чужим голосом спросил Александр. -О нет, что вы! - воскликнула Ирина, которая совсем неправильно истолковала интонацию императора. – Конечно, нет, как он мог?! Он попытался покончить миром это дело, я делала все, чтобы остановить этот ужасный скандал, поверьте, ничего бы не было, но барон, он никогда не видел Николая Александровича прежде, и конечно… -Не узнал под маской, - все с той же интонацией закончил Александр. -Да, - удивленно согласилась Ирина. - Когда он узнал, кто перед ним, он все сделал, чтобы остановить дуэль, но Его высочество твердо намерен драться. Ваше Величество, - голос ее задрожал, давно сдерживаемые слезы, наконец, полились из глаз, - умоляю, вы единственная надежда! Вы единственный, кто может остановить это! Умоляю вас! -Вы любите его? - вдруг спросил Александр. -Кого? – тихо спросила Ира. -Барона Корфа. -Нет, что вы! - поспешно ответила Ирина. -Не лгите своему императору, вы любите его, иначе не умоляли бы сейчас меня. -Но…но я…- лепетала она не в силах собраться с мыслями, - я просто не хочу, чтобы из-за глупости произошла трагедия. -Это не глупость, это любовь. -Да что вы такое говорите, - забыв, кто перед ней воскликнула Ирина, - не люблю я его. Между нами тридцать лет разницы, он друг моего отца. -Любовь, мадемуазель Репнина, не спрашивает возраста. Да, вы любите его, оттого так умоляете. За людей посторонних, пусть и добрых знакомых так не просят. Меня трудно обмануть, я много повидал : -Я понимаю… Я, быть может, сама виновата… - с трудом проговорила княжна. - Я, вероятно, дала повод Николаю Александровичу надеяться на взаимность… Но разве я знала! Вы можете винить меня, - произнесла она, немного помолчав. -Ну отчего я должен винить вас? Да, признаться, вы заморочили моему сыну голову. Он сгорает от страсти, а вы холодны как лед, но знаете, так даже лучше. Чувство его без взаимности угаснет, люби же вы его, вот тогда действительно могла случиться трагедия. Вы никогда не могли бы быть вместе, роль любовницы, не для вас, вы оба лишь напрасно истерзали бы себя пустыми иллюзиями. -Так вы… -Я поговорю с Никсой. Обещаю, никакой дуэли не будет, можете быть спокойны, - он протянул ей платок, - я желаю вам счастья. Вы очень милая и добрая девочка, вы его заслуживаете. -Благодарю вас ваше Величество. Я знала, вы самый добрый человек на свете. -Ну ступайте. – Ира присела в реверансе и вышла. Когда она уже закрыла за собой дверь, то увидела, что в руке у нее остался платок Александра. Но из-за дверей уже послышался приглушенный голос императора, сказавшего по-французски: «Долли, вы можете выйти», и шелест платья - снова входить было неловко, и она, положив платок на столик у окна, пошла сквозь темную анфиладу. На душе ее наконец-то было спокойно. Глава одиннадцатая -Никса, Никс! Николай, да проснись же, сколько можно спать! -Господи, отстань, я только заснул! – Никса приоткрыл один глаз, стараясь рассмотреть, кто его разбудил. На постели сидел кузен, герцог Николай Лейхтенбергский, и толкал Никсу в бок. -Сколько можно спать, уже первый час. Во сколько ты лег? -Не знаю, – пробормотал цесаревич, - кажется, было около пяти утра… может раньше… во всяком случае, долго заснуть не мог. – Он с трудом сел, протер глаза и потянулся. -Послушай, - нетерпеливо заговорил герцог, - что произошло на маскараде? -С чего ты взял, что что-то случилось? – спросил Никса, подозрительно глядя на кузена. -Да с того, что папенька твой ужасно зол, сказал, как только ты встанешь, чтобы немедленно шел к нему. Вот я и подумал: наверняка маскарад. Когда бы еще ты успел его разозлить? Ну, рассказывай! -Отстань, - отмахнулся Никса. -Нет уж говори, какие у тебя могут быть секреты. Ты же знаешь я всегда на твоей стороне. Судя по всему у тебя крупные неприятности, кто еще поможет тебе из них выпутаться. -О, Господи, как ты мне надоел, - Никса выбрался из постели и прошлепал к кувшину с водой. - Полей, - кузен подошел и стал лить на руки Николаю. Тот умылся, и смяв полотенце сказал – Помнишь того старика, с которым танцевала Ирен? -Припоминаю, - герцог поставил кувшин. -Так вот – я вызвал его на дуэль! – глаза Николая Лейхтенбергского стали совершенно круглыми. -На дуэль? -Да, и не надо так на меня смотреть. Черт, думаешь отец мог узнать? – кузен пожал плечами. -А что тебе этот франт ответил, кто он вообще? -Барон Корф. -Барон Корф…Никогда не слышал. -Я тоже. Но нахал еще тот. Я, мол, не желаю с вами драться, потому что вы сопляк и недостойны меня, хоть вы и цесаревич. Ну, он, конечно, не так сказал, но смысл был такой! -Каков наглец! - воскликнул герцог. – Ты правильно сделаешь, что собьешь с него спесь. Я буду твоим секундантом. -Спасибо, - рассеянно ответил Никса. Сейчас при свете дня вся эта история представилась ему несколько иначе. В конце концов, этот барон был в чем-то прав. Он, Николай, повел себя достаточно бесцеремонно, вмешавшись в танец: в конце концов, недовольство можно было высказать и после. Да и с Ирен некрасиво получилось, привлек лишнее внимание, а про их отношения и так уже начинают шептаться, а кому как не ему, выросшему в Зимнем дворце знать, как падки люди до сплетен, с каким наслаждением они разрушают чужие репутации. А этот барон. Признаться ведь он сделал все, чтобы прекратить этот спор, даже извинился, хотя мог этого и не делать, - Николай закусил губу, - тьфу, ну и положение, вчера заснуть не мог, все думал об этом, и вот с утра, пожалуйста, да еще отец про это узнал… Перед дверью в кабинет отца Никса остановился и прислушался к стуку сердца. Какая глупость. Чего он боится, не мог отец узнать о происшедшем. Откуда? Да и всего несколько часов прошло. Мало ли зачем он хочет его видеть. Пустое: ему, все известно. Главное как себя повести, признать ли, или наоборот сделать вид, что все это неправда. Так и не решив, Николай повернул ручку. Александр сидел не за столом, а на диване и рассматривал фотографические портреты. При виде сына отложил их в сторону. -Доброе утро, вернее день. Надеюсь, ты выспался? – поинтересовался он. Никса по голосу попытался определить близко ли гроза, но ничего не понял . – Ну что же ты стоишь, садись, в ногах правды нет, – юноша вздохнул и присел на стул. – Ну, рассказывай. -Что рассказывать, - стараясь казаться естественным, но с какой-то обреченностью спросил Никса. Александр резко поднялся, выдержать характер не получилось, это покойник- папенька умел представления разыгрывать, а у него не выходит. Швырнул портреты так, что они разлетелись по всему столу, несколько карточек упали, сын наклонился, поднял, медленно положил на стол. -Ты что себе позволяешь! Что это еще за история с дуэлью?! Ты что последнего ума лишился!? Как ты вообще до такого додумался?! Я…Я вообще не понимаю…как?! Как тебе это в голову пришло?! Что ты молчишь?! Смотри сюда! Что отворачиваешься? – Николай взглянул на отца. -Не кричи на меня, – тихо сказал он. -Да на тебя не то что кричать, тебя убить мало! – сказал уже спокойней, сел. – Вот объясни мне, как? -Откуда ты знаешь про дуэль? -Николай, - невероятным усилием подавил в себе подступающую ярость, - вопросы задаю я, ты на них отвечаешь. Что произошло? -Разве твои шпионы, не донесли тебе этого? – язвительно спросил Никса, и прикусил язык. Ну почему, почему он сначала говорит. А потом думает. От гнева на лице Александра заиграли желваки, рука его сжалась и разжалось, было видно с каким трудом он себя сдерживает. «Если он меня ударит, - вдруг подумал Никса. – я просто встану и уйду, и никогда больше не вернусь, вот и все» Но Александр сдержался, глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. -Будем считать, что я этого не слышал, - сказал он. – Повторяю в последний раз, как это произошло? Никса посмотрел на фотографии. Вот большая, вся семья вместе. Он вспомнил как долго рассаживал их фотограф Левицкий. Как капризничал маленький Павлуша, а Маша все просила, что бы ей получше завили кудри. Как давно это было, и как хорошо тогда было. -Я увидел, что Ирен танцевала с этим бароном Корфом. -И что? -Но эту кадриль она обещала мне, и я сказал об этом барону. -В то время как они танцевали? -Да, - едва слышно ответил Никса продолжая разглядывать фотографию, он цеплялся за нее как утопающий за соломинку. -О, Господи, ты еще дурней, чем я ожидал, - вздохнул Александр. – Слава Богу, что барона не обратил на это внимания. -Кто рассказал тебе про дуэль, - страшное подозрение сжимало ему сердце, и хотя он не желал в это верить, мучительный червь сомнения не давал ему покоя. Вероятно, это отразилось на его лице, потому что Александр в последнюю минуту сжалился над сыном. -Это не имеет значения. Потому что никакой дуэли не будет. -Нет, будет, - твердо сказал Николай, подняв на отца глаза, которые из синих стали серыми, словно клинок стали. – Барон оскорбил меня, и он ответит за это. -Это ты оскорбил барона своей безрассудной выходкой, - снова раздражаясь, сказал Александр. - Скажи спасибо, что он оказался так снисходителен. А мне стыдно за тебя, этому я тебя учил, так разве тебя воспитывали. Ты наследник престола, ты должен быть примером для других, а что делаешь ты, да ни один провинциальный повеса не сделал бы такой глупости. «Господи, я говорю как отец, - пронеслось вдруг в голове». Мне стыдно за тебя, - повторил Александр. -Мне нечего стыдиться, - вспылил Николай, чувства больше не поддавались контролю. - Кто он такой? Воспользовался своим положение, Ирен не могла ему отказать. Еще бы друг отца. Известны такие друзья! Как ты можешь так превозносить его, у него же порок на лбу написан, видел бы ты, как он смотрел на нее. Он чуть не раздевал ее взглядом. Да я, можно сказать, вырвал ее из его рук. Она так неопытна, он наверняка заморочил ей голову, а сам только и думал, как воспользоваться ее наивностью. -Замолчи сейчас же! – Александр ударил кулаком по столу. – Ты не смеешь говорить в подобном тоне о благородном порядочном человеке, который к тому же старше тебя. Ты, Николай, стал слишком много себе позволять. Мне это не нравится. Поглядите, как он печется о чести Ирен. А ты думал о ее чести, когда устраивал этот скандал? А ты думаешь о ней сейчас, когда твердишь о дуэли. Ты думаешь о том, что в первую очередь пострадает она. Ведь виновной в глазах света будет она. Ты хоть понимаешь, как ужасна будет ее судьба? Понимаешь, что мне придется тут же отослать ее. Ты этого хочешь? Что молчишь?! -Нет, – едва слышно проговорил обескураженный Никса. -А барон. Неужели ты не понимаешь как это подло и бесчестно с твоей стороны? – Никса вскинул голову, лицо его залила краска. – Да именно бесчестно. Ведь барон не может стрелять в тебя. Ты наследник престола, это будет все равно, что покушение, все равно, что убийство. Если ты не думаешь о княжне, если ты не думаешь о себе, если тебе не жаль ни в чем неповинного человека, который из-за твоей глупости пойдет на каторгу, а то и на смерть, так подумай о семье. Я не желаю, чтобы Романовых склоняли по всем европейским дворам, чтобы везде говорили, что у русского императора Александра сын,– бесчестный человек! -Не говори так! – воскликнул Николай. - Я же пытаюсь отстоять свою честь. Я не только наследник, я - дворянин. А дворянин не может позволить, чтобы его честь оскорбляли. Я буду стреляться с ним, а если твой благородный и честный барон струсит, это его вина. -Ты такой же упрямец, как и твой дед! – в сердцах воскликнул Александр. -А что это плохо? -А хорошего что? Сегодня у нас что? -Суббота. Прекрасно, завтра Прощеное воскресенье, - сказал император после минутного раздумья, - Значит так, дуэли никакой не будет, это раз. Ты извинишься перед бароном – это два. -Что? – Никса даже вздрогнул, ему показалось, что он ослышался. -Я сказал, что ты извинишься перед бароном Корфом, за все, что ты ему наговорил. -Я? Извиниться? Перед бароном? – ему все еще казалось, что отец шутит, - Никогда! -Не никогда, а завтра пойдешь и извинишься. Так ты запомнишь этот урок на всю жизнь. -Лучше сразу убей меня, - спокойно произнес Николай. -Прекрати молоть ерунду, - Александр собрал фотографические карточки, - Ты пойдешь и извинишься перед бароном Корфом за свою глупую выходку. Это приказ. Если ты не желаешь слушать отца, ты не посмеешь ослушаться императора. На Никсу было жалко смотреть. Казалось он едва сдерживал слезы. -Папа, я прошу тебя, - прошептал он, - что угодно, только не это, пожалуйста. -Поди прочь, и не появляйся мне на глаза, пока не сделаешь, что велено. Николай еще немного помедлил, но почувствовав, что просто не выдержит и разрыдается, и, чтобы не показать своей предательской слабости, выбежал из кабинета. Александр отложил карточки и вздохнул, он слишком хорошо понимал, что творится в душе его сына…
Carolla: *** -Ну так что, - молодой герцог, прикрывая рукой свечу вошел в спальню Николая. Цесаревич в халате сидел у стола, на котором горела зеленого стекла лампа, и перелистывал страницы книги. -Ты о чем? – спросил он, не поворачивая головы. -А ты не понимаешь, - кузен поставил свечу на комод, - про дуэль, когда состоится. -Про нее каким-то образом стало известно отцу. Мы с ним поссорились. -Я давно тебе говорил, рядом с тобой шпион. Иначе откуда обо всем становится известно, кто-то проболтался. Но Никса досадливо повел плечом, захлопнул книгу, поднялся. -Я думаю, что никакой дуэли не будет. -Да ты что, Никса, ты вот так все оставишь? Спустишь такое оскорбление этому выскочке. -Знаешь, я тут сидел думал, может и впрямь я погорячился. Он явно старался уладить это дело миром, а я в меня словно бес какой-то вселился, зачем я устроил эту ссору. -Ты что серьезно? -Ну да, - Николай забрался на постель и поджал ноги. - И потом, папА прав, вся эта дуэль в первую очередь ударит по Ирен, по ее репутации, я не хочу, чтобы о ней дурно говорили. -Так вот в чем дело, - потянул тезка, - все дело в папА. Никса, Никса, да сколько можно слушать других. Ты уже взрослый, сам можешь решать. А насчет репутации, поверь - да все от зависти умрут. Много ты можешь назвать девиц из-за которых стрелялся на дуэли сам наследник престола. То-то же, этим ты окажешь своей обже неоценимую услугу. -Не говори так о ней, - резко остановил его Николай, - она вовсе не обже, как ты изволил выразиться, она в высшей степени достойная девушка. -Ну хорошо, хорошо, - Николай Лейхтенбрейский поднял руки, словно сдаваясь, - только это дело не меняет. Ты не можешь этого так оставить. -Отчего не могу, тем более он извинился передо мной. -И ты думаешь этого достаточно. Он перед тобой извинился, а за глаза небось смеется, еще бы так срезал самого наследника. Ты будешь последним трусом, если все это так оставишь. Нужно указать ему его место, иначе грош тебе цена. -Похоже ты этой дуэли хочешь больше, чем я… -А твоя княжна, ты хочешь, чтобы она думала, что ты трус. -Я не трус. -А что еще она должна думать? Сначала ты вызываешь этого барона на дуэль, а потом идешь на попятную. Она решит, что ты испугался. Да и потом, подумай, она ведь тебе обещалась, она твоя возлюбленная, а тут появляется этот старик… Да она наверняка не знала, как от него отделаться, любезничала с ним только того, что он старый друг ее отца, Николай задумался, он покусывал губы и теребил кисти пояса, а герцог меж тем усилил натиск. - Да послушай же, кузен, ты должен заступиться за нее, ты должен в конце концов показать этому баронишке, кто хозяин, или может ты боишься? -Да ничего я не боюсь, - вспылил Николай, глаза его загорелись злым огнем. - не смей так говорить, слышишь, никогда! -Так докажи, докажи. -И докажу, - цесаревич ударил кулаком по ладони. - Докажу черт побери, завтра же пошлю к барона человека, пусть назначит время и место. -Вот то-то и оно, теперь узнаю моего кузена, ух повеселимся! -Да что здесь веселого, - все еще раздраженно воскликнул Николай. - Главное соблюсти тайну, чтобы никто не узнал. -Ну на меня можешь положиться. -Как бы отец не прознал, ведь узнал же он о том, что я вызвал Корфа, вдруг и сейчас узнает. -Ну и пусть, - махнул рукой герцог, - главное, чтобы не до, а после. -Это тебе пусть. Знаешь, как он разозлился, когда узнал про вызов. Я его никогда таким сердитым не видел, он сказал, что не позволит мне драться, и велел извинится перед бароном. -Ты что серьезно. -Да, сказал: «в прощеное воскресенье извинишься перед бароном». -А ты? -Что я. Я сказал «никогда». -Молодец. Ну Его Величество дает. Нет, я не хочу его осуждать, но велеть тебе, наследнику престола, извиняться перед каким-то несчастным бароном. Вот и еще один повод всадить в него пулю. -Но знаешь, - растерянно произнес Никса, ероша волосы. - Я вовсе не хочу крови, и тем более, чтобы кто-то умер. -Да кто говорит про смерть? Ну ранишь его. Легко… - герцог усмехнулся. - А он в тебя стрелять не посмеет. Ты ведь не простой дворянин. -Но ведь это нечестно, все равно, что на безоружного. -А виться вокруг девушки, что на тридцать лет тебя младше, честно? пусть получает по заслугам. Ты что все еще колеблешься? Или ты действительно хочешь прощенье у него простить. -Никогда, лучше сразу умереть. -Вот и я о том же, дуэль. -Хорошо, - вздохнув, согласился Николай, - пусть будет дуэль. Глава двенадцатая -Ты чего здесь одна. Да еще в темноте? – Ирина подняла голову, в малую гостиную заглянул брат. -Да так ничего, - неохотно ответила она. -Пошли, все уже собрались, - сказал он, держась за ручку двери. -А кто именно? – Сергей пожал плечами. -Да как обычно. - Скажи, - она немного замялась, - а барон Корф тоже уже пришел? -Барон Корф, - переспросил Сергей. - Кажется нет. А для чего он тебе? – осведомился молодой князь. -Да так, просто спросила, - с едва заметным раздражением ответила Ирина. – Ты ступай, я скоро выйду. -Ну как знаешь, - сказал Сергей. - Да что ты такая скучная? - все-таки не выдержал он. - Веселиться надо. Завтра Пост начинается – еще наскучаешься. -Я же сказала, что сейчас выйду, - Ирина глубоко вздохнула, чтобы сдержать подступающее раздражение. Брат пожал плечами. Дверь за ним захлопнулась, и комната погрузилась в темноту. Княжна вновь повернулась к окну. «Не пришел, Господи, что могло случиться, неужели уже… Так скоро… Нет, невозможно… Император обещал… Тогда почему он не едет» В голову лезли мысли самые дурные и ужасные, самые черные. Весь этот день она не находила себе места от беспокойства. Вчера, когда она вернулась от Александра, буфетная была уже пуста – вернее народу там было много, но ни Николая, ни Владимира там уже не было, и как она не старалась она не могла отыскать ни того, ни другого. В конце концов, от ярких нарядов, мелькания масок, а самое главное от пережитого волнения у нее разболелась голова, и она упросила отца отвезти ее домой. Но и заснуть она тоже не могла. Стоило только начать проваливаться в черную пустоту, как тут же возникали какие-то непонятные видения, полусны, понять которые было нельзя, но от этого делалось еще тягостней. Так она и проворочалась до утра, терзаемая самыми дурными предчувствиями. Уже под утро из глубины измученного мозга выплыла фраза: «Вы любите его, оттого так и умоляете». «Это все глупость, - тут же сказала она себе. - Ты не должна об этом думать сейчас. Ты должна думать о том, как бы не случилось непоправимой трагедии, а это… Это просто нелепость, что он может понимать, что он может знать». Под «он» она подразумевала императора. Но мысли ее против воли возвращались к этим словам вновь и вновь. И как ни старалась она думать о дуэли, та отходила на второй план. Нет, конечно, она не любит, да и можно ли любить человека, который тебе в отцы годится. Нет. и еще раз нет. Она переживает за него – это верно. Но не более того. И все равно весь день мысли ее помимо воли возвращались к этим словам императора, и сердце отчего-то начинало стучать быстрее. Сейчас к вечеру волнение и беспокойство начало превращаться в панику. Она терялась в догадках: чем все вчера закончилось. Что произошло после того, как она убежала, не случилась ли дуэль сразу. Нет, о таком событии говорил бы уже весь город – невероятно, но все самое тайное отчего-то становится быстро известно всем и каждому. Тогда почему, почему, он не едет – ведь он приезжает чуть не каждый вечер. А сегодня прием, последний перед Постом – он должен…должен быть. Господи Всемогущий, неужели он не понимает, что она места себе не находит. Если бы она не боялась, что о происшедшем узнают, то с утра бы поехала к нему. Но найти благовидный предлог для визита к барону не представлялось возможным. Она даже записки не смогла послать – все боялась как бы не узнал кто. Хоть во дворец поезжай к Николаю, но там тетка – от нее точно ничего не укроется. Единственной надеждой был вечер – он приедет и все расскажет, она ждала этого приема как манны небесной, а он все не приезжал и не приезжал… Ирина поднялась. Покидать комнату не хотелось – темнота, как ни странно придавала ей силы, а выйти туда к гостям и вести себя как ни в чем не бывало, будь проклят этот прием… -Ирина, ну сколько можно, - сказала Елизавета Петровна, беря дочь под руку. - Это не прилично, у нас гости, а ты куда-то пропала. -У меня болит голова. -Так прими порошки. В конце концов я не так много от тебя требую, - княгиня перешла на шепот. - Сегодня последний прием, поэтому настоятельно прошу тебя сделать усилие. – Дамы и господа, - громко обратилась Елизавета Петровна к собравшимся, - Моя дочь желает исполнить новый романс, – и она подняла крышку рояля. Ира сжала и приложила все усилия, чтобы захлестнувшая ее злость не отразилась на лице. Неужели мать не видит, что