Форум » Шкатулка с секретом » Фестиваль драмы "И грустью переполнена душа..." » Ответить
Фестиваль драмы "И грустью переполнена душа..."
Gata: 8 июня - торжественная часть, посвященная закрытию Фестиваля. Рульщик назовет имена авторов, потом - банкет
Леди драма: УЗЫ КРОВИ Автор: Olya
Леди драма: УСПОКОИТЬ СЕРДЦЕ Автор: Светлячок Полутемная зала храма. Стройный стан окутан каштановыми кудрями. Она молится неистово. Взметнула руки к богине. Подошел сзади, прижался и положил ладонь на теплую грудь. Резко развернул к себе - до смерти не забыть это выражение синих глаз. И губы в губы взасос. Потом на ушко: «Сейчас». Перенес на руках... Все горит, тунику махом наверх. Мраморные нимфы стыдливо отвернулись, когда тела мужчины и женщины превратились в единый клубок... Александр открыл глаза. Сонные, они увидели мчащуюся с неба каплю. Капля шлепнусь на небритый подбородок. Наследник Римской империи лежал в сухой траве, раскинув руки, и лицом встречал стремительно нарастающий ливень. - Великий Август, разведчики докладывают, в Дамаске опять неспокойно. Им удалось пленить сирийского лазутчика, когда он пытался проникнуть в город. - Александр увидел над собой голову верного Репиана. – Нам лучше вернуться в лагерь. Александр разомкнул губы: - Здесь решаю я, Репиан! Уйди, а? - Александр, сам Юпитер не заставит меня оставить тебя одного. Сердце ухнуло и обозначило, что еще живо. Никто в этот момент не догадывался, о чем думал сын императора Рима, и в какие дали стремилась его душа. - Когда я возьму на ложе местную смуглянку, тоже рядом постоишь? – Александр в одно движение поднялся и бросил взгляд на всадников за спиной Репиана. С перьями на шлемах они напоминали мокрых петухов. Усмехнулся, вскочил в седло и пришпорил коня: - В лагерь! Уже год римские легионы под командованием Александра Августа топтали пески Азии. Многие народы к востоку от Средиземного моря покорились власти Рима. После успешного штурма Александр не остался в Дамаске. Назначил в городе наместника и разбил военный лагерь в дне пути от города. Раз в месяц его гонцы мчались в Рим. Император не спешил с ответами. Александр никогда не знал, в какой день и час получит вести из Вечного города. Год непрерывных сражений, дипломатических хитростей и нескольких пережитых покушений закалили его тело, но не изменили упрямый характер. Александр помнил урок префекта – больше никому не удавалось выбить меч из его крепкой руки. Сама Фортуна покровительствовала его успехам и делала все более настойчивым в достижении цели. На военном совете были отданы решительные приказы. Лазутчик, оказавшийся начальником сирийской конницы, был допрошен и посажен в яму на цепь. На допросе и под пытками он отказался выдать тех, к кому тайно направлялся в Дамаск. Поняв, что от него ничего не добиться, Александр велел на рассвете отрубить ему голову и повесить ее на копьё напротив городских ворот. Александр сбросил доспехи, зачерпнул прохладную воду из серебряной чаши, омыл загорелое лицо и отослал раба-перса прочь. Потрепал гриву ручного льва и бросил ему в пасть кусок сырого мяса. На пороге шатра вырос Репиан. - Александр! - Что еще? Привычный нудный тон военного трибуна сменился обеспокоенностью: - Одна из джа адугар смиренно просит несколько драгоценных минут твоего внимания. Можно бы прогнать, но Великий Август знает, как здешние народы прислушиваются к слову своих авгуров... У Александра болела голова. Бой кимвалов нарастал в ней с силой морского прилива. Так с ним бывало всегда, когда он видел этот сон. Мучительный, терзающий сердце и лишающий покоя, но бесконечно желанный. Меньше всего в эту минуту Александр нуждался в общении с местными жрецами на их диком наречии, которое сын императора изучил довольно быстро. - Гони ее в шею. Я не стану тратить время на бредовые видения и предчувствия. - Но ты... В голосе Александра звякнул металл: - Не смей поправлять меня, Репиан. Я тебе не плащ. Репиан прижал правую ладонь к сердцу и приклонил голову: - Как прикажешь, Великий Август. Он уже развернулся к выходу, но помедлил и произнес: - Она просила передать, что знает, как истолковать твой сон. Ты видел вещий сон? Александр никому не рассказывал о том, что каждую ночь томится ожиданием. Даже Репиану. Не собирался говорить и теперь: - Я давно не вижу никаких снов. Впрочем, эта ведьма заинтересовала меня. Пусть ее приведут. Охрана откинула полог шатра и два центуриона ввели тонкую и высокую фигуру, закутанную в черную ткань. Александр молча смотрел, как дождливые капли стекают по женским одеждам и образуют вокруг босых ног на ковре тёмный круг. - Оставьте нас. Центурионы удалились, а Репиан не шелохнулся. В ответ на удивленный взгляд Александра, прошептал тому на ухо: - Боги, ты собираешься остаться один на один с этой черной плутовкой? - А кто меня уговорил ее принять? - усмехнулся Александр. – Иди, налей себе чашу вина, призови музыкантов и танцовщиц, а я присоединюсь к вам позже. Заглянул в глаза друга и похлопал его по плечу: - Ладно, перечти пока «Трою». Когда Репиан вышел, Александр последовал своему же совету и пригубил вина. - Как тебя зовут? – спросил, не оборачиваясь. Женщина пошевелилась и откинула с лица покрывало: - Сычихара, мой господин. Она была уже не молода. На сером лице еще можно было заметить остатки былой красоты, но римлянина это не интересовало. - Что ты хочешь от меня? Ведь не о снах же ты пришла поговорить? И, клянусь Юпитером, лучше тебе сказать правду. Если не спешишь лишиться языка. - Хочу поприветствовать великого императора. - Я – не император. - Ты им будешь! Об этом говорят звезды, а звезды – не люди, они не лгут. «Началось!» - подумал Александр. Столько уже он видел местных жрецов, которые подобострастно и лицемерно пытались выторговать для себя кусок пожирнее. Это его не смущало, а только сердило. Они предсказывали очевидное – Рим мечом Александра получит Азию со всеми ее богатствами и потрохами. Никто и ничто не закроет путь его стремлениям. И в Риме каждый день будут славить его имя. Она непременно услышит, даже если закроет нежные ушки. - А звезды говорят, что ты испытываешь моё терпение? - Я могу дать тебе то, что ты хочешь… Александр уперся костяшками пальцев в стол: - Откуда тебе знать побирушка, чего я хочу? - Мой господин, это просто – ты жаждешь вернуть своё сердце, которое осталось в твоей далекой стране рядом с каштановым локоном. Мы не хозяева своим желаниям, но бывают дни и ночи, когда можно получить желаемое. Женский голос – мягкий и обволакивающий, журчал, заполняя пространство шатра, кружа вокруг лица, гипнотизируя и чаруя. Александр мотнул головой, чтобы отогнать наваждение и прорычал сквозь зубы: - Замолчи, женщина! Но она не унималась, голос снизился до шепота: - Сегодня такая ночь, когда звёзды послушны и щедры. Они покорны тому, кто знает, что и как просить. Она ушла навсегда, мой господин, потому что любит не тебя. Я могу увести её из твоего сна, и ты будешь свободным, только… Александр слушал, сдвинув брови, но тут расхохотался и повернулся к жрице: - За твою жизнь никто не даст и горсти зерна, а ты осмелилась торговаться со мной? - Пусть моя жизнь ничего не стоит. Я прошу не за себя, мой господин. Пощади пленника Корфара, которого схватили твои солдаты. Умоляю! - О ком ты говоришь? У меня на цепи хватает трусливых сирийских вояк, которые бросали оружие на поле боя и сдавались в плен. Сычихара сверкнула черными очами: - Корфар – не трус! Он из рода великих воинов. Разве будущий император не встречал среди врагов равных? - Риму нет равных, женщина! От ваших родов я оставлю только пыль и пепел, если не покоритесь моей воле. Я не знаю никакого Корфара. - Ты приказал казнить его на рассвете. - Ах, этот... Кто он тебе? Почему ты ради него рискуешь? - Сын. Александр поставил недопитый кубок с вином на стол и пристально посмотрел в глаза жрице. Оба молчали. Шум дождя слился с тишиной, растворился в ней, как растворилось время. Александр слышал где-то внутри себя нежный женский смех, который сменился дерзкой шуткой на алых губах. Голос был такой далекий и недоступный. Сердце снова болезненно ухнуло. Вдруг Сычихара задрожала всем телом и стала медленно опускаться перед ним на колени. - Умоляю! Лев лениво подошел к женщине и стал её обнюхивать. Не нашел ничего для себя интересного, зевнул и запрыгнул на кушетку, устланную персидской накидкой с золотыми кистями. Сычихара даже не вздрогнула, а только не сводила черных глаз с лица Александра. - Умоляю! - Войди, Репиан, - Александр не успел закончить фразу, а его друг уже был в шатре. Он быстро и цепко огляделся и только после этого выдохнул спокойно: - Что прикажешь, Великий Август? - Отпусти пленного сирийца из ямы и дай ему коня. Эта женщина уйдет с ним. Репиан от удивления лишился дара речи. Наследник до этого ни разу не отменил ни одного своего приказа, не изменил ни одному своему слову. Военный трибун открыл рот, но вместо слов раздался какой-то хрип. - Ты понял мой приказ? - Нет, – ответ, по крайней мере, был искренний. - К химерам твои сомнения! Выполняй. Когда за другом опустился полог шатра, Александр бросил джа-адугар: - Встань. Твой сын свободен. Сычихара поднялась, еще не веря в происходящее: - Сердце за сердце. Взяла недопитый кубок с вином и быстро зашептала над ним. Её пальцы очерчивали круги по золотому краю в такт заклинанию. - Выпей это, мой господин, и твое сердце успокоится. Ты станешь свободным и счастливым, - поднесла ему вино. Александр и не подумал пить. Тогда, поняв его колебания, Сычихара сделала один глоток и снова протянула кубок: - Это не яд. Это душевный покой. Но выпить надо непременно до рассвета, иначе все останется по-прежнему. Их руки едва не коснулись, когда Александр взял кубок. - Уходи. Жрица набросила на голову черное покрывало и бесшумно выскользнула из шатра. А он сел в кресло и задумчиво посмотрел на кубок в руке. Решение уже принято, так зачем же медлить? Александр наклонил чашу и, не мигая, смотрел, как вино кровавым потоком орошает ковер у его ног. Когда вернулся мрачный Репиан, Александр приказал позвать музыкантов, которые сопровождали его армию в походе, и двух греческих танцовщиц Анастахию и Аполинахию. Им единственным удавалось своим искусством отвлечь его на миг от вечного беспокойства и ожидания. На звуки веселой мелодии подтянулись другие военачальники римской армии, и в шатре снова пировали до рассвета.
