Форум » Мезонин » Три века Романовых » Ответить
Три века Романовых
Gata: Здесь предлагаю делиться интересной информацией из истории венценосного семейства.
Carolla: Роза, спасибо за "глянцевую" историю. Мария Николаевна я так поняла вообще была истинно романовской женщиной и истинно папиной дочкой, характер - кремень. С читала эту историю про их игру, кто кого переглядит. Ну и вообще смелая женщина, сначала отдала долг стране, выйдет замуж как хотел император, а потом вышла как хотела сама. Роза пишет: Возможно, портреты не передают её обаяние, но уж чего-то необыкновенного я не вижу, ИМХО. На портрете, где она молодая (в темном платье) и на других портретах, где она молода - она очень красива, а с возрастом мне кажется она подурнела. Да и попробуй 7 детей родить без ущерба красоте. Но она очень на НП похожа, а чем старше, тем больше.
Carolla: И снова про венценосное семейство. на самом деле я хотела разместить материал про первую жену Павла Первого, но потом история жены Великого князя Константина Великой Княгини Анны Федоровны как-то запала мне больше и я решила сначала ее сюда принести. Великая княгиня Анна Федоровна Устроив (как тогда казалось) весьма удачно, семейную жизнь обожаемого внука Александра, Екатерина II начала подыскивать пару для второго Великого князя – Константина. Вначале (с подачи русского посла в Неаполе графа Андрея Разумовского) в жены Константину предложили принцессу из Бурбон-Сицилийского дома. По возрасту для Великого князя подходили две принцессы: Мария Кристина и Мария Амелия, имелся пусть маленький, но выбор. Однако, на пути к браку имелось несколько серьезных препятствий: во-первых, принцессы были католичками, и как следствие, возникли бы проблемы со сменой вероисповедания, обязательной для будущей Великой княгини; во-вторых, в родословной принцесс имелось большое количество близкородственных браков, и в результате, плохая наследственность; в-третьих, Неаполь требовал выделения для Константина особого, полностью независимого владения. Само собой, разумеется, что о выполнении последнего (и самого важного) условия не могло быть и речи. Собственное владение Константин мог бы получить только в случае удачного осуществления «Греческого проекта» императрицы Екатерины о восстановлении «…на развалинах варварской державы древней греческой империи. Россия обещает оную империю в совершенной независимости оставить, вручить и отдать младшему российскому великому князю Константину Павловичу, который тогда имеет дать обещание, да не учинить ни в каком случае наследственное или иное притязание на всероссийское наследие, равно и брат его на греческое». Увы, мечты императрицы так и не стали явью – Константину не суждено было возродить Византию. Кроме того, возможно, Екатерина имела еще одно соображение: любимый внук, престолонаследник, женат на внучке маркграфа, а второму внуку предлагают дочь короля. Какой брак престижней? Получилось бы, что будущая императрица по происхождению уступает Великой княгине. Так или иначе, но династический союз с королевским домом Сицилии не состоялся. (Впоследствии обе принцессы заключили весьма выгодные браки: Мария Кристина стала королевой Сардинии, а Мария Амелия – королевой Франции). Тем временем, не собираясь изменять традициям, императрица Екатерина обратила взор на Германию. Но и здесь возникли некоторые сложности. Не обладая очарованием старшего брата, за которого с радостью вышла бы любая принцесса, Константин во многом напоминал своего отца – цесаревича Павла Петровича, причем не с лучшей стороны: «У него запальчивый характер, но не гордый; все его поступки носят отпечаток тирании, но лишены энергии. Он дурен своей слабостью и наказывает только тогда, когда чувствует себя более сильным. Его ум производил бы приятное впечатление, если бы можно было забыть про его сердце. Но все-таки у него бывают моменты великодушия; он похож на цикуту, которая одновременно является и лекарством и ядом»*. Константин оказался весьма разборчивым молодым человеком: десять принцесс, последовательно приезжавших в Петербург, уехали ни с чем. Но, разумеется, решающее слово принадлежало императрице-бабушке, и скорее всего, именно она столь решительно отвергала всех претенденток, до тех пор, пока в октябре 1795 года в Санкт-Петербург не прибыли три юные принцессы: