Форум » Шкатулка с секретом » Морозные дары (НГ-2010) » Ответить
Морозные дары (НГ-2010)
Gata: Здесь выкладываем новогодние подарочки до 13-го января включительно 14 января сбрасываем маски!
Ответов - 47, стр:
1 2 3 All
Морозко: " Он слишком много украл"
Морозко: "Супруги Жуковские" Автор: Olya
Морозко: "Мечты сбываются" Автор: Gata
Морозко: "На память о прогулке" Автор: Gata
Морозко: Варвара Жуковская Автор: Бреточка Двугорский уезд, Мой милый приют. Накормлю я всех, кто ест и не ест. И создам я уют. Но не для всех, А для него одного. После нежных утех Мне очень легко. Обними же меня, Успокой, приголубь. Посмотри же любя, Не выпуская рук- Мы парим над Невою. После долгого сна Я улыбки не скрою: Я в тебя влюблена!
Морозко: Без шансов Автор: Gata История, случившаяся под старый Новый год Насвистывая веселый мотивчик, без пяти минут старший менеджер отдела по работе с клиентами Сергей Писарев, в близком кругу друзей именуемый просто и незамысловато – Серж, деловито вышагивал по лабиринтам супермаркета, толкая перед собой тележку, из которой уже выглядывали золотистые шампанские горлышки и зеленая щетина ананаса. Вечер обещал быть приятным. Занозистая Катька Нарышкина, продинамившая его в новогоднюю ночь и не отзывавшаяся на телефонные звонки в Рождество, неожиданно вынырнула из небытия этим утром и предложила отметить старый Новый год на даче у Володьки Корфа, где собирается теплая и веселая компания. Лучше бы, конечно, Катька пригласила его к себе, потому что в компании у него, как и прошлый раз, были все шансы остаться с носом, пусть даже и на такой комфортабельной дачке, как у Вовки – с сауной, бассейном и домработницей Варварой, стряпавшей так, что, отведав ее разносолов, шеф-повара всех питерских ресторанов повесились бы на фонарях вдоль своих заведений. «Ну и ладно», – ухмыльнулся Серж, протягивая руку за бутылкой коньяка. Если Катька снова его продинамит, он ей докажет, что на ней свет клином не сошелся. Можно приволокнуться за Володькиной Анькой… хотя нет, за это от Володьки, чего доброго, можно схлопотать по фотокарточке, а внешность свою Серж холил и лелеял, как и положено образцовому банковскому служащему. Лучше отбить Таньку у рохли Андрюсика, или построить глазки Лизотте, ее Мишка – тоже парень покладистый. В любом случае, скучно не будет. Бутылка коньяка в паре с подружкой заняла место рядом с ананасами. Серж повернулся, намереваясь покинуть винные ряды и переместиться к конфетным, но не сделал и двух шагов, как врезался в чью-то тележку. – Куда прешь, корова?! – утомленный хорошими манерами при общении с клиентами банка, в обыденной жизни молодой менеджер позволял себе ослабить тугой галстук вежливости. – Вы это мне? – ослепительно улыбнулась хозяйка тележки. Серж окинул ее взглядом – пышные темно-каштановые кудри, пухлые губки, глаза еще ярче, чем у Володькиной Аньки, в расстегнутом молочно-норковом полушубке видна соблазнительная грудь, ножки – тоже, что надо. А, может, ну ее, эту рыжую Катьку? – Не вам, – голос Сержа завибрировал на игривой волне, – а тележке. Моей, – уточнил он, вспомнив, что все-таки джентльмен. – Ваша корова дает шампанское вместо молока? – хмыкнула незнакомка. – Еще коньяк, ананасы и крабы, – интимным шепотом сообщил Серж, чуть подаваясь вперед. – Вам повезло, – снова хмыкнула она и попыталась толкнуть свою тележку, но не тут-то было. – Кажется, мы немножко попали в плен друг к другу? – подмигнул Писарев. Сегодня ему сам черт ворожил, или староновогодний дед мороз, или кто там еще – сначала поманил его такой аппетитной конфеткой, а потом прочно пришвартовал ее к нему, сцепив колеса их тележек. – Начнем переговоры о выкупе? – Серж фамильярно подхватил красотку под руку. – Я готов расстаться с бутылкой «Брюта». А с тебя… – он сделал вид, что задумался. – Так и быть, согласен на поцелуй! – Не боишься продешевить? – она, не моргнув глазом, тоже перешла на «ты». – Назови свою цену! – каждая складочка в улыбке Писарева искрилась самодовольством. – Руки убери, – спокойно сказала она. – Пожалуйста, – он убрал ладонь с ее локтя и скользнул под шубку, норовя облапать талию. Всем известно, что девушки любят нахалов. Усомниться в этой незыблемой для него истине Сержа заставил удар бутылкой по голове. – Что ты делаешь, дура?! – взвыл он от боли. Красотка, ничего не ответив, поставила обратно на полку тяжелую бутылку виски, выдержавшую удар о череп Писарева, и шагнула к выходу. Этого Серж стерпеть не мог и попытался поймать ее за рукав норковой шубки, но от резкого взмаха сумочки (кирпичи, что ли, таскают эти идиотки в своих