Леди драма: ТЕАТРАЛ Автор: Царапка Жил да был, Жил да был, Жил да был один барон, Очень он любил театры И актрис! Звался он Вань Ваныч Корф, Звался он Вань Ваныч Корф, А впрочем, песня не о нём, А пра лубофф! И у него была, Актрисочка одна, Простая крепостная - вот те раз! Но Ванычу была Милее всех она, Решил он - будет прима вырви-глаз! Всё может театрал, Всё может театрал, На сцене судьбы все, Свободно он вершит. Но публика, смеясь, Раздора не боясь, Сама отлично знает, Кто смешит! Был провал! Был провал! Был провал на весь уезд! Томатный сок всю сцену им залил, Ах, стихи все про любовь, И всё глупость про любовь, Впрочем, был ведь не поэт Вань Ваныч Корф! Актрисочка - в бега, Вань Ванычу - бутыль, И к бренди помидоры – закусон! А развлечений там Остался лишь трактир, И не скучают гости под шансон! Всё может театрал, Всё может театрал, Он верит в свой успех, И радостен пока, При чём же здесь любовь? И где же здесь лубофф? А нет её, а нет её Лубвииии!
Леди драма: ГАДАЛКА Автор: Gata
Леди драма: ЗАКАТ Автор: Царапка Сумерки потихоньку охватывали летний город. Стайка парней и девушек весело выбежала из института. Череда экзаменов и зачётов близилась к финишу, ещё немного помучиться – и все свободны. Молоденькая студентка, круглолицая и румяная, оглянулась, с улыбкой помахала друзьям и крикнула на прощание: - Я пройдусь, голову надо проветрить! - Тань, пока! – вразнобой отвечали ей. Щебетанье подруг осталось у крыльца института, а девушка шла вдоль набережной – сначала быстрой энергичной походкой, потом медленней с каждым шагом. С лица сползала привычная маска бодрости, и, наконец, Таня остановилась, глядя на багровый закат. Завтра, должно быть, будет дождливо и сумрачно, если приметы не врут. Впрочем, солнцу не всё ли равно? Оно неумолимо взойдёт с другой стороны. Солнцем казалась любовь – чудный праздник, даривший блаженство и обернувшийся внезапно перегоревшей электрической лампочкой. Было ли в жизни Татьяны то время, когда она не любила Андрея? Если и да, девушка вовсе не помнила. Вместе с детства, с игр на площадке, в школе, на даче… Крепкая девочка, звенящая смехом, и тихий очкарик, послушный маме. Вместе выросли, вместе познали трепет взросления, когда мир раздвинул свои горизонты, поманил бескрайним простором и убаюкивал привычным соседством. Делились планами и однажды… «Таня, ты такая красивая…», - раньше он говорил: «замечательная, чудесная», и от новых слов вспыхнуло сердце. Сильные руки, жаркие губы, всё, известное Адаму и Еве, бесчисленно повторённое тьмами людей, и каждый раз новое, прекрасное, удивительное! Любовь – безоглядная, сердце отдано без остатка, иначе Татьяна не могла и представить. Расцвела, как шиповник, и ходила по радуге поступью королевы. Когда это было – день назад, год или вечность? Когда она видела бесконечное восхищение в глазах любимого человека, не помышляя – они только зеркало, отражавшее чувства влюблённой? Ни тени сомнений не омрачало счастливую душу, пока счастье не разлетелось на мириады осколков. Наташа – изящная, кокетливая и прехорошенькая, всегда рядом и далеко, в своих фантазиях и капризах. Мамы шутя называли её с Андреем женихом и невестой. Таня и в голову не брала, не думала, не ждала, в страшных снах ей не снилось, что детская шутка обернётся всерьёз… Что теперь вспоминать – боль или счастье? Дни полны суетой, разгар сессии, страдать некогда… только сдавит некстати, когда не ждёшь, думаешь – всё позабыла, всё позади, это пройдёт… так трудно дышать... А счастье светится для другой… другие глаза горят магией драгоценных камней, у другой распахнуты крылья, в глазах единственного для Тани мужчины красота другой женщины. Девушка не заметила, как далеко завели её ноги. Темнело, пора бы к метро, и не предаваться тайным страданиям. Вновь надеть свою маску. Во рту пересохло, и Таня спросила чашечку чая в кафе возле набережной. Сидела тихонько, глядя в ту сторону, где ещё багровели последние отблески ушедшего солнца. Старалась не думать, а если и думать – то об экзамене. Не получалось. - Наташ, хочешь кофе? – голос знакомый до боли. - Я не усну! – и этот голос Таня узнала. - Вот и не надо! – господи, как ножом! Только бы не увидели… дрожащие руки Татьяны отсчитали за чай, девушка хотела уйти – но дрожали и ноги. Как на грех, парочка села за соседний столик, у выхода. Лучше дождаться, когда они пойдут дальше… или уйти, они всё равно заняты только друг другом? Андрей вдруг сорвался – через дорогу появился продавец цветов с роскошными розами. Успел чмокнуть руку Наташи и побежал, а девушка осталась принцессой со своим чаем. Таня совсем уже собралась, как вдруг… - Всем сидеть!!! Тихо! – короткая перепалка бармена с подвыпившим посетителем, и в руках плюгавого парня с бегающими глазами блеснул пистолет. Голоса смолкли, липкий страх сковал всех под звуки орущей попсы, а парень впервые, наверное, в жизни почувствовал себя королём положения, изгалялся. - Чо? Видали! Девки, а ну! – общий страх взбодрил его, зрачки расширились, а руки дрожали сильнее. Кто-то из посетителей, очнувшись, решил сзади подкрасться, а Таня, потрясённая, как и все, видела в замедленном темпе каждый миг того, что случится… Сейчас пьяному хулигану вывернут руку, ударят… он спустит курок! Пуля летит медленно, как в кино, и беспощадно находит цель – грудь Наташи. Таня не думала, не считала, не пыталась понять – сердце её видело только боль, страшную, рвущую жизнь, превращающую краски дня в бесконечную адскую тьму, безвозвратно поглощающую Андрея. Тело повиновалось порыву, метнулось вперёд, руки столкнули Наташу с линии безжалостного огня. Что случилось? Откуда такая слабость? … ничего, можно прилечь прямо здесь, на полу, так хорошо, лучше… Меркнущее сознание подарило мираж – улыбку любимого, воспоминание о прекрасных днях вместе. В мечтах Андрей нежно сказал – «Я люблю тебя!». Таня хотела ответить: «Люблю!» - но вместо слов изо рта вытекла струйка крови. Счастливые глаза девушки закрылись навек – ей ничего от жизни больше не было нужно.
Леди драма: БОЛЬ РАЗУМ МОЙ ПЛЕНИЛА Автор: Бреточка Осень уже покрыла город своим красно-оранжевым ковром. В этом году осень выдалась слишком холодной, холодной даже для Санкт-Петербурга. Столица становилась похожей на вымерший город. Большая часть светских дам собирались в салонах, чтобы обсудить последние новости. Одним из самых обсуждаемых был слух о том, что у императрицы есть очень близкий друг и что возможно из-за него государь направит супругу в монастырь, а этого друга сошлет в Сибирь или вообще приговорит к высшей мере наказания... Императрица Александра Федоровна сидела в одном из многочисленных зал дворца в окружении столь же многочисленных фрейлин. Последнее время государыня мучилась мигренью. Ей казалось, что она всеми забыта, никому не нужна. И даже в окружении своих фрейлин она чувствовала себя одинокой. В тот момент, когда Александра Федоровна отпускала своих юных девушек, в зале появился учитель её старшего сына, Василий Андреевич Жуковский. В левой руке он держал кипу бумаг, с которой, казалось, никогда не расставался, а в правой - скромный букет из красных роз, который молча положил на столик рядом с императрицей. -Василий Андреевич, перестаньте носить мне букеты. О нас же могут подумать бог весть что, - улыбнулась она и взяла поэта за руку. - Присядьте. Поведайте, как Саша? Ники говорил, что он делает успехи. -Александр Николаевич и, правда, делает успехи. У него прекрасная память, я бы сказал - уникальная. Он бы добился больших успехов, если бы так часто не отвлекался на Ваших фрейлин. -Ах, это он в своего отца. Он унаследовал от него не только положительные качества, к сожалению. -Александра Федоровна, - Жуковский прижал её руки к своей груди,- я очень хочу, чтобы Вы были счастливы. Я готов перевернуть весь мир ради Вас. -Василий Андреевич, не надо, замолчите, - она отняла руки. - Зачем Вы ставите меня в неловкое положение? Лучше успокойте меня. Внутри все холодеет, трудно дышать. Мне кажется, произойдет что-то ужасное. Совсем скоро произойдет. Жуковский только приготовился прочесть тираду о том, что он всегда будет с ней, что бы ни произошло, и что она для него смысл жизни, он готов ради нее на все, и ей не о чем беспокоиться, он её защитит, в залу вошел Николай Павлович. Вслед за ним вошла юная девушка. - Шарлотта, хочу представить Вам новую фрейлину Елизавету Долгорукую. С сего дня она полностью в Вашем распоряжении. Ники, поцеловав свою очаровательную супругу, присел с ней рядом. - Дамы и господа, - улыбнулся император. — прошу Вас оставить нас с Александрой Федоровной наедине. Когда все удалились, Николай Павлович слишком резким тоном обратился к Шарлотте: - Вы все ещё допускаете до себя этого поэта? Знаете ли Вы, какие слухи распространились? - Ники, я знаю, - спокойно ответила Шарлотта. - Но поймите меня. Вы всегда заняты государственными делами. Василий Андреевич единственный человек, с которым я могу поговорить, поделиться своими печалями. По поводу цветов я его предупредила. Ники, не злитесь, прошу Вас! Николай Павлович лишь улыбнулся уголками губ и грустным взглядом посмотрел на супругу. На несколько секунд их глаза встретились. Пауза стала затягиваться, прервать её решилась Шарлотта: - Ники, зачем Вы привели новую фрейлину? Я не знаю, что мне делать с теми, которые уже есть. - Долгорукая займет место Анны Платоновой, которая в ближайшее время выходит замуж и покидает нашу скромную обитель. Не так ли? - Ники... - Шарлотта, - прервал он, - прошу Вас, давайте перенесем все беседы на завтрашний день. Я очень устал.... Незаметно проходили дни, превращаясь в недели. В императорском дворце все шло своим чередом, не происходило никаких изменений. Разве что Лиза Долгорукая стала чаще проводить время в кабинете императора, нежели бывать подле императрицы. Но сей факт