ей сейчас не до того, что сейчас она не в может развлекать этих скучающих павлинов. Не может, а самое главное не желает – ну как можно быть такой слепой. Ну хорошо же, будет вам новый романс. Скривив губы в самую сладкую улыбку, какую она только могла изобразить Ира села за рояль. На секунду задумалась, словно бы призывая вдохновение, и запела некрасовскую «Тройку». Неизъяснимое наслаждение доставило ей видеть, как стараются скрыть удивление гости, и как поджала губы мать. Княжна не обладала сильным голосом: довольно продолжительные занятия развили насколько возможно ее скромные вокальные способности, но волнение а главное раздражение лишили его и того что было достигнуто долгими упражнениями. Она брала одну фальшивую ноту за другой и несколько раз сбилась с и без того несложного ритма. Но зато, когда она допела последнюю фразу, то почувствовала себя совершенно удовлетворенной, как если бы сравнялась с Полиной Виардо. Раздались вежливые аплодисменты. -Спасибо дорогая, - произнесла Елизавета Петровна, кладя руку на рояль. - Но не могла бы ты теперь исполнить для нас что-нибудь менее идейное, - она сделала ударение на последнем слове. Ира уже собиралась ответить, что ничего менее идейного она не знает, что конечно было бы весьма грубо и вывело мать из терпения окончательно, но тут к ней подошел Алексей. -А ну-ка, кузина, давай споем нашу с тобой любимую, - весело сказал он, и Ирине ничего не осталось как смириться, так как молодой граф уже уселся рядом. – Ты запеваешь, - и он ударил по клавишам: «Вы мной играете, я вижу, Смешна для вас любовь моя, Порою я вас ненавижу, На вас молюсь порою я» Прежнее раздражение вновь поднялось в ней, теперь уже против кузена, и она не прилагала никаких усилий, чтобы попадать в ноты. Вас позабыть не знаю средства Я сердцем искренне скорблю... Хоть в Вас царит одно кокетство, Но я Вас все-таки люблю! Подхватил Алексей. Его голос был напротив сильным и в тоже время обладал удивительно мягким тембром. Он сразу же повел партию, и Ирина сама того не сознавая, подчинившись ему, стала тянуться за ним, он вел – и она покорно следовала за ним. Ее голос стал более мягким, переходы более плавными, а самое главное даже исполняя соло свои куплеты она пела совершенно чисто и в некоторых местах даже завораживающе. В конце концов, песня превратилась в нечто вроде сценки, изображающей спор двух влюбленных с чередованием упреков, чтобы соединиться в последнем куплете в хоть и не равноправный, но дуэт. Немало душ Вы погубили, Но это Вам не все ль равно? Ах, никогда Вы не любили И Вам любить не суждено Надежда мне лишь утешенье, Да, я надеюсь и терплю.. Бездушны Вы- в том нет сомненья Но я Вас все-таки люблю! Но может быть, но может статься Вам в сердце вкрадется любовь. Вы перестанете смеяться И страсть взволнует Вашу кровь. Страданья Ваши сознавая, Свои мученья искуплю. Я Вам таких же мук желаю Но я Вас все-таки люблю! Еще не смолкли аплодисменты, когда оглядывая залу, Ирина увидела стоящего у колонны барона. Сердце ее застучало быстрее, руки задрожали, и она едва сдержалась, чтобы не вцепиться в пюпитр. Он стоял прислонившись к колонне и хлопал, совершенно спокойный, со своей чуть ироничной улыбкой. Стоял как ни в чем не бывало, и его, кажется, совершенно не волновало, что она едва не поседела от всех этих переживаний. Как только гости вновь разбились на группы она сразу же бросилась к нему. -Барон, ну наконец-то, вы пришли! – воскликнула она. - Где вы были? Я чуть с ума не сошла, места себе не находила после вчерашнего. -Не кричите так, Ирина Михайловна, а то на вас оборачиваются. -Идемте, нам надо поговорить, – он последовал за ней. Ирина провела барона в малую гостиную. -Ну, говорите, говорите! – воскликнула она, едва успев затворить за собой двери. - Чем закончилась ваша беседа с Его Высочеством? Вы убедили его отказаться от дуэли? -Нет, его высочество твердо намерен драться. Ну и втянули вы меня в историю княжна. Негоже так поступать с кавалерам, да еще царственным. -Ах, простите меня, ради Бога, - она опустилась на стул и сжала голову руками, - Я… Я сама не знаю, как все это вышло. Это так ужасно… Так ужасно. -Ну что вы, всего то дуэль с наследником, какая мелочь, - было непонятно, шутит ли он, или говорит всерьез, -Да что вы такое говорите! – Ирина резко поднялась, так резко, что едва не ударилась о подбородок барона, он стоял почти над ней. – Никакой дуэли не будет. -Это было бы прекрасно, но вот Его высочество считате по-другому. – Владимир пожал плечами. -Однако император никогда до этого не допустит. -Император? – брови Владимира поползли вверх, - а причем тут Александр? Его Величество то есть. -Он обещал мне, что не допустит этого безумства. -Но…но ему то все откуда известно? -Я сказала. -Вы? Ну да, да я!. Что еще мне оставалось делать! - в волнении говорила княжна. - Николай словно помешался. Все твердил одна и тоже. Дуэль… Дуэль! Разве могла я позволить, допустить… Я пошла к императору, он один мог помочь. Он обещал. -Зачем вы это сделали. Черт бы вас побрал! – воскликнул Владимир. – Зачем вы вмешали сюда императора. -Но…но я хотела как лучше, - пролепетала девушка, пораженная реакцией барона. -А сделали только хуже. Теперь покончить дело миром точно не удастся. Чем сильней будет давить Александр, тем сильнее будет желание цесаревича увидеть меня в качестве мишени. Ну кто вас просил вмешиваться, - не скрывая своего раздражения, проговорил Владимир. - Я бы сам все уладил, вы же сделали только хуже… Ира едва сдерживала слезы: она-то хотела как лучше, хотела помочь, а он…он… -Неужели вы не понимаете, - произнесла она едва слышно, - что я делала это ради вас… Если бы в комнате не стояла кромешная тьма, он увидел бы что лицо ее залила краска, а глаза из янтарных от обиды стали совершенно зелеными. -Что, простите, вы сказали? - глупо переспросил барон. -Ничего, - отрезала она, обида превратилась в злость. – Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте повышать на меня голос, никогда, слышите! Я старалась как лучше, а вы… Вы наверняка тоже хотели этой дуэли. Только признаться не хотите. Еще бы, знаменитый Владимир Корф, записной дуэлянт и бретер, вспомнили молодость. Господи, какие же вы все жалкие, благородные господа. Идите, стреляйтесь, вы больше не на что не способны! Вы и такие как вы! Выдумали себе какие-то представления о чести, а какая она на самом деле эта честь ведь и понятия не имеете. Мне иногда стыдно, что я принадлежу к тому же классу что и вы! Да любой мужик лучше вас всех вместе взятых. Кругом столько настоящих трагедий, настоящего горя, а вы от скуки и праздности развлекаетесь тем, что стреляете друг в друга! Прикрываетесь словами о благородстве и чести, но и понятия не имеете, что это такое. Вы прогнили, вы бесполезны, вы только портите жизнь порядочным, честным людям, - она совершенно сбилась, голос ее сорвался. Ирина понимала, что говорит не то, совершенно не то, что хотела сказать на самом деле, не то что чувствовало и что буквально разрывало ее душу. Она кинулась прочь, громко хлопнув дверью, оставив Владимира в совершеннейшей растерянности. Вбежав к себе в комнату, Ира прислонилась к двери. «Господи, какая же она дура» Что она наговорила, какие нелепости кидала ему в лицо. Ведь она вовсе не то хотела сказать. Она хотела сказать, как волновалась за него, как сжималось ее сердце от мысли, что с ним может что-то произойти, как он дорог ей, и что она просто не переживет если по ее вине с ним что-то случится, а сказала… Боже, что теперь он будет думать о ней. Нетвердым шагом она подошла к столу и почти упала на стул. Некоторое время она просидела так, опустив голову на руки, сердце громко стучало, а в голове не было никаких мыслей, кроме одной – что же теперь он будет думать о ней. Потом она встала, зажгла свечу, и поставила на подоконник, постояла у окна глядя за засыпанную снегом пустынную улицу, словно ища ответа: что же ей делать дальше, потом тихо легла на постель. Когда Владимир спустившись по ступенькам садясь в ожидавший его экипаж оглянулся на дом, то среди темных окон второго этажа лишь одно был тускло освещено, наверное, на подоконнике за гардиной кто-то оставил свечу. И он подумал, что это наверняка ее окно.
Carolla: Глава тринадцатая Это был небольшая книга карманного формата в переплете с золотым тиснением. Она подарила ему ее на прощание, когда уезжала. Вот и надпись: «Вы правы, любовь приносит подчас больше горя и муки и делает нашу жизнь несчастной, но ведь без нее эта жизнь не имеет смысла». Они познакомились два года назад в Ницце. Судьба свела их совершенно случайно. Он услышал русскую речь и подошел к ее столику. Скоро они уже были друзьями. За границей соотечественники сходятся быстро. То, на что дома уходят многие месяцы, здесь свершается в несколько дней. Ее звали Еленой Александровной Денисьевой, о цели своей поездки она говорила весьма туманно, в остальном же это была обворожительная молодая женщина. И Владимир находил истинное удовольствие в общении с нею. Она была не только хороша собой, но и чрезвычайно умна, они могли часами сидеть в кафе, болтая обо всем на свете. Но было в ней что-то странное, словно двойное дно у шкатулки. Вроде милая искренняя женщина, но бывает, мелькнет что-то такое в глазах, не разберешь, или вдруг задумается о чем-то, и словно витает в облаках. И чем дольше общался с ней Владимир ,тем сильнее он чувствовал, что она хранит в душе какую-то мучительную тайну. Но он, отчего-то никогда не пытался выспросить что-нибудь, может быть оттого, что она сама никогда не расспрашивала о его прошлом. Тайна эта раскрылась однажды сама собой. В один из обычных дней к их столику подошел уже довольно немолодой мужчина, черты лица которого показались Владимиру смутно знакомыми. Увидев его, Елена Александровна покраснела, и чашка кофе задрожала в ее руке. Она тут же поднялась со своего места, намереваясь уйти, но он уже подошел к их столику. Пришлось знакомить. -Это мой друг, барон Владимир Иванович Корф, я говорила вам о нем. А это, барон, - и она осеклась, лицо ее пошло пятнами, отчего стало вдруг ужасно некрасивым, мужчина словно понял ее замешательство и сам протянул руку Корфу -Позвольте представиться Тютчев Федор Иванович, «Так вот почему его лицо показалось мне таким знакомым», - подумал, пожимая руку Владимир, - поэт, я, кажется, когда-то встречал его в Петербурге, правда тогда он был моложе» -Федор Иванович здесь по делам, он ведь дипломат, - неловко и торопливо объяснила Елена Александровна, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Наступила пауза, похоже себя молодая женщина представить никак не могла. Да это было и нужно, Владимир и так все понял. На безымянном пальце поэта и дипломата тускло поблескивало обручальное кольцо, на пальце молодой женщины этого кольца не было. С истинно дипломатическим тактом Тютчев откланялся и увел Елену Александровну с собой. Последнее, что увидел Владимир это ее виноватое лицо, перед тем как захлопнулась дверца кареты. Она появилась через неделю, просто подошла и села за столик, где он пил кофе. Владимир молчал, да и что он мог сказать. -Вы осуждаете меня? - спросила молодая женщина не глядя ему в глаза. Владимир пожал плечами. – Что вы, Елена Александровна, я взял себе за правило никого и никогда не осуждать. Хотя вы правы, я осуждаю, но не вас…его. -Что вы хотите сказать? – робко спросила она. -Что я хочу сказать, - Владимир достал сигарету. - Да ничего. Он женат, вы же… Простите, я вероятно лезу не в свое дело, но каково ваше положение при нем? -Вы же понимаете, - прошептала она. -Понимаю. Вернее нет. Сколько ему лет, за пятьдесят, шестьдесят два? А выглядит моложе, ну не важно, а вам? Нет и тридцати. Вы молоды и красивы, более того – вы умны, а меж тем, то положение, которое он вам предлагает. Разве порядочный человек может пойти на такое. -Он любит меня, - так же тихо произнесла она. -Не сомневаюсь. А вы его вероятно еще больше. Но почему он не подумал о том, в какое ужасное положение он вас ставит. Почему не задумался, какова будет ваша жизнь. С вами, вероятно, никто не желает знаться, вас, вероятно, не принимают ни в одном доме, вам не подают руки, за вашей спиной злословят, даже в церкви вокруг вас, наверняка пусто, потому что добропорядочные дамы не желают запачкаться о вас! Поправьте меня, если я ошибаюсь. Она молчала. – Я прав. А он – Владимир указал себе за спину, - Он выпускает сборники дивных стихов, он продвигается по службе, имеет награды, вероятно в добрых отношениях с царем. Он живет своей обычной жизнью, в то время как ваша жизнь напоминает скорее ад. -Я люблю его, - повторила она. -Но стоит ли он вашей любви? – сам того не замечая, он распалялся все больше, не чувствуя, что переходит границу приличий. - Вернее искупает ли она все те муки, которые вы терпите. Ведь этот крест, этот позор эти нескончаемые унижения несете вы одна, хоть вы виноваты в нем менее чем он. Он немолодой искушенный в светской жизни человек, вы же наверняка были юны и наивны, но он-то должен был понимать, на что он обрекает вас. Или вы думаете, что все ваши страдания искупаются теми стишками, что он время от времени посвящает вам. -Не надо прошу вас, - выражение лица ее было несчастным и даже несколько затравленным. – Вы…Вы не должны так говорить о Федоре Ивановиче, он страдает от этого более чем я, да что я, он…Вы не представляете как его все это мучает, - она вдруг закашлялась и вынуждена была даже прикрыть губы тонким батистовым платочком. От ее сухого кашля у Владимира мороз по коже прошел. (Это было начало чахотки, которая через три года свела несчастную женщину в могилу). – Не говорите так о нем прошу. Я сама так решила, он ведь не принуждал меня, я захотела так сама, значит и отвечать мне. -Я вас решительно не понимаю, - покачал головой барон. -Если вы когда-нибудь любили, вы должны меня понять. – Владимир смял сигарету. -Вот потому, что я любил, я вас не понимаю. Знаете, я тоже любил, страстно безумно, любовь, выросшая из ненависти, как в романах. О, как мучила эта любовь и меня и ее. Нас тянуло друг к другу словно магнитом, мы ссорились из-за любого пустяка, мы не понимали друг друга. Словом, это было мучение, сладостное, но мучение. -И что? -В один прекрасный день все кончилось, – он постарался, чтобы это звучало непринужденно. – И знаете, я рад. -Чему? Тому, что ваша любовь прошла. -Тому, что мы больше не мучаем друг друга. Мой друг сказал мне однажды, после нашей с ней очередной размолвки: Любовь должна приносит радость. И я подумал, черт побери, а он прав. Довольно страданий. – Владимир замолчал, - а может я просто не смог простить ей того, что в самые трудные минуты, когда я нуждался в ней больше всего, она уходила. Знаете, есть люди, которые умеют лишь брать, и есть те, кто лишь отдают. Вы из последних, она же умела лишь брать, я не виню ее, нет. Просто так сложилось. -Вы все еще любите ее, вы так говорите о ней. -Может быть. Она оставила в моем сердце слишком сильный след, чтобы я мог ее забыть. -И все-таки, если вы так сильно любили ее, может быть следовало попробовать еще раз. -А потом еще и еще? Нет, Елена Александровна, в том и разница между нами, вы черпаете силу в страдании, я же хочу быть счастливым. После того откровенного разговора они почему-то мало встречались, но как-то в конце сентября, она сама пригласила его прогуляться по набережной. -Я возвращаюсь в Петербург. -Передавайте привет сырости и туману. -Не знаю, увидимся ли мы еще когда-нибудь, Владимир Иванович, но я хочу сказать, что я не забуду вас, вы удивительный человек. -Тогда что говорить о вас. -Я хочу подарить вам на память одну вещь, может быть вы, глядя на нее, будете вспоминать и обо мне, и о наших с вами беседах. – И она протянула ему небольшой сверток. – Нет, прошу вас, откройте его, когда я уйду. Позже в отеле он разорвал обертку и оттуда выпала небольшая карманного формата книга в красном с золотым тиснением переплете. «Стихотворения. Сочинения Ф.И. Тютчева» стояло на обложке. Он открыл книгу и на развороте прочел посвящение: «Вы правы, любовь приносит подчас больше горя и муки и делает нашу жизнь несчастной, но ведь без нее эта жизнь не имеет смысла». И подпись «28 сентября 1861 года в Ницце, ваша Е.Д»… Владимир захлопнул книгу и уже хотел положить ее в саквояж, как вдруг его охватило нечто вроде мальчишеского порыва, он закрыл глаза и открыл наугад страницу, потом прочел: «О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Полнеба обхватил тень, Лишь там, на западе бродит сиянье, - Помедли, помедли, вечерний день, Продлись, продлись очарованье. …Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность… О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность». Корф раздраженно захлопнул книгу. Глупость какая. Этого еще не хватало. Последняя любовь… А если любовь? – вдруг пронзило его сердце мысль. – А если и впрямь любовь. Не от нее ли он сейчас бежит? Владимир взглянул на почти полностью собранный саквояж. Ведь он просто убеждает себя, что пора ехать в поместье, что надо разобраться с делами, на самом деле он бежит из Петербурга по другой причине. Да-да, бежит и по-другому назвать его спешный отъезд в поместье нельзя. Вчера там, на приеме, эти ее слова: «Я сделала это ради вас» - даже нет, не слова, а то с каким выражением произнесла она их. С какой грустью и одновременно удивлением. А этот взгляд. Даже в темноте он видел эти расширенные зрачки, такие огромные, что глаза казались совершенно черными, только с едва заметной светлой каемкой по краям. А как она смотрела на него на маскараде из-под маски. Да что она, он… За эти годы он отучился от дурной привычки лгать самому себе, привык с беспощадной точностью анализировать свои чувства. Вот и сейчас… Для чего он все время, почти каждый вечер ездил к Репниным? Ведь не для того же, чтобы вспоминать прошлое. Нет, и для этого тоже, но ведь там где-то в самой глубине души была еще одна цель: увидеть ее, услышать ее голос, ощутить этот чуть сладковатый аромат ее духов. И как он не пытался убедить себя в том, что все это ерунда, что она всего лишь забавляет его, этот аргумент действовал все меньше и меньше. Он сам не желал верить в то, что влюбился, да еще в кого, смешно сказать во вздорную, взбалмошную семнадцатилетнюю девчонку. Нет, это не любовь. Он больше не способен любить. Та любовь забрала все его силы, теперь сердце его мертво… Слава богу мертво…Он думал, что мертво…Проклятое сердце… Вот потому он уезжает, не сказав никому, не простившись, что конечно неприлично, но он пришлет письмо, Мишель поймет. Он уезжает, чтобы не было хуже. Сам, один он справится с этой предательской слабость, вырвет из сердца, с корнем, с кровью, если будет нужно все эти чувства. Ради себя, ради нее… Он боялся не столько за себя. Он же видел, как зажигаются ее глаза, когда он входит в комнату, с каким вниманием она ловит каждое его слово, а тот поцелуй, случайный поцелуй на катальной горке. Она ведь ответила… Бог знает, что она чувствует, но это безумие надо прекратить. Мало ли что придет ей в голову. Она конечно взбалмошна, но так не ведут себя с другом отца, так не смотрят на друга отца. Сколько раз видел он такие взгляды. Анна тоже смотрела так, ну не так, но очень похоже. Он не может допустить, чтобы Ира влюбилась. Она вполне может: от скуки, от безделья совершаются и не такие ошибки. Ей наскучила любовь цесаревича, может она выдумала себе новое развлечение. Хорошо если только развлечение, а если: «неужели вы не понимаете, что я сделала это ради вас» - это ради вас – эхом отдавалось у него в голове. Не зря ему вспомнилась несчастная Елена Александровна. Он не может дать волю чувствам, он не может позволить, чтобы в сердце этой девочки загорелась страсть. А если она уже есть, если в сердце ее есть хоть капля чувств к нему, он должен сделать все, чтобы эти чувства исчезли. Один он справится, вместе они пропадут, меж ними не может быть любви, не должно быть. Это погубит ее. Он старше на целых тридцать лет, между ними лежит пропасть. Он никогда не сможет сделать ее счастливой, она не должна страдать. Он уедет – она забудет, в его отсутствие найдет себе новую забаву и все снова будет хорошо. Молчи проклятое сердце, молчи! Владимир закрыл саквояж, потом взглянул на часы: скоро ли экипаж будет готов?». В гостиную вошел лакей -Барин… -Когда будет готов экипаж? -Кучер сказал, минут через десять. -Хорошо, отнеси, - он указал на саквояж. -Барин, там вас спрашивают, - сказал лакей, принимая саквояж. -Кто? -Какой-то молодой барин. Незнакомый. Говорят у них к вам личное дело. – Владимир досадливо нахмурил брови: только гостей ему еще не хватало. -Проси, – слуга поклонился и вышел. Почти сразу же в гостиную вошел цесаревич, одетый в штатское платье. – Ваше Высочество? – удивленно произнес Корф, - Вы здесь? Чем обязан такой чести? Николай едва заметно поморщился. :*** -Ты помнишь о нашей беседе, - спросил Александр после окончания воскресной службы. -Какой именно? – попытался увильнуть Николай. -Никса перестань, ты прекрасно знаешь, о чем я. Барон Корф. -Па, я думал, ты шутишь. -Ты прекрасно знаешь, что я не шучу, - ответил Александр, переодеваясь из парадного кителя в обычный. Николай сидел рядом на диване и возился с рыжим сеттером Милордом, любимой отцовской собакой. -Но я уже сказал, что не пойду, я не могу так унижаться. -Раньше надо было думать. Гордыня, сынок, не есть добродетель. -ПапА! -Что папА, я не понимаю, чего ты ждешь? Поезжай