Исторические реалии для фикрайтеров

Форум » Мезонин » Исторические реалии для фикрайтеров - 2 » Ответить

Исторические реалии для фикрайтеров - 2

Роза: Приглашаю в этой теме делиться интересными и полезными сведениями о реалиях ХIХ века.

Ответов - 81 новых, стр: 1 2 3 4 5 All

Царапка: Не совсем согласна, но это действительно другая тема.

Falchi: Дуэли в николаевской России Дуэль Онегина и Ленского. Художник И.Е. Репин 1899г. Особое распространение в России дуэли получили к середине XVIII века. Императрица Екатерина Великая в 1787 году издала «Манифест о поединках». В нем дуэли назывались чужестранным насаждением; участникам дуэли, окончившейся бескровно, устанавливался в качестве меры наказания денежный штраф (не исключая секундантов), а обидчику, «яко нарушителю мира и спокойствия», — пожизненная ссылка в Сибирь. За раны и убийство на дуэли наказание назначалось как за соответствующие умышленные преступления. Апогея своего дуэли достигли в первой половине XIX века. Запрещение дуэлей было вновь подтверждено в изданных при Николае I «Своде законов уголовных» 1832 года и «Уставе военно-уголовном» 1839 года, обязывавшем воинских начальников «стараться примирять ссорящихся и оказывать обиженному удовлетворение взысканием с обидчика». Но ничто не помогало! Более того, дуэли в России отличались исключительной жесткостью условий неписаных кодексов: дистанция колебалась от 3 до 25 шагов (чаще всего 15 шагов), встречались даже дуэли без секундантов и врачей, один на один, нередко дрались до смертельного исхода, порой стрелялись, стоя поочередно спиной у края пропасти, чтобы в случае попадания противник не остался в живых. При таких условиях нередко погибали оба противника (как это было в 1825 году на дуэли Новосильцева и Чернова). Более того, командиры полков, формально следуя букве закона, фактически сами поощряли в офицерской среде такое чувство чести и под разными предлогами освобождались от тех офицеров, которые отказывались драться на поединке. При этом лично Николай I относился к дуэлям с отвращением, известны его слова: «Я ненавижу дуэль. Это — варварство. На мой взгляд, в ней нет ничего рыцарского. Герцог Веллингтон уничтожил ее в английской армии и хорошо сделал». Но именно на 20—40-е годы XIX века приходятся громкие дуэли Пушкина с Дантесом, Рылеева с князем Шаховским, Грибоедова с Якубовичем, Лермонтова с де Барантом и Мартыновым. До потомства дошел текст условий дуэли между Пушкиным и Дантесом. Для иллюстрации приведем его полностью: «Правила дуэли между господином бароном Жоржем Геккереном и господином Пушкиным. 1) Противники ставятся на расстоянии 20 шагов друг от друга и 10 шагов от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам. 2) Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять. 3) Сверх того принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же самом расстоянии. 4) Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз, противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила. 5) Секунданты являются непосредственными посредниками во всяком отношении между противниками на месте. 6) Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий. 27-го января 1837 года. 2 1/2 часа пополудни. Подписано: Виконт д'Аршиак, прикомандированный к французскому посольству Константин Данзас, инженерный подполковник». Встречались люди, проявлявшие на дуэли редкое бесстрашие и твердость духа. Так, Пушкин на дуэли с офицером Зубовым в 1822 году (в Кишиневе) в ожидании выстрела противника спокойно ел вишни и плевал косточками в его сторону, чем привел своего визави в бешенство. Этот случаи Пушкин использовал впоследствии при создании повести «Выстрел». Подлинную бесшабашность проявлял декабрист М. С. Лунин, как бы сознательно искавший смерти и игравший с ней в жмурки. Однажды, по свидетельству современников, великий князь Константин Павлович незаслуженно оскорбил офицеров Кавалергардского полка, но затем извинился, добавив, что если кто из офицеров считает себя обиженным, то он готов дать сатисфакцию. Вдруг отчаянный Лунин вызвался: «Ваше высочество, честь так велика, что одного я только опасаюсь: никто из товарищей не согласится ее уступить мне». Скандал, разумеется, замяли, но Константину смелый ответ понравился, и впоследствии он взял Лунина к себе в адъютанты. Известна также дуэль Лунина с его однополчанином графом А. Ф. Орловым, позднее шефом жандармов — преемником Бенкендорфа. Фактически Лунин, бретер и забияка, сам спровоцировал Орлова на дуэль. Зная, что Орлов — плохой стрелок, а Лунин — виртуоз, свидетели поединка не сомневались в его исходе. Но Лунин... лишь хладнокровно поиздевался над Орловым. По описанию очевидца, стрелялись они на 12 шагах. Орлов выстрелил и промахнулся. Лунин выстрелил в воздух и саркастически предложил противнику попытать счастья еще раз, при этом поучая его, как надо целиться. Взбешенный граф закричал: «Что же это ты! Смеешься, что ли, надо мною?» — и выстрелил в другой раз, прострелив Лунину фуражку. Лунин снова выстрелил в воздух, продолжая шутить и ручаясь Орлову за успех третьего выстрела. Тут их остановили секунданты... С появлением в России во второй половине XIX века относительной свободы печати споры вокруг дуэли перенеслись на ее страницы. Мнения разделились на сторонников дуэли и ее противников. Среди первых выделялись правоведы Лохвицкий, Спасович, военные писатели Калинин, Швейковский, Микулин; в лагере противников были не менее солидные имена: военный деятель, педагог и писатель генерал М. И. Драгомиров, военный юрист Шавров. Точку зрения сторонников дуэли наиболее отчетливо выразил Спасович: «Обычай поединка является среди цивилизации как символ того, что человек может и должен в известных случаях жертвовать самым дорогим своим благом — жизнью — за вещи, которые с материалистической точки зрения не имеют значения и смысла: за веру, родину и честь. Вот почему обычаем этим нельзя поступаться. Он имеет основание то же, что и война». Еще при императоре Николае I по «Уложению о наказаниях уголовных» 1845 года ответственность за дуэли была существенно понижена: секунданты и врачи вообще освобождались от наказания (если только они не выступали в роли подстрекателей), а наказание дуэлянтам уже не превышало — даже в случае гибели одного из противников — заключения в крепости от 6 до 10 лет с сохранением дворянских прав по выходе. Это положение лишний раз отразило всю противоречивость законодательства о дуэлях. На практике же и эти меры никогда не применялись — наиболее распространенным наказанием для дуэлянтов был перевод в действующую армию на Кавказ (как это было с Лермонтовым за дуэль с де Барантом), а в случае смертельного исхода — разжалование из офицеров в рядовые (как это было с Дантесом после дуэли с Пушкиным), после чего они, как правило, довольно быстро восстанавливались в офицерском чине. источник