давно уже перестал удивлять обитателей дворца. Они привыкли видеть в кабинете Николая Павловича юных фрейлин его супруги. Был поздний осенний вечер, когда Лиза зашла к Николаю Павловичу в кабинет и заперла дверь на ключ. Император сидел за столом, на котором громоздись приказы, донесения и другие подобного рода документы. Государь мельком взглянул на вошедшую Лизу, продолжая читать. - Его величество не рад моему визиту, - зашептала Долгорукая, подходя ближе к Николаю Павловичу. - Я всегда рад твоему появлению, ты же знаешь. Только мне обязательно нужно закончить одно дело. Подожди секунду, пожалуйста. - Понимаю, сегодня обязательно нужно все закончить, - повторила Лиза и поцеловала его в лоб. - Потом это вряд ли получится сделать. Я подожду. Лиза подошла к окну, вид за ним завораживал. Ветер бился в стекла, так что они дрожали от его напора. Эта дрожь напоминала звон бокалов, сливающихся в едином порыве на празднике. Но в эту ночь их звон напоминал Лизе скорее канонаду. Она сама постепенно начинала дрожать, но не от холода — от своих мыслей. Она боялась саму себя. Хотелось все бросить и бежать, бежать. Только вот бежать было некуда. Да и отступать от задуманного было слишком поздно. - Лиза, - где-то далеко прозвучал голос Николая. - Лиза... Долгорукая медленно повернулась к зовущему. - Лиза, что с тобой? Ты сегодня на себя не похожа. Николай подошел к ней и нежно обнял за талию. - А на кого я похожа? - практически прохрипела Лиза, стараясь не смотреть на императора. - Надеюсь, что ты столь прекрасна в маман, - улыбнулся государь. - Неужто вспомнили, как она выглядит? - Шалунья моя, - Николай поцеловал Лизу в шею. - Да разве мы знакомы с твоей маман? - К сожалению, знакомы, Николай Павлович. Помните - двадцать лет назад Вы приезжали в Двугорское? И останавливались тогда в поместье Долгоруких. Тогда Вы очень заинтересовались юной хозяйкой Марьей Алексеевной, которая была уже замужем, и у которой уже был один ребенок. Помните добровольно-принудительный роман с ней? Вы уехали и забыли. Думаете, все прошло так же бесследно, как и Ваше исчезновение? После этого на свет появилась я. Петр Михайлович признал меня своей дочерью, дабы скрыть позор супруги, которую он любил и любит. Вы даже не представляете, что чувствовала я, когда случайно узнала об этой тайне. Выходит что я — никто, пустое место! Внебрачная дочь императора. Как жить с этим позором? Как смотреть в глаза окружающим, государыне? Я надеялась, что за это время Вы изменились. Хотела дать Вам шанс. Но нет! Вы остались таким же ничтожным эгоистом! Глаза Лизы горели дьявольским огнем, по щекам бежали слезы, губы дрожали. Николай отпрянул назад. Страха или раскаяния он не испытывал. Ему казалось, что девушка сошла с ума, что ее нужно пожалеть. - Лиза, подожди. Я не понимаю, о чем ты. Какой роман? Какая Марья Алексеевна? - начал император. Лиза смотрела на него, как на зверя загнанного в угол, на свою жертву и, кажется, получала от этого удовольствие. Она медленно достала револьвер, который был спрятан в потайном кармане её платья. Выстрел прозвучал так быстро, что сама Лиза не сразу поняла, что произошло. Все было как в тумане. Николай Павлович лежал на полу с простреленной головой. Он смотрел на Лизу затухающим взглядом, с полуулыбкой на лице и как будто вопрошал: «Что же ты наделала, девка?». Лиза присела возле него и попыталась прощупать пульс. «Мертв, мертв!» - звучало в ее голове. Долгорукая сидела возле убитого и не понимала, что нужно теперь делать. Через минуту она вскочила, бросила револьвер и выбежала из кабинета. Новость об убийстве императора разлетелась мгновенно. Найти убийцу не составляло труда, поскольку Лиза даже и не пыталась скрыться. Лиза Долгорукая понимала, какой приговор её ждет, и не стала дожидаться его оглашения. Узнав обо всем произошедшем, Марья Алексеевна тоже хотела свести счеты с жизнью, от этой участи ее спас Петр Михайлович. Но Марья Алексеевна так и не смогла оправиться после этих событий. Долгорукий отказался отдавать её в сумасшедший дом. На императрицу было больно смотреть. Казалось, что за одну ночь она постарела лет на тридцать. Жуковский не отходил от неё ни на шаг. Он как мог старался её утешить. - Александра Федоровна, я понимаю, что Вам сейчас тяжело. Для Вас же на этом жизнь не закончилась. Я всегда с Вами, я Вас всегда поддержу. Александра Федоровна, я давно Вам хотел об этом сказать, но все никак не решался. Я понимаю, что сейчас не самый подходящий момент, но, боюсь, потом совсем будет поздно. Я Вас люблю! Я не представляю своей жизни без Вас. Я очень хочу сделать Вас счастливой, чтобы больше ни одна слезинка не упала с Ваших глаз. И, может быть, смерть Николая Павловича - это шанс начать нам новую жизнь. Мы уедем из Российской Империи в Германию. Я уверен, Вас окружат лаской и заботой. Вы сможете быстрее забыть обо всех этих ужасных событиях. Не отвечайте сразу, прошу Вас! Подумайте... - Василий Андреевич, прекратите немедленно, прошу Вас, - прервала его императрица. - Вы так ничего и не поняли. Да, я знала о всех любовных похождениях Ники. Ведь он их и не скрывал. Знала, но прощала. Потому что я люблю его. Понимаете? Люблю! Для меня было главное, что он со мной. Я всегда оберегала его. Он это знал и ценил. Я была для него не просто женой, лучшим другом, на которого он мог рассчитывать. Именно это он во мне и ценил. И он меня любил, по-своему. Я знала, что он никогда меня не променяет ни на кого. Что все эти увлечения - проходящие, ничего для него не значащие. Я не представляю свою жизнь без него. Я умерла вместе с ним. И я понятия не имею, что Вы себе надумали, Василий Андреевич, но я Вам никогда не давала никакого повода и надежды, что у нас что-нибудь когда-нибудь может получиться. Я считала Вас всегда человеком, разделяющим мои взгляды на жизнь, с которым можно поделиться своими мыслями. Я больше не хочу Вас видеть и попрошу Вас покинуть дворец навсегда. И очень надеюсь, что Вы вычеркнете меня из своей жизни. Прощайте, Василий Андреевич. Жуковский молча вышел из покоев императрицы. Такой ответ Александры Федоровны был для него сильнейшим ударом. Он искренне верил в то, что они смогут быть вместе. Что он уже стал для неё тем человеком, с которым она захочет провести остаток своей жизни. А сейчас вся его вера разбита, он подавлен безысходностью положения, унизительного положения, в котором оказался. Как он теперь будет жить без нее? Без её взглядов, её запаха, её разговоров, её улыбки? Куда ему сейчас идти? Что делать? Куда ему бежать от этой боли? Василий Андреевич покинул дворец незаметно, как призрак. Карета увозила его куда-то очень далеко, далеко за пределы Российской Империи, туда, где поэт надеялся утопить в шальной жизни воспоминания о своей любви и разбитом сердце. Во дворце стали ходить тише и реже, разговаривали неохотно и теперь он больше напоминал усыпальницу. Было ощущение, что стены тоже плачут и скорбят вместе со всеми. Санкт-Петербург уже несколько дней пребывал в трауре, поскольку в один день страна простилась с Императором и Императрицей.
Леди драма: МУЖСКИЕ ИГРУШКИ Автор: Светлячок Сидит Андрюха в коме. Побледневший. А на него печально смотрит Вова: - Что? бросила тебя, кобель беспутный, Натальсанна у алтаря прилюдно? - Они сейчас с наследником престола Индийскую поэзию читают, В позе шестьдесят девятой. Корф косо смотрит на Андрюху, Его страшат последствия скандала. Решает Вова от греха смотаться Подальше, вон из кабинета: - Пойду-ка, вылакаю дома кофе. Стакан, а может, сразу весь кофейник. - Попутный ветер, Вова, тебе в спину, На горе друга начихал, не поперхнулся. Смотри там, аккуратней с алколойдом, Бывают иногда у кофеманов Внезапно приступы спонтанной диареи. Вован опешил от такого сальто, Уселся нагло в кресло по-баронски, Чтоб обсудить текущий ситуэйшн На тему: жив ли перец у Андрюхи? И, если жив, сгодится ли на лечо. Послышалось какое-то кряхтенье. В дверном проёме выросла коробка. - Свят, свят! – сказал в испуге Вова, - Кто бродит тут, прикинувшись коробкой? - А это я – княгиня Марьлексевна, Таскаю, что на свадьбу надарили. И ни один барон мне не поможет, - Сопела оскорблённая княгиня. Она с порога громко заорала, Что свято место пусто не бывает, Еще получше мы невесту сыщем. Да мало ли в России девок статных! Сказал Андрюха, хлюпая ноздрями: - Назло переживу всех светских кралей, И им же вырою шикарные могилы! Словоблудье завершилось, Вован засунул нос в коробку, На свет извлёк два пыльных пистолета, Которые китайцы заряжали, С монахами из Шаолиня. - Отдай, моё! – вскричал Андрон ревниво, И попытался отобрать подарок. - Дай поглядеть, не будь жлобом, Андрюха, - Барон клещом вцепился в рукоятку. - Ух, какой ты, Вова, прыткий! Имидж-то, поди, не треснет? Шиш тебе во всю личину, Пистолет я не отдам! В долгу Вован застрять не собирался: - Зажал китайскую подделку?! Я тебя, князек очкастый, Просто дико ненавижу, Потому что ты – придурок! - Ехидна – так и в Африке ехидна! Тебя, барон, я тоже ненавижу - Противного морального урода. И Мишку тоже уж до кучи. - Слышь, Андрон, башку твою я Оторву и не поморщусь! Подавись своей игрушкой, Мерзкий хам самодовольный! - И запел «Полёт Валькирий». Андрюха поносил по ходу Вовку, Его бабку с дедом вспоминая, Так же мать, отца и тётку с Анной До десятого колена… Спарились они, как котопёсы – (Это мультик про гибрид природы). Тянули, уступать друг другу не хотели, Линейкой мерили достоинства мужские. Пар из ушей идёт со свистом. И разности потенциалов Меж пальцев вызывают токи. Тут и страшное случилось – Выстрел прогремел внезапно. Андрюха камнем рухнул в кресло, Заляпав кровью всё вокруг. Княгиня клич издала громкий, Как гудок локомотива: - Сынок любимый, нежный пупсеГ! На кого ты нас покинул! Бывают иногда мужские игры С печальным и с летальным, мда, исходом...