сейчас, у барона могут быть свои дела! -Я сказал, что не буду извиняться перед ним, - запальчиво крикнул Николай. – И ты меня не заставишь! Даже, если навсегда запретишь показываться тебе на глаза! -Дурак! – выругался Александр. - Немедленно отправляйся к барону – император резким движением поднял сына с дивана. Милорд обиженно заскулил. - Заставлю! Поедешь и извинишься. Или ты хочешь, чтобы я повез тебя. Может быть, ты хочешь, чтобы я извинялся, за то, что вырастил такого болвана. -Па, - в голосе Никса звучала едва сдерживаемая обида. - Я прошу тебя, пожалуйста, - он сжал руку Александра. - Что угодно только не это! Накажи, как хочешь, но не заставляй, прошу… «Как это унизительно – пронеслось в голове у юноши, - выпрашивать, вымаливать, но это…это еще хуже!» - Николай, мы теряем время. У самого Александра горько сжималось сердце. Он понимал как это унизительно для мальчишки, при его-то гордости, но именно эту гордость надо было сломить, пока она не переросла в гордыню. Он должен понять, что за каждый свой шаг, за каждое слово он несет ответственность неизмеримо большую, чем обычные люди. Тысячу раз был прав покойный отец – прежде чем приказывать, надо научиться подчиняться. «Я знаю, милый, сейчас ты обижен и зол, но когда-нибудь ты поблагодаришь меня за этот урок» -Ступай! – со всей возможной строгостью сказал Александр и даже подтолкнул цесаревича к двери. – Или я действительно сам тебя отвезу. -Слушаюсь Ваше Величество, - лицо Николая стало непроницаемым, как маска. - Ты можешь злиться на меня сколько угодно, па, но этого я никогда тебе не прощу, одними губами произнес он. *** И вот теперь Николай стоял перед бароном. Какие только кары небесные не посылал он на голову несчастного Корфа пока ехал к нему. И вот теперь предстояло самое страшное, самое унизительно. «Давай, Никса, соберись, - говорил он себе. - Докажи им всем! Подумаешь, всего-то несколько слов. Докажи им, чего ты стоишь». -Вы вероятно помните, барон, - холодно начал он, - тот инцидент, что имел место на давешнем маскараде? «Так, Никса, молодец! Вот так! Неважно, что ты пришел, чтобы унижаться, пусть чувствует - кто перед ним» -Помню Ваше высочество, - спокойно сказал Владимир, который меж тем не мог взять в толк, зачем к нему явился цесаревич? Чтобы повторить свой вызов, или требовать сатисфакции немедленно? Если немедленно тогда хуже – отказаться нельзя, а позволить этому мальчишке всадить в себя пулю, как-то не хочется. Ну и попали вы в историю барон! -Так вот, - продолжил Николай, и от слова к слову голос его становился все напряженней, - я приехал, чтобы… - а это кажется труднее чем думалось. Всего то слово одно: «приехал извиниться», но язык не поворачивается, будто свинцом налился – «не могу не могу я этого сказать!». Владимир наблюдал за тем как меняется лицо Николая. Он явно собирался что-то сказать и все никак не мог решиться. Стоял, сверкая большими, по-романовски чуть на выкате голубыми глазами, да терзал несчастные перчатки, которые кажется уже превратились в тряпку. Прямой бледный, на лбу морщина. Владимир вдруг совершенно некстати подумал, что цесаревич очень похож на мать, почти что копия, а вот характер явно от деда унаследовал, ишь как глазами сверкает, так только Николай Павлович умел. Наконец видимо решился, подобрался еще больше, стал похож на натянутую струну, вот-вот лопнет. Лицо совершенно каменное, будто маска, и сказал быстро, хотя и с явным трудом: - Я пришел, барон, чтобы принести вам свои извинения за мой безрассудный поступок, сказать. Я был не прав. Мой вызов вам не имеет силы. Прошу забыть о нем и о нашей с вами размолвке, – замолчал, снова начал терзать перчатки. -Я также виноват - сказал Владимир. – И также прошу вас простить меня. Интересно, - подумал Владимир, - протянуть ему руку или нет? – взглянул на лицо Николай, - пожалуй, не стоит. Цесаревич кивнул, давая понять, что считает история исчерпанной. -Позвольте откланяться барон, - и быстро вышел из комнаты. Владимир посмотрел на дверь. Странно, он не испытывает никакого облегчения, хотя вся эта нелепая ситуация разрешилась как нельзя благополучно. Но каков взгляд. Было видно, скольких сил стоило мальчишке принести свои извинения. Александр сдержал обещание – дуэли не будет. Но право же это слишком жестоко. И Владимир вдруг с совершеннейшим равнодушием подумал, что в лице цесаревича Николая он приобрел себе врага. «Отцу-то это унижение простит, а вот мне никогда не забудет» - подумал он и удивился своему спокойствию. – Ладно, чего уж там. Мало ли как жизнь обернется. Я не молод, он же – мальчишка. Царствие его далеко, и мне его не увидать, так стоит ли печалиться? Что ж теперь он может покинуть Петербург со спокойной душой. -Барин, экипаж готов. -Иду. Глава четырнадцатая Никса глубоко вдыхал сырой холодный воздух, равнодушно оглядываясь вокруг. Настроение после свидания с бароном было не лучшим – на душе скребли кошки. И небо казалось серее дома ниже, приземистей, темнее, и сани трясло сильнее, и ноги замерзли. А самое главное не хотелось возвращаться домой, делать вид, что все хорошо, когда на душе было грустно и тоскливо, и он все никак не мог забыть пережитое унижение. «Эх, папенька, папенька, в жизни тебе этого не прощу, никогда не забуду, так унизиться и перед кем? Боже, перед жалким баронишкой». Ему было тоскливо и обидно, хотелось поговорить с кем-то бесконечно добрым и мудрым, но с кем…Безучастно перебирал он в уме имена, словно тасую колоду: Маменька – тоже не то, начнет говорить о всепрощении, приводить цитаты из Евангелия. Она и чувствует себя в последнее время не важно, только расстроится, да и не поймет… Тетушка Елена Павловна? Да, пожалуй. Она лучше всех могла бы понять. Хоть и старая уже, а живая, подвижная, острая на язык, всегда сможет хороший совет дать, они с ней большие приятели. Пожалуй, велеть везти в Михайловский дворец… - он уже открыл рот, чтобы приказать кучеру, как вдруг видел впереди знакомый дом, и вдруг понял, что ему сейчас нужен именно этот человек. -Останови здесь, - Никса легко выскочил из саней и толкнул парадную дверь. Поднявшись на второй этаж, дернул за колокольчик. Внутри квартиры весело пропел звонок. Послышались шаги, открывшая дверь немолодая служанка тотчас узнала его, хоть он и был здесь редким гостем, согнулась в поклоне. -Здравствуйте, Ваше Высочество. -Здравствуй, Агафья, здравствуй, - сказал он, снимая пальто, - с праздничком тебя! -И вас, Ваше высочество, с праздником вас, вот радость, что заглянули. -У себя? -С утра, в кабинете заперлись, никого допускать не велели. Работают они. Всю ноченьку не спали, ходили туда сюда, а вот часа два как засели, я и не захожу. – Никса кивнул, потопал, отряхивая с сапог остатки снега, и пошел в кабинет. Квартира была большая, темноватая, но одновременно какая-то теплая и покойная. Репродукции на стенах, фикус в кадке, тяжелые пыльные портьеры. Остановившись у двери, Никса постучал а потом повернул ручку. -Я же сказал, тебе, что никого сегодня не принимаю, - раздался недовольный голос. -И меня не примите? – лукаво спросил наследник. Сидевший за большим столом мужчина поднял голову, увидев гостя, он широко улыбнулся -Ваше Высочество, Боже мой, Николай Александрович, здравствуйте! Вот уж кого не ждал, так это вас, – он поднялся и подошел к юноше. -Здравствуйте, Иван Александрович, здравствуйте, - тепло обнимая, говорил Никса. - А я проезжал, дай, думаю, загляну. Навещу любимого учителя. -Вы тоже, мой самый любимый ученик. -Я вас единственный ученик, Иван Александрович, - улыбаясь, сказал Николай. - А вы, как я погляжу, все не расстаетесь с халатом. – Иван Александрович смутился. -Я никого не ждал, потому так, по-домашнему. Да вы располагайтесь. Я сейчас переоденусь. Не желаете ли чаю? -Это было бы кстати, - кивнул головой Николай. – Я, признаться, озяб. Иван Александрович кивну и вышел. Никса улыбнулся и обойдя стол удобно расположился в глубоком покойном кресле. Перед ним лежали листы, исписанные и исчерканные, тот лист, что лежал сверху был исписан лишь на треть: «- Марк, прощай! - вскрикнула она - и сама испугалась собственного голоса: так много было в нем тоски и отчаяния. Марк быстро перекинул ноги назад, спрыгнул и в несколько прыжков очутился подле нее. "Победа! Победа! - вопило в нем. - Она возвращается, уступает!" - Вера! - произнес и он таким голосом, как будто простонал. - Ты воротился... навсегда?.. Ты понял наконец... о, какое счастье! Боже, прости... Она не договорила. Она была у него в объятиях. Поцелуй его зажал ее вопль. Он поднял ее на грудь себе и опять, как зверь, помчался в беседку, унося добычу... Боже, прости ее, что она обернулась!.. – прочитал Николай. Не успел он приняться за другие листы, как в кабинет вошел Иван Александрович, успевший привести себя в приличный вид. -Как интересно, - сказал Никса, поднимая голову. - Что же будет с несчастной Верой, Иван Александрович? Наши блюстители морали вам этого не простят. -Что я могу поделать, Николай Александрович, - пожал плечами Иван Александрович, - я лишь отображаю на бумаге то, что давно существует в жизни. -Однако, учитывая ту неторопливость, с которой вы это делаете, - Никса покачал головой. - Это очень расточительно, с вашим талантом писать по одному роману в десять лет. -Видите ли Николай Александрович, - произнес, нахмурившись, Гончаров, - каждый пишет в меру своих возможностей. Кто-то тратит годы, а кто-то сляпывает роман за три месяца. Никса улыбнулся. -Вы до сих пор не можете просить господину Тургеневу его «Накануне». Право же… -Дело не в «Накануне», хотя признаюсь, что я долго лелеял этот замысел, а в том… -В чем? -Оставим, - сказал Иван Александрович, - я уважаю Тургенева за его талант, за его умение подмечать едва зародившиеся явления и давать им верную оценку, но мы с ним никогда более не сойдемся. Никса пожал плечами. -Когда же можно будет прочесть ваш роман? Теперь плечами пожал Гончаров -Трудно сказать, до конца еще очень далеко. -Иван Александрович, во всем виноват ваш халат. Надев его вы становитесь совершенным лентяем, что с вашим талантом непростительно. Я начинаю верить тем, кто утверждают, что Обломова вы списали с себя. Тут дверь робко приоткрылась, и в комнату бочком вошла Агафья неся поднос. -Прошу ваше высочество, - движением руки Гончаров отпустил служанку, и сам взял пузатый чайник. – Не прикажете ли послать за пирожными в кондитерскую. А то мы никого не ждали, потому только печенье да сушки. -Не стоит, пирожные я могу и дома поесть. А как будет называться ваш роман, вы уже решили? -Не знаю, может быть Райский, по имени главного героя, я, признаться, еще не думал. Наступило молчание. Никса переворачивал листы рукописи, Гончаров внимательно поглядывал на царственного гостя. -Простите мне мою нескромность Николай Александрович, - наконец произнес он, пододвигая к Никсе чашку, - но вас что-то волнует. -С чего вы взяли? -У вас грустный вид. И потом, я хорошо вас знаю. Не забывайте, что вы мой любимый ученик. -Я ваш единственный ученик, - невесело улыбнувшись, ответил Никса. -Да, но вы стоили дюжины, и поверьте, это не лесть. Я до сих пор с радостью вспоминаю наши занятия. -Я тоже, - улыбка цесаревича стала теплее. -Скажите Иван Александрович, - вдруг спросил Николай, - отчего девушка молодая, красивая, умная бросается словно в пропасть к мужчине, который никогда не поймет ее. Приносит ему жертвы, которые он никогда не будет в состоянии оценить. -Что именно, или кого именно вы имеете ввиду, - спросил Гончаров, - если, конечно мой вопрос уместен. – Никса секунду размышлял. -Да взять хотя бы вашу Веру. Отчего она как завороженная каждый раз спускается на дно обрыва? Что тянет ее к человеку, который проповедует ей эту голубиную любовь: побыли вместе и разлетелись. Зачем приносит она в жертву его гордости и самолюбия свою душу, свою честь? Вот вы кончаете тем, что она обернулась. Вы восклицаете, зачем она обернулась? Ведь она обернулась затем, чтобы принести жертву. Но ведь вся тяжесть совершенного ляжет на нее. И она все равно пошла. Зачем? Я не понимаю… Какая радость в страдании? Какая радость в муках? - под конец речь его была взволнованна, глаза блестели. – Или взять этого, как его, ах да Марка… К чему ему Вера? Зачем он губит ее? Отравляет ее своими идеями, рушит тот мир, в котором она жила. Ведь он знает, что ничего не сможет дать ей, знает, что погубит? Отчего, он не найдет себе равную, такую же как он! -Вы говорите не о героях, - негромко сказал Иван Александрович, который во время этого страстного монолога не сводил глаз со своего бывшего ученика. -Да, черт побери, не о них! – воскликнул Николай. – Но сколько таких как ваш Волохов! Пусть они гораздо старше и не проповедуют нигилизм, а скорее наоборот. Пусть они изображают благородство, но они тянут на дно обрывов и губят чистую, невинную девушку. Зачем она ему? Она так молода, а он…почти старик! К чему она ему, зачем? Ведь только слепой не видит, что он одурманивает ее. Он опытен, ему ничего не стоит обмануть, она же так юна, зачем? – с отчаянием повторял Николай. Гончаров молчал, до него тоже уже дошли неясные толки о романе наследника с молодой княжной Репниной, и теперь, похоже, девица предпочла другого, а наследник в ярости, хоть и пытается скрыть свои чувства, прикрываясь такими вот аллегориями. -Видите ли, - чуть помедлив, сказал Гончаров. - Веру ведь никто не принуждал. Она сама каждый раз спускалась на дно обрыва. Она любит этого человека, можно ли судить ее за это. Ведь это ее выбор, правильный он или нет. Она ошиблась, но разве ошибка – преступление? Тем более ошибка, совершенная от любви, от страсти. Страсть часто лишает нас разума. Но если бы мы жили лишь рассудком, наша жизнь была бы бесцветной, серой и убогой… -Вы правы, за любовь нельзя судить, но… - Но? -Он! -Он? Волохов? Никса торопливо кивнул, щеки его слегка порозовели. - А вы думаете, Райский сделал бы ее счастливой? Только оттого, что не проповедует голубиную любовь, не увлекает ее на дно обрыва, оттого, что… Гончаров замолчал, кажется, в его голове рождались какие-то новые замыслы, бродили неясные образы, но молящий взгляд юноши возвратил его в реальность, - Отчего вы думаете, что у Райского нет своего обрыва? Лишь оттого, что он полная противоположность Марку. Но ведь Вера для него всего лишь шарада. Она не похожа на других и ему хочется ее разгадать от деревенской скуки. Но кто может поручится за то, что как только она раскроется перед ним, он не заскучает вновь и не погубит ее так же как Волохов, просто оттого, что она надоест ему, как прежде надоели живопись и писание романов? -Я не знаю…- пробормотал Николай, вертя туда сюда чашку. - Может быть, вы правы…может быть…не знаю…Но я твердо уверен - сделает ее несчастной, погубит! Снова повисло молчание. Часы пробили полдень, Николай вздрогнул. – Мне пора, Иван Александрович, – торопливо и даже с некоторым облегчением сказал он, поднимаясь. -Спасибо, что заглянули, не забываете меня, - Гончаров тоже поднялся. -Я никогда не забывал ничего из ваших уроков, - уже держась за ручку двери Никса остановился, - заканчивайте поскорее ваш роман и…спасибо вам, Иван Александрович.
Carolla: *** Вернувшись во дворец, Никса первым делом пошел к отцу. -Я сделал все, как ты хотел, - холодно произнес он, не отходя от двери.. -Барон принял твои извинения? -Принял. Я могу идти. -Можешь. Погоди, - остановил его Александр. –– Давай поговорим. -Все уже было сказано утром. Я не хочу отнимать ваше время. -Ну, Николушка, на обиженных воду возят, - улыбнулся император. Но Никса и бровью не повел. – Послушай меня, знаю, ты дуешься. Но поверь, я сделал это ради тебя. -Я в этом не сомневаюсь, - так же холодно промолвил юноша. Александр слегка нахмурился: в глубине души он понимал обиду Николая. Однако это явная холодность и пренебрежение раздражала его. Терпеть подобное от собственного сына, он себе такого не позволял. Вернее это покойный папА не позволял подобного поведения, а у него не получается быть таким суровым. -Поди сюда, - мягко сказал Александр чуть отодвигаясь на диване и освобождая место для Никсы. Тот помялся и неохотно сел рядом. – Я хочу рассказать тебе одну историю, – император помолчал, собираясь с мыслями. – Когда-то, когда я был таким же юным как ты, я влюбился в одну девушку. Сказать, что она была красива, значит не сказать ничего, она сводила меня с ума, и от этой любви я забывал себя. Да что там себя, я вообще ничего не видел вокруг. Это было еще до того, как я обручился с матушкой, – торопливо прибавил Александр. -Как ее звали? - довольно равнодушно спросил Николай. -Ее звали Ольга Калиновская, она была фрейлиной твоей бабушки, впрочем, почему была, она и сейчас есть. Только носит титул графини Огинской. -Огинская…Огинская, - пробормотал Никса словно что-то припоминая, - а! Это к ней в имение ты заезжал, когда был в Польше? -Да, - ответил Александр, желая продолжить. -Это, кажется, ее старший сын на всех углах кричит, что ты его отец, но как не старается, не может предоставить ни одного порядочного доказательства, - продолжил Никса. -Тебе не к лицу повторять грязные сплетни, - недовольно заметил Александр. И он поспешил вернуться к воспоминаниям. . – Так вот. Мы были влюблены друг в друга, Время, проведенное в разлуке, казалось нам обоим потерянным. Я так любил ее, что был готов ради нее отказаться от короны. -К чему ты все это мне рассказываешь? – спросил Николай. -А вот к чему. Однажды на маскараде я увидел ее танцующей с другим и ревность лишила меня возможности мыслить здраво. Иначе я бы увидел, что кавалер был явно ей не по вкусу и на лице ее не было ничего, кроме скуки и досады, - голос Александра стал тише в нем зазвучала хрипотца. Он словно вновь увидел перед собою бальную залу, освещенную сотнями свечей, блеск люстр, зеркал. Услышал звуки мазурки, увидел юную Ольгу и молодого Корфа в белом мундире. Ему вдруг показалось, что он видит и свое отражение в зеркале: черный фрак, бархатная полумаска, чувствует биение сердце, так как оно может биться только когда тебе двадцать один год. Император тряхнул головой, отгоняя некстати появившиеся видения. – Так вот, я увел Ольгу в другую комнату, но ее незадачливый кавалер посчитал себя оскорбленным и последовал за нами. Никса слушал едва дыша. История эта совершенно захватила его, и он чувствовал, что отец не просто так начал ее рассказывать, но что она как-то связана с ним, Николаем. – Незадачливый кавалер потребовал объяснений, я объяснил, что дама не свободна, - продолжил меж тем Александр. - Но господин этот оказался вспыльчив и горяч. Напрасно Ольга пыталась объяснить ему, что я ничем ее не обидел, слово за слово – вспыхнула ссора, он…бросил мне в лицо перчатку. -Что? -Да, он вызвал меня на дуэль. -Но неужели он не видел, что перед ним наследник престола! Он, что был сумасшедший? -Отнюдь, - пожал плечами Александр, - ты невнимателен Никса, я же сказал – это был маскарад. Он просто не узнал меня, решил, что перед ним обычный придворный хлыщ. -А ты? -Я принял вызов и снял маску. – Никса не верил своим ушам. Может быть, отец шутит, такого просто не бывает! -Что было потом? -Когда он увидел кто перед ним, то, конечно же, извинился и отказался от своих слов. Но я…я был молод и глуп. Кровь ударила мне в голову. Я не думал о том, что делаю. Сказал, что не откажусь от дуэли… Опуская излишние подробности, скажу, что мы стрелялись, я ранил его в руку, он выстрелил в воздух. Никса, пораженный услышанным, молчал. Александр меж тем продолжил. - Об этой дуэли стало известно. Твой дедушка не был так добр и снисходителен как я. Он пришел в ярость, и всех участников ждала жестокая расплата. Мой противник и мой секундант были сначала приговорены к казни. Сам понимаешь, что это значило. Мне удалось вымолить им прощение: разжалование. Александр замолчал. Тень прошла по его лицу. Воспоминание о тех ужасных днях притупилось, но не исчезло. Ему казалось, что он до сих пор видит холодные равнодушные глаза отца, сжатые в тонкую линию губы, слышит свои собственные мольбы, которые могли бы растопить камень, но оставлявшие равнодушным того, к кому были обращены. -А взамен? – голос сына вернул его в реальность -Что взамен? -Ну что ты должен был сделать в обмен на их жизни? Дедушка ведь ничего не делал просто так. -Ты прав, ничего. Мне пришлось расстаться с Ольгой. Ее отослали в Польшу и быстро выдали замуж. Все заплатили за мою ошибку дорогую цену, - снова повисло молчание. -Па, - робко произнес Никса, - ты не сказал главного -Чего именно? -Кто был твой дуэльный противник. -Не сказал? – рассеянно проговорил Александр. – Странно, я думал это понятно и так. Барон Владимир Корф. Если бы сейчас в кабинете появился, скажем, Петр 1 Никса не был бы поражен больше, чем услышав это имя. -Что? -Именно, теперь ты понимаешь, - вздохнув, сказал Александр, - почему я не мог допустить этой дуэли. Барон вовсе не трус, но умный человек, который не желает во второй раз совершать ту же ошибку. Вот почему я заставил тебя пойти к нему. Не для того, чтобы унизить, или обидеть, но чтобы ты не совершил той же ошибки что и я, чтобы вновь не пострадали невинные люди. Отчего ты не спросишь о моем секунданте? -И кто же он? -Князь Михаил Репнин. -Не может быть! -Да, жизнь и впрямь выкидывает порой такие фокусы, что не снились ни одному писателю. -Но…но почему ты не рассказал мне этого раньше? Ведь тогда я бы не настаивал на этой дуэли. -Не знаю, - признался Александр. – Быть может, не хотел