косметичках?!) потерял равновесие и со всего разлёта рухнул на винный стеллаж. Грохот бьющихся бутылок слился с чьим-то испуганным визгом, на шум из недр торгового лабиринта вынырнул квадратный парень в пятнистой униформе охранника. – Что здесь происходит? – Это она меня толкнула! Она! – вопил Писарев, подпрыгивая на полу среди осколков в винно-водочной луже и тыча пальцем в удаляющуюся белую шубку. – Задержите ее! Девушку задержали и вернули на место происшествия, вокруг которого уже собралась небольшая (больше не позволяла узость прохода между стеллажами) толпа любопытных. Дама солидных лет и солидной комплекции, с неприязнью покосившись на длинные ноги обладательницы модной норки и с жалостью – на помятого мокрого Сержа, громко заявила, что «собственными глазами видела, как эта девица ни с того ни с сего избила милого молодого человека». – Это правда? – сурово сдвинул брови охранник. Виновница погрома с невозмутимым видом изучала маникюр на красивых холеных руках. – У вас же есть свидетель, ее и спрашивайте. – Бандитка! – возмущенно хрюкнула толстуха. – Кто за ущерб платить будет? – угрюмо обронил охранник. Прибежавший ему на подмогу юркий рыжеусый человечек (Серж сразу же опознал в нем собрата-менеджера) быстро распорядился об уборке, а главных участников инцидента, вежливо отстранив рукой разочарованную толстуху, пригласил в свой кабинет для просмотра записи с камеры видеонаблюдения, которая и должна была окончательно расставить все точки над «i». Ясности, однако, не прибавилось и после просмотра. Ракурс съемки не поймал нахальную руку Писарева, зато удар бутылкой запечатлелся во всех подробностях. Рыжеусый менеджер, представившийся Карлом Модестовичем, со слабой надеждой спросил у девушки, завороженно глядя в ее ярко-синие глаза: – Может быть, этот юноша вас обидел? – ему явно очень не хотелось, чтобы она оказалась бессмысленной хулиганкой. – Я всего лишь хотел познакомиться! – горестно возопил Серж. – А она… вы только посмотрите, что она со мной сделала! Внушительных размеров шишка на голове и мокрое пятно на джинсах, расползшееся от пояса до колен, взывали о справедливом возмездии. – Увы, милая барышня, – сокрушенно вздохнул Карл Модестович. – Придется платить вам. – И не подумаю, – бросила она, взмахнув длинными пушистыми ресницами. – Но нельзя же быть настолько неблагоразумной, – попытался он ее увещевать. – А что, по-вашему, благоразумно – посыпать голову пеплом и порвать на себе одежду? Карл Модестович смущенно покраснел, а Писарев мысленно опрокинул вместо пепла на голову гордячки канистру прокисшей браги. После долгих бесплодных попыток уладить дело миром менеджер со вздохом набрал номер организации, уполномоченной призывать к ответу безответственных граждан. Девушки девушками, но не делать же им комплименты за несколько десятков тысяч рублей из собственного кармана – даже самым синеглазым и длинноногим. Перспектива провести вечер в отделении милиции мало импонировала Сержу, но роль безвинной жертвы нужно было доигрывать до конца, и он покорился с видом мученика. Его обидчица хранила вид по-королевски бесстрастный. Дежурный опер, с трудом соблюдавший баланс между трезвостью и хмелем – ровно настолько, чтобы начальник отделения, если он заглянет в кабинетик, не двоился в глазах, – долго и задумчиво листал тоненькую книжечку паспорта, потом столь же долго сверял фото в ней с лицом обвиняемой по делу о хулиганстве. – Вы – Ольга Адамовна Калиновская? – спросил он. – Там же написано, – пожала она плечами. – Ка-ли-нов-ская, – повторил он по слогам, записывая фамилию в протокол. А могла бы стать Романовой… Хоть Санечка часто повторял: «Нам ведь и так хорошо, правда, малыш?» – она, как и всякая влюбленная женщина, не теряла надежды, что в один прекрасный день он наденет ей на палец заветное колечко. Гром раздался, когда ее внезапно вызвали в службу безопасности нефтяного холдинга, хозяином которого был отец ее Санечки, Николай Павлович Романов, и где она делала весьма успешную для ее двадцати семи лет карьеру – благодаря уму и профессионализму, а не связи с наследником нефтеимператора, как кое-кто мог подумать. Беседовал с нею сам грозный начальник службы безопасности, бывший милицейский генерал Бенкендорф, которого за глаза со страхом и тайным уважением называли Лаврентием Палычем. Вместо пенсне он, правда, носил модные очки с дымчатыми стеклами, но с ворами и шпионами в холдинге расправлялся беспощадно: всех обвиняемых передавал компетентным органам с такой несокрушимой доказательной базой, что дела практически сразу попадали в суд, а фигуранты