Леди драма: ЛЕКАРСТВО ОТ СКУКИ Автор: Тоффи Катенька Нарышкина считала, что обижена судьбой не по заслугам. Ведь в чём была её вина? Всего-навсего поведала вчерашней принцессе Софии-Доротее Вюртембергской, а ныне Великой княгине и супруге Государя Цесаревича Павла Петровича, что его первая жена едва не осчастливила Российский престол бастардом — так об этом только глухонемой истопник во дворце не знает. Судачила с другими фрейлинами о том, что Мария Фёдоровна донашивает за своей предшественницей туфли и платья — а как не судачить, когда сама Государыня изволила назвать невестку крохоборкой! Но что дозволено императрице, то не дозволено простой фрейлине, и вот Катенька едет к двоюродной бабке Нарышкиной в саратовское захолустье, ждать, поможет ли заступничество влиятельных родственников. Обидно. Но еще обиднее, что её место займет теперь, наверное, Аннушка Платонова, племянница старого князя Оболенского, которая голосом и грацией околдовала при дворе многих, и даже сама Государыня ездила посмотреть, как та блистает в роли Серпины, после чего одарила своим вензелем. И в довершение всех несчастий карета Нарышкиной сломалась, едва доехав до последнего на их пути городка. Пока нашли кузнеца, стемнело, пришлось заночевать на постоялом дворе, а утром кузнец заявил, что в один день с починкой не уложиться. Катенька покричала, потопала ногами, но это не помогло. От скуки и нечего делать она пошла посмотреть городишко, в котором едва набралось бы десять каменных домов, а на главной улице дрались в луже грязные петухи. Нарышкина прикусила губу, вспомнив золотые интерьеры Зимнего дворца, потом брезгливо подобрала подол пышной юбки, чтобы не замарать в луже, и собралась вернуться на постоялый двор, но вдруг с удивлением увидела на другой стороне улицы знакомое лицо. Молодой стройный офицер, казавшийся удивленным не меньше, чем она, чинно снял шляпу и качнул париком с косицей в знак приветствия. — Как вы здесь очутились, барон? — воскликнула бывшая фрейлина, широко распахнув глаза. — Неужели вы не знаете? — усмехнулся он невесело. Конечно, она знала. Красавец-поручик Владимир Корф, представленный Государыне лично князем Потёмкиным, имел дерзость отказаться от чести, которой его хотели удостоить, и кара за своеволие не замедлила воспоследовать. Он был готов отправиться на войну рядовым, но его назначили помощником коменданта в пересыльный острог — как оказалось, в этом самом городишке. Катенька подумала, что должен был чувствовать грезивший о карьере и военных подвигах юноша, надзирая теперь за колодниками, и собственная обида стала терзать её чуть меньше, как обычно бывает у людей недостаточно великодушных. Однако вслух она выразила Владимиру сочувствие, которое молодой гордец отказался принять. — Честь офицера в службе Отечеству, неважно, в столице или на окраине. — Ваш друг князь Репнин, по слухам, рассуждает иначе, — не удержалась язвительная Катенька. — Он мне больше не друг, — потемнел лицом Владимир. Нарышкина припомнила, что помимо слухов о причине быстрого взлёта князя, за одну ночь из нищего однодворца превратившегося во владельца тучного малороссийского поместья и адъютанта цесаревича, в Петербурге ещё ходили разговоры о том, что два молодых офицера не смогли поделить благосклонность некой барышни. А кое-кто называл вслух и её имя — девица Платонова. Приятно, что Аннушка враз лишилась обоих поклонников, однако ссориться с единственным человеком её круга в этом захолустье, где ей придется провести невесть сколько времени, Катенька не хотела и самым искренним тоном заверила Владимира, что в вопросах чести она полная его единомышленница, более того — сама пострадала из-за своей гордости, отказавшись от покровительства влиятельного вельможи. Владимир был достаточно умён, чтобы поверить якобы смущённо потупленным глазкам, однако в этом забытом Богом городишке Катенька была, как и он сам, жертва опалы, и неважно, за какую вину. Он предложил бывшей фрейлине руку, на которую та с готовностью оперлась, и пожаловалась на заминку с ремонтом кареты. Владимир тут же отрядил на помощь кузнецу несколько колодников. Вечером того же дня Катенька добралась до имения престарелой родственницы, и отправила своему спасителю записку с благодарностью. Поручик в ответной записке выразил надежду, что у неё всё благополучно. Нарышкина, которой решительно нечем было заняться, на шести страницах убористым почерком посетовала на запущенный дом, неопрятный сад, многолетнюю паутину в книжном шкафу и такого же возраста засахаренное варенье. Между ними завязалась оживленная переписка. По настоятельному приглашению Катеньки Владимир даже несколько раз навещал её с визитами, дряхлая полуглухая бабка этим встречам была не помеха. Но чаще Катенька сама приезжала под разными предлогами в город, уверяя себя, что по-прежнему делает это от скуки. В Петербурге красавец-поручик ей нравился, что скрывать, но здесь, в захолустье, в ссылке, как бы не был хорош собой, он не мог стать предметом её интереса. В один воскресный день стояла чудесная погода. Нарышкина в новом атласном платье, с помощью деревенских неумёх худо-бедно перешитом из двух старых бабкиных (бабка в незапамятные времена Анны Иоанновны была большой модницей), отправилась на прогулку в город, где её ждал неприятный сюрприз. Худая, как жердь и с оспинами на длинном бледном лице, дочка коменданта острога, сама тайно безнадёжно сохнувшая по красивому офицеру, сообщила Катеньке с простодушным злорадством, что к Владимиру из Петербурга приехала невеста. — Какая невеста? — опешила в первый момент Нарышкина, но быстро взяла себя в руки и через десять минут выведала у простушки всё, что та знала. Подробности огорчили Катеньку ещё больше. Аннушка здесь, в этом захолустье! Бросила двор, карьеру фрейлины, чтобы разделить с любимым тяготы опалы! — Уж как она его любит, как любит, — растроганно всхлипывала дочка коменданта, от чистого доброго сердца желавшая Владимиру, чтобы он достался той, которая может сделать его счастливым. — Упала ему на грудь, обхватила руками и шепчет «наконец-то свиделись, счастье моё, наконец-то свиделись!» Катенька представила эту картину, и от злости до крови искусала губы. А на другой день Владимир с невестой приехали к ней в именье. Катенька успела к тому времени свыкнуться с неприятной новостью настолько, что выказала почти неподдельное радушие и расцеловалась с сияющей, хоть и выглядевшей бледной после долгой дороги из Петербурга Аннушкой. — Как же вам удалось получить разрешение сюда приехать? — не без заднего умысла спросила она гостью. Аннушка переглянулась с помрачневшим Владимиром и неловко пробормотала, что пала в ноги Государыне с мольбою отпустить её к жениху. «Не к Государыне, а к Потёмкину», — догадалась Катенька. Императрица за одно упоминание имени Корфа отправила бы саму Аннушку в ссылку навечно, а всесильный фаворит мог бы снизойти до мольбы молоденькой красавицы. Судя по омрачившей чело Владимира тени, его посещали те же мысли. Катеньке не составило труда найти предлог, чтобы улизнуть из гостиной, а самой приникнуть ушком к двери с другой стороны. — Я так тосковала по тебе, — виновато пролепетала Аннушка. — Зачем ты унижалась перед этим сводником?! — Молим же мы Бога на коленях, и не считаем это унижением. — Но Потёмкин — не Бог! — вознегодовал Владимир. — Неужели твоя гордость тебе дороже моей любви? — тихо спросила Аннушка. — Прости меня, родная, — он обнял её и стал целовать в волосы. Катенька за дверью догадалась об этих поцелуях, и приложила кружевной платочек к искусанным вчера губам. — Ради тебя я бы сам двадцать раз умер, не задумываясь, — снова донесся до неё тихий голос Владимира, — но моё сердце болит при мысли о том, что тебе пришлось и, наверное, много ещё придется терпеть страданий из-за меня. — Любовь не страдание, а счастье. — Ты привыкла жить в холе и неге, а здесь вся твоя жизнь будет сплошное страдание. Колодники, грязь, безденежье… «Ещё немного, и он сам уговорит её уехать!» — возликовала Нарышкина, однако наивная, по её мнению, Аннушка оказалась неожиданно проницательной. — Кто тебе Катенька? — вдруг спросила она у Владимира. — Мой друг. — Друг ли? — Она много страдала сама, и способна понять чужое страдание. — У неё недобрые глаза. — Тебе это кажется, ангел мой. Катенька ещё бы послушала за дверью, однако пора было возвращаться к гостям, чтобы те не догадались, что она их покинула для того, чтобы подслушать. Потом они втроем (старуха Нарышкина дремала в кресле) пили чай с засахаренным вареньем и душистыми деревенскими ватрушками, потом гуляли в саду, который добрая Аннушка нашла очаровательным и очень просила Катеньку ничего в нём не менять. Перед отъездом молодой пары хозяйка улучила минутку, чтобы шепнуть Владимиру: — Мне нужно с вами поговорить с глазу на глаз. Они условились встретиться завтра по дороге между городком и именьем. Владимир явился на десять минут раньше условленного часа, однако Катенька уже его ждала, изменив своей обычной кокетливой привычке опаздывать. — Что случилось? — спросил встревоженный барон. — Хоть мы с Аннушкой не были в Петербурге подругами, но я очень волнуюсь за неё, — не без волнения приступила Катенька к разговору, к которому готовилась всю ночь. От этого разговора зависело всё. — Я достаточно её знаю, она от своего слова не отступится и погубит себя ради вас. Владимир при этих словах нахмурился, чем обнадежил «доброжелательницу», и она с воодушевлением продолжала: — Да, она вас любит и готова собой пожертвовать, но подумайте, как она будет