София, Антуанетта, Юлиана. Отец потенциальных невест Франц-Фридрих-Антон был престолонаследником герцогства Саксен-Кобург-Заальфельд и взошел на трон в 1800 году. Его вторая супруга Августа-Каролина-София была урожденной графиней Рейсс-Эберсдорф. «Стоя у окна, выходящего на подъезд, императрица видела, как вышли из экипажа принцессы и сама герцогиня вслед за ними. Старшая дочь торопливо выскочила из кареты, порхнула на лестницу, как будто боялась опоздать куда-нибудь. Вторая хотела догнать сестру, но от поспешности оступилась и упала тут же. Когда же третья, самая младшая, неторопливо спустилась с подножки экипажа, уверенно двинулась вперед, спокойно, с достоинством стала подыматься по лестнице, государыня подумала: “Вот именно — последняя! Виден сейчас характер и выдержка... Как раз что нужно моему взбалмошному мальчику... Посмотрим”.».** В обществе герцогиня Августа с дочерьми появились в первый раз на одном из концертов Эрмитажа. Императрица и двор отправились туда раньше, и придворные из любопытства стояли толпой у двери, через которую должны были войти иностранные принцессы. Вот что писал о Саксен-Кобургских дамах князь Адам Чарторижский: «Герцогиня-мать была женщина большого ума, образованная и приветливая; все три дочери ее отличались изяществом и красотою. Говоря откровенно, было тяжело смотреть на эту мать, приехавшую в чужую страну, чтобы выставить напоказ, подобно товару, своих дочерей, в ожидании милостивого взгляда императрицы и выбора Великого князя». Императрица, умевшая очаровывать своим обхождением, приняла герцогиню и ее дочерей с распростертыми объятиями. Ежедневно устраивались прогулки, празднества, вечера и балы, во время которых великий князь мог проводить время в обществе принцесс и ближе познакомиться с ними. Своим мнением о гостьях Екатерина поделилась с бароном Гриммом: «Наследная принцесса Саксен-Кобургская прекрасная, достойная уважения женщина, дочки у нее хорошенькие. Жаль, что наш жених должен выбрать только одну, хорошо бы оставить всех трех. Но, кажется, наш Парис отдаст яблоко младшей: вот увидите, что он предпочтет сестрам Юлию… действительно, шалунья Юлия лучше всех». Таким образом, выбор императрицы был уже сделан. Великому князю Константину оставалось только повиноваться. Его будущая супруга – принцесса Юлиана Генриетта Ульрика была младшей из трех сестер, ей едва исполнилось 14 лет Великая княгиня Елизавета Алексеевна писала о своей будущей невестке: «Прелестный ребенок - добрая, любящая, доверчивая. Я бы не хотела иметь другой подруги, кроме нее. У нее очень живые карие глаза, в ней много непосредственности. У нее очень хорошенький рот, она очень подвижна, и ей это очень идет». По желанию императрицы великий князь часто виделся с приезжими, он показывал им Эрмитаж, запросто у них завтракал, ужинал; сначала он очень стеснялся, конфузился, но скоро освоился и чувствовал себя очень хорошо в обществе принцесс; они ему рисовали, пели, а он потешал их своим плохим немецким языком. Вполне возможно, что вначале Константин понравился принцессе Юлиане. Вот как описывала его внешность будущая теща: «У него широкое круглое лицо, и если бы он не был курнос, то был бы очень красив; у него большие голубые глаза, в которых много ума и огня; ресницы и брови почти черные; небольшой рот, губы совсем пунцовые; очень приятная улыбка, прекрасные зубы и свежий цвет лица…». 25 октября герцогиня Августа дала согласие на брак Юлианы и Константина. Это радостное событие герцогиня подробно описала в письме мужу: «После обеда, около 6 часов, Константин пришел ко мне делать формальное предложение. Он вошел в комнату бледный, опустив глаза, и дрожащим голосом сказал: “Сударыня, я пришел у вас просить руки вашей дочери“. Я было приготовила на этот случай прекрасную речь, но вместо этого зарыдала. Он вместе со мною прослезился и молча прижал к губам мою руку… Не помню, что я говорила ему и что ему внушило отвечать мне его доброе сердце. Послали за Юлией. Она вошла в комнату бледная. Он молча поцеловал у ней руку. Она тихо плакала: я никогда не видела ее такою хорошенькой, как в эту минуту. “Не правда ли, вы со временем меня полюбите“? – сказал Константин. Юлия взглянула на него так выразительно и сказала: “Да я буду любить вас всем сердцем“.». Константин писал по этому поводу своему бывшему воспитателю - Фредерику Лагарпу: «Я нахожусь в приятнейшем жизни положении; я жених принцессы Юлианы Саксен-Кобургской. Очень сожалею, что вы ее не видели, она прекрасная молодая особа, и я люблю ее всем сердцем. Мать ее, добрейшая женщина, какую можно себе вообразить, также как и сестры ее, принцессы София и Антуанетта». Не менее довольна была и бабушка-императрица: «Дело сладилось: Константин женится на Юлии, и они в восторге друг от друга. Глядя на милую парочку, мать и все окружающие то плачут, то смеются; жениху шестнадцать лет, невесте четырнадцать. Оба проказники». 