выглядеть смешным. Родителям хочется быть идеалом в глазах детей и им трудно признаться в собственных ошибках и слабостях. Я должен был тебе рассказать сразу. -Прости меня, па, - прошептал Николай. – Я был таким болваном! Думал только о себе! Не понимал, сколько бед мог принести! Прости меня, прости! - восклицал он, с жаром целуя отцовские руки. -Ну что ты будет, будет, - мягко приговаривал Александр. - На то и молодость! Да и то говорят: не согрешишь - не покаешься. Ну, будет, будет! – и гладил цесаревича по склоненной голове. Глава пятнадцатая Ира зевнула и, подперев рукой щеку, снова принялась смотреть в окно. Ничего интересного там не происходило: вернее наблюдать в течение часа за тем, как дворовые снуют туда-сюда, убирая и приводя в порядок двор, было скучно. Сегодня, в Чистый понедельник, все суетились: мыли, убирали, и ей так надоела вся эта беготня, что она пристроилась у окна и сидела вот уже час, почти не шевелясь. -Ира, что ты делаешь? -Скучаю. -Оттого и спрашиваю. Сходи, погляди, как там Татьяна справляется, – девушка лениво перевела взгляд на Марью Алексеевну. -Мне скучно считать ложки. -Господи. Да разве так можно? Ира, ты ведь женщина. Замуж выйдешь, должна уметь вести хозяйство, ведь иначе по миру пойдешь. Что муж скажет, если ему такая неумеха достанется. -А я не собираюсь замуж, - ответила Ира. - Брак - это рабство для женщины, а я желаю быть свободной. -Нет, Лиза, нет, ты только послушай, что она говорит! Одной что ли вековать лучше? -Ах, бабушка, это по-вашему, по-старому вековать, а по новому – жить полной жизнью. -Ира! -Не обращайте внимание, маменька, - вмешалась Лиза, сваливая на стол груду салфеток и скатертей, - Она привыкла всякую ерунду говорить. А ты, - обратилась княгиня Репнина к дочери, - не очень тут свои идеи распространяй. Не всем они интересны, хватит того, что дома от твоих прогрессивный взглядов деваться некуда. Займись чем-нибудь. -Чем? – капризно спросила княжна. -О, господи, не знаю, - ответила Лиза, пересчитывая салфетки. - Книжку почитай, или погулять сходи. Ох, Ира, оставалась бы ты в Петербурге. «Да, что мне маменька в Петербурге делать, если он здесь, - чуть не сорвалось с языка девушки. Они с княгиней приехали в поместье всего несколько часов назад, и Елизавета Петровна тут же принялась за дела. Ирина же скучала, раздумывая, какой бы предлог изобрести, чтобы увидеться с Владимиром. Вчера около двух часов пополудни в дом Репниных одновременно доставили два письма. Одно – от княгини Марьи Алексеевны. В нем княгиня Долгорукая просила дочь приехать, помочь ей с делами, так как сама она уже стара, а за всем нужен глаз да глаз, и они с Татьяной просто не справляются. Пока Елизавета Петровна раздумывала над просьбой матери, Михаил читал второе письмо, заинтересовавшее Ирину куда больше. Владимир писал, что срочные дела вынуждают его уехать в поместье и извинялся за столь поспешный отъезд и благодарит за гостеприимство. -Ну что ж, я занят у императора, - сказал князь жене, складывая письмо. - А ты поезжай, да вот и Ирину возьми, чтоб не скучно было. Ей полезно будет свежим воздухом подышать, а то вон какая бледная. Щеки Ирины тут же порозовели. Секунду назад ей было грустно оттого, что он уехал, но вот мгновение и душа ее уже пела, оттого, что она скоро окажется недалеко от него. Ей стоило больших усилий, сдержать охватившее ее волнение. Впрочем, это все время, прошедшее с минуты прочтения писем, она пыталась убедить себя, что волнение ее вызвано лишь тем, что она желает узнать все подробности благополучного разрешения ссоры барона с цесаревичем Николаем и отмены дуэли. О счастливом окончании этой истории она узнала из записки, которую ей доставил молодой человек в военной форме, не более, чем за пятнадцать минут перед тем, как принесли письма. Записка на гербовой бумаге состояла всего из нескольких строк: «Княжна, вы можете быть покойны. Я говорил с бароном, дуэль отменена, прошу великодушно просить за доставленное вам волнение. Всегда к вашим услугам. Н.Р». И вот несколько часов тряски и их разделяют всего несколько верст. Ничто - для того, чтобы она могла… Могла узнать, наконец, как это все закончилось, и совершенно удовлетворить свое любопытство. Ира, натянула перчатки и спустилась с крыльца. Время давно перевалило за полдень. День был серенький, мглистый, сырой. «Подходящая погодка для первого дня Великого поста, - машинально подумала она, потуже затягивая ленты капора. - Тоску нагоняет». Ирина не спеша шла по утоптанной дорожке, по которой от имения Долгоруких до соседей Корфов было не более двух с половиной половиной верст Идти она старалась как можно медленней, нарочно придерживая шаг. Шла и убеждала себя в том, что она вовсе не туда идет, не туда, где возвышается на холме желтый с колоннами дом, не туда, где он… Зачем? Все закончилось хорошо, нужно радоваться и выбросить эту историю из своей головы, забыть о ней, забыть о… Ирина раздраженно ударила по ветке, посыпался снег. «Ну, нельзя, как ты не понимаешь, глупая, нельзя туда идти, что ты ему скажешь? Здравствуйте, Владимир Иванович, пришла навестить? Как вам удалось уговорить наследника отказаться от дуэли?» Это милая княжна не предлог. Он, между прочим, и строчки тебе не написал, а ты бежишь к нему. Ты просто навязываешься ему, а это мало того, что неприлично, так еще… да где же ваше достоинство, княжна!» Она остановилась. Нет, она туда не пойдет. Сейчас развернется… Развернется, вот так, и не оглядываясь… не оглядываясь пойдет обратно. Ирина действительно развернулась и действительно сделала несколько шагов, а чтобы перестать думать о бароне начала напевать свою любимую песенку -Ирина Михайловна? – она обернулось, и проклятое сердце понеслось вскачь. -Здравствуйте, барон. Что вы здесь делаете? -То же самое я хотел спросить у вас, – ответил Владимир, подходя ближе. Ирине показалось, что он несколько бледен. -Я? Гуляю. Или вы хотите сказать, что я на ваших землях и нарушила границы частной собственности? -Нет что вы, - кажется, он был совсем не рад ее видеть. Во всяком случае, губы его сжались в тонкую линию, а тонко очерченные брови сдвинулись к переносице. – Я думал вы в Петербурге. -Мы приехали утром, - с вызовом ответила она, задрав подбородок. - Бабушка позвала нас помочь ей с хозяйством. Мы утром приехали…- зачем-то снова уточнила она и на этом запал иссяк. Ирина в растерянности замолчала, чувствуя себя ужасно неловко. Кажется, и Владимир ощущал себя не слишком свободно. Он похлопывал себя веточкой по голенищу сапога и покусывал губы. – Я вот решила погулять, погода хорошая, - вдруг охрипшим голосом спросила она. – И вы тоже…погулять? -И я тоже, - как-то обречено, как ей показалось, ответил он, и предложил руку. Когда, выходя из-за поворота, он увидел уже знакомую фигуру, Владимиру показалось, что это всего лишь игра его воображения. В конце концов, эти сутки он только и делал, что пытался не думать о юной княжне. Он радовался тому, что она далеко, что рано или поздно мысли о ней оставят его, и он снова начнет нормальную жизнь. И вот, пожалуйста, судьба словно шутила над ним, шутила изощренно и жестоко, не давая подавить ростки проклятого чувства. Сначала они шли молча. Когда, наконец, молчать сделалось не только неловко, но и невыносимо Ирина спросила: -Зачем вы уехали? -Мне нужно заняться делами по обустройству имения. Праздники кончились, пора и честь знать. Я, конечно человек не гордый, но и по миру пойти не хочу. -Все так плохо? – с сочувствием спросила она, внутренне радуясь тому, что нашлась тема для разговора. -Да как сказать, не то, чтобы плохо, но и не так хорошо как бы мне хотелось. -Знаете, - она улыбнулась, - я совсем не представляю вас за конторскими книгами, считающим все эти расходы, доходы… -Что делать, Ирина Михайловна, приходится. Жизнь нынче другой стала, все деньги, деньги, - ей вдруг показалось, что он сказал это с тоской. «Деньги. Ей вовсе не хотелось говорить с ним про дела. Ее волновало совсем другое, то что не давало спать ночами, но чего она сама до конца не понимала, не хотела, или просто боялась назвать одним, главным, но совершенно все меняющим словом. -А я вчера получила записку от Николая, то есть цесаревича, - тут же поправилась она. – Он пишет, что говорил с вами, и что дуэли не будет. -Да, он был у меня вчера. «Это было всего лишь вчера, - пронеслось у Владимира в голове, - но почему мне кажется, что прошла целая вечность». -Почему вы не сообщили мне? – с упреком спросила Ирина. - Я ведь места себе от волнения не находила. Как вам не стыдно! -Простите, я и впрямь не подумал об этом, - его голос не был виноватым, скорее усталым. -Что с вами? – с участием спросила княжна, - вы сам не свой, о чем вы думаете? «Если бы я сам знал, о чем я думаю. Обо всем и одновременно не о чем. О том, что дела в имении плохи, и нужна прорва денег, чтобы хоть как-то это все исправить, о том, что мне совсем не хочется всем этим заниматься. Вот уж не думал, что пожалею, что нет рядом этого прохвоста Модестыча, такие времена нынче, что только с его хитростью и жить. О том, что твоя рука лежит на моей руке, и о том, что так не должно быть, но я не могу ничего поделать со своим сердцем, которое колотится как безумное. Черт бы побрал тебя, Ира, отчего тебе не сиделось в Питере?! Черт бы побрал меня, что я не могу стряхнуть с себя это наваждение. Зачем ты искушаешь меня, зачем? Я ведь могу не выдержать. Я ведь могу… Он прикусил губу с внутренней стороны, да так сильно, что почувствовал солоноватый привкус крови, но зато бес-искуситель, кажется отступил. Теперь самое время свернуть на что-нибудь скучное, хозяйственное. -О делах, Ирина Михайловна. Все утро просидел над расчетными книгами. Управляющий хоть и честный, но сущий болван, простите за грубость, по-другому и не скажешь. Лучше бы уж воровал, да прибыль бы была… -Нет, ну разве так можно? – она наморщила носик. - Разве с дамой можно говорить о хозяйстве. -Да, но вы не просто дама, а передовая. Вы бы мне княжна лучше совет какой подали, вы же наверняка знакомы с новейшими экономическими теориями. -Я в них ничего не понимаю, - пожала она плечами -Жаль. И ему действительно стало вдруг ужасно жаль того устроенного, уютного мира, который рушился на его глазах. Мира, в котором все было так ясно и понятно, мира в котором он был хозяином. – Знаете, Ирина Михайловна, - вдруг не с того ни с сего заговорил он. - Мы с вами живем в удивительное, непростое, странное время. Одна эпоха сменяете другую, уходит один мир, а на смену ему приходит другой. Она не поняла его слов, по привычке подхватила -Да, да гнусное прошлое уходит навсегда, я рада, что могу видеть как мир несправедливости, насилия и зла исчезает. -Вы полагаете? -Что именно? -Что этот мир, который уходит, так уж ужасен? -Да что в нем хорошего, - позабыв о терзавших ее сомнениях, она с радостью уселась на любимого конька. -Не знаю, может я конечно, стар, но мне жаль той России, которая уходит навсегда. -Послушайте, барон, о чем жалеть? Прогресс не остановить. У нас в кое-то веки появился шанс. Мы может сбросить оковы прошлого, построить лучшую жизнь. У новой России есть шанс стать свободной, богатой страной, где все будут счастливы, где все будут равны, где ни будет рабов и господ! -Может вы и правы, даже вероятно вы правы. Новая Россия будет лучше прежней, честней, счастливее. Но это будет не моя Россия, моя Россия уходит в прошлое, уходит навсегда… -Да как вы можете жалеть о ней? О той тирании, рабстве о том позорном клейме от которого нам никогда не отмыться. Это была страна палачей, эксплуататоров. Владимир скривился как от зубной боли. Ему было ужасно обидно, что она не понимает того, о чем он говорит, не понимает его тоски не по миру господ и рабов, как она его называет. А по той особой навсегда уходящей жизни, где не было без всепоглощающей власти денег, где честное слово ценилось дороже золото, где все было как-то иначе: наивней, простодушней, и оттого светлее и чище. А может, то просто была его молодость. И ему было тоскливо видеть, как рушится мир его юности, и что она не может понять его тоски. -Ирина Михайловна, вот вы умная барышня, как вам не надоело повторять все эти нелепости и дикости. А что тот мир, который приходит ему на смену лучше? Кругом только одно» деньги, деньги, деньги! У людей не остается ничего святого, они только и думают, как бы разбогатеть! Пусть старый мир плох, но это удивительный мир, он больше не вернется никогда. Это мир благородных и храбрых мужчин и прекрасных дам, мир где верность, дружба, честь были превыше всего, и их нельзя было купить… Это был мой мир, - уже тихо добавил он. -Это вам так кажется, - запальчиво воскликнула она, - Это вы вроде умный человек, как же вы можете быть так наивны и ограничены. Вы говорите так, потому что у вас отобрали власть над другими людьми, потому что вы больше не хозяин этой жизни. Теперь у каждого есть шанс стать кем-то, выбиться из нищеты, добиться чего-то. Теперь человек ценится по его уму, а не по титулу… -Да как вы не понимаете? – воскликнул он, - Смотрите, - и Владимир широким жестом обвел рукой вокруг себя, - все это - мое, моего отца, деда, прадеда, но в любой момент сюда могут прийти те, кем вы так восхищаетесь. Они купят мой или ваш дом, выкинут фамильные портреты, потому что для них это груда ненужного хлама, срубят аллеи вековых дубов, кленов, лип, потому что деревья уже старые и это буржуазные предрассудки!.. Разве вам не страшно представить, что какой-нибудь купчишка, или выслужившийся сын попа будет ходить по вашему паркету, сидеть в кабинете, где сидели ваш дед и прадед, кичиться тем, что здесь жили благородные, а теперь он… -Вы говорите чепуху, - неуверенно ответила Ирина, слегка напуганная его напором. – А даже если и так, что с того? Мне иногда стыдно, что я дворянка. -Да, как? Как вы можете? – он остановился и теперь смотрел на нее с ужасом. - Вы, в чьих жилах течет кровь Долгоруких и Репниных, самых древних русских родов, как можете вы говорить такое? Да, да я понимаю, вы вероятно правы в чем-то. В России нужно все менять, но неужели вы не понимаете, что они не сделают нашу жизнь лучше. Или ваши друзья нигилисты, они так красиво и правильно говорят, но что они знают, что понимают. Они рассуждают о будущем, не имея прошлого. За вами десятки поколений, а они в лучшем случае вспомнят, как звали деда. Они не могут ничего, потому что у них нет прошлого, у них нет корней, а мы…вы… -Ну что? Что я? Ну расскажите мне про славного фельдмаршала Репнина, про знаменитых Долгоруких, про десятки моих великих предков, я это и без вас знаю… И еще я знаю, что вы…мы…всегда жили за чужой счет. Вам не страшно, что однажды нас заставят этот счет оплатить? Мы всегда жили чужим трудом. Эти дворянские гнезда, над которыми вы так тоскуете вместе с господином Тургеневым, оплачены сотнями чужих жизней. Бесконечным трудом, нескончаемыми страданиями народными! От всех этих слов таких громких, но одновременно таких пустых и бессмысленных, и оттого, что произносит их именно она, Владимир испытал какую-то злость и раздражение, и чувства эти были почему-то так сильны, что он не сдержался. -Так почему же вы сударыня, если так радеете о народе, живете в особняке, носите дорогую одежду, флиртует на балах с наследником престола, и кажется, вполне наслаждаетесь этой жизнью, которую ведет столь презираемый вами паразитический класс? Может быть потому, что вас эта жизнь устраивает, и душещипательные разговоры о благе народном, для вас лишь развлечение в минуту скуки? Ирина дернулась, как будто он ударил ее, потом резко вырвала руку и торопливо пошла прочь. Но она так спешила, была полна такого праведного гнева и одновременно хотела казаться такой оскобленной и гордой, что сбилась с утоптанной полосы, запуталась в юбке и, нелепо взмахнув руками и по-детски взвизгнув, упала в сугроб. Владимир кинулся к ней. -Ирина Михайловна, осторожней, вы не ушиблись? -Пустите меня, - отбиваясь от него, она сдувала лезущую в глаза прядь, и одновременно пыталась подняться без его помощи, - Не трогайте, я сама, - задыхаясь говорила она. -Да прекратите же, - раздраженно воскликнул Владимир и сильным резким движением поставил ее на ноги. – Что вы ребячитесь ей-богу. Он крепко держал ее за руки повыше локтя, она тяжело дышала, никто не желал отводить взгляда. Глаза ее из золотистых становились зелеными, его из синих черными. - Что вы делаете, черт побери! -Почему вы все время оскорбляете меня, почему вы все время ведете себя так, будто я маленький ребенок, - говорила она, с трудом переводя дыхание. – Неужели вы не видите, что…я люблю вас… Он не шевелился. Он слышал ее слова, они отдавались у него в мозгу сотнями молоточков. Он не понимал, что с ним происходит, но чувствовал в сердце какое-то покалывание, похожее на то, когда на ладони тает льдинка. Он чувствовал, что погружается в какую-то пучину, и если не сделать усилие, то просто утонет. Нет, нельзя… Он должен выплыть, должен отвести взгляд, не смотреть в эти глаза, не смотреть…не… Он пропал, и прекрасно знал это… Сделать усилие и попытаться выплыть у него не хватило сил, а может желания… Владимир склонился и крепко прижав к себе поцеловал. Она ослабла, казалось, убери он руки, и она просто упадет на землю. Но в тот миг не существовало такой силы, которая бы заставила его разжать руки… *** -Знаешь, а я ведь прежде у тебя в доме никогда не бывала, - негромко сказал Ира, входя в гостиную и осматриваясь. – Но очень хотелось. -Почему, - так же тихо спросил Владимир, не отводя от нее взгляда. -Почему? – она пожала плечами. – Знаешь, мне казалось, что у тебя здесь все должно быть как-то по-особенному. -Ну и как? Предположения оправдались? – Ира улыбнулась. -Еще не знаю, – она обошла гостиную. Провела рукой по спинке дивана, подошла к окну. Он наблюдал за ней, не отрываясь ни на мгновение. Всего полчаса назад он еще верил, что может спаситесь, остановиться на самом краю пропасти, и вот… Он пропал. Он знал это, и странно, еще никогда его душу не наполняло такое спокойствие и такое нет, не счастье, но удивительное умиротворение. Все происходило как в тумане, казалось кто-то другой, а он совершал все эти поступки. Поцелуй. Потом еще один, и еще. Потом они, не произнеся ни слова, пошли к его дому. В сенях он сам снял с нее шубку, и вот теперь… Ира поняла крышку рояля и дотронулась до клавиш. Высокий звук разрезал тишину. Он вздрогнул – много лет в этом доме не звучала музыка. Давно никто не прикасался к расстроенному роялю. Никто не прикасался к нему, никто кроме нее. Той… Ира взглянула на него, словно понимаю, что происходит в его душе. В глазах ее был вопрос, не слишком ли сильно и поспешно вторгается она туда, куда двадцать лет не было доступа ни одной женщине. -Можно? Еще неделю назад Владимиру показалось бы кощунством, что кто-то кроме Анны может сеть за этот рояль. В его мыслях они были безраздельно связаны: Анна, музыка, их любовь…И вот теперь… На какою-то долю секунды ему вдруг показалось, что она появилась в этой гостиной, что она подходит к роялю. Нет, он резко тряхнул головой, пора покончить с этим наваждением раз и навсегда. Теперь настало время окончательно проститься с прошлым. -Конечно. Она села на секунду задумалась, глаза ее устремились в окно, и как оказалось Владимиру покрылись влажной пленкой, она коснулась клавиш. Музыка была какой-то тягучей, не то, чтобы печальной, но отчего-то становилось невыносимо грустно «Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом покрытые... Нехотя вспомнишь и время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые». В этот раз ее пение было совсем не похоже на то, что Владимир слышал в прошлый раз. То ли она вкладывала в это душу, то ли много раз пела до этого, но ее голос звучал на удивление чисто. Конечно, ей далеко было до Анны, до ее чудного завораживающего голоса, но почему-то именно сейчас Владимир чувствовал, как сердце его сжимается от какой-то необъяснимой сладкой тоски. Окна выходили на реку, обрыв, а там черная кромка леса, серое низкое небо, кругом снег, ощущение какой-то пустоты и в тоже время от этого белого безмолвия. Ее голос, ставший таким низким, эти однообразные, но пробирающие до мурашек аккорды: «Вспомнишь обильные, страстные речи, Взгляды, так жадно и нежно ловимые, Первая встреча, последняя встреча, Тихого голоса звуки любимые». Эти слова рвали ему душу. Встречи, разлуки, страсть – все события такие далекие словно оживали на его глазах. Но странно, он видел их со стороны, себя, Анну, Михаила, словно это происходило не с ним. Как будто давным-давно он видел эту пьесу в театре, только декорации в ней были настоящие. Вспомнишь разлуку с улыбкою странной, Многое вспомнишь родное, далекое, Слушая говор колес непрестанный, Глядя задумчиво в небо широкое. Нет, он конечно не улыбался, но странно, он не чувствовал больше этой ноющей боли, этой сжимающей душу тоски. Только грусть, - такую же бескрайнюю, как эти поля, но удивительно светлую. Он никогда не понимал, что значит светлая грусть, как грусть может быть светлой, - а вот теперь… И еще он чувствовал, что все существо его заполняет какая-то легкость. И, кажется, что он бы смог распахнуть окно и взлететь, в это зимнее серое небо, полететь над этим полем, рекой, к лесу… Она еще была здесь, она еще стояла в этой комнате…но слабый, юный голос уверенно вел его за собой, он все дальше уходил от нее… Аккорды оборвались, Ира сложив руки на коленях неотрывно смотрела на него.