страдать. Прошу вас, пожалейте её! Вы человек чести, большого ума и большого сердца (мягкотелый дурак!..), вы несправедливо унижены и страдаете, но ещё несправедливей заставлять страдать Аннушку. — Но что же делать, мы уже договорились через два дня венчаться. Катенька всплеснула руками. — Как вы могли это допустить! В этой глуши даже нет лекаря, если он, не дай Бог, понадобится. — Знаю, — печально вздохнул Владимир. — Колодники мрут, как мухи…. Вы думаете, я всего этого не говорил ей? — воскликнул он с неожиданной горячностью. — Но она ничего не желает слушать. — Позвольте вам помочь, — доверительным голосом сказала Катенька. — Что, если… — она сделала вид, будто задумалась, — если мы скажем ей, что помолвлены? — Я бы никогда не солгал ей, тем более таким унизительным для вас образом. — Ах, Господи, какое же в этом унижение? Никто, кроме Аннушки, этого не услышит, и эта ложь будет спасительной для неё. Пусть она лучше будет страдать по вам в Петербурге, чем здесь, рядом с вами, скрывая свои страдания от вас и тем усугубляя ваши. — В горе и в радости, в болезни и в здравии… — задумчиво пробормотал Владимир. — Быть может, это судьба? На прощание он поцеловал Катеньке руку, благодаря за участие, и пригласил через два дня к ним на свадьбу. Имей Аннушка глупость отказаться от придворных благ ради кого-то другого, или ради того же Владимира, лишь бы в другом городке, в другой губернии, в тридесятом царстве, Катенька только порадовалась бы, что не ей одной пришлось испить чашу опалы. Но видеть счастливых голубков у себя под носом, нет, это было высшей точкой несправедливости! Через два дня она явилась согласно приглашению на свадьбу в убогую церквушку, чинно пристроилась среди малочисленных гостей, а когда дождалась вопроса священника, нет ли препятствий к свершению брака, выступила вперед и объявила в воцарившейся тишине, что жених прежде обещал жениться на ней. — Владимир?! — с испугом и болью пролепетала Аннушка, роняя венчальную свечу. Та упала, опалив подол её платья, и погасла, гости зашептались — плохая примета. Бледный от бешенства, барон повернулся к Катеньке, но она без робости снесла его яростный взгляд и шушуканье свидетелей. У кого повернется язык осуждать бедную обманутую девушку? — Аннушка, это неправда! — Владимир попытался взять невесту за руку, которую та у него вырвала в смятеньи чувств. — Княжна думает, что поступает во благо, но я ей не давал никаких клятв, я собирался и хочу принести только одну клятву, тебе, родная! Тут Катенька громко всхлипнула и показала священнику письмо, которое сочиняла весь вечер накануне, копируя почерк Владимир с его прежних записочек. Измятый и политый якобы слезами листок пестрел словами «люблю», «милая», «навеки обещаюсь». Аннушка закрыла руками лицо и выбежала вон. — Будьте вы прокляты! — бросил Владимир Катеньке, выбегая вслед за невестой. Катенька сделала вид, что готова рухнуть без чувств, её тут же подхватили несколько пар рук. — Бедняжка, — прошелестело над её ухом. Старенький священник, вздохнув, стал гасить паникадило. Спустя года полтора после описываемых событий Нарышкина получила с оказией письмо от кузины из Петербурга, вдруг вспомнившей об опальной родственнице, а может быть, взявшейся за перо просто со скуки. «Теперь здесь блистает Нелидова, — писала кузина. — Она дурнушка, но решительно все от неё в восторге, особенно при малом дворе. Репнину наследовал Зорич, а тому Римский-Корсаков. Репнин в прошлом же году женился, говорили, что к этому браку приложил руку сам П. Княгиню ты должна помнить, вы с нею были когда-то во фрейлинах у Цесаревны, — Платонова. Она скончалась родами, оставив мужу дочку, в которой тот души не чает…» Катенька отложила письмо и помешала ложечкой свежее вишневое варенье, сваренное минувшим летом под её присмотром. Провинциальные заботы затягивали незаметно и неуклонно. Жаль, не с кем было поделиться столичными новостями, поручик Корф прошлой зимой застудился, спасая из проруби пытавшегося свести счёты с жизнью колодника, арестант теперь ставит свечки за упокой его души. С Катенькой гордый барон до самой его кончины не сказал ни слова. Жалела ли она о нём? Зачем жалеть неудачника. В уезде сочувствовали ей, а не ему. Только рябая дочка коменданта разговаривала искоса, но комендантская дочка — не Императрица. Что ещё? С Катенькой случилось худшее из того, что с ней могло случиться — про неё просто забыли. Через несколько лет она всё от той же беспросветной провинциальной скуки вышла замуж за предводителя уездного дворянства, старше её лет на тридцать, аккуратно изменяет ему с его же родным племянником, блюдя достоинство первой дамы уезда, в котором всё и вся подчиняются её капризам, и только по ночам ей до сих пор снится золотая роспись на сводах Зимнего дворца.
Леди драма: АРИОЗО МАТЕРИ Автор: Olya
Леди драма: ВЕНЕРА И АДОНИС Автор: Gata В Петербурге часто идет дождь. Я привыкла к нему, Как люди привыкают ко всему на свете. Но сегодня он особенно некстати, Потому что мы с мужем собрались в театр. Собрались впервые за полгода. Он – профессор, у меня – ресторанный бизнес, Дети выросли. Как всё быстротечно… Только серый дождь над серым городом Не желает униматься. Я поставила диск с Фаусто Папетти И откинулась на спинку сиденья. На Садовой улице пробка, бесконечная, Как этот серый дождь. По тротуарам, съежившись под зонтами и капюшонами, Бегут куда-то прохожие. Едва ли они спешат в театр, где ждет меня муж, И уже звонил несколько раз, А я ему говорю, что слушаю Фаусто Папетти, Потому что не хочу бежать под серым дождем, Рядом с унылыми прохожими. Смешно и глупо бежать по лужам В элегантных вечерних туфлях, Глупее только надеть в ресторан рваные джинсы. Такое мог позволить себе один Сережка, несносный Сережка, А я над ним смеялась. Я называла его просто Сережка. Сергей - было слишком чинно и взросло Для его непослушной шевелюры, Для его карих глаз с чертовщинкой, Для его белозубого смеха. Саксофон не умеет так жизнерадостно смеяться, И дождь не умеет смеяться, Они умеют только плакать, И хотят, чтобы я плакала вместе с ними. Я все знала еще до того, Как он успел со мной заговорить. Он был слишком красив, чтобы уметь быть верным, Слишком красив и слишком порочен. Он, конечно, стал бы мне изменять И тратить мои деньги, и было еще миллион сто причин, Чтобы выбросить этот каприз из головы. Но я могла позволить себе этот каприз, И я позволила. Муж снова и снова набирает мой номер, ворча, Что в театре прозвенел второй звонок, Что шампанское в буфете слишком сладкое, А я плыву в океане дождя И безнадежно красных автомобильных огней, И вспоминаю, вспоминаю… Сережка не имел понятия, кто такой Фаусто Папетти, Не мог отличить саксофон от гобоя И с удовольствием носил шелковые рубашки, Которые я ему покупала. Он требовал к шелковым рубашкам бриллиантовые запонки, К запонкам – автомобиль и еще какую-то ерунду, И я все это дарила ему, Дарила ему себя, Хоть знала, что он не достоин этих подарков. А муж ничего не замечал, Или просто делал вид, что не замечает, Как я не замечала его звонков молодой аспирантке. Нам обоим так было удобно. Дети выросли, Сын пишет диссертацию, Старшая дочь познает тонкости ресторанного бизнеса, Младшая – художница и любит рисовать дождь, Унылый, как жалобы саксофона, дождь. Что в нем живописного? А в Испании было много солнца и Сережка, Мы ели паэлью, смотрели бой быков И орали от восторга. Его неистовые руки больше не будоражат меня по ночам, Его больше нет со мной, Но я ведь знала, все знала с самого начала. Только не знала, что моя дочь Станет писать его в образе Адониса, О котором он не имел ни малейшего понятия. Зачем ему какой-то Адонис, Когда в жизни столько сиюминутных наслаждений, И можно позировать обнаженным Юной художнице с целомудренными ямочками на щеках. Он говорил мне – не ревнуй, Ведь она меня только рисует, а ты – целуешь. Зачем я поставила Фаусто Папетти? Ведь он мне ничуть не нравится. Муж говорит, Фаусто Папетти нравится только мещанкам, Поэтому мы собрались пойти на Вагнера. Собрались впервые за полгода. Муж, наверное, уже слушает увертюру, А я слушаю дождь, саксофон и ненужные воспоминания. Я сказала Сережке – ты можешь оставить машину и рубашки, Тебе должно хватит моих подарков, Но меня больше не будет. Он смеялся и не верил мне, Говорил – не ревнуй, ревнуют только дуры, Ведь ничего не было. Ведь я все знала с самого начала. Но я видела, как он целовался с моей дочерью, Они целовались на вернисаже, прямо под портретом Адониса, Который купил потом какой-то банкир. Сережка сказал – я знаю, кто такой Адонис, Я прочитал, что Адониса любила богиня Венера. Хочешь, я достану портрет из дома этого банкира И порву у тебя на глазах? Я смеялась и не верила ему, Как не верю этому дождю, Который плачет крокодиловыми слезами, Хотя бы он выплакал над одним городом Всю воду земли. Я не вспоминаю жаркую испанскую бессонницу, Потому что в Петербурге слишком дождливо И слишком много дел. Даже в театр мы с мужем собрались впервые за полгода, Но слушает Вагнера он один, Потому что я по-прежнему в плену саксофона и дождя. В новостях передали – Был ограблен особняк какого-то банкира, Грабитель пытался скрыться, Но шел дождь, и он не справился с рулем. Их достали через несколько часов со дна Невы - Его и портрет, В новостях передали – Адонис испорчен водой. Банкир, наверное, получит страховку. Я бросила машину с Фаусто Папетти где-то на обочине, Среди размытых красных огней, И бреду в элегантных вечерних туфлях по лужам. Сережка, мой несносный Сережка, Прости меня...