7 ноября герцогиня Саксен-Кобургская с двумя дочерьми уехала из России, получив в подарок множество бриллиантов и 160 000 рублей. (Отвергнутые Константином сестры Юлианы заключили браки хоть и не столь блестящие, но может быть, более счастливые: принцесса София стала графиней Менсдорф-Поэлли; принцесса Антуанетта вышла замуж за принца Александра Вюртембергского – родного дядю Константина по матери и прожила в России 24 года, т.к. ее муж с 1800 года состоял на русской службе. Их младшая сестра – принцесса Виктория, во втором браке – герцогиня Кентская, стала матерью королевы Виктории. Старший из трех братьев Юлианы – Эрнест Антон в 1806 г., стал герцогом Саксен-Кобург-Заальфельд. В 1825 г., после смерти последнего герцога Саксен-Кобург-Альтенбургского, по договору 1826 г. Эрнест унаследовал часть его владений, но был вынужден уступить Заальфельд Саксен-Мейнингенской линии. Новое его герцогство стало называться Саксен-Кобург-и-Гота или чаще Саксен-Кобург-Гота. Потомки второго брата принцессы – Фердинанда, впоследствии заняли престолы Португалии и Болгарии. Третий брат – Леопольд в 1830 году стал королем Бельгии). Как будущая Великая княгиня, принцесса Юлия была отдана на попечение г-жи Ливен, гувернантки Великих Княжон. Частью она брала уроки вместе с ними, также вместе обедала и выходила; и с ней обращались так строго, как она к этому до сих пор не привыкла. Она утешалась от этого временного стеснения с Великим Князем Александром и Великой Княгиней Елизаветой. Последняя отдавала ей все время, которое она могла уделить, и между ними вполне естественно завязалась дружба. В средине зимы Великий Князь Константин приходил завтракать к своей невесте ежедневно в десять часов утра. Он приносил с собой барабан и трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя ей на этих шумных инструментах. Это было единственное изъявление любви, которое он ей оказывал. Он ей иногда ломал руки, кусал ее, но это было только прелюдией к тому, что ее ожидало после свадьбы. 2 февраля 1796 года, состоялось миропомазание Юлианы-Генриетты-Ульрики. Крестной принцессы, получившей в православии имя Анны Федоровны, стала ее будущая золовка - Великая княжна Александра Павловна; а на следующий день - ее обручение с Константином Павловичем. Одновременно с манифестом об обручении, именным указом императрицы Екатерины, новонареченной Великой Княжне устанавливалось денежное содержание – 30 000 в год. 15 февраля состоялось пышное бракосочетание Анны и Константина - в день свадьбы был большой бал и иллюминация в городе – а в общей сложности, свадебные торжества продолжались 12 дней, до 27 февраля. Их отвезли в Мраморный дворец, находившийся недалеко от Государыни, на берегу Невы. Императрица подарила Мраморный дворец Великому Князю Константину. Думали, что для него будет устроен Шепелевский дворец, примыкавший к Зимнему, но его поведение, когда он почувствовал себя на свободе, доказало, что за ним был нужен строгий надзор. Немного спустя после свадьбы он забавлялся в манеже Мраморного дворца тем, что стрелял из пушки, заряженной живыми крысами. («Однажды утром Константин ворвался к жене. — Пойдем-ка, Аннет! Что я тебе покажу! Что я придумал!.. Покорно пошла за мужем Анна, уже привыкшая ко всем странностям его. День выдался ясный, и в низком, огромном манеже дворца было довольно светло, против обыкновения. В одном конце стояла небольшая медная пушечка, которую можно было заряжать соответственным зарядом пороху, и она посылала маленькое ядро в широкий щит, заменяющий цель на другом конце манежа. Сейчас у пушки вместо канонира стоял пройдоха-лакей, один из ближайших пособников Константина в самых сумасбродных затеях. Несколько больших ловушек для крыс стояло у стены. В каждой копошилось по две-три