Carolla: -Хорошо, - произнес он, чтобы сказать хоть что-то. -Неправда, я знаю, что плохо пою. У меня нет голоса. По крайней мере такого как…- она осеклась, словно вторглась на запретную территорию. Он никогда прежде не видел ее такою робкою… -Ира, - они и заметить не успели, когда перешли на ты. Наверное, это случилось само собой, но так естественно, что даже внимания не обратили. -Расскажи мне о ней, - попросила она. -Об Анне? – странно, но он произнес это имя совершенно спокойно, словно говорил о знакомой, сестре, словом о человеке, конечно, близком, но отнюдь не том, на котором сходится клином свет. -Да, о ней, - Ира поднялась и подошла к Владимиру. - Ты очень сильно… - она замолчала раздумывая в какое время поставить глагол любить, в настоящее или прошедшее. -Любил ее? -Да. -И от этого «любил» глаза ее вспыхнули золотым светом. -Я очень сильно любил ее. Нет, таких слов, чтобы передать мою к ней любовь. Она сжигала меня, испепеляла, сводила с ума, я ненавидел, любил…Я не знаю. Да я любил ее больше всего на свете. -А она тебя? -Я не знаю, - после минутного колебания произнес он. – Наверное, любила. Да, любила, - решительно закончил он. -Так почему вы расстались? – спросила Ира, пристально вглядываясь в его лицо. -Я не знаю, - честно признался Владимир, - я действительно не знаю. -Но если два человека так сильно любят друг друга, они должны быть вместе, - воскликнула Ира. -Оказывается, этого недостаточно… -Нет! Не понимаю, не верю… Ведь любовь - это самое главное. Если есть любовь можно справится с чем угодно, - взволнованно говорила она. - А вы любили так, что и через двадцать лет позабыть не можете. Нет, я решительно не понимаю, как Владимир… -Безумная любовь не всегда приносит счастье. Знаешь, тогда мне тоже казалось, что любовь поможет нам преодолеть любые преграды. Что если мы любим, то справимся со всем. Но не вышло.. Наверное, в этом и дело. Кроме страсти должно быть что-то еще…Я не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты поняла. Нельзя бороться двадцать четыре часа в сутки. Рано или поздно от этого устаешь. Любовь должна давать силы, а не лишать их…Страсть хороша, когда тебе двадцать, но когда тебе сорок одной страсти мало. Нужно что-то еще. А у нас с Анной… Не знаю, мы мучили друг друга, больше страдали, чем радовались. Не одна любовь, какой бы безумной она не была, не выдержит такого… Посмотри на своих родителей. Они счастливы вместе больше двадцати лет и любят друг друга так же сильно, как и в день свадьбы. Их любовь ровная светлая. Она не сжигает, а согревает и не только их, а всех кто находятся рядом с ними… Иногда я ужасно завидую им, - добавил он после некоторой паузы. Ира слушала его молча, опустив голову. -Я не знаю, - после некоторого молчания произнесла она.- Может ты прав, но…- она вскинула голову, глаза ее горели. - Все равно, любовь, если она настоящая, сможет справиться с чем угодно. Если два человека любят друг друга, они будут вместе наперекор всему. Владимир улыбнулся ей. -Ты еще очень молода, но… пусть будет так. -Ты думаешь о ней? -Трудно в один миг забыть то, что жило в твоей душе двадцать лет. -Я понимаю, - Ира дотронулась до его руки. – Ты бы хотел увидеть ее? -Увидеть, - Владимир задумался. А действительно, хочет ли он увидеть Анну. До сих пор эта мысль не приходила ему в голову. А ведь что казалось бы проще, сесть на поезд, и вот она… Все эти недели после возвращения в Россию, воспоминания о ней не давали ему покоя, но взять и увидеть ее, это почему-то не приходило ему в голову, почему? Вероятно, он боялся, что притупившаяся боль вспыхнет с новой силой. А может боялся разочарования, что увидит ее и поймет, что понапрасну терзал себя все это время: любовь прошла. Это чувство, вернее это страдание стало за долгие годы неотъемлемой частью его жизни. Он уже не представлял себя без привычной тоски по несбывшимся надеждам. Может он боялся увидеть ее и понять, что зря мучил себя все эти годы. Теперь, когда жизнь его вдруг так неожиданно и странно переменилась, когда в ней появился какой-то новый, еще не до конца ему самому понятный смысл, он ясно понял, что должен увидеть ее, ту, которая столько лет владела его мыслями. И именно сейчас на пороге чего-то нового он должен еще раз увидеть Анну, чтобы окончательно убедиться в том, что она прошлое, либо признать, что она все еще владеет его сердцем и тогда. Об этом он предпочитал сейчас не думать… -Да, наверное, хотел – признал он. Ира прикрыла глаза, потом взглянула в окно и кивнула каким-то своим мыслям. - Идем. Он покорно шел за ней, и она вела его по дому так, если бы была в нем хозяйкой. Каким-то безошибочным чутьем она угадала, где находится кабинет и, войдя, села за стол. Взяла лист бумаги и быстро что-то написала. -Вот, возьми, - княжна поднялась. - Это ее адрес Москва Большая Никитская собственный дом статского советника Кувшинникова. -Ира…- растерянно произнес он. Признаться, Владимир совсем не ожила от нее такого поступка. Он не думал, что она будет противится его визиту к Анне, но чтобы сама дала адрес… Как все странно, необычно, с ним никогда ничего подобного не происходило. -Возьми, - твердо сказала она. - Поверь мне это нелегко. Но я знаю, что ты должен разрешить все свои сомнения, сейчас и навсегда, - она замолчала. Было видно, что она хотела закончить начатую фразу, но не решилась произнести это «я или она» «Как все быстро, как невероятно быстро, - подумал Владимир, машинально складывая бумагу. - Еще утром я надеялся забыть ее, считал, что это лишь блажь и вот день еще не кончился, а я уже связан с ней, и эта связь так прочна и мне кажется странным, что было время, когда ее не было в моей жизни». -Спасибо, Ира, я обещаю, я скоро вернусь… -Я знаю… Он сам, сославшись на позднее время, отвез ее к Долгоруким. . Лиза если и удивилась подобному сопровождению дочери, то виду не подала. Слегка побранила дочь за долгую отлучку, а Владимира стала зазывать на ужин. Марья Алексеевна была любезна, но быстро удалилась. Впрочем, даже за столько короткое время старая княгиня успела отметить, что он не сильно постарел, и годы добавили ему этой дьявольской привлекательности, а Владимир с свою очередь не мог не признать, что та выглядела на удивление моложаво. И кажется в ней свершился какой-то нравственный перелом - глаза ее смотрели мягко и задумчиво. Но как бы там ни было, два десятка прошедших лет не могли заставить их забыть всего того, что было между ними, и они предпочли не изображать радость встречи и предпочли холодный нейтралитет, говорящий, что прошлое похоронено, но не забыто. От ужина Владимир отговорился, сославшись на дела, да и Лиза не стала его удерживать, она лишь как-то странно взглянула на него и кивнула: «Ну как знаешь» Он распрощался и вышел. Спускаясь по ступенькам, он услышал, как сзади хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, он обернулся. На крыльце стояла Ира. Она была в одном платье, лишь накинула сверху платок. -Ира? – удивленно произнес он. – Что ты здесь делаешь, да еще неодетая, ты простудишься, иди в дом. Она сделала несколько шагов вперед. -Я просто хотела сказать…- она обняла его, и заговорила торопливо и горячо - Володечка, милый, поезжай, поезжай к ней и помни, я буду ждать тебя, ждать, с чем бы ты не вернулся. -Ира. -Поцелуй меня и поезжай, ну что же ты, - он обнял ее за плечи, платок незаметно соскользнул на ступеньки крыльца…горячие губы…чуть сладковатый аромат духов… Глава шестнадцатая Лиза пришла к в одиннадцатом часу утра, когда он едва окончив завтрак, сидел в кабинете, разбирая бумаги. -Здравствуй, Владимир. -Ты так рано? Что-то случилось? – спросил он, пытаясь справиться с тревожным предчувствием. Но лицо Елизаветы Петровны было спокойно и доброжелательно. -Отчего же что-то должно случиться, - улыбнулась она. – Я просто хотела тебя навестить. -Я очень рад, однако, боюсь не смогу уделить тебе много времени. Я уезжаю. -Уезжаешь? – спросила она, садясь в кресло. – Уже? -У меня важное дело, - произнес Владимир после некоторой паузы. -Когда же ты едешь? -Поезд в девять вечера. -Ну, у нас еще куча времени, - спокойно сказала княгиня.– Или ты совсем меня забыл? - полушутя спросила она. -Забыть тебя невозможно, – на его лице появилась памятная ей теплая улыбка. – Мне бы так много хотелось с тобой обсудить. - Так расскажи хотя бы немного о себе. Твои письма были так скупы -Да что рассказывать, сегодня здесь – завтра там. Последние годы в Швейцарии жил…- он пожал плечами. – Послушай, я бы так хотел поговорить с тобой, от души, как прежде. Но сейчас мне правда нужно собираться. - Понимаю, - кивнула княгиня - Ты любишь ее? – спросила она без всякого перехода. -Да, - ответил Владимир и вдруг поймал себя на мысли, что даже не спросил о ком это она. – Кого люблю? – неловко переспросил он. -Мою дочь, - как ни в чем не бывало, словно речь шла о самых простых вещах, вроде обеда или варки варенья сказала Лиза. -Лиза…я…с чего ты взяла? – он чувствовал себя ребенком, пойманным в кладовке за воровством сладостей, и это злило его. -Давай не будем притворяться друг перед другом, - сказала княгиня. – Я ведь собственно за этим сюда и пришла. Владимир некоторое время машинально перекладывал туда-сюда стопки бумаг. -Откуда ты знаешь? – наконец спросил он. -Я не слепая, и потом я – мать. -Ирина, то есть княжна тебе призналась. -Нет. Моя дочь глубоко убеждена, что умело скрывает свои чувства. -Но ты заметила… -Да, и, слава Богу, пока я одна. Вот, что Владимир, мы с тобой знаем друг друга всю жизнь. Ты мой друг, и потому я буду говорить с тобой прямо и откровенно. Я против ваших отношений. -Знаешь, я почему-то не сомневался в этом, - спокойно сказал он, испытывая какое-то странно облегчение. – И знаю все, что ты скажешь? -Да. Во-первых, возраст, десять-ну пятнадцать лет, но тридцать. Это целая жизнь, согласись. Владимир развел руками, показывая, что спорить с этим с этим он не собирается. Он ждал продолжения. Лиза помолчала, видно и ей тоже непросто давался этот разговор - Ты не обижайся на то, что я тебе скажу. Но…я не знаю, отчего так. Но ты приносишь горе тем женщинам, которых ты любишь. О себе я не говорю - детская влюбленность, но Анна… - Что Анна? – вскинулся Владимир. -Сколько она страдала, пока вы были вместе, сколько она страдала, когда вы разошлись? Заметь, я не спрашиваю причины, я не осуждаю тебя, я лишь говорю, что она была очень несчастна. -Она? – он резко встал и заходил по комнате, - допустим, а я… Сколько она мучила меня! Почему об этом все забывают. Сколько раз я пытался доказывать ей свою любовь! Сколько раз она отталкивала меня! Мы тут оба виноваты! – сбавил он тон. – Не делай из меня чудовище, этакого василиска, медузу Горгону! -Владимир, я ни в чем тебя не обвиняю, – повторила княгиня, наблюдая за его метаниями. – И то, что было между тобой и Анной – касается только вас. Но Ира моя дочь и я не хочу…. Она молода, глупа, у нее ветер в голове. Она забудет тебя, пусть маленькая боль сейчас чем большая потом, - примирительно закончила Лиза. -Отчего ты так уверена, что у нас с ней все будет плохо. А вдруг она мое счастье, вдруг она та, кого я ждал всю жизнь. -Перестать, – поморщилась Лиза, - что за юношеские бредни. Судьба, вечная любовь… Давай говорить серьезно. Ты ведь умный человек, все понимаешь. Ваши отношения обречены. -Почему? – воскликнул он. Лиза молчала. - Ну, скажи, мне, объясни! -Давай, не будем ссориться, - все тем же терпеливым тоном, каким хорошие гувернантки объясняют капризным своим подопечным, отчего им нельзя ни пирожного, ни печенья за полчаса до обеда сказала княгиня. - Я тебя обидеть не хотела. Я желаю лишь, чтобы вы не совершили ошибку. Чтобы никто не страдал. -Нет, я решительно не понимаю. То есть, я понимаю, твое беспокойство, как матери, но право слово, Лиза, я более беспокоился бы за Ирину, если бы она продолжала свои отношения с цесаревичем. -Ты знаешь, если бы она продолжала флиртовать с Николаем, я была бы спокойней. И потом, есть ведь еще одна причина, о которой ты, кажется, забыл, - с усмешкой сказал она. -Какая? -А ты не понимаешь? -Та ночь, – глухо сказал барон. -Да, та ночь, - помедлив, ответила Лиза, - это то, что мы не в силах изменить. -Господи! - воскликнул он. - Ну за что, почему? Сколько еще нам придется расплачиваться за эту ошибку?! -Я не знаю, но представь, что будет, если Ирина узнает. -Да почему она должна знать. Это было так давно! Ее и в помине не было. Даже Миша… -Кстати о Михаиле. Мне бы не хотелось, чтобы он узнал обо всем этом. Ты сам должен понимать… Поэтому я и пришла, чтобы ты остановился сейчас, пока не стало слишком поздно. Володя, подумай, - мягко произнесла она. - Ты ведь все понимаешь и сам, вы ведь только измучаете себя понапрасну. Я говорю тебе не только оттого, что она моя дочь. Забудь о ней. – Владимир молчал. – Ты сказал, что ты куда-то уезжаешь, - вдруг резко заговорила о другом Лиза, -В Москву, - рассеянно ответил Владимир. -В Москву, зачем? -Повидать Анну. Лиза нахмурилась. -Зачем? Что вы скажете друг другу, столько лет прошло? -Еще не знаю. Снова повисло молчание. Потом Лиза кивнула, как будто самой себе. -А может и впрямь тебе нужно ее увидеть. Ты адрес знаешь? -Да. -Откуда? -Ирина дала, - он говорил отрешенно, явно думая о чем-то своем. Последние слова заставили Лизу подняться. -Послушай, сделаем так: пусть пока все это будет нашей маленькой тайной. Я с Ирой говорить не буду - она упрямица, это ее только раззадорит, вообразит еще чего доброго себя страдающей героиней, натворит глупостей. А ты подумай над моими словами, хорошенько подумай, если не ради себя, то ради нее. Ну, прощай, провожать не надо, - она развернулась, но, уже открыв дверь обернулась. – Остановись Володя, я тебя очень прошу. Трудно, я знаю, но ты сильный справишься…Не думала я что так все выйдет… - она что-то хотела добавить, но видимо передумала, - Прощай, - и затворила за собой дверь *** Купе вагона первого класса постепенно наполнялось утренним светом. Владимир вытянул ноги, покосился на спящего соседа и взгляну на часы. Без семнадцати девять. Заглядывавший двадцать минут назад кондуктор сообщил, что в одиннадцать утра поезд прибудет в Петербург. На столике позванивал подстаканник, бокал из-под коньяка и тарелочка с остатками лимонной цедры – снотворное его компаньона, седенького пухлого старичка в генеральских эполетах, которого всю дорогу мучила бессонница, и он успел поведать Владимиру всю свою жизнь, начиная от учебы в артиллерийском училище и заканчивая поездкой в Москву на крестины третьего внука. Но напиток славной, доброй провинции Коньяк оказался сильнее и вот уже два часа генерал мирно похрапывал, чем дал Владимиру, наконец, возможность подумать о волнующих его вещах. Странно, что не более, чем сутки назад он ехал в противоположном направлении, терзаемый совершенно разными чувствами и сомнениями. Чем ближе подъезжал он к Москве, тем менее разумной ему казалась эта мысль – увидеть Анну. И, правда, что они могут друг другу сказать… А может он просто боялся увидеть ее, и испытывал вполне естественное волнение человека, собирающегося встретится со своим прошлым. Прошлым, которое так много значило в его жизни. Или быть может он боялся начать сравнивать их… Словом, он сам не знал и не понимал того, что он чувствовал и знал только, что еще никогда прежде не испытывал такого волнения. Чтобы оттянуть миг этой встречи он сначала поехал в гостиницу, где принял ванну и, тщательно выбрившись, долго стоял перед зеркалом поправляя и без того безупречный галстук. Потом раздумывал посылать ли предупредить о своем визите, в конце концов явиться вот так незваным – неприлично. Не говоря уже о том, что можно не застать ее дома. Потом долго стоял перед ажурными воротами ее дома на Большой Никитской – двухэтажного особняка со львами у подъезда, - так что привратник начал подозрительно на него посматривать. Он стоял, сжимая в руке букет пармских фиалок, и почему-то раздумывал о том, что у нее дом должен был быть каким-то особенным, а тут эти львы. Уже на пороге он почему взглянул на букет и подумал, что это ужасно пошло являться к бывшей возлюбленной с букетом фиалок среди зимы, как к какой-то кокотке, и кинул цветы в сугроб. А когда шел назад цветы уже кто-то убрал. Когда лакей в блестящей ливрее ввел его в гостиную, она стояла посреди комнаты, сложив перед собой руки, прямая и абсолютно спокойная. Он запомнил почему-то ее широко распахнутые глаза и золотой браслет на тонком запястье. Потом она предложила ему сесть, или нет.. Сейчас, глядя на пробегающие мимо заснеженные поля, Владимир пытался восстановить в памяти их встречу и не мог. В голову лезли какие-то посторонние детали. Фарфоровый чайник и чашки с бледно-желтыми цветами, блестела лаком новенькая, по последней моде мебель, картины в золотых багетах… О чем они говорили? Он помнил только, что испытал какое-то облегчение, когда в комнату вошел ее муж, и она, кажется, тоже ему обрадовалась: -Вот, Семен Никанорович, познакомьтесь, это барон Корф, мой…- она лишь на мгновение замешкалась в определении, - сын Ивана Ивановича. Он много лет был за границей, вот теперь вернулся и заехал навестить. «Когда-то, когда он только узнал от Мишеля, о том, что Анна вышла замуж он долго думал о том, кто ее муж, каков он. Он никого не мог представить рядом с ней. Статский советник Кувшинников оказался очень милым человеком, лет на пять- семь постарше самого Владимира, очень вежливым, обходительным. Посидел минут пятнадцать, потом оставил «родственников» наедине. -Рад был познакомиться Владимир Иванович. Ежели я, Анна Петровна, вам понадоблюсь, то у себя в кабинете буду. И они вновь остались наедине. Владимир поднялся и осторожно, чтобы не разбудить соседа вышел из купе, доставая на ходу сигарету. Стоя на площадке и вдыхая терпкий дым, он раздумывал об Анне, о себе и о том, как сложились их судьбы. Много лет он корил себя, за то, как обошелся с ней. За то, что сломался тогда, что сделал ее несчастной и вот теперь глядя на Анну он понял, что нет, никогда бы не была она так счастлива с ним, как счастлива сейчас с этим незнакомым ему человеком. Его почему-то неприятно поразило, что за эти годы она практически не изменилась. Нет, его раздражало не то, что время не тронуло ее лица, оставив кожу почти такой же гладкой, как и двадцать лет назад, что в волосах ее едва-едва появилась пара седых волос, нет его раздражало другое. Миша говорил, что она страдала, но почему тогда глаза ее смотрят так же как двадцать лет назад… Нет, не в этом причина… Он сам не до конца понимал, Просто… Он, наверное, всегда хотел от нее невозможного. Хотел, чтобы она была такой, какой она стать не могла. Так же как она мечтала видеть его другим. Он хотел, чтобы она не была робкой и пассивной, чтобы боролась, а не убегала, а она…Она была тепличным цветком, вянущим от первого порыва холодного ветра, фарфоровой статуэткой, прекрасной, но такой хрупкой…Она всегда чего-то боялась…Была ли в этом ее вина? Нет. Двусмысленное положение, к которому она привыкла с детства, сделало ее неуверенной. И даже когда они признались друг другу в своих чувствах, она все равно подсознательно ощущала эту разницу между ними: бывшая крепостная, внебрачная дочь… Окруженная заботой покойного отца, не совершившая в жизни ни одного самостоятельного шага, она панически боялась любого решительного движения…А ему…да ему нравилось оберегать, защищать ее от всех и вся, но ему нужно было не только это… Она была нужна ему любящая, сильная, верящая, принимающая его таким, каков он есть, а не требующая, чтобы он соответствовал выдуманному ей идеалу. Она жила в созданному для нее мире, а когда жизнь вдруг безжалостно и жестоко бросила ее в реальность, не выдержала. Ведь в этой реальности нужно было постоянно что-то решать, с чем-то смиряться, за что-то бороться. И ей казалось, что он, Владимир вновь создаст для нее хрустальный замок. А он хотел живой, настоящей, пусть порой и нелегкой жизни. Он пугал ее, разочаровывал, и тогда она уходила, подсознательно ожидая, что он придет за ней. Он приходил. Но замка, о котором она так мечтала, построить для нее не мог. Каждый день, каждую минуту надо было что-то решать, что-то выбирать, с чем-то смиряться… Она была не готова… Они не смогли… А ее муж. Он чем-то напомнил Владимиру покойного отца: уверенный, спокойный, смотрел на нее с ласковой нежностью. Она обрела то, что было ей нужнее всего: хрустальный замок. Владимир затушил сигарету. Взглянул на часы и досадливо поморщился, ну когда же они приедут? Анна была прошлое, его будущее было там, в Петербурге. Его будущее была эта неугомонная, резкая, порывистая девочка, не знающая сомнений и колебаний. Она казалась ему такой беззащитной и хрупкой, но совсем не такой как Анна. Он чувствовал за этой кажущейся незащищенностью железный стержень, чувствовал, как переполняет ее та особая неиссякаемая энергия жизни, что не истощается никогда. Никогда прежде еще не было ему так сладостно при мысли, что сердце ее принадлежит ему и одновременно так страшно, что он может ненароком причинить ей боль. И он думал о том, что она ждет его, мучается и гадает, чем закончится это его свидание с прошлым и торопил, торопил проклятый поезд, ах, если бы он мог летать! Когда он сошел на перроне, то в глаза ему бросилась знакомая шубка и соболий капор. Она стояла к нему вполоборота, приподнявшись на цыпочки, высматривала кого-то в толпе. -Здравствуй. -Володя! – глаза ее радостно вспыхнули, и она сжала его руку. -Что ты здесь делаешь? – ему показалось, что она немного похудела. -Я знала, что ты сегодня приедешь, упросила маменьку вернуться в город. –Он молчал и, не отрываясь, смотрел на нее. Под его взглядом ей явно стало неловко – щеки ее порозовели. -Я в экипаже, хочешь, подвезу тебя. Он молчал. -Где твои вещи? -У носильщика. -Идем? -Идем. Они пробрались через вокзальную сутолоку к каретам. Кучер распахнул перед ними дверь. Они сели друг против друга, все еще размыкая рук. Город еще был покрыт снегом, поэтому карету еще не переставили на колеса, и она мягко покачивалась на полозьях. -Я…я…- она не решалась начать, не решалась задать этот самый главный вопрос, хотя по тому, как он смотрел на нее, с замиранием сердца уже предполагала ответ. – Как прошла поездка. -Ира, я знаю, что ты хочешь спросить, я могу сказать тебе лишь одно. Я люблю тебя… Руки ее сомкнулись на его шее, капор упал за спину. Целоваться в карете оказалось довольно неудобно, они все время ударялись о стенки, и никогда дорога до дома не казалась Владимиру такой короткой. -Я знала, - шептала она, - я чувствовала! Боже какая я счастливая! Я так люблю тебя. Когда карета остановилась, она сунула ему свернутую вчетверо бумажку. -Что это? -Не открывай сейчас. Прочитай. Когда я уеду. Обещай. -Обещаю. Торопливо войдя в дом, он прямо в прихожей, не снимая пальто, развернул лист. «Приезжай сегодня вечером в охотничий дом на болотах, я буду ждать тебя. Твоя И»