Леди драма: МИГ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ Автор: Эйлис Последний отпуск перед окончанием выпал на лето. Андрей шел по чисто выметенным дорожкам военного городка, подавая руку знакомым и насмешливо поглядывая на первокурсников, вспоминал, как несколько лет назад сам точно так же волновался перед первым экзаменом. Однако все прошло гладко. Была это улыбка фортуны, врожденный талант или просто повезло с билетом, сейчас сказать трудно. Единственное, в чем будущий военный инженер был твердо уверен – та сессия заставила его иначе взглянуть на собственное будущее. Захотелось побед. Своих личных побед, а не добытых с помощью денег и связей родителей. Он помнил, как картинно падала в обморок мама, когда он перевелся с перспективной кафедры международных отношений на инженерную и, с блеском сдав вступительные экзамены, обрадовал родителей уже свершившимся фактом. Володька Корф, постоянно споривший с родными по поводу собственной судьбы, считал поступок друга более чем верным. Сам он, несмотря на протесты отца, честно отмотал два года военной службы, вернулся и, наотрез отказавшись от работы в семейном бизнесе, поступил в мореходку. Первый год не приезжал в отпуск совсем, второй провел у тетки в Кронштадте, и только угодив в госпиталь, был водворен на время восстановления в соскучившийся по нему отчий дом. Ну а Мишка Репнин рванул в летное. Причем ему, в отличие от них с Корфом, никто не чинил никаких преград. Сам выбрал, сам поступил, сам учился и даже совершал подвиги. Наташка, чьи письма регулярно прилетали в почтовый ящик Андрея, расписывала подвиги брата, как статьи для своей именитой газеты. Только правды в них было больше, чем в нескольких колонках массового издания. Брат несколько раз ругался с сестрой, требуя не делать его главным героем новостей, но Натали не придавала этому никакого значения. "Военный вестник" с завидным постоянством печатал его фото, а главный редактор неизменно считал, что материал, выхваченный горячим из первых рук - именно то, что делает его газету недосягаемой для конкурентов. В последнем письме Наташа сообщила о сборе закадычных друзей, который Владимир устраивал в загородном особняке под Питером. Андрей поймал себя на том, что с нетерпением ждет этой встречи. Друзья не виделись очень давно. И хоть до него доходили слухи о романе Владимира с Натали и сумасшедшей влюбленности Мишки в самую настоящую цыганку, хотелось услышать все это от них самих… Двери родного дома гостеприимно распахнулись, и он едва успел остановить радостный крик Танюшки – домработницы, потребовав не портить сюрприз. Оставив чемодан и узнав, где хозяйка, он прокрался в гостиную. Спустя несколько минут оттуда донеслись сначала восклицания бурной радости, а после столь же бурные упреки, что любимый сын совершенно не жалеет чувства бедной матери. - Сказал бы раньше, не получилось бы сюрприза, - поцеловав в щеку Марию Алексеевну, Андрей с наслаждением растянулся на диване. – А так весь дом будет сиять праздничным фейерверком именно сегодня, поскольку завтра вечером… - Только не говори, что ты приехал на один день, Андрюша. Нет, ну это просто невозможно, - Мария Алексеевна всплеснула руками. – Мы не видели тебя почти год, а теперь ты заявляешь… - У меня всего пять дней, мам, вместе с дорогой. И завтра вечером я должен быть у Корфа. - У Корфа? Нет, нет и еще раз нет! С какой стати ты тратишь драгоценные дни на поездку к этому шалопаю? - Потому что именно у Вовки собирается вся наша компания, - Андрей ласково обнял ее. – Корф, наконец, выбрался из госпиталя, Мишка получил долгожданный отпуск, а его сестра грозилась приехать в нашу академию за горячими интервью, если я не появлюсь на общем сборе. - Еще одна вертихвостка, - Мария Алексеевна сердито повела плечом, – как раз под стать своему кавалеру. Самое время отправить их на крейсере в открытое море и не возвращать на берег несколько лет. - Не будьте такой кровожадной, маман. Натали отличный репортер, ее статьи пользуются у читателей бешеным успехом. - Да что ты говоришь! А то, что она познакомила своего брата с этой цыганской бродяжкой - тоже часть ее блестящей карьеры? - Мама… - Ну что, мама? Из-за этой девицы, между прочим, Михаил и твоя сестра решили остаться друзьями. Звучит-то как, а? Друзьями! В мое время его женили бы на ней после первого поцелуя! - Начинаю радоваться, что живем мы в совершенно ином обществе, мамуль. В самом деле, не начинай. Михаил и Лизавета - взрослые люди, сами разберутся в отношениях. Мария Алексеевна только покачала головой и недовольно фыркнула в ответ... Утро следующего дня выдалось жарким. Загородное шоссе серпантином вилось среди цветущих полей и реки. По мере удаления от города дышать становилось легче, а предвкушение встречи будило в душе ни с чем не сравнимый восторг. Хотелось отключиться от всего и просто поболтать о былом. Потравить байки, покататься на лодках, потанцевать и, подгоняя Вовку с шашлыком, коротать время у костра, наигрывая почти забытые за время учебы старинные русские романсы… - Ааа, хорош, чертяка, хорош! - Корф хлопнул друга по плечу, прежде чем обняться. - От своих удирал с боем, или воспользовался военной хитростью? - Это он на случай обороны интересуется, - Михаил с широкой улыбкой так же радостно приветствовал друга. – Выкатывать ему пушки или ограничиться дипломатичной службой безопасности. - Словесное оружие хорошо, но и пушки для устрашения не помешают! Андрей вручил шампанское Мишке, сам прихватил сумку и, довольно вдохнув пахнущий медом, цветами и скошенной травой воздух, шагнул к дверям дома. - А остальные где? – прохлада холла приятно коснулась плеч. - Анна, Наташка, Иван Иванович… - Еще Рада, Мария и Сашка, - Вовка распахнул дверь наверх. – Приедут к вечеру, хоть я и грозился оставить их без шашлыка. Ярко-красная «хонда» с откидным верхом влетела во двор особняка в первых лучах заката. Веселая, растрепанная после дороги Наташка радостно бросилась на шею Владимира, прощебетав, что они никак не могли появиться раньше. Столь же радостно приветствовала Андрея и брата, а после обернулась к своей спутнице. - С Мишкой и Корфом ты уже знакома, - бросив сумку, она пригладила волосы.- А это Андрей, наш третий, не менее своенравный мушкетер, чем мой брат и мой парень. - При такой Миледи, быть покладистым простачком слишком чревато. - Снисходительно позволяете даме играть первую скрипку в вашем квартете? - А вы, я смотрю, неплохо владеете ситуацией… Андрей коснулся поцелуем руки девушки, и она весело рассмеялась, отвечая, что иначе и быть не может. - А где Алекс и Мари? – спросила Наташка. - Извиняются, отговариваясь делами и погодой, - Михаил передал сестре телефон. – Надеюсь, ты сумеешь их переубедить. Приятно вновь видеть тебя, Рада… - Рада встрече, Михаил, - девушка подарила ему улыбку. - Я же обещала, что она состоится очень скоро. Закат рисовал золотые полосы на быстро темнеющей лазури неба, и к аромату летнего цвета добавилась ощутимая вечерняя свежесть. Беседка на берегу озера давно дожидалась гостей. Когда Андрей спустился по небольшой лесенке, выложенной среди вереска, альпийских горок, васильков и ромашек, Наташка увлеченно рассказывала о грядущем проекте, Михаил предупредительно отмахивался от очередных главных ролей, пытаясь перетянуть на свою сторону подругу сестры. На лице цыганки играла улыбка, но девушка виртуозно лавировала между теми и другими доводами, оставаясь в итоге на нейтральной территории. - Если ты не прекратишь перетягивать на свою сторону Раду, Мишель, я отвечу ударом на удар. Не забывай, что в моем распоряжении целых два голоса «за». - Откуда такая уверенность, сударыня? Поздоровавшись, Андрей присел рядом, наполняя бокал легким белым вином. - Я, к примеру, считаю, что твоему брату можно дать небольшой перерыв, и напечатать на странице с репортажем другое лицо. - Это подорвет ее репутацию, Андрей, - Рада откинулась на спинку плетеного кресла. – Все репортажи Натали из первых рук. Это ее стиль, ее визитная карточка, и залог ее успеха у читателей. - А отдуваюсь за все это я, - недовольно буркнул Михаил. - Правда, девчонки, мне уже неудобно постоянно светиться в желтой прессе. - Это «Военный вестник» ты называешь желтой прессой? Да как ты смеешь… Под дружный хохот Натали запустила соломенной шляпкой в брата, отрезав, что не она виновата в том, что именно его экипаж совершает маневры, о которых стоит говорить и писать. - Выходит, ты виноват сам, Мишель, - Андрей весело смотрел на друга, отряхивающего с футболки цветочные лепестки. - Подари подвиг другим, и она оставит тебя в покое, как минимум, на одно интервью. - Рада, поддержи хоть ты меня, - летчик вновь обернулся к цыганке. - Не могу, - девушка весело пожала плечами. – Но открою тебе страшную тайну, Мишель. Все дело в том, что я клятвенно пообещала твоей сестре сохранять нейтралитет, какая бы буря здесь ни случилась. - Натали стратегически подошла к вопросу, - Андрей с улыбкой пригубил вина. – Мне даже захотелось оказаться ненадолго на вашем месте, Рада. - Так присоединяйтесь, - она заговорщицки подмигнула. – Здесь вполне хватит места для нас двоих. - Заманчивая перспектива, а я был бы глупцом, если бы оказался, - бокалы мелодично соприкоснулись, и парень бросил взгляд на летчика. – Прости, Мишель, но твоя сестра вновь победила. - Моя сестра, как всегда, жульничала. Причем в этот раз больше, чем обычно. Ладно, оставим это. Может пойдем прогуляемся, Рада, пока Вовка возится с шашлыком? - Прогуляетесь, но позже, – Вовка через пару мгновений вошел в беседку, с большим блюдом, на котором аппетитно скворчали пахнущие дымом куски жареного мяса. – Сейчас мы снимем пробу, выпьем за встречу, и поздравим меня, любимого, с возвращением в боевой строй. Верите, нет, но я чуть не свихнулся, отлеживаясь здесь вместо того, чтобы вдыхать целебный запах моря. - У меня на сей счет иное мнение, но в данном случае, - Наташка прищурилась, глядя на Корфа, - я не стану на нем настаивать. - Твое великодушие – бальзам на мои раны, дорогая. Мишка, наполняй бокалы, Андрей - на твоей совести рядом сидящая дама, а я пока затребую Шурика присоединиться к нам, хотя бы виртуально. - Почту за честь, - Андрей ловко подцепил шампур и передал Раде. – Вовкин шашлык неповторим и незабываем. Так что очень рекомендую, сударыня. - Охотно верю вам на слово, Андрей, однако всего этого