по ним – в суровый сибирский край, осваивать нужную для народного хозяйства профессию лесоруба. Бенкендорф не переспрашивал ее фамилию и анкетные данные, как полупьяный опер в отделении милиции, а молча выложил перед ней на стол папку с документами, из которых явствовало, что она, Ольга Калиновская, сообщила конкурирующей польско-украинской компании секретные сведения, которые помогли им выиграть многомиллионный тендер. Сообщила, разумеется, не бесплатно. В той же папочке находилась выписка из счета, открытого на ее имя в оффшорном банке: тридцать серебряников по текущему курсу весили ровнехонько двести тысяч евро. – Что это? – она брезгливо отодвинула папку. – Я у вас хотел поинтересоваться, что это, – вкрадчиво-бархатным голосом произнес Бенкендорф. – Вы полагаете, что я действительно продала полякам коммерческую тайну? – Я не полагаю, я выясняю факты, – выражение его взгляда за тонированными стеклами Ольга не могла разобрать, но ощущение было, будто ее посадили в пыточное кресло, прошив позвоночник сотней раскаленных игл. Наверное, сними он сейчас очки, и она рухнет замертво на белый ковер в его кабинете. Почему, кстати, именно белый? Не иначе, как для контраста с черными душами предателей холдинга. – Только идиоты в наше время открывают счета на собственное имя, – фыркнула Ольга, отворачиваясь. – Или, наоборот, очень хитрые, – заметил он и дал ей послушать запись разговора на польском языке, где некий пан Огинский убеждал женщину с голосом, как две капли воды похожим на Ольгин, что никому не придет в голову проверять счета в банке, так как в наше время все практичные люди отдают предпочтение чекам на предъявителя. – Это подделка, – спокойно сказала Калиновская, дивясь собственной смелости. Впрочем, судя по всему, терять ей уже было нечего. Бывший генерал побарабанил пальцами по черной полированной столешнице. Говорили, что ему пришлось уйти из органов за проявленную в истории с высокопоставленными взяточниками негибкость. Сначала его пытались взорвать вместе со служебным автомобилем, а после того, как он выписался из госпиталя, с почетом проводили на милицейскую пенсию. Сколько ему, интересно, лет? Генералу не может быть меньше пятидесяти, но выглядит подтянуто. Посмотреть бы его досье… Господи, что за дурацкие мысли лезут в голову! От шока, конечно. – Мне в этом деле далеко еще не всё ясно, – сказал он. – Не уверена, что смогу вам помочь, – Ольга строптиво вздернула носик. – Но это же в ваших интересах. Если допустить, что документы – подделка… вы не имеете соображений, кому бы могло быть выгодно вас обвинить? – Я назову несколько человек, а вы их станете трясти, как меня сейчас? Нет уж, увольте! Ей показалось, что Бенкендорф хмыкнул. – Вам лучше пока не появляться в офисе, – сказал он, прощаясь. – И желательно не покидать пределов города. – Я под домашним арестом? – Считайте, что так. Ольга вышла в коридор и только там почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Оглянулась на дверь, бронзовевшую табличкой «Бенкендорф Александр Христофорович». Порывшись в сумочке, она нашла черный маркер, тщательно замазала на табличке имя с отчеством и надписала ниже «Лаврентий Павлович», потом подумала и пририсовала чертика. Кто возразит, что это не так? На следующий день ее Санечка улетал во Франкфурт. – Я бы так хотел взять тебя с собой, малыш, но ты же понимаешь, что это сейчас невозможно, – он долго целовал ее в холодном зале аэропорта, не обращая внимания на толпу вокруг и на томно вздыхавшего Лешку Шубина, бодигарда и по совместительству носильщика. Наследник нефтяной империи любил обставлять себя в любой поездке комфортом, который никак не умещался меньше, чем в двух чемоданах. Ольга прижималась щекой к его груди, завидуя ровному и спокойному биению его сердца, в то время как ее собственное готово было разорваться на миллионы мелких осколков. – Выше голову, малыш! Вот увидишь – скоро всё образуется! А я тебе буду звонить каждый день, – он помахал ей рукой, прежде чем исчезнуть за стеклянными дверьми, а она стояла и смотрела ему вслед, едва удерживая подступающие слезы. Он позвонил в тот же вечер: «Скучаю ужасно, малыш, не представляю, как проведу эти две недели без тебя», и назавтра: «Опаздываю на переговоры, целую в носик!» А еще через два дня ей приснилось, как Санечка голосом неведомого ей пана Огинского убеждает ее открыть счет в оффшоре: «Малыш, мне срочно нужны деньги, а папА ни копейки не даст без обеспечения. Никто ничего не узнает, клянусь! Я только проверну одну сделку, а потом мы с тобой закатим роскошный медовый месяц на Мальдивах!» Она