Carolla: Глава семнадцатая Когда охотничий домик показался из-за деревьев, пошел крупный мокрый снег. Окна тускло горели, и Владимир почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Он пришпорил коня и выехал на поляну перед домом. Кажется, его здесь ждали. Мужик в тулупе – вероятно сторож – подбежал к нему и принял поводья. -Меня должны здесь ждать. -Верно, барин, верно, - закивал мужик. - Велено сказать, чтобы вы в дом ступали, а я за конем пригляжу, будьте покойны. «Какой уж тут покой. Внутри все сжимается, как у зеленого юнца». Владимир потоптался в сенях, постукивая сапогами, потом скинул пальто и в нерешительности застыл у двери, ведущей в горницу. «Черт побери, Корф, что с тобой происходит! Что ты дрожишь как мальчишка! Тебя ждет очаровательная, и между прочим не безразличная тебе девица… Господи, она ждет меня, там за этой дверью! Впервые мы будем одни, по-настоящему одни. И теперь, когда мы открылись друг другу, - сладостное предчувствие, смешанное с казалось давно позабытым волнением мешалось в его душе. Владимир решительно толкнул дверь. Комната была пуста. Он вошел и огляделся. Здесь все было точно так же, как и в тот день, когда они приезжали сюда на охоту. Только теперь, они были совершенно одни. На столе, на сундуке, комоде горели трехсвечные шандалы, на столе расположилось блюдо с фруктами, пустые тарелки, бокалы… «Романтический ужин, - подумал он, и это показалось ему ужасно милым. Он подумал о том, что она сама, наверняка расставляла здесь эти тарелки, что где-то в леднике лежит бутылка шампанского или в горячей воде согревается красное вино. И она, когда устраивала все это, думала о нем. -Ира? – он огляделся. Дверь в соседнюю горницу была прикрыта, и Владимир пошел туда. Ира стояла у зеркала, спиной к нему. Одной рукой она придерживала волосы, другой вставляла в них гребень. Он прислонился к дверному косяку и, не отрываясь, следил за ее движениями. И она, почувствовав его присутствие, а может, заметив в зеркале, обернулась. -Володя, - на лице ее появилась взволнованная счастливая улыбка. - Как хорошо… Ты приехал. И он понял, что она волновалась, и не смотря ни на что в глубине души сомневалась придет он или нет. -А разве я мог не приехать, – она протянула ему руку, и он сжал ее. – Ты… Считай меня ретроградом, но ты прекрасна. Считай меня реакционером, но…- он склонился к ее руке, и она не отдернула ее, а когда он выпрямился, то увидел ее счастливую и смущенную улыбку. . -Я правда тебе нравлюсь? -Да. – просто сказал он. -Идем, - она потянула его за руку. - Я подумала, что ты проголодаешься, Ужин сейчас подадут. А пока, я хочу, чтобы мы выпили…Никифор! -Слушаю, барышня, - на пороге появился давешний мужик. . -Неси шампанское, да скажи Настасье, чтобы поторопилась с ужином. -Слушаю, ваше сиятельство, - Никифор исчез, и почти сразу вернулся с бутылкой шампанского. – Прошу, со льда, как вы и приказывали? -А ведерко где, я тебе в чем велела подавать? -Ведерко? – Никифор с недоумением посмотрел на Ирину. – А, вы про ту посудину, так она там, где лед, как вы велели… -Как я велела, - передразнила его Ира. -Не волнуйся, - вмешался Владимир. Смешным и трогательным показалось ему ее раздражение оттого, что шампанское было подано без ведерка. И ведь в другой раз она первая высказала бы что-нибудь о мещанстве и пошлости. Но он понимал, что сейчас вся важность этого несчастного ведерка заключалась в желании, сделать все идеально. Сделать все идеально для него. - Мыс тобой люди прогрессивные, а ведерко для шампанского это буржуазные предрассудки, не правда ли? Ставь, Никифор, шампанское и ступай. -А? Слушаю барин, - он поставил бутылку на стол и, поклонившись, вышел. -Набросилась на него бедного, испугала только, - шутливо попенял ей Владимир и хлопнул пробкой. – За что выпьем? -Не знаю, - она выглядела смущенной, - давай просто выпьем. -Хороший тост, давай. Не успели они пригубить шампанское, как в комнату вошла немолодая женщина с подносом в руках и принялась расставлять тарелки. При этом она тяжело дышала и ужасно гремела посудой. Ира наблюдала за ней с заметным раздражением. Наконец, прижав поднос к животу, Настасья замерла. -Все как вы велели барышня, - сказал она, довольно бесцеремонно разглядывая Владимира. -Спасибо, - ледяным голосом произнесла княжна, в то время как Владимир едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. – Ступай. -Настасья открыла рот, потом закрыла, подумала и поклонилась. Вы, ваше сиятельство, как тут все съедите, так вы меня позовите, - она покосилась на тарелки, потом перевела взгляд на Корфа, поклонилась, не отнимая подноса от живота, и бочком покинула комнату. -Что за дура, - не сдержалась Ира. – Хоть бы дверь закрыла. Она раздраженно захлопнула дверь и замерла, прислонившись к ней спиной. -Ира, Ира как не стыдно, - между тем с притворной строгостью покачал Владимир головой, подойдя к столу. - Пост, а ты мясо велела сделать, грех это. -Я думала, ты не веришь в Бога и все это, - она сделала неопределенный жест рукой. -Ну я то что, а вот ты значит, не боишься угодить в ад? -Но ты ведь не оставишь меня там? - она подошла к нему -Заманчивое предложение, - он обнял ее за плечи. – Хотя, признаться, я не люблю жару. Они замолчали. Лица их были так близко, что дыхания смешивались в одно. Он видел, как бьется на ее шее тоненькая жилка, а она, не отрываясь, смотрела в его темнеющие глаза. Еще мгновение и страсть должна была захватить их полностью. Невероятным усилием Владимир отстранился от нее. -Ну грешить, так грешить, - он отодвинул для нее стул. Сел сам. – А знаешь вкусно. Ира сидела напротив. Пальцы ее поглаживали рукоятку ножа, она неотрывно смотрела на него. – Почему ты не ешь? -Я не голодна, - произнесла она, - скажи, Володя…Я хотела спросить… Про тетку. Как странно, подумал Владимир, пока она не сказала, мне даже в голову не приходило в голову, что Анна и впрямь ее тетка. Ирина выглядела взволнованной и сосредоточенной одновременно. -Что именно ты хотела узнать? -Это все так неловко. Мне так неловко. Но… Как все было? - Хорошо, наверное, - он откинулся на спинку стула. – Не знаю, честно говоря, как такие встречи проходят. Я был очень взволнован. Когда-то она так много значила в моей жизни. -А теперь? -А теперь, - он накрыл ее руку своей, - теперь я жалею лишь о том, что много лет терзал себя напрасными иллюзиями и слишком долго жил в плену прошлого, которое давно нужно было отпустить. Я не хочу больше жить прошлым. Я хочу думать о будущем, думать о тебе. Ее лицо озарила улыбка. Она порывисто поднялась. -Когда я слышу эти слова, мое сердце будто поет, - Ира протянула ему руку. – Владимир тоже встал. – Я так люблю тебя, я готова повторять это бесконечно, люблю, люблю, люблю, люблю, - она обняла его за шею. Губы их, наконец, сомкнулись. Поцелуи становились все более страстными, ее пальцы проникли под его сюртук, он тоже едва сдерживался, чтобы не начать расстегивать крючки ее платья. Она опьяняла, сводила его с ума. Ее горячие, требовательные губы, чуть сладковатый аромат духов, выбившиеся из прически пряди волос. Он с ужасом понимал, что теряет над собой контроль. -Ира…- Владимир с трудом оторвался от нее, - Ира, подожди!. -Что такое? – она все еще прерывисто дышала, глаза ее горели огнем, грудь тяжело вздымалась. - Что-то не так? -Нет-нет все так, - поспешно ответил он, и, протянув руку, залпом выпил шампанское, чтобы хоть как-то остудиться. Игристое вино ударило в голову. – Просто, уже поздно. -И что? -Разве тебе не нужно возвращаться в город. Родители хватятся тебя. -Не хватятся, - с улыбкой ответила она, тоже протягивая руку к бокалу. – Я сказала, что заночую у подруги. «Боже, - пронеслось у него в голове, что же это такое творится. Как же Лиза ей поверила, как отпустила? Черт, тут не о Лизе надо думать, а о себе. Я едва не потерял контроль над собой, еще бы немного и…» -Ты уверена? -Да. Что с тобой? Ты словно волнуешься. «Она как будто соблазняет меня? Но она же всего лишь девица, а нет, вон как пальчики дрожат, бокал-то звенит, - сама волнуется. Ой, Ирочка, что же ты делаешь со мной, как мне устоять?». Ира между тем решительным движением подняла бокал и залпом допила шампанское. На щеках ее выступил румянец, она нервно провела языком по губам. – Налей мне, пожалуйста, еще. -По-моему тебе довольно. -Перестань. Я не ребенок. -О да ты не ребенок. Он наполнил бокал сначала ей, потом себе. -Я хочу выпить Володя за то, чтобы мы стали частью единого целого. Я ничего не умею делать наполовину, я полюбила тебя. Знай, мне теперь ничего и никого кроме тебя не нужно. Я хочу, чтобы ты был моим весь-весь, и я теперь буду твоей, вся до донышка. Не дожидаясь пока он протянет руку, она сама звякнула своим бокалом о его, да так, что немного ее шампанского перелилось в его бокал. – Знаешь откуда этот обычай пошел? Он молчал - В старину люди чокались кубками, чтобы вино в их бокалах перемешивалось. Этим они доказывали, что оно не отравлено, и что их намерения чисты, что они честны друг перед другом, - она говорила торопливо, то и дело, проводя языком по губам. - Вот теперь у нас и вино общее… Я чиста перед тобой, честна. Я верю тебе, - она залпом осушила бокал, но так торопилась, что жидкость попала ей не в то горло, и она отчаянно закашлялась. -Ну что же ты так спешишь, осторожней, - он легонько постучал ей по спине. Ирина прокашлялась и подняла голову. Теперь щеки ее лихорадочно горели, а глаза были на удивление светлыми, почти прозрачными. – Ира, - негромко и хрипло произнес он. Она не дала ему договорить, бросилась на шею, принялась жадно целовать. Губы у нее были мокрые от шампанского, и он, как будто пил вино с ее губ. – Ира, пожалуйста… -Ты боишься? Не бойся, глупый, - в перерывах между поцелуями шептала она, - я же не боюсь. Я хочу быть твоей. Совсем твоей, понимаешь? Ну…- Она вела его за собой в маленькую спаленку. Он пытался заставить себя остановиться, говорил себе, что не должен этого делать, что слишком рано, что это неправильно. Но видел только, как влажно поблескивают из-под ресницам ее зрачки, чувствовал ее губы на своих, чувствовал, как замирает от тягучего сладостного давно позабытого ощущения счастья его сердце. Он закрыл за собой дверь. В спальне было темно, и только на подоконнике тусклым желтым пятном расплывалась свеча. *** На подоконнике тусклым желтым пятном расплывалась свеча. Ира лежала, не шевелясь и не отрываясь, смотрела на маленький пляшущий огонек. Владимир протянул руку и нащупал ее ладонь – она была горячей. Он почему-то не мог повернуть голову и взглянуть на нее. -Я обещаю тебе, - тихо но твердо сказал он. – Как только кончится пост мы обвенчаемся, сразу же. Клянусь! Она ничего не ответила, только сжала в ответ его ладонь. -Свеча, - вдруг проговорила Ира. -Свеча? – недоуменно переспросил Владимир. Этот огонек, - она приподнялась на локте. - Посмотри. Такой маленький, чуть-чуть подуть и погаснет. Но он такой сильный. Горит уже тысячу лет. Тысячу лет разгоняет тьму, освещает путь, дает путнику надежда, - голос ее был тих и размерен, она как будто говорила для самой себя. – Снегопад, дождь, ветер, ему все нипочем. Люди бредут, силы у них на исходе, кажется лечь и умереть. Но они идут. Потому что каждому из них где-то горит этот огонек. Она замолчала также внезапно, как заговорилась и, продолжая опираться на руку, смотрела на свечу. - В тот вечер, - неожиданно для самого себя заговорил Владимир - когда я подвез тебя, а потом остался у вас на ужин, а ты дала мне книги. Я помню, что вышел из подъезда и обернулся. В одном из окон свеча на подоконнике горела. Мне почему-то сразу так спокойно стало. А в тот вечер, когда ты гадала, помнишь, я вышел из дома, и снова то же окно и снова свеча на подоконнике. Я подумал тогда почему-то, что это твое окно. Она повернулась к нему, и волосы упали ей на лицо. -Это и было мое окно, - прошептала она. – И тогда, и на масленицу я зажигала свечу и ставила ее на окно. И в тот вечер, когда ты приезжал поговорить о дуэли, и я а тебе столько глупостей наговорила. Как будто что-то внутри толкнуло. Сама не знала, зачем ее зажигала. Теперь знаю. Ирина опустилась ему на грудь, и Владимир гладил ее по волосам. Ее дыхание на его коже. Он словно погружался в транс - Я клянусь тебе, - ее пальцы сжали ему плечо. Знай, чтобы ни случилось, для тебя, на моем окне всегда будет гореть свеча. Он ничего не ответил, лишь снял со своего плеча ее руку и поцеловал ладонь. Ирина завозилась. - Разожги камин, мне холодно, - попросила она. -Конечно. Велю принести дров. -Нет, не надо никого тревожить, - торопливо остановила его Ирина. – Все спят. Дрова в пристройке. Владимир понял, почему она не хотела тревожить слуг и упрекнул себя за тугоумие. -Конечно, - торопливо откликнулся он и встав, огляделся в поисках одежды. – Сейчас вернусь. На пороге он обернулся. Ирина лежала, натянув одеяло до подбородка и, не отрываясь, смотрела на свечу. *** Владимир вышел на крыльцо и остановился. Снег прекратился, ветер, что бился в стекла, разогнал тучи и затих. Небо было высоким- высоким, над деревьями косо висел ущербный беловатый месяц, звезд было на удивление много. Он никогда не видел зимой столько звезд, казалось, кто-то рассыпал по темно-синему шелку жемчужное ожерелье. Владимир набрал полные легкие холодного воздуха и постарался остудить голову и привести в порядок мысли. События последних часов и та быстрота, с которой они свершились, делали их поистине фантастическими, и ему казалось, что это сон. И только пробиравшийся под тонкую ткань мороз говорил ему, что он не спит. Сожалел ли он о совершенном? Пожалуй. Он не должен был уступать. Однако другое чувство побеждало в нем голос здравого смысла. Счастье. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько счастливым. Нет. И неверно было бы назвать это счастьем. Его переполняла какая-то легкость, почти блаженство. Он вдруг почувствовал себя, как тот молодец из сказки, что отведал живой воды. Как будто ему вдруг стало двадцать пять, словно кроме своего тела и своей души она отдала ему свою молодость, свою силу… Он знал, что это дурно и эгоистично, но сейчас в этот миг, стоя под этим бесконечно высоким усеянном звездами небом, на пороге маленького, затерявшегося в лесу домика, Владимиру казалось, что во всем мире не осталось никого, кроме него и ее и их любви… Он не желал, не хотел думать, о том мире, за деревьями. О том мире, куда им предстояло вернуться. Он не хотел нарушать этих прекрасных в своем сказочном неземном умиротворении и счастье минут. Наступит утро и рассеет это сладостное наваждение, вступит в свои права реальная жизнь, но это будет потом, а сейчас…сейчас есть только эта ночь, это небо, синий снег, горящая на окне свеча и она… Она, лежащая там в маленькой комнатке, и больше никого и ничего. Только он и она, и время замедлило свой бег, остановилось… И ему хотелось раскинуть руки и крикнуть громко-громко, так, чтобы его услышали и этот месяц, и эти звезды, крикнуть как Фауст: «Остановись мгновение, ты прекрасно!». И он, не задумываясь ни на секунду, продал бы душу дьяволу, лишь бы эта ночь не кончалось никогда, лишь бы никогда не наступило завтра… Когда он вернулся и с шумом свалил дрова на пол перед камином, то долго возился разжигая огонь. Наконец поленья весело затрещали, языки пламени сначала неохотно а потом все веселей и веселей стали лизать дерево и вот уже маленькая комната была ярко освещена. Завернувшись в одеяло, Ира перебралась поближе к огню и уселась на полу поджав под себя ноги. Она сидела и заворожено смотрела на огонь, так же как не так давно глядела на свечу. Он присел рядом. Огонь бросал на ее лицо блики, она, слегка прищурив глаза и отведя назад волосы, подперла щеку рукой. Владимир только сейчас разглядел, то, что почувствовал в темноте – волосы у нее были на удивление короткие, спускались чуть ниже лопаток. В прическе это было незаметно, а теперь, когда они рассыпались по плечам, было видно – короткие, пушистые на кончиках. Он не удержался, протянул руку и дотронулся до них. Ирина вздрогнула. -Короткие такие, - улыбнувшись, вымолвил он, . Ира тряхнула головой. -Я еще короче хотела, совсем коротко, но маменька сказал, что тогда она меня налысо обреет, чтобы долго не мучиться. Вот я их так и обстригла, вроде и коротко, а в прическе не заметно. Владимир улыбнулся ее наивной хитрости. Следовать новейшей моде и сохранить приличия. – Скажи, ты играешь на гитаре? – вдруг спросила она. -На гитаре? – он удивился ее вопросу. – Играть, это сильно сказано, но простенький романс сыграть могу. -Я никогда не слышала, как ты поешь. Мне кажется, ты должен очень красиво петь. -С чего ты так решила? – она повела плечом и повыше натянула одеяло. -Мне так кажется. Я сегодня нашла в сундуке старую гитару. Спой, прошу. Владимир подивился ее причуде, ему казалось, что она не очень любит музыку. Гитара лежала на сундуке и вправду была очень старой. -Что ты хочешь, чтобы я сыграл? - спросил он, проверив лады. Она пожала плечами. Владимир на секунду задумался, потом тронул струны Гори, гори, моя звезда, Гори, звезда приветная! Ты у меня одна заветная, Другой не будет никогда. Сойдет ли ночь на землю ясная – Звезд много блещет в небесах, Но ты одна, моя прекрасная, Горишь в отрадных мне лучах. Звезда надежды благодатная, Звезда любви волшебных дней, Ты будешь вечно незакатная В душе тоскующей моей! Твоих лучей небесной силою Вся жизнь моя озарена. Умру ли я – ты над могилою Гори, гори, моя звезда! Глухие рыдания заставили его оборвать последний аккорд. Она сидела, закрыв лицо руками и содрогаясь всем телом. Одеяло упало с ее плеч. -Ирочка, милая моя, - Владимир отшвырнул гитару и прижал ее к себе. – Что я наделал! Что я наделал! Прости, прости меня! Он покрывал поцелуями ее мокрое лицо, прижимал к себе и в следующую секунду снова начинал целовать. -Я погубил тебя! Погубил! Прости… -Что ты, что ты – она вдруг уперлась руками ему в грудь и отстранилась. – Глупый. Что ты такое себе подумал. Я совсем не оттого плачу, а потому что. У меня вот тут, - она коснулась груди, - так много всего, что я не знаю, как высказать. Я так счастлива. Так счастлива. Она сидела перед ним, освещенная огнем от камина, и ее кожа казалась золотисто-розовой, а блестящие от слез глаза расплавленным янтарем. -Я боюсь, что погубил тебя – проговорил Владимир не в силах отвести от нее взгляда. - Не нужно, - она повернулась к огню. Теперь Владимир видел ее профиль. . – Я сама так хотела. И не о чем не жалею. – Ирина на ощупь нашла его ладонь и сжала ее. – Я знаю все, что ты скажешь. Что ты старше, и что я пожертвовала собой для тебя. Это все неважно, потому что я счастлива. - Я боюсь за тебя. - Ты любишь меня? – она обернулась и в упор посмотрела на Владимира. Ее глаза, ставшие из янтарных почти черными словно пронзали его насквозь. Владимир поднем ее руку к своим губам. - Да, - просто ответил он. -Тогда ни о чем не думай, - она подалась вперед и прижалась к нему. – Просто люби меня. *** В Петербург они вернулись после полудня, как и уезжали, по одиночке. Долго прощались в сенях, словно расставались на век. Она уехала первой. Долго стояла у подножки саней глядя на него, несмотря на все ее просьбы, вышедшего на крыльцо в одной рубашке. Не выдержала, кинулась к нему, обхватила за шею, поцеловала и уже, не оглядываясь, побежала к саням. Он стоял и смотрел вслед до тех пор, пока мог видеть ее неестественно прямую спину и меховой капор. И только когда сани совершенно скрылись за деревьями, он почувствовал, что страшно продрог. Глава восемнадцатая Дом встретил Ирину непривычной тишиной. Она сбросила шубу и капор на руки лакею и пошла к лестнице, чтобы подняться к себе. За эти сутки произошло столько всего. Ее жизнь стала вдруг совершенно изменилась. Она чувствовала себя уставшей и морально, и физически. Ей нужно было отдохнуть. Подумать, что теперь делать со своей новой жизнью. Она успела подняться на несколько ступенек, когда послышался шорох платья, шаги, и ее окликнула мать. -Ира. -Добрый день, маменька, - она обернулась. Елизавета Петровна выглядела несколько странно. Глаза ее смотрели с тревогой, она явно не знала, куда деть руки и потому то теребила пояс домашнего платья, то поправляла прическу, которая от этого не становилась лучше. Сердце княжны кольнуло неприятное предчувствие, но она отогнала его. -Ира, - княгиня оглянулась в сторону кабинета мужа. – Ира, скажи мне правду, где ты была? Ирина всегда считала себя храброй и решительной, но сейчас она почувствовала, как ноги у нее подкашиваются. Рука непроизвольно впилась в перила. -Я?.. Да ведь я вам давеча говорила, что к Нарышкиным поеду, - голос ее становился все тише, а краска, она это чувствовала, все сильнее приливала к щекам. -Ира, я тебя очень прошу, - начала было княгиня, подходя к лестнице и глядя на дочь снизу вверх, как из кабинета раздался голос отца. -Лиза, она вернулась? – мать и дочь одновременно оглянулись на дверь. -Ира, девочка моя, - торопливо и очень тихо заговорила Елизавета Петровна, кладя свою руку на совершенно холодную руку дочери, - скажи мне, что это не то о чем я думаю. -Я, маменька, я право совершенно вас не понимаю, - от волнения Ирина перешла на вы. Она чувствовала, что за время ее отсутствия произошло что-то, что раскрыло ее маленькую хитрость. Волнение и мольба в глазах матери лишь подтверждали ее догадку. Сердце княжны заныло. Елизавета Петровна открыла было рот, но голос Михаила Александровича опередил ее. -Лиза, что ты молчишь? Это она? Пусть сейчас же идет сюда! Елизавета Петровна, ничего не сказав, отступила в сторону, давая дочери дорогу. Ира секунду помедлила - сердце ее билось все быстрее, ладони стали мокрыми - спустилась с лестницы и на ватных ногах пошла к кабинету. Помедлила у резной дубовой двери, повернула ручку. Михаил стоял у окна, заложив за спину руки. При звуке открывающейся двери он обернулся. Ира замерла на пороге не в силах сделать шаг. -Ну что же ты стоишь, - человеку постороннему голос его показался бы совершенно спокойным, но Ира видела, что он едва сдерживает себя. Сомнений не было, ее ложь раскрыта и оставалось только гадать, как это произошло. -Доброе утро, папенька, - она постаралась придать своему голосу как можно больше естественности. Сделала несколько шагов вперед и замерла как ученица, сложив руки перед собой. -Ты полагаешь его добрым? Михаил Александрович подошел к столу, но не сел, а принялся перекладывать какие-то бумажки, перья, безделушки. Ирина молчала, как завороженная наблюдая за ним. Сзади послышался шорох, это вошла Елизавета Петровна. – Ирина, я задам тебе всего один вопрос: где ты была этой ночью? – он поднял на нее глаза. -Ночью? – в горле было сухо, в висках стучала кровь. Почему ей так страшно? Ведь еще несколько часов назад она говорила Владимиру, что ничего не боится, что ей все равно. И она не боится, ей и правда все равно. Но отчего же тогда ей так страшно. - Я…я была у Нарышкиных, как и говорила, - услышала она чужой голос и не сразу поняла, что это говорит она сама. -Не смей врать! – Михаил Александрович ударил кулаком по столу, на висках у него вздулись жилы. Ира вздрогнула и непроизвольно втянула голову в плечи, словно желая стать меньше, незаметней. - Девицы Нарышкины обе были здесь не далее как час назад, справлялись о тебе, звали на какое-то благотворительное сборище. Где ты была?! Отвечай! Ирина с ужасом смотрела на отца. Никогда прежде она не видела его в таком гневе. Белые губы, пот на висках. Он был страшен, и впервые в жизни Ирина испугалась отца. - Миша, перестань, - словно почувствовав ее страх, решительно вмешалась Елизавета Петровна. Она подошла и обняла дочь, словно защищая ее от мужа - Ты совершенно забылся. Я уверена, это все недоразумение, и Ира нам сейчас все объяснит. Ведь правда милая, - она с улыбкой посмотрела на дочь. Но что-то странное было в этой улыбке: что-то ненастоящее, словно под ней Елизавета Петровна прятала свой страх и не хотела, чтобы это кто-то понял. - Ну же, не бойся. Ты же была у своих друзей из кружка, правда? Собрание или вечеринка или как у вас это называется. А про Нарышкиных ты сказала, потому что думала, что мы тебя не отпустим? Елизавета Петровна говорила и продолжала улыбаться своей ненастоящей, как будто заискивающей улыбкой и, глядя на мать Ирина вдруг поняла. Она все знает, знает и пытается теперь обмануть отца. И каким-то внутренним чутьем Ирина вдруг угадалаа, что за этой беспомощной ложью, за этим заискивающимся голосом, которого она никогда прежде не слышала у матери, за этими взглядами, словно бы испуганными, что та кидала на мужа стояло что-то большее, чем желание избавить от праведного родительского гнева блудную дочь. А потом она увидела все как будто со стороны. Себя, которая еще несколько часов назад уверяла, что ничего не побоится, а теперь прятавшуюся за спиной матери, отца, который, казалось, был готов поверить самой нелепой лжи, и саму мать непривычно заискивающуюся и ей стало противно от самой себя. Она высвободилась из объятий Елизаветы Петровны и решительно шагнула к отцу. -Нет, - твердо сказала она, - я была не у друзей из кружка. Ты все правильно понял папа, я провела эту ночь с мужчиной. Мать за ее спиной сдавленно ахнула, отец сначала побледнел, потом лицо его стал покрывать нездоровый румянец. Он опустился на стул, рука его шарила по горлу, словно желая расстегнуть тугие крючки мундира, которые мешали дышать (хотя на нем был лишь домашний сюртук, ничем не стеснявший дыхания). Прошелестели юбки, это Елизавета Петровна кинулась к графину, чтобы подать стакан воды. Ирина же продолжала стоять не шевелясь. -Кто?... Кто он? – наконец, спросил Михаил Александрович, отталкивая руку жены. . -Какая разница, - отозвалась Ирина. Все было кончено. Да и какая собственно разница. Пусть. Так даже лучше. Гадко жить во лжи. Она любит и любима. Если они, ее семья, не смогут этого понять, что ж, так тому и быть. Она сможет перенести и это. Ее любовь к нему перенесет и это. А между тем Михаила Александровича поразила своя страшная догадка. - Это он? – глухо и обреченно спросил князь. – Цесаревич? - Что? – переспросила Ирина. Погруженная в свои мысли, она даже не сразу поняла, о чем говорит Михаил Александрович. Она удивленно посмотрела на отца. Все случившееся с ней в последнее время настолько поглотило ее, что Ирина даже не сразу поняла, почему отец упомянул Николая. - Нет, это не он. Облегчение на мгновение озарило лицо князя. - Тогда кто? Ирина перехватило взгляд матери. Он потряс ее – столько в нем было мольбы и отчаяния. Пальцы княгини, сжимавшие стакан, побелели от напряжения. И Ирина вдруг поняла – та знает, каким-то странным, непостижимым образом она знает. Михаил Александрович переводил взгляд с жены на дочь, словно силясь разгадать их безмолвный диалог. - Что происходит! – он хотел, чтобы это прозвучало грозно, но вышло жалко, почти испуганно. - Ира, я прошу, - едва слышно выдавила из себя Елизавета Петровна. Ирина отвела взгляд. - Это Владимир Корф, - твердо произнесла она. Елизавета Петровна медленно поставила стакан на стол и закрыла лицо руками. Михаил Александрович что-то беззвучно шептал белыми губами и словно слепой шарил рукой по столу. Несколько секунд Ирина смотрела на них. Это было совсем не то, чего она ждала. Ни упреков, не гневных речей. Она внутренне готова была броситься на защиту своей любви и, конечно, возлюбленного. Здесь было что-то странное, что-то чего она не могла понять. Что-то, что уже не имело отношения к ней, к тому, что она опозорила и себя и их и ко всему, что могло бы быть сказано и сделано по этому поводу. Они словно забыли о ней. Ирина медленно вышла из кабинета и закрыла за собой дверь и не услышала, как Михаил Александрович бессильно произнес: - Он всегда будет стоять у меня на пути. И в ответ на это Елизавета Петровна разрыдалась глухо и безнадежно.
