Форум » Альманах » Карт-бланш (зарисовка по мотивам БН) » Ответить
Карт-бланш (зарисовка по мотивам БН)
Gata: Название: "Карт-бланш" Герои: БиО и др. Сюжет: как могли развиваться события сериала, начиная с серии примерно 92-й - 93-й Примечание: привет из Фалля в виде компенсации за неприезд на бал к Забалуеву :)
Эйлис: Роза пишет: Это только Аннушка Платонова уходит безрезультатно Ну я поняла, что эполеты останутся
Светлячок: Gata пишет: Будет много сиропа, сразу предупреждаю У меня не слипнется Gata пишет: – Вы слишком торопитесь, господин граф, – выдохнула она, понизив голос до чувственного контральто. – Разве я не разочаровал бы вас, если бы медлил? Если бы медлил, разочаровал бы меня страшно Вкусный отрывок с иезуитски оторванным концом. Я три раза его прочитала туда-сюда. И моя душа жаждет поцалуя Алекса пишет: Не мог Беня молниеносно попасться. Мог Когда рядом пани подсчеты о сроке давности неуместны.
Роза: Алекса пишет: Разумеется. Об этом в тексте есть Сашенька, не надо меня отожествлять с пани Ольгой. Я имела в виду написать что-нибудь как ответ на вопрос. Эйлис пишет: Ну я поняла, что эполеты останутся Не факт
Четвёртая Харита: Гата отрывок такой чувственный, что я как и Светлячок хочу, вернее требую поцелуя . Зачем же на самом интересном месте прерывать...
Светлячок: Четвёртая Харита пишет: Гата отрывок такой чувственный ППКС. Между БиО сразу возникли флюиды, которые лезут через монитор в моё воображение
Gata: Знаю я вас - дашь вам поцелуй, вы еще что-нибудь попросите :)))
Четвёртая Харита: Gata пишет: Знаю я вас - дашь вам поцелуй, вы еще что-нибудь попросите :))) А может мы попросим мирное чаепитие, а ля ВовАнна, пока не дашь поцелуя, ты этого знать не можешь , поэтому мы ждём и желательно до понедельника, иначе выходные насмарку ...
Светлячок: Какой понедельник?! Сегодня! Я же не засну теперича, пока не узнаю что там дальше
Gata: С эполетами будем разбираться завтра или послезавтра :)
Светлячок: Gata , завтра - это уже сегодня. Где прода?
Эйлис: Светлячок Насильем музу не приманить. Не дави на автора, а то будем ждать дольше, чем она планирует
Falchi: Gata премного благодарю за чудесный ужин Разговор пани с Бенкендорфом получился таким изящным, слегка ироничным и в то же время очень нежным. Оба балансируют на грани.
Gata: Автору приятно внимание дорогих читателей Четвёртая Харита пишет: А может мы попросим мирное чаепитие Чая не обещаю, а проды рюмочку, так и быть, налью Под выходные :)
Светлячок: Вашевство, у вас приняты пытки в жандармском ведомстве?