серые, отталкивающего вида крысы. Они становились на задние лапки, голые хвосты повисали наружу... Розовые мордочки нюхали воздух и прутья клеток, черные острые глазки бегали кругом... — Ай, крысы! — пугливо вскрикнула Анна, не выносящая даже вида этих зверьков. — Ну, не пищите, ваше высочество! Я терпеть этого не могу, знаете! — прикрикнул почти грубо Константин, подражая Павлу, тоже не слишком вежливому в семье, даже с дамами. — Видишь: в клетках эти канальи... Я их тоже не люблю. Вот мы и будем казнить их, чтобы не грызли повсюду... Бледная, испуганная, прислонилась молча к стене Анна, ожидая, что будет дальше. От страха она уж и сказать не решалась ничего... И вот на ее глазах по знаку Константина слуга взял одну клетку, приложил ее дверцей к жерлу пушечки, уже снабженной пороховым картушем. Дверца западни со скрипом скользнула кверху, и две крысы покатились по дну клетки прямо в жерло пушечки, теперь глядящее кверху. Быстро отняв клетку, слуга забил пыжом это живое ядро... Отошел немного. Константин сам, уже держа наготове горящий фитиль, поджег запальник... Огонек блеснул красной искрой... Бухнул резкий удар... Клуб дыму вынесло из жерла... Несколько темных комочков опередили облако дыма, мелькнули в воздухе и глухо шлепнули прямо в щит там, на другом конце, распластались на этом щите, давая мутные розовые потоки вниз и кругом... Анна, как зачарованная, следившая за всем этим, вскрикнула и упала без чувств...»).** И Государыня, возвратясь в Зимний дворец, поместила его в боковых апартаментах Эрмитажа. 21 февраля 1796 года, Великий князь Александр Павлович, пишет своему бывшему воспитателю Лагарпу: «Я очень счастлив с женой и с невесткой, но что касается до мужа сей последней, то он меня часто огорчает; он горяч более, чем когда-либо, весьма своеволен и часто прихоти его не согласуются с разумом. Военное искусство ему вскружило голову, и он иногда груб с солдатами своей роты». Всего через шесть дней (!) после свадьбы Константин Павлович уделяет больше внимания солдатам, чем собственной жене. И все же, какое-то время Константин был увлечен юной супругой, так в письме Лагарпу он сообщал, что «женат на прелестнейшей из женщин». Однако, чувства Великого князя оказались весьма недолговечны - влюбленность очень быстро сменилась холодностью и неприязнью: «его (т.е. Константина - прим.автора) интимные беседы и более чем откровенные намеки и рассказы о своем медовом месяце поражали своим цинизмом и неделикатностью по отношению к юной супруге и свидетельствовали о его невероятно странных капризах и привычках».*** «Великой Княгине Анне было тогда четырнадцать лет, у нее было очень красивое лицо, но она была лишена грации и не получила воспитания; она была романтична, что становилось еще опаснее от полного отсутствия принципов и образования. Она обладала добрым сердцем и природным умом, но все представляло опасность для нее, потому что у нее не было ни одной из тех добродетелей, которыми преодолевают слабости. Ужасное поведение Великого Князя Константина еще более сбивало ее с толку»*. Не очень лестная характеристика, но как можно столь строго судить девочку-подростка, вынужденную приехать в чужую страну, более того «принявшую чуждую ей веру»*** и отданную «во власть взбалмошного юноши, менее всего думавшего о ее счастье»***. Действительно, меньше всего супружескую жизнь Анны Федоровны можно было назвать счастливой: однажды, во время написания портрета Великой княгини известной художницей Элизабет Виже-Лебрен, Константин бесцеремонно прервал сеанс, увел жену в вестибюль со множеством китайских ваз, усадил на одну из них, а затем принялся по ним стрелять (!) Подобные выходки серьезно повлияли на душевное состояние Анны Федоровны: на похоронах императрицы Екатерины она упала в обморок, и впоследствии потеря сознания происходила с ней очень часто. Свою лепту в разлад между Анной и Константином внесла и его мать – Мария Федоровна, которая «не терпела Великой княгини по какой-то наследственной вражде дома Вюртембергского с домом Кобургским».