Carolla: *** Меньше всего она ждала, что ее оставят в покое. Она думала, что когда первое потрясение пройдет, то отец вновь призовет к себе падшую дочь, чтобы обрушить на нее весь благородный гнев, на который способен. Что мать, рассерженная еще более его, будет говорить ей о безрассудстве ее поступка, о том как она покрыла и себя, и семью позором и что она этого так не оставит: ее соблазнителя ждет страшная кара, будь он сколько угодно лучшим другом их семьи. И, конечно, она приводила им десятки неоспоримых доводов: что ее никто не соблазнял, не дурочка же она какая-то. Что она любит и любима, и старая дружба тут ни при чем, что сердцу не прикажешь, маменька, неужели вы этого не понимаете. Что они с Владимиром обязательно поженятся, разве они не хотят ее счастья? Но час шел за часом, а грозный голос не призывал ее к ответу и к ней никто не приходил. Короткий серый день незаметно угас. Один раз к ней беззвучно зашла горничная, оставила на столе поднос с чаем и также, вернувшись через какое-то время, забрала, нетронутую чашку. Мир словно остановился. Ирина неподвижно лежала на постели, чувствуя себя опустошенной физически и духовно. Так много всего случилось всего в один день, что силы вдруг совершенно покинули ее. Она находилась в каком-то полузабытьи. Неясные образы мешались у нее в голове. Владимир, его глаза, улыбка, «гори, гори, моя звезда», треск поленьев в камине, белые губы отца, его рука, шарящая по столу в бесплотных поисках, испуганные глаза матери, ее заискивающая улыбка, и снова Владимир и его глаза в ободке черных ресниц, «ты у меня одна заветная, другой не будет никогда». Она не понимала саму себя. Она считала, была уверена в том, что считала глупыми предрассудками рассуждения о необходимости беречь пресловутую девичью честь до брака. Пережитки прошлого, вековое рабство женщины. Ведь никто не требует от мужчины, чтобы он хранил себя. Более того, на мужчин, которые пренебрегают женским полом, смотрят странно. Так разве в новом мире женщине не должны быть дарованы такие же права? Разве не может она также свободно распоряжаться собою, своим сердцем и своим телом? Так среди папиросного дыма и дешевого вина говорили ее друзья. Она соглашалась с ними. -Любовь свободна. Нас учат стыдиться своих чувств, пренебрегать ими, хранить себя для того, кто может быть нам даже противен. Нам готовят жизнь, где мы никогда не познаем счастья. Нас учат добродетели, а меж тем вся добродетель заключается в том, чтобы сберечь себя до венца, а там… Каждый управляется, как хочет. Разве это не лицемерие? Нас сбывают с рук, как товар и следят лишь затем, чтобы он был хорош до того момента, как не будет свершена сделка. Ирина вполне соглашалась с этим. В их разговорах и рассуждениях было что-то запретное и сладостное. Все это было так не похоже на то, чему ее учили. И она желала быть свободной, сбросить с себя все оковы. Но также она понимала, что случившееся между ней и Владимиром не имело ничего общего со всеми этими разговорами. Дело было не в том, что она хотела распоряжаться своим телом также легко и просто, как это делали мужчины. Дело было не в презрении к предрассудкам, которые она так нарочито демонстрировала в светском окружении своей семьи. Она не думала о них. Весь мир ее сузился до одного Владимира, она хотела принадлежать ему, и она не хотела, не чувствовала себя способной ждать. Она не могла и не хотела любить его как принято. Она хотела, чтобы он принадлежал ей весь, и сама хотела принадлежать ему. Не когда-нибудь, а здесь и сейчас. Так велика была сила ее страсти. Она не считала, что нарушает все мыслимые нормы приличия, и не считала, что следует правилам новой, свободной жизни. Она просто желала разделить себя с тем, кого она полюбила. Это казалось ей совершенно естественным и правильным. Но еще где-то там глубоко в душе она чувствовала странную тревогу. Она чувствовала, что случившееся полностью переменило ее жизнь. Она не думала о том, что покрыла себя позором, и не думала о том, что стала новою современною женщиной. Она просто чувствовала, что жизнь ее отныне не будет уже такой, как прежде. И это смущало и пугало ее. *** Ирина позвонила горничной , и переодевшись в домашнее платье, еще какое-то время просидела в кресле, глядя перед собой. Потом она решительно поднялась и, взяв свечу, спустилась вниз. Странное поведение родителей смущало ее, а, главное, постепенно выходя из своего сомнамбулического состояния, она не могла не думать о практической стороне произошедшего. Она боялась, что отец с его понятиями о долге и чести мог явиться к старому другу и потребовать у него ответа. Ирина не хотела этого. Поглощенная своей страстью, она была уверена, что стоит ей только все объяснить, как родители поймут ее. Обещание Владимира жениться сразу же, как только это будет возможно, по ее мнению должно будет совершенно успокоить их – чести их дочери ничто не угрожает. А старая дружба и вовсе довершит дело окончательного примирения. Ирина спустилась вниз. Слабая полоска света пробивалась из-под двери отцовского кабинета. Помедлив, она повернула ручку и вошла. Михаил Александрович сидел за столом, глядя прямо перед собой казалось в том положении, в каком Ирина оставила его утром. При звуке шагов он поднял голову. Странная гримаса исказила его лицо. Ирина не знала, что между ним и ее матерью состоялся тяжелый разговор. -Ты знала? – сказал Михаил Александрович, обращаясь к княгине, которая все никак не могла унять глухих рыданий. – Как долго ты знала? -Я поняла это, когда мы были в поместье. Он сказал, что любит ее. -Любит?! И ты поверила? Как ты могла ничего мне не сказать? Сгибаясь под его упреками, словно под ударами, Елизавета Петровна пересекла комнату и тяжело опустилась на диван. -Я говорила с ним. Я сказала ему, что не желаю… Мы не желаем этих отношений, - поправилась она. – Я говорила ему, чтобы он оставил Ирину, пока не поздно, что у нее это пройдет. Что после всего, - она вдруг осеклась и страшно побледнела. Елизавета Петровна посмотрела на мужа беспомощным взглядом. Она словно ждала, что он что-то скажет, но Михаил Александрович молчал. Она снова закрыла лицо руками. -Я и представить не могла, что он… -Ну это как раз представить можно было, - чужим голосом ответил князь, словно не замечая, что каждое слово доставляет его жене невыносимую боль. -Я убью его. -Миша! -Я простил ему многое. Я… - он осекся. – Теперь, жить может только один из нас. -Я не желаю слушать этот вздор, - Елизавета Петровна поднялась и гневно посмотрела на мужа. В одно мгновение она переменилась. -Мне жаль твое оскорбленное самолюбие. Я знаю, о чем ты думаешь и боишься сказать. Ты можешь сказать мне, ты можешь упрекать меня. Но я не дам тебе погубить дочь. -Так значит, ему можно губить все, что я люблю! Елизавета Петровна ничего не ответила, но Михаил Александрович знал, что она права и что ему ничего не остается, как покориться ей. - Я хочу, чтобы ты знал, - заговорила Ирина, удивляясь твердости своего голоса. - Я люблю Владимира. А он любит меня. Я знаю все, что ты скажешь – что он много старше, что я молода и ничего не понимаю. Что я погубила себя, а он - негодяй. Михаил Александрович молчал и продолжал все также странно смотреть на дочь. Она была смущена его поведением, особенно после утренней вспышки. - Я прошу тебя винить во всем только меня, - продолжила она, хотя ей казалось, что отец или не слышит или не понимает, что она говорит. – И я хочу, чтобы ты знал – мы поженимся сразу, как только это станет возможным. Папа, ты слышишь меня? Папа! Она подошла к столу. -Ты никогда не выйдешь за него, - последние слова дочери словно вернули Михаила Александровича в реальный мир. – Пока я жив, ты никогда не выйдешь за него замуж. -Что? – от неожиданности Ирина отступила. – Что ты такое говоришь? Ты слышишь меня? Я люблю его. Я была с ним. Конечно, я выйду за него замуж. -Это ты меня не слышишь. Ты не выйдешь замуж за Корфа. Ты никогда его больше не увидишь! – решительно, как будто отдавая служебные распоряжения, говорил Михаил Александрович. – Ты уедешь заграницу к сестре и останешься там. Год, два сколько понадобится. Будем уповать, чтобы твое «пребывание» - он дернул уголком рта, - осталось без последствий. Потом мы употребим все возможности для того, чтобы ты смогла выйти замуж. Ирина потрясенно смотрела на отца и ей действительно казалось, что слух обманывает ее. Все то, что он говорил. Это было так – страшно. Умом она понимала, как выглядит ее поступок, и она была готова и к гневу и к упрекам, к самым ужасным словам, которые ей могли бы быть сказаны. Потому что она знала, или по крайней мере она была уверена, что родителям не останется ничего, кроме как смириться. А после, когда они с Владимиром обвенчаются, вспомнится и старая дружба, и привязанность, и они будут счастливы. Они все будут счастливы. Но поведение отца поразило ее именно тем, что он не называл ее падшей женщиной, не живописал ей глубину ее падения. Его словно бы не занимало свершившееся, но холодно и равнодушно он отнимал у нее будущее. -Папа, нет! – она бросилась к нему, схватила за руку, но он отдернул ее. – За что ты хочешь разлучить нас? Мы поступили может быть дурно, - воскликнула Ирина сама себе не веря, - но когда мы поженимся… - Я уже сказал тебе, что никогда более в моей жизни, в жизни моей семьи не будет Владимира Корфа! Никогда! В голосе Михаил Александровича было столько плохо скрываемой злобы, что Ирина смешалась. -Но отчего? Я знаю, он твой друг. Быть может тебе непривычно, видеть его возлюбленным твоей дочери, - странным, темным взглядом смотрел на нее князь, и Ирина спуталась еще сильнее. – Я не понимаю, - совсем растерявшись, прошептала она. - Тебе и не нужно. Внезапно лицо его смягчилось, она увидела прежнего любимого своего папеньку. Михаил Александрович подошел и, протянув руку, коснулся ее щеки. -Милая моя, ты совершила ошибку. Я не виню тебя, поверь. Ирина схватила его руку и прижала ладонь к своим губам. -Папенька, милый! Князь смотрел на нее нежно и печально. -Все пройдет. Ты забудешь. Я позабочусь о тебе, чтобы никто тебя не обидел. Никто о тебе дурного слова не скажет. Я обещаю. У тебя будет новая жизнь. -Но мне не нужна новая жизнь! – потрясенно проговорила княжна, отталкивая руку, которую она только что страстно целовала. – Мне нужна моя жизнь. Моя жизнь с ним. Я не оставлю его. Ты не сможешь меня заставить, никто не сможет! – крикнула она. -До своего отъезда ты не покинешь дома. Ты можешь ходить только в церковь и не иначе, чем в чьем-нибудь сопровождении, - холодным чужим голосом сказал Михаил Александрович. И она снова вспомнила странное поведение матери, то, как она взглядом умоляла ее не называть имя Владимира. Нет, не могло все дело быть только в дружбе, которую княгиня боялась разрушить. Да и какой смысл был скрывать. И то, как вел себя отец. Ведь очевидно, что он первый должен был желать покрыть позор своей дочери. -Это ведь не потому, что он твой друг, а я твоя дочь. Здесь что-то еще. Теперь я это вижу. Ты и мама! Вы же первые должны желать брака между нами. -Ты ничего не понимаешь, - сухо ответил Михаил Александрович и лицо его снова стало чужим и холодным. -Так объясни! – с отчаянием ломая руки, вскричала Ирина. -Я сказал тебе то, что тебе должно знать. Михаил вернулся за стол. -Завтра же с дипломатической почтой я отправлю Катишь письмо и займусь выправлением твоего паспорта. -Никогда этого не будет, слышишь, никогда! – крикнула Ирина, не помня себя. – Я не позволю меня увезти. Я не дам ни тебе, никому в этом мире разлучить нас, слышишь! Она опрометью бросила прочь. Некоторое время князь Михаил смотрел ей вслед. Потом с каким-то отчаянием обхватил руками голову. -Будь ты проклят, будь ты проклят, - шептал он. Он просидел так какое-то время, потом поднял голову, позвонил в колокольчик. -Слушаю, ваше сиятельство,- дворецкий появился бесшумно. Несколько мгновений Михаил Александрович смотрел на него, словно пытаясь вспомнить, зачем звал. -Передай всем в доме. С сего момента и до моего распоряжения с княжны Ирины глаз не спускать, никого к ней не допускать, писем и записок для нее не принимать, от нее для передачи не брать. Обо всех желающих ее видеть, сообщать сначала мне или Елизавете Петровне. Он замолчал. Дворецкий невозмутимо наклонил голову, давая понять, что приказание понято. -Что-нибудь еще, ваше сиятельство? -Нет, ступай. Хотя подожди. Внутренняя борьба отразилась на лице Михаила Александровича, словно он так и не мог до конца договориться с самим собой. -Если придет барон Корф, не принимать. -Слушаю, ваше сиятельство, - лицо дворецкого осталось невозмутимым. *** - В одном из богатых и модных петербургских домов тоже не ложились спать. Его хозяйка, вдова знаменитого и всеми уважаемого генерала, сама почитаемая и уважаемая в свете, сидела в своем будуаре и отчаянно скучала. Она отбросила в сторону весьма нравоучительный и оттого столь же скучный английский роман, и раздумывала, не почитать ли роман французский, не столь нравоучительный и оттого менее скучный. Но, как мы уже сказали, дама она была очень уважаемая, и это уважение, она, разумеется, заслужила тем, что всегда вела себя, как и положено благородной и честной женщине, а также истинной христианке. А любой христианин знает, что развлечения в Пост - большой грех. Ведь это время, когда надо предаваться мыслям о вечном, а не о том, как провести скучный вечер, который в другое время незаметно пролетал в светской болтовне. Дама протянула пухлую, но все еще весьма очаровательную ручку и позвонила в колокольчик. Но торопливого звука шагов не послышалось. Тогда она позвонила еще раз – и снова нет ответа. Досадливо поморщившись, дама принялась яростно трезвонить. Спустя несколько мгновений послышались быстрые шаги, и вошла горничная, немолодая пухлая женщина, в темном платье, и переднике. -Слушаю, барыня? -Где ты ходишь? – недовольно, нет, простите, конечно же, строго осведомилась хозяйка, потому что она была женщина светская и прекрасно воспитанная, и даже со слугами вела себя отменно вежливо. -Простите барыня, я сестру провожала. Я вам говорила, что сестра ко мне сегодня приезжала. Вы дозволили, - торопливо напомнила горничная. -Да-да, что-то припоминаю, - ответила дама. – Что, ушла она? -Ушла, - закивала горничная -Ну так что же? -Чего изволите? -Изволю? – хозяйка задумалась, пытаясь вспомнить, зачем же ей действительно понадобилась горничная. – Это ты виновата. Пока дошла, у меня из головы-то и вылетело. Ну что стоишь, сядь, - смилостивалась барыня и указала на стул подле себя. – Рассказывай. -Что рассказывать-то, ваше превосходительство? - горничная присела на край стула. - Да что же ты за бестолковая такая, право слово. Видишь же, бессонница у меня. Нет, бы повеселила. Грех, это, конечно, - тут же обернувшись к иконе, барыня широко перекрестилась. – Да Бог милостив, простит. Я сегодня всю службу отстояла, ноги так и отваливаются. Ну что молчишь. -Да что рассказывать-то барыня, право и нет ничего такого, - растерянно проговорила горничная. -Ну будет тебе, будет? Про Головиных ничего не слыхать? У тебя же вроде золовка в горничных у Надежды Кирилловны. Как там? Верно ли, что Николай Алексеевич даже брошку фамильную, женину в карты проиграл, а она отдавать не пожелала, да все бакенбарды ему повыдергала. -Не знаю, барыня, Глафира ничего такого не говорила. -Дура, прости господи, твоя Глафира, уж весь Петербург про то знает. Да неужто рассказать нечего? Ведь вам бездельникам нет лучше развлечения, чем собраться, да господам косточки перемывать. Неблагодарные вы. И ты, небось, такая же, сплетни про меня распускаешь. - Помилуйте, барыня, за что обижаете. Уж казалось бы верой и правдой. -Ну-ну, так и уж и расслюнявилась сразу, - несколько примирительно сказала барыня. – Уж и слово вам не скажи. -Да я бы и была рада, барыня, - оттаяла горничная и задумалась, потом покачала головой и снова задумалась. – Да вот ежели только… Сестра мне рассказала… -Сестра? Она у тебя кажется замужем за сторожем при государевом охотничьем домике, что на болотах. -За ним, барыня… -Про государя что? – глаза барыни возбужденно заблестели. -Не про государя вовсе, - горничная понизила голос. – Про другое. -Про что, другое? – разочарованно протянула барыня. - Настасья моя говорит, что не далее как позавчера днем приехала к ним барышня, и заплатила щедро, чтобы ей позволили в домике время провести. -И что же, – перебирая на столе разные безделушки, спросила барыня. -Ну Никифор Архипыч, зять мой, видит барышня перед ним из благородных, да и лицо вроде как знакомое. Будто видел уже где-то. Ну и подумал, что дурного ничего нет, все равно домик пустой стоит, а деньги лишние не бывают. Щедро она заплатила. -Вот они нравы! Да разве для того зятя твоего туда государь определил, чтобы он карман свой набивал! Ну дальше-то, что… - А дальше вот что, - ободрилась горничная. - Приезжает девица эта на следующий день, привозит с собой видимо-невидимо: еды, да все скоромной, вина разного, шанмпанское на лед велит положить. -Ах ты, Боже мой, грех какой, - снова перекрестилась барыня. – Говори. -А ближе к вечеру мужчина… -Мужчина? Quelle chute de morale*. Ну так что же они? -А то барыня, как все мясо съели, да всю шанспанскую выпили, так и ушли в другую комнату, где государь почивать изволит, ежели остается. - И что же, как долго они там пробыли? – нарочно скучным тоном спросила барыня, но светские приемы с горничной были совершенно лишними. -Настасья говорит до самого утра. Кавалер только один раз вышел, за дровами, в одной, прости господи рубахе, и назад. -Кавалер-кавалер, да почем ты знаешь, что они не муж и жена. Грех, оно, конечно, в Пост-то. - Как же, муж и жена, - рассмеялась горничная. – Сестра хорошо разглядела, ни у ней, ни у него кольца на пальце не было. Да и то сказать, Настасья говорит, он много старше, в отцы ей годится. А все туда же… -В отцы говоришь. Quelle vulgarité**.. Небось актриска какая или так модистка. Нет, к чему актерку или модистку в царский дом. Да ты говоришь она из благородных? -Зять говорит. -А затю твоему откуда знать, из благородных она или так camélia*** -А? – переспросила незнакомое слово горничная. – Так она назвала себя. -Назвала? – оживилась барыня. - Да что ж ты, дура, сразу не сказала. -Так и я говорю, - обиженно отозвалась горничная. – Без имени-то никак, чай не постоялый двор, государев дом, - она с особым удовольствием повторяла это «государев дом», словно бы сама распоряжалась этим домом. – Да и узнал он ее. -Как это узнал? -Да так. Перед Постом-то, государь охотились, вот среди людей, что с ними приехали зять-то ее и увидел. А вокруг государя, сами знаете, все непростые. -Но так кто же она, - воскликнула барыня. -Княжна, - решительно объявила горничная. – Княжна… Репнина. -Репнина! – ахнула барыня. - préfère les vieux aux jeunes*** Да ты уверена, что с ней не один из Великих Князей был? -Зять бы признал. Он все государево семейство наперечет, слава богу знает, - гордо ответила горничная. -Наперечет, - отозвалась барыня, словно задумавшись о чем-то. – Княжна Репнина… а говорили наследник… Как странно. Ступай, - вдруг вспомнив, что горничная сидит рядом и внимательно прислушивается, сурово велела барыня. И еще долго, бормоча перед иконой молитву и кладя поклоны, барыня пыталась угадать, кто мог быть тот таинственный кавалер. А два дня спустя весь Петербург говорил о том, что княжна Репнина провела ночь с мужчиной *какое падение нравов ** какая пошлость ***камелия **** предпочла старика молодому
Carolla: На этом написанное заканчивается. Был еще краткий синопсис того, как должны были развиваться события. Но после того, как я переписала последние сцены, теперь финал мне видится совершенно иначе