Gata: Светлячок пишет: Вашевство, у вас приняты пытки в жандармском ведомстве? Прошу прощения - отвлекли по срочному делу. И лишили комментариев госпожи Жуковской прямо со сковородки. Теперь ночь не усну в ожидании блинов :) * * * Шаг. Два. Пять. Ни скрипа, ни шороха за спиной. Он мнит, что более упрям? Из этой комнаты она уйдет только с императорским карт-бланшем, хотя бы ей пришлось разыграть обморок, или вернуться с порога, будто не в силах справиться со страстью – одним унижением больше, одним меньше, – гордости не будет больней, чем стыдливости… но, матка боска, как же не хочется, мучительно не хочется проходить еще и через это! Ольга сжала дверную ручку, позади по-прежнему было тихо. «Вы, кажется, твердо вознамерились разочаровать меня, господин граф?» И тут его ладони легли ей на плечи. Она невольно вздрогнула. – Я оправдал ваши ожидания? – тепло бархатного шепота скользнуло по ее уху и волосам. – Вы меня напугали. – Простите, здесь очень толстые ковры, – теплый шепот, щекоча затылок, струился вниз, по позвонкам, заставляя их отдаваться дрожью то тревожной, то упоительной. Руки на плечах – не Сашины – жгли кожу сквозь тонкие кружева и шелк, словно уже сорвали все мешающие им покровы. Думала ли она, что когда-нибудь позволит другому мужчине обнимать ее т а к? – Кого вы хотите обмануть? – фыркнула полячка. «Подкрался, как шпион!» – А кого хотели обмануть вы? Она резко повернулась и увидела его смеющиеся глаза. – Ненавижу вас! – Вы так очаровательны, когда пытаетесь сердиться, что не можете этого не знать. Его ладони с плеч переместились на талию, платье вдруг стало тесным. Матка боска, неужели тело настолько слабо? На миг ей представились глаза Саши, полные укоризны. Как могла она упрекать неверного возлюбленного, когда сама собирается изменить ему, и еще не умерла ни от стыда, ни от отвращения? Сашенька… Нет, он не просто изменил, он – отрекся. Сердце заныло свежей еще болью, но Ольга прогнала эту боль вместе с сомнениями. У нее будет время погоревать об обманутых надеждах любви и о собственной порочности. По ту сторону границы. Она заметила, что наконечники генеральских аксельбантов запутались в кружевах у нее на груди, и тихонько рассмеялась. – Боюсь, мне не устоять, когда даже ваш мундир участвует в осаде. Бенкендорф прижал ее к себе крепче, она не противилась, запрокинув голову. – Чтобы завоевать вас, не жаль расстаться и с мундиром. «Ах, как неосторожно, господин генерал! Ваше желание может исполниться». Его губы были неторопливы – не как у Саши, лихорадочно-жадные, – она словно входила в реку по ровному песчаному дну, пряный летний вечер окутывал негой, и казалось, безмятежному мелководью не будет конца, но дно внезапно ушло из-под ног – разверзлась пучина кипящего омута, сердце вспорхнуло и ухнуло куда-то вниз, или взорвалось над головой мелкими осколками – не разобрать, в этом омуте не было ни дна, ни неба, ни света, ни мрака, Ольга задыхалась, кружилась, металась в нем, растворяясь, сама становясь огненным водоворотом, и – тонула, тонула, тонула… Очнулась она уже под пологом кровати, в объятьях графа, целовавшего ее в шею. Платье комом мятого шелка съежилось на ковре, придавленное таким же небрежно брошенным голубым мундиром. Ольга до боли стиснула веки, чтобы не видеть немых свидетелей ее позора. Горше стыда, чем в эту минуту пробуждения отрезвленного целомудрия, ей испытывать еще не доводилось. Что же будет дальше, Bóg miłosierny, если она от одного поцелуя почти лишилась чувств?! Только мысль, что после свадьбы отвратительный Огинский захочет так же усадить ее к себе на колени и целовать шею и волосы, остановила полячку, готовую рвануться из неожиданно пылких рук графа. Она послушно подставляла губы, лишь моля в душе матку боску, чтобы опять не закружилась голова. Ссылка, острог – что угодно, но больше ни один