проснулась в холодном поту, налила полный стакан мартини и выпила – безо льда, без сока, – словно пыталась смыть кошмарный сон. Но сон оказался в руку, потому что Санечка вдруг пропал – сам не звонил и не отвечал на ее звонки. Ольга убеждала себя, что он занят на важных переговорах, которые так выматывают, что по вечерам у него остаются силы только добраться до кровати в одиноком гостиничном номере. А она – просто махровая эгоистка, не имеющая понятия, как справиться с лавиной свалившегося на нее свободного времени. – Да он давно там зажигает с какой-нибудь фрау, – брякнула Полина, секретарша и подруга – кажется, единственная во всем головном офисе, кто не был заражен вирусом зависти. Или только умело прикидывалась. За долгие часы, проведенные Ольгой в размышлениях о том, кто мог состряпать и подсунуть шефу безопасности пачку фальшивок, веры ее в людей значительно поубавилось. – Ну чего ты куксишься? – продолжала Полина. – Все мужики такие! Думаешь, я своего Никитку ни разу не ловила? Так то мой увалень, а на твоего богатого красавчика только старая слепая дура не облизывается. Слушай, у тебя в морозилке одни пельмени! – сморщив нос, она хлопнула дверцей холодильника и потащила Ольгу в прихожую, где стала напяливать на нее шубку и сапоги. – Пошли в какую-нибудь кафешку, прокутим твой миллион баксов! – Двести тысяч евро, – слабо улыбнулась миллионерша. – Велика разница! – гоготнула Полина. Если бы не подружка, Ольга свихнулась бы в эти дни вынужденного безделья. Наверное, нужно было что-то предпринять, но что? Только в дамских детективных романах героини с легкостью выпутываются из любых переделок, попутно сражая сердца самых мужественных и благородных кавалеров, но если доказательную базу начал собирать лично Лаврентий Палыч, не поможет и матка боска. Любопытно, многие отправленные им под суд сотрудники холдинга были так же не виновны, как она? Если бы Санечка прислал хотя бы смс-ку… В католический сочельник Ольге позвонил из Польши отец, а она не сразу поняла, с чем он ее поздравляет. Чему радуются все люди вокруг, носясь, как безумные, по нарядно расцвеченным улицам? – Последние новости – твой Санечка катается в Куршевеле на лыжах с какой-то Машкой, – притащив две сумки продуктов, Полина перекладывала их в Ольгин холодильник. – У тебя два выхода – либо ты принимаешь этого бабника таким, какой он есть, и плюешь на всех его кикимор, либо плюешь на него и начинаешь искать другого мужика. – Что же ты себе другого не ищешь? – Я сама не святая, – вздохнула Полина, плюхнувшись на диван рядом с подругой и водрузив на низенький столик перед ними тарелку с горкой фаршированных блинчиков, разогретых в микроволновке. – А мы с Ником любим друг друга по-настоящему! – Когда кого-то по-настоящему любишь, – сказала Ольга, задумчиво теребя темно-каштановый локон, – больше никто не нужен, даже на одну ночь. – Ты, подруга, будто в позапрошлом веке родилась. Налетай! – подмигнула ей Полина, первая принимаясь уничтожать блинчики. Новый год они праздновали втроем, в Ольгиной квартире. Никита, огромный и неуклюжий, как медведь, сшиб с потолка люстру, затаскивая в комнату елку. – Не грусти, подруга, встретим Новый год при свечах! – утешила ее Полина, хотя Ольга и не думала грустить. Что там какая-то люстра – купить в любом салоне электротоваров, и снова будет свет. Где найти магазин, в котором можно купить новую жизнь… На православное Рождество она слетала к матери в Омск, а потом решила, что хватит киснуть, унылых несчастья сами ищут, да и пора пожалеть друзей, которые пронянчились с ней, как с больной, все зимние каникулы, хотя могли бы развлекаться в собственное удовольствие. Поэтому она решительно прогнала Полину с Никитой париться в бане у деревенских родственников, для себя придумав устроить на старый Новый год пирушку. Посидеть с бутылкой шампанского, поиграть кнопками электрической гирлянды, заставляя огоньки бегать вверх-вниз по елке, а в понедельник отправиться к Бенкендорфу и потребовать, чтобы он подключил к расследованию бывших коллег из милиции. Наверняка зимне-праздничные недели он провел на охоте или за кружкой пива в сауне и даже не открывал папку с ее делом. Саня, Санечка, почему ты не звонишь?.. Ольга наотрез отказалась подписывать протокол, заявив, что всё в нем – ложь и бред сивой кобылы. Писарев, сушивший штаны, сидя на радиаторе центрального отопления, издал возмущенное восклицание. – Некачественно себя ведете, гражданочка, – нахмурился дежурный и сердито закурил. – Вот посидите ночь в обезьяннике – всё подпишите… Ольга поморщилась от запаха