**** Единственным близким человеком для юной Анны стала ее невестка – Елизавета Алексеевна, что впрочем, и неудивительно: по происхождению иностранки, вдали от родины и семьи, занимая почти одинаковое положение, Великие княгини Анна и Елизавета естественно почувствовали друг к другу влечение и во взаимных откровенных беседах находили отраду и утешение. Великая княгиня Елизавета, предназначенная судьбою к более высокому жребию, более счастливая благодаря душевным качествам своего супруга, поддерживала свою невестку, заменив ей мать и сестер. Между тем, Константин Павлович избрал предметом своих нежных чувств княжну Жанетту Четвертинскую - родную сестру Марии Нарышкиной, впоследствии многолетней возлюбленной его брата Александра. Анна же серьезно увлеклась польским князем Константином Чарторыйским. О своих чувствах она разговаривала только с Великой княгиней Елизаветой, сделав ее поверенной состояния своей души и сердца, и, когда Великая Княгиня пыталась противодействовать и спасти ее от самой себя, Великая Княгиня Анна начинала плакать, говорила о тирании своего мужа, и жалость брала верх над рассудком. Между тем, здоровье Великой княгини оставляло желать лучшего: на коронацию императора Павла, состоявшуюся 5 апреля 1797 года, Анна поехала из Петербурга уже больная, но, так как Государь не любил этого, она старалась пересилить себя, пока у нее не сделалось воспаление легких. Ее перевезли из Петровского дворца в Москву, где ей сделали кровопускание. На другой день после Государь пришел к ней и сказал: «Теперь я вижу, что это серьезно, и мне очень досадно, что вы так больны; признаюсь, до сего времени я думал, что все это маленькие привычки (petitcs manieres), приобретенные во время прошлого царствования и которые я стараюсь искоренить.», т.е. император решил, что невестка просто притворяется. (Кроме того, накануне коронации, очень неприятный сюрприз Анне Федоровне приготовил муж: Великий князь приказал «рано утром, когда великая княгиня еще спала, нарядить в ее спальню взвод гвардейских барабанщиков, которые по данному сигналу, стали бить утреннюю зарю. Великая княгиня так испугалась, что чуть было тут же на месте не умерла»). Словом, «Анне Федоровне жилось очень тяжело от невозможного характера Константина Павловича, которого никто не мог обуздать. Его грубые выходки, и отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу…». Более того, с течением времени, Великий Князь Константин к дурному обращению со своей супругой, которое она терпела с самого начала брака, присоединил еще неверность и вольное поведение. …он завел связи, недостойные его ранга. Он часто давал в своих апартаментах маленькие ужины актерам и актрисам, и из этого последовало, что Великая Княгиня Анна, не знавшая его поведения, заразилась болезнью (сифилисом - прим.автора), от которой долго хворала, не зная ее причины. Медики объявили, что она радикально может вылечиться только с помощью Богемских вод, и было решено, что она отправится туда в марте месяце. Великий Князь Константин около этого времени уехал в Вену, откуда он должен был направиться в Италию, в русскую армию. Надо отдать ему справедливость, что, когда он узнал о действии его поведения на здоровье жены, он испытал самое горячее сожаление и старался тысячью способов исправить сделанную им несправедливость. Но Великая Княгиня Анна была полна негодования и, зная, как мало можно повлиять на характер своего мужа, решила разойтись с мужем пользуясь удобным случаем путешествия, чтобы привести в исполнение этот проект. Она собиралась увидеться с родными, думала, что без труда получит их согласие и легко уладит все с Великим Князем, пока он находится за границей, а потом объявит Государю и Государыне, что никакая сила в мире не заставит ее вернуться в Россию. Этот план, вышедший из семнадцатилетней головы и построенный только на горячем желании осуществить его, был сообщен Великой Княгине Елизавете. Последняя, хотя и предвидела гораздо большие трудности, чем это предполагала ее подруга, все-таки старалась уверить ее в возможности осуществления этого проекта, потому что Великая Княгиня Анна, которую она любила с нежностью сестры, связывала с ним все счастье, возможное для нее. Великий Князь Александр, питавший к ней те же чувства и страдавший от того, что она была осуждена на роль жертвы его брата, вошел в ее планы, советовал, помог ей, ободрил ее, и такое серьезное дело было легко разрешено двумя княгинями, из которых одной было семнадцать лет, а другой девятнадцать, и советником двадцати лет. Великая Княгиня Анна уехала 15 марта (1799 года) в сопровождении