мужчина не узнает вкус ее поцелуя, взяв на помощь обстоятельства! О новой любви она не думала, другая любовь была для нее невозможна, как невозможен рассвет в глухую полночь. Что же до этого самоуверенного жандарма, который всё вокруг мнит ему подвластным… Не прерывая поцелуя, Ольга проворно расстегнула на мужчине рубашку, одна или две пуговицы, кажется, пали жертвой ее поспешности – тем лучше, он легче поверит в жар ее страсти; Бенкендорф лишь ненадолго разомкнул руки, помогая Ольге выпростать их из рукавов рубашки, и тут же снова стиснул объятия на ее талии. Полячка, засмеявшись, вывернулась и толкнула его на подушки, он, падая, поймал ее и потянул на себя, она склонилась над ним, тряхнула головой – черепаховый гребень, чудом державшийся в прическе, отлетел прочь, и волосы темной волной рухнули на грудь и плечи графа. – Я хочу вас привязать, – игриво прошептала Ольга, наклоняясь еще ниже. – Счастлив доставить вам удовольствие, – он ладонью отодвинул прядь волос с ее лица, лаская щеку. – Вы не боитесь, что я вас застрелю? – она повела взглядом на пистолеты, лежавшие на прикроватном столике между книгой и подсвечником. – Для этого вам не обязательно было меня раздевать. – Я могла не попасть в сердце. – Вы уверены, что вас интересует именно мое сердце? – широко улыбнулся он. Она вспыхнула от откровенной шутки и на несколько минут отдалась спасительным новым поцелуям, пряча смятение в пылкости, которую искренне хотела считать наигранной. Рубашка графа, из тонкого батиста, туго скрученная, вполне годилась на роль веревки. Он охотно подставил руки – чересчур охотно, мелькнуло у Ольги подозрение, – но не разочарована же она, в самом деле, что шефу жандармов отказала его знаменитая проницательность! Мужчины в постели глупеют. «И не только мужчины», – прикусив горящие губы, она старательно завязала узел на запястьях графа и перекинула другой конец импровизированной веревки вокруг резного деревянного столбика кровати. – Затяните покрепче, – посоветовал Бенкендорф, с прежней улыбкой за ней наблюдая. – Не надейтесь, что вам удастся освободиться самому, – прожурчала она сладким голосом сирены, пальчиком потрепав его усы. – Теперь вы – мой арестант, и я намереваюсь сполна этим насладиться! Он поймал ее пальчик губами, она не сразу отняла руку – это скоро забудется, как сон. Самый приятный сон в беспросветной горечи последних месяцев. – Связать ноги можно покрывалом, – последовал очередной совет. – Все ваши арестанты такие же покладистые? – Ольга покосилась на графа, стягивая узлом его щиколотки – для этого ей пришлось упереться коленом в край постели. – У них нет такой очаровательной тюремщицы. – Я веду счет всем вашим комплиментам. За повторение вас ожидает суровый штраф! – шутливо пригрозила она, отворачиваясь – от его улыбки способность связно мыслить таяла, как малиновое мороженое в глотке глинтвейна. Где он прячет императорский карт-бланш? В офицерской сумке? В мундире? «Матка боска, я больше ни секунды не могу рядом с ним находиться!» – Документ, который вы ищите – во внутреннем кармане, справа, – голос Бенкендорфа ничуть не изменился к серьезному, – но сначала заткните мне кляпом рот, чтобы я не смог позвать на помощь, когда вы уйдете с вашим трофеем. Ольга отдернула руку, протянутую было к мундиру, и принудила себя рассмеяться. – Отчего бы вам не позвать на помощь сразу? – Не хочу, чтобы вас увидели. Это он сказал уже без улыбки, взгляд его знакомо потемнел, и Ольгу окатило новой жаркой волной, едва она представила, какое должна сейчас являть зрелище – растрепанная, с пылающими щеками, в корсете с полураспущенной шнуровкой, – бесстыдница, на которую нет смелости взглянуть в зеркале. Выдернув из кома одежды на полу свою шаль, полячка закуталась в нее до подбородка, гневно сверкнув глазами на графа. – Для себя вы не были столь же скупы, как