Falchi: Юля, спасибо большое, что ты отреставрировала свою историю и решила ее выложить. Я всю ночь читала с огромным удовольствием и нахожусь до сих пор под впечатлением. Прежде всего хочу сказать, что в очередной раз убедилась, что ты один из немногих авторов фендома, кто умеет излагать события 19 века стилем, пропитанным духом времени. У меня всегда при прочтении возникает мысль будто я погружаюсь в повествование, написанное автором той ушедший эпохи. Детали, быт, атмосфера – всё оттуда из классической литературы. Очень редкое и ценное свойство автора, тем более для такого легкого и развлекательного фендома как БН. По поводу героев. Надо сказать, что спустя десять лет я стала относится к ним гораздо лучше, точнее с пониманием. Мотивы, чувства, действия, последствия поступков – всё это возможно, всё это бывает с людьми независимо от времени и места событий. Начну с Михаила. Всё же мои ощущения, что он не справился с ролью отца нашли подтверждение. Я не говорю, что он плохой отец, он, как бы сказали современные психологи, «достаточно хороший родитель», то есть Миша искренне любит своих детей, хочет, чтобы они были счастливы и всё у них в жизни сложилось замечательно, но у него в определенный момент не хватило внутренних ресурсов, чтобы воплотить эти желания в жизнь. Мне он показался очень уставшим человеком, «выпавшим из жизни», как будто семья с кучей детей, быт, служба, отмена крепостного права и прочие радости выпили из него все соки и притупили чувства. Поэтому, когда его младшая дочь, хорошая, неглупая девочка, начинает играть роль взрослой, которая в ее понимание заключается в увлеченности нигилистами, социалистами и проверками цесаревича на прочность, отец радостно включается в эту игру, оправдывая себя тем, что дочь у него благоразумная, глупости не наделает. На всякий случай спрашивает, правда, - а точно всё будет хорошо, ты ведь будешь умницей? Да, папенька, конечно, - отвечает Ирочка, и он с облегчением скидывает с себя ответственность. А потом с ужасом обнаруживает ее в постели Корфа и выдает объяснимую реакцию – как такое могло случится! И, конечно, проще всего обвинить во всем Владимира, который опять встал у него на пути. Барон, понятно дело чудак на букву «м» в этой ситуации, но если бы у Михаила хватило сил и мудрости поинтересоваться мыслями и чувствами дочери пусть бы в отношении ее дурацких книжек, подойти поговорить, прочитать хотя бы этого несчастного Чернышевского, то Ирина не побежала бы с ней к Корфу и так далее, и так далее. Вместо этого Репнин просто закрывает глаза на ее взгляды с мыслью – ерунда, перебеситься. Мать поступает не лучше, с присущей Лизавете откровенностью сообщает – устали мы от твоей дурости, доченька. Нечуткость в данном случае преступна, потому что обесценивание того, что важно детям отдаляет их от родителей всё больше и больше. А потом в качестве оправдания в первую очередь себя пытается выгородить ее от отца при помощи лжи. К сожалению, это так не работает. Но я не вин. в общем Репнина, роль хорошего отца – одна из самых сложных, которые доводится играть мужчине в своей жизни. Единицы с ней справляются в полной мере. Гораздо печальнее, что в порыве гнева он забывает, что его ответственность ничуть не меньше, а скорее бессознательно перекладывает всю вину на друга, обстоятельства, злой рок, чтобы не признаваться самому себе в родительском фиаско. Поворотной в этом смысле стала для меня сцена с вызовом на дуэль Николаем, где Владимир, защищая Ирину, повёл себя не как ее потенциальный жених, возлюбленный или ухажер, тот бы непременно побежал геройствовать, а именно как отец, с позиции взрослого, смотрящего на перспективу человека. И девочка мгновенно отреагировала на его поступок – он молодец, он прав, он меня защищает, именно это мне и надо. То есть по сути именно такой родительской защиты и поддержки ей на тот период жизни не хватало. Но поскольку Ирина еще очень юна, у нее не развито критическое мышление, она не может разложить все свои ощущения по полочкам, то возникшее чувство она принимает за единственно ей понятное – за влюбленность. Ну и добавить сюда природное очарование Корфа, романтизированные слухи о его подвигах, бродящие в обществе, да и сам факт, что он её принял всерьез, выслушал ее фантастические идеи о всеобщем равенстве и братстве, даже Чернышевского согласился прочитать. Идеальный мужчина, короче. Что касается Владимира, я в общем тоже смягчилась на его счёт. Кризис среднего возраста подкрался незаметно, а любой мужчина воспринимает его очень тяжело. С одной стороны, ему повезло. Как человек не обремененный никакими обязательствами, ни семьей, ни службой, ни финансовыми проблемами, он обладает свободой путешествовать по всему миру, каждый день получать новую информацию, узнавать новых людей, посещать новые места. Это прекрасная возможность не утрачивать интерес к жизни, сохранять молодость, но, увы, у Владимира так и остались неразрешенные проблемы из детства и юности и в переломный момент жизни он невольно к ним обращается и на свою беду возвращается в Россию. А там все его друзья-знакомые переженились, детей завели, брюшко отрастили и живут как будто правильной, нормальной обывательской жизнью, которую он знать не знает. И вроде бы надо ему посмотреть на это всё, перекреститься, что миновало и ехать обратно во Флоренцию (кстати, чувствуется, что автор прошел своими ногами путь до церкви Данте и влюбился в это место, очень хорошо его понимаю), но кризис же, а потому мучают мысли – а, может, я жил неправильно, а может надо было детей завести, вот и у нас с Анной могли бы быть. Я склонна думать, что к Ирине Владимир в первую очередь испытал родительскую любовь, которую не смог в свое время реализовать. Но не будем забывать, что и в роли любимого и любящего мужчины в полной мере ему не удалось побывать. Если бы у него был такой опыт, как в случае с дуэлью, где он сделал работу над ошибками и не повторил их, то и испытав чувства к Ирине, верно оценил бы их и поступил правильно. То есть не дал бы им волю. А вышло, что оказался также неопытен, как и семнадцатилетняя девочка, сказавшая ему слова, какие всю жизнь мечтал услышать от другой. Хотя надо отдать должное, разобраться пытался, даже к Анне поехал, чтобы в итоге получить молчаливое одобрение с её стороны, о котором она даже не догадалась. Тот факт что Анна вышла замуж за "копию" ИИ, очень, очень правдоподобно. Для нее - лучший вариант развития из всех возможных. Конечно еще большую остроту ситуации добавляет тот факт, что Ирина – дочка лучшего друга и вот тут ну совсем нельзя тащить ее в постель хотя бы из уважения к Мише, но в отношении с женщинами Владимир никогда не вёл себя разумно. Сначала сделал, потом пришел в ужас от своего поступка, и вперед, на любимую дорожку – страдать. Я всегда говорила, что он совершеннейший невротик. Годы ничего не изменили. В любом случае вышло как вышло, такова жизнь, главное, что хочу сказать –верю. Отдельное спасибо за освещение событий в Зимнем, я не большой фанат этой страницы истории в БН, при просмотре откровенно скучала на этих моментах, но я знаю, как ты любишь Александра, что очень-очень заметно и видно с какой любовью ты описала его семью и его самого. Эпизод, где он рассказывает сыну о собственной дуэли с Корфом невероятно трогательный, аж до слёз, не шучу ей-Богу. Он и в самом деле прекрасный человек и самый достойный император России, а ей в этом смысле очень сильно не везло. Спасибо большое еще раз, было интересно
Carolla: Falchi спасибо Про Мишеля и в каком-то смысле Лизавету. Знаешь, недаром ведь говорят, что какими бы хорошими родителями вы не были, вашим детям все равно будет, что рассказать своему психотерапевту. Все то, что ты говоришь правильно и я с тобой совершенно согласна. Но... Я боюсь, что и немногие современные родители, вооруженные последними достижениями в области детской и подростковой психологии все это могут воплотить в жизнь. А уж, что говорить о людях, которые жили 150 лет назад. Да они вообще недавно открыли для себя, что дети - это вообще тоже люди Кроме того, тут ведь еще что - мне кажется, был ли у самих Лизы и Мишеля перед глазами опыт, на который они могли ориентироваться? Мишель, небось, сначала жил на руках нянек-гувернеров, потом его сдали в корпус, и родителей он видел хорошо, если два раза в год. Чего он там для себя мог вынести из того, какова роль отца. Про Долгоруких итак все понятно. То есть они даже стараются - жизнь в семье, не отсылают в тот же пансион, не давят, не принуждают, чтобы не было соблазна пуститься во все тяжкие и в какой-то степени действуют от обратного. Falchi пишет: Гораздо печальнее, что в порыве гнева он забывает, что его ответственность ничуть не меньше, а скорее бессознательно перекладывает всю вину на друга, обстоятельства, злой рок, чтобы не признаваться самому себе в родительском фиаско. Думаю такие вещи сложно осознать и еще сложнее принять Falchi пишет: Поворотной в этом смысле стала для меня сцена с вызовом на дуэль Николаем, где Владимир, защищая Ирину, повёл себя не как ее потенциальный жених, возлюбленный или ухажер, тот бы непременно побежал геройствовать, а именно как отец, с позиции взрослого, смотрящего на перспективу человека. Честно говоря мне кажется, что он просто повел себя как неглупый человек, который не наступает дважды на одни и те же грабли. Кстати мне самой в голову не приходила такая мысль, что в какой-то степени он для Ирины отцовская фигура. Но теперь мне кажется это разумным. Но в конце концов ведь так бывает очень часто, когда мужчина выбирается подсознательно чтобы быть ему либо дочерью, либо матерью. Про кризис среднего возраста и Владимира я кстати тоже не думала, но есть в этом что-то, да, пожалуй. Falchi пишет: Ирина – дочка лучшего друга и вот тут ну совсем нельзя тащить ее в постель хотя бы из уважения к Мише Мне кажется, прежде всего не стоило это делать из уважения к ней. Он должен был понимать, что она сама себе не отдает отчет в том, что делает и что потом все это ляжет на нее и в первую очередь пострадает она с какой стороны не посмотри. Falchi пишет: но я знаю, как ты любишь Александра, что очень-очень заметно и видно с какой любовью ты описала его семью и его самого. сейчас бы я описала все это, скажем так, менее идиллически. Falchi срасибо тебе большое за этот отзыв, мне хочется отвечать на каждую строчку. А главное, все это совершенно не приходило мне в голову, когда я писала, но теперь я смотрю и думаю, а ведь и правда Спасибо огромное
Falchi: Знаешь, недаром ведь говорят, что какими бы хорошими родителями вы не были, вашим детям все равно будет, что рассказать своему психотерапевту. Однозначно. Обожаю эту фразу. Еще мне нравится известный анекдот на тему, когда психоаналитик спрашивает своего пациента: - Расскажите о своем детстве. - Детство у меня было счастливое, доктор. - Ну ничего, это мы сейчас исправим. А вообще я считаю, что каждый человек должен хоть раз в жизни пройти сеанс психотерапии. Там его ждет масса чудных открытий о себе самом и окружающих. Насчет Михаила и Лизы, согласна, так что тоже не особо их виню. Они честно старались и у них многое получилось, учитывая реалии общества. Воспитать ребенка - труд, который мало кому по силам и если с современных родителей спрос выше, потому что у них всегда есть возможность получить квалифицированную помощь, когда не хватает собственных знаний, то в случае с Репниными - как вышло, так вышло. Могло быть гораздо хуже. Но в конце концов ведь так бывает очень часто, когда мужчина выбирается подсознательно чтобы быть ему либо дочерью, либо матерью. Бывает, как раз в тех случаях, если у выросших детей есть потребность компенсировать недостаток любви и заботы от родителей. В большинстве случаев такие браки или несчастливы, или распадаются, потому что залог здоровых отношений - равноправие партнеров, а в таких случаях кто-то из супругов оказывается незрелой личностью. Иногда оба сразу)) Он должен был понимать, что она сама себе не отдает отчет в том, что делает и что потом все это ляжет на нее и в первую очередь пострадает она с какой стороны не посмотри. Корф может и понимает, да что там, он определенно понимает, только сделать ничего не может. У него по-прежнему остался неразрешен внутриличностный конфликт по поводу Анны, он постоянно ее вспоминает, сравнивает с кем-то, терзается. Пока внутренняя борьба продолжается, барон просто обречен из раза в раз вступать в отношения, где либо он будет страдать, либо она, либо оба сразу и все окружающие заодно. В буддизме это называется "кармической петлей", в современной психотерапии - импринтинг, по простому - беготня по граблям. В любом случае так работает бессознательное и в наше время весьма успешно корректируется в известном кабинете с кушеткой, но на беду Корфа доктор Фрейд еще не изобрел свой психоанализ))
Carolla: Falchi пишет: А вообще я считаю, что каждый человек должен хоть раз в жизни пройти сеанс психотерапии. Там его ждет масса чудных открытий о себе самом и окружающих. и следующие пять лет он будет работать на психотерапевта. Нет, я кстати согласна, что каждому не помешал бы хороший психолог Falchi пишет: то в случае с Репниными - как вышло, так вышло. Могло быть гораздо хуже. Ну вот то-то и оно, что у них как в знаменитом: хотели как лучше, а получилось как всегда. Интересно, что вырастили бы Анна с Корфом, тоже мне кажется тот еще клубок был бы Falchi пишет: В большинстве случаев такие браки или несчастливы, или распадаются, потому что залог здоровых отношений - равноправие партнеров, а в таких случаях кто-то из супругов оказывается незрелой личностью. Иногда оба сразу)) Ну это сейчас, потому что во-первых, люди имеют возможность "распасться", ну и просвещение не стоит на месте. Но вообще оглядываясь по сторонам, на самом деле не так уж мало подобных браков и живут и ничего не распадается. А тогда-то так вообще мне кажется была очень распространена именно ситуация отец/дочь причем даже не столько в смысле возраста, сколько все-таки мужчины имели возможность как-то развиться, как-то что-то увидеть в жизни и понять про жизнь, тогда как девушки такой возможности толком не имели и переходили от одного так сказать отца, к другому. Понятно, что каждый случай уникален и мы знаем много примеров блестящих, умных женщин, однако в среднем по палате подозреваю картина была все же не про партнерство, а либо про она вечная дочка, либо держит под каблуком. Falchi пишет: В буддизме это называется "кармической петлей", в современной психотерапии - импринтинг, по простому - беготня по граблям. А в просторечьи - если и третий муж бьет по морде, то дело не в муже, а в морде. Но да, история с Анной не проработана, да и как ее проработать, если вся психотерапия, которая была тогда доступна, это религия - а там немного не о том. Ну и в принципе это надо сначала осознать, что вот у тебя тут проблема, что надо это как-то прожить, отпустить, осознать этот опыт, пойти дальше и все равно каждый раз ловить себя на том, что вот ты снова туда скатываешься и не давать съехать туда.
Falchi: Carolla пишет: и следующие пять лет он будет работать на психотерапевта. Вот это да, главный минус, что дорого и пока своего специалиста найдешь можешь кучу денег потерять и еще больше расстроиться. Но пять лет - многовато, это психоанализ только столько длится, скорее для американцев подходит. У них в семьях такой трэш творится, что лежать им на кушетке, не перележать. Есть и другие подходы, когнитивно-поведенческий, например, он достаточно быстрый, эффективный и практически универсальный. Здесь главное не подсесть, потому что когда тебя слушают профессионально - кайф неимоверный. И задача хорошего психотерапевта помочь разобраться, научить находить внутри себя ресурсы и грамотно ими пользоваться, а потом выпнуть в свободное плаванье. Зато после эффективной терапии выходишь как в новый мир, счастливый и гордый собой как будто только что сложный уровень в стратегии прошел Carolla пишет: Интересно, что вырастили бы Анна с Корфом, тоже мне кажется тот еще клубок был бы Да ничего хорошего. Мне кажется, Владимир был бы очень не последовательным родителем, сначала орал, дав волю эмоциям, потом, спохватившись, начал бы резко жалеть и переживать, что и отец-то из меня не важный, что и веду себя не лучше собственного папаши и вообще жизнь боль. Дети быстро просекли бы такую фишку и весьма успешно бы им манипулировали и скорее всего выросли бы инфантильными. Насчет Анны не знаю, она такая амёба, думаю, выполняла бы функции матери чисто формально. Carolla пишет: Но вообще оглядываясь по сторонам, на самом деле не так уж мало подобных браков и живут и ничего не распадается. Я чем больше оглядываюсь по сторонам, тем больше убеждаюсь, что число счастливых браков стремится к нулю. Бывает что со стороны вроде всё хорошо, потом с человеком разговоришься и он тебе скажет, что не такой семейной жизни на самом деле хотел, но куда деваться - дети, кредиты, ипотека. А потом - ВСД, мигрень, расстройства пищевого поведения, на худой конец. В 19 веке еще хуже конечно было, правда обычно упрекали во всем женщин, обвиняя в истерии как средстве манипуляции мужчинами. Но не на пустом же она месте берется. Carolla пишет: А в просторечьи - если и третий муж бьет по морде, то дело не в муже, а в морде. Да-да-да, и это тоже. Carolla пишет: если вся психотерапия, которая была тогда доступна, это религия - а там немного не о том Религия это тоже неплохо. В ней можно найти утешение, а главное то же христианство предлагает достаточно адекватные с точки зрения психологии тезисы. Например, возлюби ближнего как самого себя. Ключевое тут - себя сначала полюби, а потом ближнего. Вот, Корф, например или Анна любили самое себя? Нет, конечно, а как они друг друга полюбят тогда? Вот именно, что никак Carolla пишет: Ну и в принципе это надо сначала осознать, что вот у тебя тут проблема, что надо это как-то прожить, отпустить, осознать этот опыт, пойти дальше и все равно каждый раз ловить себя на том, что вот ты снова туда скатываешься и не давать съехать туда. Угу, это мучение такое, человек просто выматывает себя, иногда годами.
Carolla: Falchi пишет: Зато после эффективной терапии выходишь как в новый мир, счастливый и гордый собой как будто только что сложный уровень в стратегии прошел На самом деле тут есть и опасность, что в какой-то момент это затянет и начнется перекладывание ответственности на психолога, то есть психолог дает своего рода индульгенцию на ничего не делать, не пытаться изменить - типа " я же хожу, лечусь" значит все как-то само или "вот потом, когда я вылечусь" и все это надолго затянуть может. По идее хороший психолог должен поймать этот момент и пресечь это. Falchi пишет: Да ничего хорошего. Мне кажется, Владимир был бы очень не последовательным родителем, сначала орал, дав волю эмоциям, потом, спохватившись, начал бы резко жалеть и переживать, что и отец-то из меня не важный, что и веду себя не лучше собственного папаши и вообще жизнь боль. Дети быстро просекли бы такую фишку и весьма успешно бы им манипулировали и скорее всего выросли бы инфантильными. Насчет Анны не знаю, она такая амёба, думаю, выполняла бы функции матери чисто формально. Ты думаешь инфантильными? Про Анну мне кажется, вот что. Она умеет изобразить из себя жертву, причем не нарочитую - "ах у меня сердечный приступ", а такую исподволь, что все ее вечно бегали-спасали, и еще виноватыми чувствовали и мне кажется она вот также может привить комплекс вины детям, что они недостаточно хорошие дети, недостаточно любят маменьку, всячески перед ней виноваты. Причем ведь не факт, что и она-то это осознанно делает, там тоже психика покорежна дай боже этим двойным положением и добрым дядюшкой ИИ и его благими намерениями. Я бы прям почитала с удовольствием что-нибудь не как мы привыкли - счастливое семейство, все благородные красавицы и отважные юноши - а вот настоящее. Это просто была бы Big little lies какая-то Falchi пишет: Я чем больше оглядываюсь по сторонам, тем больше убеждаюсь, что число счастливых браков стремится к нулю. Бывает что со стороны вроде всё хорошо, потом с человеком разговоришься и он тебе скажет, что не такой семейной жизни на самом деле хотел, но куда деваться - дети, кредиты, ипотека. А потом - ВСД, мигрень, расстройства пищевого поведения, на худой конец. В 19 веке еще хуже конечно было, правда обычно упрекали во всем женщин, обвиняя в истерии как средстве манипуляции мужчинами. Но не на пустом же она месте берется Оно и понятно. Каждая семья несчастна по-своему ВСД кстати чисто российский диагноз в МКБ его вроде нет Я сейчас когда посмотрела меня там один момент прям взбесил - когда императрица на голубом глазу заявляет Наташке - мол, женщина всегда сама причина страстей, которые вокруг нее разгораются. Мне прям в экран хотелось влезть и долбануть ее тяжелым чем-нибудь. Falchi пишет: Например, возлюби ближнего как самого себя. Ключевое тут - себя сначала полюби, а потом ближнего. Подозреваю, что здесь акцент все же на первостепенности любви к ближнему. А так-то понятно, что наденьте маску сначала на себя, а потом на ребенка. Falchi пишет: Вот, Корф, например или Анна любили самое себя? Корф однозначно нет, у него была поразительная тяга к саморазрушению.С Анной мне кажется тут все сложнее, так как там еще наложилось ее двусмысленное положение, в котором она жила столько лет.
Falchi: Carolla пишет: типа " я же хожу, лечусь" значит все как-то само или "вот потом, когда я вылечусь" и все это надолго затянуть может. По идее хороший психолог должен поймать этот момент и пресечь это. Хороший психолог в принципе не может такое допустить ни на каком этапе терапии. Изменения в лучшую сторону клиент должен почувствовать на 3-5 сеансе, а если речь идет об острой, кризисной ситуация, то уже после первого. Если этого не происходит, значит с психологом надо прощаться, либо не твой человек, либо не очень грамотный. Carolla пишет: Ты думаешь инфантильными? Я теоретизирую. Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы Владимир резко вылечился и стал хорошим папой, тем более он по своей природе человек не злой, не властный. Он не стал бы подавлять своих детей, навязывать свою точку зрения или стараться сломать, думаю, старался бы уделять им время по мере возможностей, в общем пытался бы стать "достаточно хорошим родителем" как минимум. Но по своей природе он не уверенный в себе человек, в анамнез имеет крайне неуравновешенного папу- самодура, который сам не понимал, что он хочет из сына вырастить и очень тяжелые, пропитанные чувством вины отношения к Анне, в которых он постоянно был этаким злодеем, а она жертвой. Конечно, как человек не глупый он постарается в воспитании детей ошибок прошлого не повторить, но среди его реакций кроме тех что нам известны, других нет. И наверняка будут возникать ситуации, когда ребенок (если мальчик особенно) станет вести себя не так, как ему хотелось бы, иногда назло что-то делать, да мало ли. Владимир вполне может вспылить, наорать, даже подзатыльник сгоряча дать, но через минуту произойдет мощный откат - что я черт возьми наделал, мальчик мой бедненький, давай я тебя пожалею. Его легко развести на чувство вины и ребенок быстро сделает вывод, что творить можно что угодно, главное вовремя заплакать или обидеться, папа пожалеет, конфетку даст. В воспитании ребенка лет так до пяти (потом уже вообще поздно воспитывать) главное соблюсти три правила - четкость, последовательность, согласованность обоими родителями. Я слабо могу представить, чтобы в семье Корфов эти правила соблюдались. Причем наверняка дети будут его любить, но авторитетом он вряд ли для них станет. Carolla пишет: Я бы прям почитала с удовольствием что-нибудь не как мы привыкли - счастливое семейство, все благородные красавицы и отважные юноши - а вот настоящее. Это просто была бы Big little lies какая-то Я в фендоме такого не помню. А сейчас тем более никто не напишет. Поклонники ВовАнны свято верят, что у них все в шоколаде, а остальным - лень на эту тему распыляться. Она достаточно трудная на самом деле. Carolla пишет: ВСД кстати чисто российский диагноз в МКБ его вроде нет ВСД - псевдонаучная хрень. Её ставили со времен СССР во всех случаях, когда не понимали, что с пациентом происходит и куда направить, сейчас ситуация получше, многие доктора вместо того чтобы писать в карте ВСД осторожно предлагают сходить к психологу.
полная версия страницы