обер-гофмейстерши ее двора г-жи де Ренн, гофмейстера Тутолмина и двух фрейлин. Разлука была очень тягостной для Великих Княгинь, потому что, по их плану, она должна была быть неограниченной, почти вечной; но свидетели, присутствовавшие при их прощании, знали, что Великой Княгине Анне было приказано вернуться осенью, и приписывали огорчение, испытываемое ими, опасениям, которые внушало положение Великой Княгини Елизаветы… На почте был отдан строжайший приказ: не пропускать ни одного письма Великих Княгинь друг к другу, не вскрыв его. Но незадолго до отъезда Великой Княгини Анны один чиновник, знакомый Великим Княгиням только по имени, нашел возможность предупредить их об этом, прибавляя, что он умоляет их не пользоваться ни симпатическими чернилами, ни какими-либо другими средствами, употребляемыми с целью ускользнуть от почтового осмотра, потому что все они известны. Великие Княгини, очень признательные за это предупреждение, так как они думали, что могут свободно переписываться при помощи одного средства, ограничились очень незначительной перепиской. Как оказалось впоследствии, планам Анны Федоровны не суждено было сбыться. Семь месяцев спустя, в октябре 1799 года, Великая Княгиня Елизавета получила уведомление от Великой Княгини Анны об ее скором приезде, без всякого объяснения. Накануне свадьбы Великой Княжны Елены (11 октября 1799 года) Государь сам привел Великую Княгиню Анну в ее апартаменты, смежные с апартаментами Великой Княгини Елизаветы. Они в присутствии Государя выразили живую радость от того, что им пришлось увидеться… - Вот и она, - сказал Государь, подводя Великую Княгиню Анну. - Все-таки она вернулась к нам и с довольно хорошим видом. Как только они остались одни, Великая Княгиня Елизавета выразила удивление по поводу неожиданного приезда Великой Княгини Анны и спросила ее, что же сталось с проектом, на котором они остановились перед ее отъездом. Она узнала от Великой Княгини Анны, что Государь, должно быть, осведомился об их проекте, потому что раньше, чем она могла приступить к его исполнению, Ростопчин (глава коллегии иностранных дел - прим.автора) обратился к Тутолмину, сопровождавшему ее, с письмами в самом угрожающем тоне, на случай, если бы Великая Княгиня вздумала просить у Государя продолжить ее пребывание в Германии; письма эти повторялись, и наконец, в последнем было бесповоротно определено, что Великая Княгиня должна возвратиться в Россию к свадьбам Великих Княжон. Она же, напуганная этими угрозами и боясь, что весь гнев Государя обрушится на лиц, сопровождавших ее, решила покориться. Однако, пребывание Великой княгини Анны и Великого князя Константина в Петербурге оказалось недолгим. Император разгневался на полк конногвардейцев, изгнал его в Царское Село и, чтобы довершить наказание, поручил Великому Князю Константину обучать их. Он отправился в Царское Село и поселился там со своей супругой, Великой Княгиней Анной, последовавшей за ним. Жизнь, которую он вел там и в которой Великая Княгиня Анна должна была принимать участие, была совершенно лишена достоинства, приличествовавшего его рангу. Великая Княгиня Анна, чтобы доставить удовольствие своему супругу, во многом переменившемуся относительно нее, присутствовала в манеже на ученье. Но в марте месяце Великая Княгиня опасно захворала, и ее перевезли в Петербург, чтобы лучше можно было заботиться о ней, как этого требовала ее болезнь. Улучшение в отношениях супругов оказалось кратковременным: они окончательно отдалились друг от друга, и было ясно, что этот брак держится только на боязни подвергнуться гневу императора в случае попытки разрыва - Павел I никоим образом не мог допустить подобных прецедентов в императорской фамилии. Только через два месяца после смерти отца-императора, в июне 1801 года, Константин решил попросту избавиться от жены, выбрав на редкость гнусный способ. «Связавшись с непотребною княжною Четвертинской, Константин вознамерился прогнать от себя законную супругу свою, Великую Княгиню Анну Федоровну… Великая Княгиня была беременна, а Константин предавшись пьянству и разврату, невероятно и невозможно выразить какие причинял ей оскорбления! Великая Княгиня не только не жаловалась, но терпела все с кротостию. Даже единственный друг ее, императрица Елизавета не все ведала, что Великая Княгиня претерпевала».