дешевого табака. Тоже мне, напугал! Если Бенкендорф затаил злобу за надпись с чертиком, ей скоро предстоит отправиться в пансион неблагородных девиц, шить фуфайки для сибирских лесорубов. Над обшарпанными столами, ржавым сейфом-мастодонтом и пыльным фикусом у зарешеченного окна поплыла ажурно-сентиментальная мелодия. – Полонез Огинского, – поднял голову от кружки с чаем конопатый сержант, притулившийся в углу между сейфом и фикусом. – Красиво! – Выключи, – страдальчески поморщился опер, – и без того голова раскалывается. – Это не я, – растерялся сержант. – Извините, – очнувшись, Ольга полезла в сумочку за мобильником. Номер не определялся. Сердце радостно екнуло – Санечка! Оттуда, из Куршевеля… Но в трубке пророкотал чужой, хоть и со смутно знакомыми интонациями, баритон. – Здравствуйте, Ольга Адамовна! – и представился, не дав ей времени вспомнить, где она его слышала. – Говорит Бенкендорф. Все подозрения с вас сняты, можете спокойно возвращаться на работу. – Что? – Все подозрения с вас сняты, можете возвращаться в офис, – повторил он. – Руководство холдинга выплатит вам компенсацию за моральный ущерб. – Это шутка, или вы решили побыть добрым Дедушкой Морозом? – Ольга издала нервный смешок. – С вами все в порядке? – Абсолютно! Меня забрали в милицию за драку в супермаркете, – похвасталась она. – В каком вы отделении? – спросил Бенкендорф, помедлив. – Понятия не имею. – Ждите меня, я скоро приеду, – решительно заявил он и отключился. Ольга сидела с замолчавшим мобильником в руке и улыбалась, наверное, очень глупо. – Сейчас приедет Лаврентий Палыч, – сказала она в пространство. – Муж, что ли? – не понял опер. Сержант в углу фыркнул над своей кружкой. – А Иосиф Виссарионыч не пожалуют к нам на чаек? И почему офицерские погоны достаются невеждам без капли юмора… Подсохший Писарев встрепенулся, вспомнив, что у него тоже есть, кому позвонить. – Дядя, – прохныкал он в трубку, – меня избили… – и, отвечая на вопрос невидимого собеседника: – Нет, я не в больнице… да, кости целы… – на физиономии у него возникло обиженное выражение. – Вы опять заняты, у вас важное дело, а у меня рушится личная жизнь!.. Что? Когда вы перезвоните? Через час? А пораньше никак? Ну хорошо, хорошо, я подожду… – Прочитайте протокол, потерпевший, – позвал его опер. – С заявлением закончили? Серж с готовностью подсунул ему бумажку, обстоятельно заполненную мелким почерком, и уткнулся в протокол. – Вы не написали про шишку на голове! – Когда медики засвидетельствуют, тогда и напишем. – Мне еще и к медикам идти? – скуксился Писарев. – Не к медикам, а выпороть, чтобы неделю присесть не мог, – раздалось с порога. Все, как по команде, повернули головы к вошедшему – крепкого телосложения человеку в дымчатых очках и дорогом кашемировом пальто. – Дядя! – радостно подпрыгнул Серж. – Как вы меня нашли? – Я не тебя искал, – проворчал Бенкендорф, коротко кивнул Ольге, слегка ошалевшей от феерического фонтана сюрпризов в этот день, и прошел к столу. Выдернул из рук племянника протокол, прочитал, хмыкнул и, смяв, сунул в карман. – Рапорт где? – спросил он у опера. – У дежурного… а вы, собственно… – попытался тот возмутиться, когда неизвестный визитер бесцеремонно вытащил у него из-под локтя заявление потерпевшего и тоже отправил в кашемировый карман. – У вас начальник все еще полковник Заморенов? Передавайте привет от меня, – Бенкендорф бросил на стол визитную карточку, – пусть звонит в любое время. Со старым Новым годом, мужики! – он водрузил рядом с визиткой бутылку коньяка и повернулся к Ольге. – Вы на машине? – Нет, меня сюда доставили… на «бобике», – хихикнула она. – Я вас подвезу, – он снял с рогатой вешалки в углу ее шубку и помог одеться. – А как же я, дядя… – плаксиво начал Серж, но Бенкендорф оборвал его резким: «С тобой я завтра поговорю», – заставившем без пяти минут старшего менеджера окончательно сникнуть, и вышел, мягко поддерживая Ольгу под локоть. Опер почесал за ухом шариковой ручкой, рассматривая визитку. – Бенкендорф… знакомая фамилия. – Он в главном управлении на доске почета висит, – подсказал сержант. – Точно! – обрадовался опер и, щелкнув пальцем по горлышку бутылки, подмигнул сержанту: – Бросай свой чай, тащи стаканы! Писарев, которого выпроводили восвояси, недолго огорчался неожиданному зигзагу фортуны – зачем переживать сегодня, когда есть завтра или послезавтра, – прикинул, что еще успеет затариться и переодеться, а если и припоздает на часок, не беда, пусть Катька понервничает, – и ринулся ловить такси, чтобы добраться до стоянки возле супермаркета, где мерзла его «Тойота».