для меня одной слишком много. Разделите со мной трапезу? - Только если вы настаиваете… - И не только на этом, - цыганка не отводила взгляда от его лица. - Еще я буду настаивать, что бы мы перешли на «ты», причем прямо сейчас. - Брудершафт, мадмуазель? - Это обязательное условие? - Скорей - приятное дополнение. Но, если ты не согласна… - Ограничимся тем, что мою просьбу ты уже выполнил, Андрей. - Увы, никогда не мог отказать прекрасной даме. - Ни в чем? - Практически да… - Так, Санек на связи, - голос Вовки оборвал короткий диалог и игру взглядов молодых людей. Салютуя изображению Сашки в мобильнике, компания под торжественную речь о состоявшейся встрече закадычных друзей, подняла бокалы. Вторым тостом все дружно поздравили Корфа, а третьим Андрей предложил выпить за прекрасных дам. Рада чуть опустила ресницы, но быстро вошла в роль, и ее торжественное принятие в славную компанию русских мушкетеров состоялось. Веселье не стихало в беседке еще добрый час, а после Михаил все же увлек цыганку на прогулку по берегу. Пока их не было, Наташка поведала о множестве собственных планов, рассказала, как они познакомились с Радой, что ее семья, несмотря на современность, умудрилась сохранить многие цыганские традиции, и что ее брат виртуозно играет на гитаре. - Рада, кстати, прекрасно поет, - стянув с шампура еще один кусочек шашлыка, она блаженно прикрыла глаза. - Чую в вас двоих прекрасный музыкальный дуэт. Ты ведь не откажешься сыграть для нас, верно? Веселый голос Рады, послышался со стороны дорожки, а через пару минут они с Мишкой, присели на расстеленное покрывало. - Хозяин усадьбы милостиво разрешил мне рискнуть жизнью и прокатиться в кромешной тьме на лодке по местному озеру. - Какое завидное великодушие… - Ничего подобного. Взамен они потребовали играть на гитаре до утра. И я рад бы выполнить просьбу, да только музыка без песен, словно свадьба без невесты. Хоть разведка нам и доложила, что одна певунья в нашей компании есть… - Правда? А разведка не доложила о том, что певунья в последнее время бережет голос для конкурса? - Разведке это не известно, но уверен, что нынешняя ночь и великолепная компания не повредят ни ее голосу, ни предстоящему конкурсу. - Певунья в сомнениях, - озорной взгляд поймал танцующие блики костра, - но взаимовыгодный обмен может разрешить ситуацию к всеобщему удовольствию. - Разве мушкетеры когда-то гадали о цене? Или я не прав, господа? - Возьмете меня с собой на прогулку по озеру, и тогда голос певуньи до рассвета принадлежит вам… - Ты с ума сошла, Рада? – Михаил перевел укоризненный взгляд на друга. – Ладно, он ненормальный, но ты-то обладаешь здравым смыслом. Дождемся утра, и я буду катать тебя на лодке хоть до заката. - Мне сегодня хочется послать здравый смысл настолько далеко, насколько позволяет воображение, - лукавый взгляд вновь поймал огненные блики. – А оно у меня как выяснилось, чрезвычайно богато. - Рада, там опасно… - И я буду там не одна. Так что, Андрей, ты согласен на мои условия? - Не могу и не хочу отказывать. - Значит решено! Когда отправляемся, капитан? - Обычно, я совершаю прогулки с первой яркой звездой… - Значит, немедленно. Не станете же вы отрицать, что яркая звезда, причем не одна, в здешней компании уже есть! - Вован, надеюсь, к нашему возвращению подруга семиструнная тоже присоединится, к нашему очагу. Легко поднявшись, Андрей подал руку девушке, и прихватив по дороге к озеру бутылку вина, утянул ее за собой в таинственную темноту ночи … - Признайся, - дождавшись, пока с весел стечет вода, Андрей закрепил их на бортах лодки, - тебе хотелось сбежать со мной от нашей общей компании. - Удивительный вывод, особенно если учесть, что я сама напросилась… - Я бы все равно утащил тебя на прогулку. - В следующей жизни? - Иногда мне нравится давать инициативу даме… Веселый смех послышался с другой стороны лодки, а после и плеск воды, что нещадно брызнула на рубашку мужчины. - А ты правда настоящая цыганка, Рада? Наташке в таких случаях большой веры нет, но она рассказывала, что вы до сих пор чтите средневековые обычаи. - И крадем лошадей? – теперь улыбалась и она. – Цыган – это состояние души, Андрей, - мечтательность сменила ее недавнюю улыбку. - Вольная воля, ветер, огонь, искренность и страсть. Мы живем здесь и сейчас, горим до конца, даже если этот огонь грозит нам гибелью. Если любим, то навсегда, если ненавидим, то не без причины. Забыть цыгана невозможно, но мы никогда не обещаем ничего, если не уверены в собственных чувствах. А еще… Признайся, Андрей, я ведь только что ответила на мучающий тебя вопрос? - Откуда ты знаешь? - Это было нетрудно. Впрочем, если хочешь таинственности, спиши все на цепкий цыганский взгляд. - Едва ли я смогу забыть его когда-то. – Даже если бы ты стала отпираться, я все равно не поверил бы, что ты не колдунья. - Я не дарю его всем подряд… - Выходит, в плен я попал раньше, чем узнал твое имя, - он протянул руку, чтобы девушка осторожно перебралась на противоположную скамейку, - и выбираться из него не хочу… - Я тебе и не позволю… Он впервые ощущал страсть такой, какой она показалась ему в эту ночь. Горячие поцелуи в кромешной тьме, вздохи вместо взглядов и ласковые прикосновения вместо ненужных слов. Вспыхнувшее в один миг разгоралось пламенем, потушить которое было сейчас не в силах ни отдаленное чувство вины, ни осознание, что знакомы они с Радой, всего несколько быстротечных часов… - А почему ты пошел на сапера, - спросила Рада, закутавшись в куртку кавалера, и положив голову ему на плечо. – Наташа говорила, что сначала ты поступил на факультет, о котором грезят отпрыски большинства состоятельных фамилий. - Видимо потому, что я не карьерист? - рассмеявшись, он взмахнул одним веслом, заставив лодку плавно кружиться на темной водной глади. – На самом деле, мне не хотелось просиживать штаны за переводами скучных бумаг и зевать на скучных дипломатических раутах. - И поэтому ты решил пойти туда, где за одну руку тебя всегда будет держать смерть? - Нет, Рада. Я пошел туда, где мои умения смогут спасать жизни. - Мы не боги, чтобы решать, кто и когда должен уходить, Андрей. - Но мы те, кто сможет попытаться сказать «нет» его прихоти. - Удачная попытка повлечет за собой неминуемое возмездие… - Мы присягали на верность Родине и клялись спасать жизни людей. Любой из нас знал, на что шел, заключая свой договор с судьбой. - Думаешь, дипломатия действует более мягко? - Не знаю, Рада. И честно говоря, не хочу задумываться. Мой выбор сделан, а полгода спустя на моих плечах будут красоваться офицерские погоны, которые я заработал сам. - Похвальная целеустремленность, - ее рука коснулась щеки мужчины. – Только пообещай мне, возвращаться с заданий живым. - Ты ведь знаешь, что я не смогу дать такого слова. - Жаль, - его губ вновь коснулся поцелуй, - Иногда мне так хочется невозможного… Оставшиеся дни отпуска летели, как безумные. Посвятив весь следующий день фотографиям на память, Наташка извела десять флешек, и только после уступила Андрею фотоаппарат, с условием, что он покажет ей эксклюзивную фотосессию. Михаил и Андрей обменивались многозначными взглядами, но дамам, к которым с утра присоединилась сестра Вовки, Анна, всегда удавалось погасить огонь до того, как он превратится в пожарище. Поговоритьудалось только перед отъездом. Репнин несколько секунд молчал, а после выпалил разом все, что скопилось за это время у него на душе. - Я думал, что друзья не крадут женщин, Андрей, - Мишка отвернулся, выпалив последнюю тираду. – Ты ведь знал, что она для меня не просто подруга сестры. - Знал. Но даже в этом случае отступать бы не стал. Хочешь считать меня сволочью - считай. Это твое законное право. - Засунь свое благородство знаешь куда… - Догадываюсь. Только не в моих правилах играть за твоей спиной, Репнин. Иначе мы бы сейчас не говорили. - Хочешь, чтобы я сказал тебе спасибо за честность? - Нет, друг мой, Мишель. Я хочу сказать только, что, что бы ни случилось между нами сейчас, выбор все равно будет делать дама. - А я не собираюсь сдаваться без боя, Андрей. И он у нас с тобой, будет жарким. - Не сомневаюсь, Репнин, и в свою очередь даю тебе ту же клятву. - Иди ты… Никогда еще между друзьями не пролегала такая пропасть. Михаил с трудом поддерживал беседу за прощальным ужином, а после, извинившись, уехал, сославшись на срочные сборы и необходимость вернуться в часть раньше. На вопросы Наташки Андрею приходилось отвечать отговорками, Рада же, догадываясь о происходящем, только уверила парня, что их дружба выдержит любое испытание. Рассталась компания на рассвете третьего дня. Пообещав писать и звонить, Андрей показал девушке фотографию, которую намеревался распечатать в городе и носить с собой постоянно. Посетовав на то, что не может оставить на ней памятную надпись, цыганка сняла с себя золотой крестик, но Андрей отказался вестись на приметы. Вернув украшение на ее шею, поцеловал девушку, и напомнив об ответах на письма, уехал, не оставляя возможности для долгих прощаний… Приказ отправляться на боевое задание пришел внезапно. Генерал Бенкендорф, который лично курировал военные вузы страны, вызвал к себе курсантов, смерил внимательным взглядом. - Это не экзамен, ребята. Не учения, не проверка и не игра. Это необходимость, которую, я, пропади она пропадом, меньше всего хотел бы претворять в жизнь. - Мы готовы, товарищ генерал. - Да ни черта вы не готовы, Репнин! Вам всем чуть больше, чем двадцать. Вам жить надо, как и тем, кто уже отдал жизнь за чужую игру. - Мы клялись стоять на страже мирной жизни и прийти на помощь там, где это необходимо. - Ты мне присягу-то не цитируй, пацан. Я ее лучше тебя и во всех вариантах наизусть знаю. Только отправляя каждый раз туда таких, как вы… Он помолчал, все еще не отрывая взгляда от ребят. - Прошу вас постараться остаться в живых…. Никто из них и не ждал обещаний. Время отсчитало мгновения тишины, лишь мерным ходом стрелки, за прочным стеклом циферблата, а после твердый голос зачитал предписание – группе особого реагирования, в составе лучших летчиков, саперов и разведки, явиться в расположение воинского подразделения, несущего службу на одной из труднодоступных военных баз на территории Чечни… Мишка и Андрей слушали, одновременно рассматривая военную карту с отметками минных полей. - Здесь вам не пройти, - командир поставил жирную красную точку на