для ваших подчиненных! – Пусть мне суждено, как Актеону, быть разорванным псами, я не могу перестать вами восхищаться. – У вас впереди целая ночь, чтобы придумать оправдания для его величества, – удостоив несостоявшегося любовника презрительной гримаски, Ольга отвернулась к его мундиру, нашла во внутреннем кармане сложенный вчетверо лист плотной бумаги, развернула… «Почему он позволил себя связать?..» – Если вы не готовите мне ловушку, – сказала она, в задумчивости покусывая уголок чистого бланка с размашистым «Николай» внизу, – моя свобода может дорого вам обойтись. – Ваш поцелуй был бы мне наградой за все грядущие огорчения, – к торжеству полячки, в голосе самодовольного шефа жандармов послышались просительные нотки. – Всего один поцелуй? – спросила она насмешливо и недоверчиво. – Последний поцелуй. «Он или глупец, или прожженный интриган. И я не собираюсь его вознаграждать даже воздушным поцелуем!» – Завтра я вас забуду, как дурной сон. – А я буду вас вспоминать, как самый пленительный. «Он сам подсказал завязать ему рот. Кажется, я видела платок в кармане мундира…» Полячка достала платок и присела на краешек постели, намереваясь лишить графа возможности разговаривать, но вместо этого вдруг быстро поцеловала, а в следующую секунду, не успев опомниться, очутилась в его объятиях. Вздохнув, Ольга прильнула к мужчине всем телом, оплела его шею руками – будь что будет, у нее больше нет сил этому противиться. Бессмысленно противиться половодью, оно возьмет свое, нахлынет, обезволит, как эти сильные и нежные руки, что заставляют ее забыть самое себя. – Как вы смогли развязаться? – Старый солдатский трюк. – Вы все это время смеялись надо мной! – ей едва хватило сил возмутиться. – Если бы вы ушли из этой комнаты, я не стал бы вам мешать покинуть дом. – Я пришла, чтобы остаться. – Я не хотел, чтобы вы себя принуждали. – Не верю ни единому вашему слову! – Вы прекрасны. – Погасите свечи… – Они никому ничего не расскажут… Сгорят, и никому ничего не расскажут. Как и огонь в камине, который до утра будет плясать на толстых березовых поленьях, равнодушный ко всему остальному на свете. И угрюмые настенные часы не проронят ни словечка, кроме бесстрастного «тик-так». – …Вы ненасытны, ваше высокопревосходительство! – Я не хочу потерять ни одного глотка этой дивной ночи, – он выдавил сок из ягодки винограда ей на губы. – И я… – не было сил даже слизнуть сладкую влагу. – Мы выпьем эту ночь вместе, моя прекрасная панна? – его язык столкнул виноградные капельки с ее приоткрытых губ в рот. – Да… – До последней капли? – Да, да, да… На рассвете Ольга приподняла голову от груди спящего мужчины, с трудом узнавая комнату и вспоминая, как в ней оказалась. Свечи давно сгорели, было почти светло. «Карт-бланш… в кармане мундира… матка боска, какой карт-бланш...» – она сонно всхлипнула и опять прижалась щекой к теплой широкой груди, уже не почувствовав, как руки графа натянули на ее оголившиеся плечи одеяло.
Светлячок: Роскошный отрывок Мои ожидания почти оправданы Привязывание-развязывание - выше всяческих похвал БиО форева Фсё, больше нет слов. Я в нирване. Гата, Gata пишет: – …Вы ненасытны, ваше высокопревосходительство! Не сомневаюсь Панна Ольга тоже бревном лежать и про мигрень гундеть не станет
Корнет: Gata, продолжение гораздо увлекательнее начала :)
Gata: Значит, можно лить сироп дальше
Светлячок: Gata пишет: Значит, можно лить сироп дальше Я тазики под сироп оптом приготовила
Алекса: Очень волнующий кусочек. Граф поволил чуть-чуть заглянуть за закрытые двери. Для меня этого достаточно, чтобы Стыдно признаться, но мне невероятно понравилось. По-моему граф был готов отпустить ясновельможную панну за один поцелуй. Наша Ольга не станет свои ласки по крупицам выдавать. Всё или ничего Мне одной так показалось, что БиО забили на карт-бланш?
полная версия страницы