Морозко: Зацепившись высокой шпилькой за металлическую полоску на ступеньке обледенелого крыльца, Ольга споткнулась и повисла на локте у Бенкендорфа. – Это должно было случиться, – философски вздохнула она, посмотрев на сломанный каблук. – Всё было слишком хорошо, так не бывает. – Слишком хорошо? – в его голосе сквозило удивление. – Мне уже полчаса, как беспрерывно хочется смеяться, – она фыркнула, уткнувшись носом в воротник шубки. – Не обращайте на меня внимания. – Вот этого я вам обещать не могу, – сказал он, подхватив ее на руки. Огреть по голове дядю, как недавно племянника, Ольга почему-то не решилась, но громко выразила возмущение: – Что вы делаете?! – Не прыгать же вам на одной ножке, – резонно возразил он, неся ее к машине. Это оказался огромный и респектабельный черный «джип», чем-то неуловимо похожий на хозяина. Устроив Ольгу на переднем сиденье, Бенкендорф сел за руль, мельком взглянув на часы. – Обувные магазины еще должны работать. – Не нужно… – запротестовала она. – Должен я хоть как-то компенсировать неприятные минуты, что вам довелось пережить по вине моего племянника, – сказал он, выруливая со стоянки. – Вы мне ничего не должны. – Тогда разрешите сделать вам подарок. – Разрешаю, – сдалась Ольга, погружаясь в мягкую негу сиденья. Ей стало тепло и беспечно-уютно, как не было целую вечность. – Сколько вам лет? – вдруг спросила она. – Скоро сорок восемь. Ольга лениво прикинула в уме. Она пришла на работу в холдинг четыре года назад, имя Лаврентия Палыча там давно уже и прочно гремело. – Когда же вы успели стать генералом? – Генералом я пробыл всего восемь месяцев. – А потом вас попросили на пенсию? Извините, я ляпнула бестактность, – спохватилась она, при этом почему-то уверенная, что он на нее не рассердится. В конце концов, терпела же она его допрос, пускай теперь потерпит и он. – Вам, наверное, до сих пор очень обидно? Он бросил на нее быстрый взгляд и снова уставился на дорогу. – Я ни о чем не жалею. Ольга повозилась на своем сиденье, теребя длинную ручку сумочки. Что-то царапало ее изнутри, мешая окончательно впасть в нирвану. – Как вам удалось так быстро меня найти? – В вашем районе не так много супермаркетов. – Все гениальное просто, – улыбнулась она. – Примерно так, – скользнула по его губам ответная улыбка. Надо же – грозный Лаврентий Палыч умеет улыбаться! – Я вам еще не надоела со своими вопросами? – Ничуть. – Тогда можно задать еще один? Бенкендорф кивнул. – Кто оказался иудой? Он посерьезнел, и пальцы, свободно лежавшие на руле, напряглись. – Простите, на этот вопрос я ответить не могу. – Но это не… – Нет, это не Александр Романов. – Спасибо, – просто сказала Ольга. – Спасибо вам за всё. Шеф службы безопасности молча кивнул, глядя на дорогу. …В восьмидесятые, еще советские, годы он был недолго женат: супруга, не став дожидаться, пока капитан милиции дослужится до генерала, сбежала от него к директору мебельного магазина. В демократическо-бандитские девяностые подполковник Бенкендорф арестовал одного из совладельцев деревообрабатывающего комбината за убийство компаньона. «Ты это подстроил, чтобы мне отомстить!» – закатила ему бывшая жена истерику на пороге городского управления. У всех его арестантов неизменно находились общие с ним знакомые, или знакомые родственников, принимавшиеся одолевать его слезными просьбами, на которые он отвечал одно – советовал найти хорошего адвоката. Посоветовал и бывшей супруге. «Без твоих советов обойдусь!» – огрызнулась она, садясь в лакированный «Мерседес». И, действительно, обошлась – пока благоверный привыкал к диете в СИЗО, распродала всё совместно нажитое и еще не описанное медлительной прокуратурой имущество, включая комбинат, и уехала за границу с третьим партнером фирмы. Больше о ней Бенкендорф не слышал и не вспоминал. Дни его стремительно летели, «как пули у виска», от задержания к задержанию, от звезды к звезде, пока не замедлили свой бег на больничной койке, на которой он провалялся полгода, а потом был вчистую комиссован. – Чем заниматься думаешь, пенсионер? – спросил его нефтяной магнат и приятель со студенческой скамьи Николай Романов, когда они на далекой таежной заимке, после охоты напарившись в бане, воздавали должное зажаренным трофеям и кедровой водке. – Не решил еще. Охранную фирму открою, или в адвокаты, – отставной генерал-майор дернул щекой в кривой усмешке. – Бывших клиентов от правосудия защищать. – Ерунда всё это, – заявил Романов, протягивая стопку, чтобы чокнуться. – А знаешь что, Сандро – иди-ка ты ко мне! Бенкендорф пристально посмотрел на него. – Не ручного пса, зовешь, Коля – волкодава. – А мне волкодав и нужен. Ведь воруют, Сандро, – Романов выпил, захрустел соленым огурчиком. – Представить