интерактивной карте. – Придется в обход, но там велика вероятность прострела. - В случае опасности, мы сможем укрыться здесь, - Михаил показал на горный массив неподалеку. – Даже если они начнут стрелять. - Ваше задание разминировать зону. Если противник запустит взрывную цепочку, на воздух взлетят несколько населенных пунктов. Мирным жителям приказано не оказывать сопротивления, дабы выиграть нам время. Очистив поле, мы откроем коридор нашим колоннам, и машинами вывезем людей в безопасное место. - Сколько у нас времени на выполнение задания? - Чуть больше трех дней. Отряды боевиков движутся к отмеченным точкам, и если им удастся захватить данный квадрат, наше положение на этом участке станет очень шатким. Вылет через три часа. Все свободны. Разговор перед заданием был коротким. В составе группы саперов Андрей значился вторым после командира. Маршрут вылета Мишка скорректировал уже в воздухе. - Я брошу вас здесь, - громкая связь по-военному отыскивала точку отсчета. – Сам укроюсь в горах и вернусь на закате. Рация будет работать на нашем канале, связь с командованием временно отключаю. - Квадрат не предназначен для посадок, Репнин. Забрать отсюда отряд… - Я справлюсь, товарищ лейтенант. Ваша задача разминировать участок, поменьше привлекать внимание и не подорваться. - Разрешите выполнять? В голосе Андрея слышалась привычная улыбка, но Михаил только отмахнулся, бросив в ответ, что не простит ему глупой смерти. Вечером нового дня на борт вертолета из двадцати человек поднялись только семеро. Андрей, поздоровавшись с другом, поморщился, оставив все объяснения на потом. Полет предстоял серьезный. Приказ командования звучал однозначно - возвращаться на базу, немедленно покинув квадрат операции. Отряды боевиков, по донесениям разведки, двигались по горным перевалам, и только благодаря неприступности мест оставались в недосягаемости столь долго. - Мы разминировали дорогу, - Андрей устало стянул шлем, - если поторопятся, успеют вывести людей. - Командование приказало оставить население и возвращаться. У них нет связи с автоколонной, а без координации мы рискуем больше потерять, чем спасти. - Да черта с два, - на крик у мужчины не было сил, - мы положили там тринадцать ребят, люди ждут эвакуации, и мы можем ее обеспечить. Пусть этот ваш приказчик отправляется в ад, вместе со своими грязными играми. - Уймись, Андрей, - голос Михаила был спокоен, насколько это было возможно в данной ситуации. – Сказано же - нет связи с колоннами. Сделаем, что сможем, сами. Я постараюсь пролететь так, чтобы у вас была возможность десантироваться в максимальной близости к нашим. Покажете дорогу и начнете эвакуацию, как и было запланировано ранее. - Мне нужно пятнадцать минут передышки. - У тебя есть царские полчаса… Встряска и запах гари заставили мгновенно очнуться от короткого забытья. Метнувшись к пилотам, Андрей увидел лишь замершие приборы и Мишку, который, несмотря ни на что, пытался держать управление и дотянуть до нужных координат. - Всем быть готовыми покинуть борт, - приказ командира без рации пролетел в салон. – Здесь до отмеченной точки - пара километров через лес. Я продержусь, сколько смогу. - Не дури, Репнин, - Андрей перебрался к приборам, срывая защитные панели. - Я не собираюсь сдаваться паре оборванных проводов. - Проверяли - не пашет. Серега рванул к щитку, но или все еще возится, или… - Никаких или. Я иду туда, а ты дотяни ребят до колонн. Помнишь? Мы все еще можем спасти людей. - Как командир воздушного судна, я запрещаю тебе тратить время и приказываю эвакуироваться вместе со всеми! - А я как твой друг, от всей души шлю тебя к черту. Так что будь любезен держать покрепче штурвал. Повторив остальным приказ об эвакуации, Андрей отсоединил провода аварийной двери, и как только услышал от Мишки сведения о данном квадрате, пожелал удачи экипажу и дождавшись, когда последний из них покинет борт, рванул к распределительному щитку… Техника не подчинялась, позволив лишь временно восстановив возможность управления. Андрей лихорадочно перебрасывал нагрузку, отключая все возможные функции, и на ходу меняя перегоревшие детали, пока не послышался громкий щелчок, и с хвоста вертолета не полыхнуло безжалостное пламя. Отшатнувшись, он добрался до рубки, где Мишка лаконично сообщил, что на этот раз, чудес не произойдет. - Бери парашют и выметайся отсюда. Там перелесок, если будешь осторожен… - Тебя еще раз послать к черту, Репнин? - Не майся дурью, Андрей, не время. Командир обязан покинуть машину последним, но я на прощание, постараюсь максимально нагадить всем горцам, вместе взятым. - Надеюсь, ты не станешь возражать против небольшой компании. К тому же, даже при таких повреждениях, эту железяку можно заставить лететь. - Хватит чушь нести, Долгорукий! Какой идиот отправил тебя в эту горячую точку… - Сам вызвался, узнав, что тебе вновь грозит первая полоса военного вестника. Не в моих правилах бросать друга в беде. - А как же Рада? - Рада... – он замолчал лишь на миг, отшвыривая очередную защиту приборной панели. – Она знает, что мы выполняем свой долг. - Ты жертвуешь собой ради меня! - Я же твой друг, в конце концов. Тебе не кажется, что ты сам не поступил бы иначе? - Какой же ты все же кретин, Андрей. Мог бы жить и быть счастлив. - Мы еще не погибли, Репнин, так что советую называть вещи своими именами. - Нам отсюда… Погоди, что это там? Они вгляделись в десятки фигурок, быстро перемещающихся внизу. - Это что, те самые, которые могут помешать эвакуации? - А если и нет, разве есть большая разница? - Кто-то мечтал совершить подвиг и не попасть при этом на первую полосу газет. Твоя мечта почти осуществилась, командир. - Андрюха, у тебя еще есть шанс… - Если послать тебя подальше, то не один. А теперь хватит болтать, и давай покажем им, почему не стоит злить русских солдат. - Она сказала тебе, что любит? - Рада? – гул двигателей почти заглушил голос сапера. – Нет, не сказала. - Врешь. Она никогда бы не стала играть чувствами нас обоих, проверяя на прочность давнюю дружбу. - Значит, у нас до последнего оставались равные шансы, Мишель. - Я почти уверен, что ты врешь, Андрюха, но все же умирать в обнимку с надеждой гораздо приятней. - Всегда рад удружить… Он еще что-то сказал на прощание, но голоса друга Андрей более не услышал. Черная пелена дыма накрыла с головой мешая дышать, а после прогремел взрыв… Рыжая красавица осень золотила верхушки деревьев, засыпала скамейки и беседку в парке корфовского особняка, где последний раз собирались друзья. Сейчас здесь было особенно тихо, но стол, что всегда собирал веселую компанию, был накрыт по-обычному щедро. Отбросив все правила привычных поминок, друзья собрались здесь, чтобы вспомнить хорошее, и выпустить в чистое осеннее небо двух белых голубей, отдавая дань древним цыганским обычаям. Рада улыбалась, стараясь сдерживать слезы, но Наташка, которая ревела, не смотря на старания, заставляла срываться и ее тоже. Сашка открыл бутылку коньяка, разливая всем поминальную. - А людей наши все же вывезли, - всхлипнув еще раз, Натали вынула из сумки блокнот для заметок. – Вот, выписала специально из доклада. «Благодаря слаженным действиям особого отряда саперов, своевременной информации и оказанной боевой помощи, автоколонна восьмой соединенной армии, успешно эвакуировала население пяти деревень находящихся в квадрате 12.80. Жертв и пострадавших среди мирных жителей нет. Раненых двое». - Значит, не зря все это было, - Сашка перевел взгляд на темно-янтарную жидкость. – Как клялись защищать жизни, так и погибли, выполняя клятву. - Там после взрыва наши долго еще на трупы боевиков натыкались. Расшвыряло тела на пару километров во все стороны. - Откуда знаешь-то? - Когда им звание Героев присваивали, меня пригласили событие осветить. К тому же сестра, и… Она не удержалась, вновь зарыдав. Владимир обнял ее, и только дождавшись, когда она успокоится, друзья отдали дань памяти погибшим героям. - Когда о взрыве вертолета стало известно, и ребят объявили погибшими при выполнении задания, в их вещах, ну тех, что оставались в лагере, нашли две фотографии. – Наташка вновь сунула руку в сумку. - Я когда увидела, глазам своим не поверила. Год разницы, а взгляд, одежда и даже прическа у тебя на них, совсем одинаковы. - Я и не знала, что Миша тоже носил ее с собой… - Он любил тебя, не меньше, чем любил Андрей, Рада. Только одному из них, ты ответила взаимностью, а второму честностью. Не смотри так, я знаю, что ты никому не лгала. - Только вот они до последнего оставались соперниками… - Нет, - Наталья забрала один из снимков из рук цыганки. - Они до последнего оставались друзьями. И, обернись все иначе, я уверена, один из них, с честью бы принял собственное поражение, пожелав тебе и избраннику настоящего счастья. Черные глаза Рады, ответили подруге лучше, чем это могли бы сказать слова. Вынув из клетки двух белых голубей, девушки выпустили их на свободу и долго смотрели, как трепещут в синем небе сероватые издали крылья. После был костер, долгие разговоры, обещания жить и собираться здесь каждый год, куда бы их не закинула судьба. И только наутро цыганка, не отводя взгляда от глаз Натали, обронила, что, не смотря на скорбь и потерю, эти два года навсегда останутся в ее памяти свидетельством единственной, настоящей любви, какой в ее жизни не повторится никогда…
Леди драма: СЛУШАЙ, ТЕЩА Автор: Gata
Леди драма: Участникам Драмофеста шлет привет Маринка С клипом, ранее не публиковавшимся в Усадьбе.
Леди драма: Про запас
Gata: Дорогие друзья. поздравляю с открытием Драмофеста! Спасибо всем авторам, приславшим на фестиваль свои работы Ну что, все приготовили платочки? Плакать подано :)
Царапка: Ура! Полновесная дюжина!
Эйлис: Царапка пишет: Полновесная дюжина! И два места про запас)))
Gata: Смотрим, читаем, угадываем авторов и считаем, кто кого сколько раз ухайдокал
Olya: Ничего себе, сколько работ! Спасибо, подружки!
Царапка: Первый клип - "Узы крови", думаю, Оля. Удачная, при всей простоте - нестандартная идея в качестве повзрослевших Лизы и Сони взять МА и Сычиху. Гату я уже заподозрила в римской истории, и про Катеньку, кажется, её стиль. МИГ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ - Эйлис? ВЕНЕРА И АДОНИС - Аспи? Из клипов гатиным назвала бы "Тёщу" Уф... наверняка больше половины промазала! Дальше буду читать и гадать.
полная версия страницы