**** Наконец, один из близких друзей Константина, штаб-ротмистр Кавалергардского полка Иван Линев, согласился в обмен на уплату долгов заявить, что он – любовник Великой княгини Анны. Глупая вдовствующая императрица Мария раскричалась, не хотела видеть Великую Княгиню и приказала устроить «дознание». Линева допросили, и он сознался в том, что бывал в опочивальне Анны по утрам. «Как мог приходить Линев к Великой княгине утром? - удивлялись придворные. - Каммермедхены, дежурные фрейлины во внутренних комнатах Ея высочества безотлучно! В парадных залах толпятся дежурный камергер, камер-юнкер, пажи, гоффурьеры, камер-лакеи, скороходы. Где же Линев мог пройти в опочивальню Великой княгини?» Линев, брякнув о том, что встречался с Анной по утрам, не учел даже того, что до полудня каждый день кавалергарды обязаны были являться на учение и вахт-парад. Свидетелей, способных уличить его во лжи, могло быть предостаточно, но... их не нашлось. Опытные царедворцы не пожелали рисковать, вмешиваясь в скандал царской семьи. Анна оказалась беззащитна. Не выдержав сплетен и истерик свекрови, «на третий день гнуснейшей клеветы развратнейшего чудовища Константина прекрасная, кроткая, любезная Великая Княгиня Анна Федоровна навсегда оставила Россию! Презреннейший Линев, получив отставку, поехал в чужие края, чтобы показать, что Анна Федоровна, будучи страстно влюблена в него, требовала, чтобы он находился при ней….».**** Однако, «…Линев, таскаясь в чужих краях по трактирам и борделям, никогда не смел появляться перед Великой княгинею. В России все были уверены, что Линев - любовник Великой княгини Анны Федоровны, но ничего нет несправедливее в мире этой клеветы».**** Тем не менее, для соблюдения внешних приличий, отъезд Великой княгини был объяснен желанием навестить заболевшую мать. Анна вернулась в Кобург. Через два года, Константин Павлович решил жениться на княжне Четвертинской и попытался добиться развода. О своем желании, Константин написал Анне Федоровне, причем, дважды. Из второго письма Великого князя к супруге, можно сделать вывод, что его намерения были весьма определенными и серьезными: «Вы пишете, что оставление вами меня через выезд в чужие края последовало потому, что мы не сходны друг с другом нравами, почему вы и любви своей ко мне оказывать не можете. Но покорно прошу вас, для успокоения себя и меня и устроения жребия жизни нашей, все сии обстоятельства подтвердить письменно, а также что кроме сего других причин вы не имеете. И это письмо, которое должно быть заверено, что оно действительно вами написано и подписано рукою российского полномочного министра или находящегося при нем священника, доставить немедленно к вашему покорному слуге Константину». Практически с полной уверенностью можно сказать, что Анна Федоровна дала бы свое согласие, но в дело вмешалась императрица-мать. Несмотря на неприязнь к невестке, Мария Федоровна решительно воспротивилась не только этому браку, но и самой мысли о разводе, написав сыну: «Обратитесь к самому себе и вопросите совесть свою, оправдает ли она ветренность, горячность, вспыльчивость при начале несогласия, между вами и великой княгиней существующего, оказанное вами вопреки сильнейших моих представлений при возвращении вашем из инспекции в последнюю осень царствования покойного вашего отца, когда я в присутствии брата вашего просила, умоляла вас жить в супружеском дружелюбии, а вы противу всех стараний матери вашей остались непреклонны; спросите, говорю я, сами у себя: укоризны сердца вашего дозволяют ли вам помышлять о разводе». Кроме того, императрица-мать опасалась, что гласный развод подорвет в массе населения до известной степени уважение к сану великого князя; и писала, что ему необходимо не искать развода, а переменить образ жизни; свое письмо она заключала заявлением, что могла бы согласиться на развод сына только в том случае, если бы он избрал себе другую супругу в каком-нибудь владетельном доме, ибо люди его положения обязаны жениться на равных себе по рождению. На этом дело и окончилось. Взято отсюда: http://rostislava.livejournal.com/23613.html Продолжение здесь http://rostislava.livejournal.com/39742.html#cutid1 В. Н. Головина «Мемуары»; ** - отрывок из романа Л. Жданова «В сетях интриги»; *** - А. Чарторыйский; **** - А.М. Тургенев «Записки»;
полная версия страницы