себе не можешь, как воруют… Бывший генерал взял себе в помощники двух честных парней из ОБЭП и в полгода навел в головном офисе холдинга порядок, еще через несколько месяцев – в филиалах. Услышав, что его прозвали Лаврентием Палычем, только ухмыльнулся. Шалопай-племянник к тому времени с грехом пополам окончил экономический факультет и грезил о синекуре в нефтяных кущах, каковые грезы дядя сурово пресек, сколько ни стыдила его сестра за безразличие к судьбе родимой кровинушки. – Устрою к Романову не раньше, чем увижу, что оболтус взялся за ум! Едва ли это грозит состояться в обозримом будущем. Деньги за разбитые племянником бутылки Бенкендорф еще по пути в отделение милиции перечислил с автомобильного компьютера на счет, продиктованный по телефону услужливым менеджером супермаркета. Ради обормота Сержа он бы и пальцем не пошевелил, потому что настоящий мужчина за всё должен платить сам, даже если виновата женщина. И уж тем более, когда не виновата. Получив от взбешенного Николая Романова приказ выяснить, как удалось полякам выиграть тендер, Бенкендорф чутьем опытного сыщика сразу уловил в этом деле фальшь – уж больно гладкое было оно, аккуратное – просто конфетка, а не дело. Эксперт Мандт уверял, что запись на кассете не подделка. Это был вполне надежный эксперт, к которому шеф службы безопасности нефтяного холдинга не первый раз обращался за консультацией и хорошо помнил скромную «хонду», на которой Мандт ездил прежде. Новенький «вольво» технического гения решительно Бенкендорфу не понравился, и он взял эксперта под колпак. Остальное было делом техники. – Опять ее понесло в казино, – болезненно поморщился Романов, захлопывая папку. – Ведь обещала же! – он потянулся к ящичку с сигарами, но, вспомнив, что полгода назад бросил курить, сердито отодвинул его в сторону. – Говорят, что это болезнь, – дипломатично заметил Бенкендорф, стоявший у окна, с высоты шестнадцатого этажа ленивым взглядом измеряя длину пробки на Лиговском проспекте. – Эта болезнь называется бездельем, – проворчал Николай. Бенкендорф мысленно посочувствовал Александре Федоровне, которой этим вечером предстояло выслушать всё, что накипело на душе у супруга. Но ей бы и в самом деле не мешало поискать более полезное занятие, чем просаживать мужнины деньги в рулетку и, заметая следы, вступать в контакты со всякими подозрительными поляками. – Веселенькое дельце, – Романов все-таки раскурил сигару. – Моя жена едва не упекла за решетку мою будущую невестку… – Твой сын решил жениться? – спросил Бенкендорф, по-прежнему глядя в окно. Пробка внизу неторопливой змеей ползла в сторону Невского. – А черт его знает, что он решил! Но я бы предпочел эту польку, она хотя бы умна, в отличие от гламурных безмозглых кукол, которых ему сватает Алиса, – Николай, попыхивая сигарой, скосил глаза на друга. – Что-то хмурый ты сегодня, Сандро? – Пустяки, Коля, – шеф службы безопасности снял очки и потер пальцами глаза. – Устал немного… – Вижу, что ты не на лыжах в праздники катался, – усмехнулся Романов, кивнув на пухлое досье. – Значит, так, – прихлопнул он ладонью по столу. – С завтрашнего дня, нет – сию же минуту! – ты отправляешься в отпуск, хоть в тайгу, хоть на Канары, и чтобы я две недели тебя не видел, не слышал, – нефтеимператор сделал пометку в настольном календаре, но зачеркнул и сделал новую. – Три недели! Ольга почти затащила его к себе в квартиру. – Хочу вас накормить вкусным ужином. И не вздумайте отказываться! Сегодня праздник, а вы столько для меня сделали, что… – Это моя работа, – перебил он ее. – Не хочу, чтобы вы себя чувствовали чем-то мне обязанной. – Тогда разрешите сделать вам подарок. – Разрешаю, – Бенкендорф поднял руки в шутливом знаке капитуляции. Ольга довольно тряхнула головой и прошла на кухню, цокая острыми каблучками. – Мне они нравятся гораздо больше старых. Ужасно удобные! Он с сомнением посмотрел на тонюсенькие шпильки. – Попробую поверить вам на слово. Она еще повертела ногой, любуясь, как красиво сидит на ней изящный замшевый сапожок. Шаловливое настроение щекотало за язык и тянуло произносить всякие глупости. – Если бы это было кольцо, я бы его никогда его не снимала. – Могу подарить вам и кольцо. – Ни в коем случае! Брильянт не приделаешь вместо сломанного каблука. Ой, в холодильнике одни пельмени, – разочарованно вздохнула Ольга. – Всё остальное слопала Полина. У меня есть подруга, – объяснила она, – которая набивает мой холодильник едой, и потом сама же всё уничтожает. А когда они вдвоем с Никитой, то могут сожрать и холодильник. – Что может быть лучше пельменей на Новый год, – улыбнулся Бенкендорф. – Только Дед Мороз с ужином из ресторана. – Чертик мне нравится гораздо больше. – Вы, правда, больше не сердитесь? – спросила она, виновато качнув ресницами. – Я не сердился и тогда. – Что вы любите к пельменям? Майонез, томатный соус, уксус? – Ольга проверила полки в кухонном шкафчике. – Уксус есть. Из прихожей донесся полонез Огинского. Прежде чем она успела двинуться с места, Бенкендорф вышел и вернулся с ее сумкой. – Спасибо, – благодарно кивнула она, доставая мобильник. Трубка завибрировала радостным долгожданным голосом. – Малыш, я прилетел три часа назад! ПапА сказал, что ты в полном порядке. Помнишь, я тебе говорил, что всё образуется? Не представляешь, как я соскучился! – тараторил Санечка. – Ты дома? Я лечу к тебе! Алло! Малыш, ты меня слышишь? – Я дома, – ответила она, наконец. – Но не одна. – Кто там у тебя? Полина? Гони ее в шею! Хочу тебя любить, всю ночь, под елкой, под бой курантов! Ты не забыла поставить елку, надеюсь? И она считала его самым умным и романтичным… – Не думаю, что это хорошая идея. Трубка поперхнулась молчанием, чтобы тут же снова возбужденно завибрировать. – Малыш, что с тобой? Всё же уже хорошо, я еду к тебе! Лететь не получается, на Лиговке вечная пробка. – Ты всех своих подружек зовешь «малыш»? – Каких подруж… – снова поперхнулся Санечка. – Тебе что, рассказали про Машку? У меня с ней ничего не было, не слушай никого! Она такая дура, ты умрешь со смеху, когда я тебе расскажу! – А с ней ты смеялся над тем, какая дура я? Несусветная дура. – Малыш… – в голосе Санечки впервые в жизни прозвучали просительные нотки. – Малыш, ты что, обиделась? – Нет, просто у меня другие планы на этот вечер. И на все следующие тоже. Ольга нажала кнопку отбоя и повернулась к гостю, но кухня была пуста. – Лаврент… – она испуганно хихикнула, прикрыв рот ладошкой. – Александр Христофорович, где вы? Тот отозвался из гостиной. – Что вы делаете?! – ахнула она. – Если вам не трудно, подайте отвертку, – сказал Бенкендорф, стоя на столе. Рядом валялась пустая коробка из-под новой люстры, которую приволокли перед самым отъездом в деревню Полина с Никитой, но повесить не успели, так как опаздывали на автобус. Бывший генерал закрутил два винта, закрывая ажурной чашечкой клубок проводов в месте крепления люстры. – Проверьте, горит? Ольга щелкнула выключателем – вспыхнул яркий свет. – Ну вот, теперь вам не будет темно, – он слез со стола и обулся. – А теперь, простите, должен уйти. Мне только что позвонили по неотложному делу. – А как же пельмени? – немного растерялась Ольга. – Спасибо, что хотели меня ими накормить. – Всё вы врете! – резко бросила она. – Никто вам не звонил. Вы сбегаете, потому что решили, что сейчас сюда приедет Александр Романов. Бенкендорф кашлянул в кулак. – Мне бы не хотелось вас ставить в неловкое положение. – Я взрослая женщина, и могу принимать у себя, кого угодно. – И все-таки мне лучше уйти, – он стал надевать пальто. – До чего же вы, мужчины, бываете толстокожи! – Ольга отвернулась, сердито кусая губы. Снова заскрипел полонез, она с досадой сбросила звонок, а потом отключила мобильник и выдернула заодно шнур городского телефона. – Он мне позвонил сказать, что я ни в чем не виновата. – Он хотел вас порадовать. – Порадовать тем, что я не воровка и не шпионка? Я это знала и без его звонка. – Не знаю, за что вы на него сердитесь, но не лишайте его возможности оправдаться. – Я на него не сержусь, - пожала она плечами. – Он мне больше не нужен, как и я ему не нужна. Вот вы, человек, которому я безразлична, выручили меня из беды… – от вчерашних слез перехватило голос, она стукнула по горлу ребром ладони, чтобы их прогнать. – А он за три недели не нашел минуты, чтобы послать мне хотя бы смс-ку! – Это неправда, – помолчав, сказал Бенкендорф. – Что – неправда? – буркнула Ольга. – Что вы мне безразличны. Она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, как тогда, под дверью его кабинета, и хочется изрисовать чертиками всё вокруг, в первую очередь – стекла его очков. – Вы меня опередили. Я вам сама собиралась сказать, что в вас влюбилась. – Когда? – у него был такой ошалелый вид, что Ольга рассмеялась. – Вам назвать точное время для протокола? Не знаю – может, когда вы меня несли на руках к машине, или когда сказали по телефону: «Ждите, я скоро приеду». Мне теперь кажется, это было всегда. Снимите же, наконец, эти кошмарные очки! – потребовала она. – Зачем? – Хочу увидеть твои глаза. – А вдруг, увидев их, ты меня разлюбишь? Она подошла и сама сняла с него очки. Обычные серые глаза, чуть усталые, с легкой сеточкой морщин вокруг них. Самые прекрасные глаза на свете. – Даже если бы у тебя был один глаз, как у циклопа, все равно у меня нет никаких шансов. – У нас нет шансов, – поправил он, крепко ее обнимая. Конец.
полная версия страницы