Царапка: Интереснейший обзор истории права крепостных жаловаться на притеснения господ, начиная с Уложения Алексея Михайловича 1649 года. Привожу оглавление с небольшими цитатами. Часть 1 И в заключение этой статьи помещено дополнительное предписание, что-де помимо тех великих дел [т.е. дел, касающихся государственной измены и умысла на государя или оскорбления его], ни в каких делах крестьянам и слугам, доносящим на своих господ, "не верить". Именно это "не верить" создает у современного читателя впечатление запрета подавать и разбирать такие жалобы. Однако в действительности здесь нет ни того, ни другого. Запрета на жалобы здесь нет вовсе - постановить, что таким-то жалобам нельзя верить, не означает непременно ввести запрет и наказание жалобщику. Это значит лишь объявить, что такие жалобы не следует принимать в определенного рода внимание - не то "вообще нельзя принимать во внимание", не то "можно не принимать во внимание", не то "их недостаточно для возбуждения следствия", не то "их недостаточно для обязательного возбуждения следствия", не то "следствие по ним возбуждать можно / нужно, но при вынесении приговора они имеют заведомо нулевой - суд не должен учитывать саму жалобу при вынесении приговора, а должен учитывать только иные собранные данные". "Не верить" - не значит "признать ложным" (напомню, что еще в России и в XIX веке различали не две опции - "истинное / ложное", а три: [1] признанное за истину / [2] признанное за ложное / [3] оставленное в подозрении на то, что это может быть и правда, и неправда, - и были приговоры не "оправдать" и не "признать виновным", а "оставить в подозрении"). Это значит "не признать достаточно вероятным для того, чтобы... " - чтобы что? <...> От Котошихина мы узнаем, что и по жалобам крестьян на их собственные обиды от господ спокойно может возбуждаться следствие, и если оно подтверждается иными данными, то... В чем же в точности заключалась тогда устанавливаемая Уложением разница между жалобами на собственных господ по поводу изменных дел и аналогичными жалобами по поводу понесенных от них обид? В том ли, допустим, что по доносу первого рода следствие должно было производиться непременно, а по доносу второго рода - по усмотрению властей, получивших донос и призванных оценить самостоятельно, стоит ли по нему предпринимать следствие (по крайней мере, если челобитчики не указывают на готовность сторонних лиц подтвердить их жалобы при сыске)? Или к этому прибавлялась еще и презумпция вероятной (но не непременной, не отвергающей априори возбуждение следствия) Часть 2 Однако при Петре и сразу после Петра во всем отношении к крепостным крестьянам – в том числе и в отношении к их жалобам на господ - произошел полный переворот. Сам факт переворота из крупнейших русских историков раньше и ярче всего отметил, насколько я понимаю, Ключевский. Он указал, что в XVII веке в целом ряде аспектов крестьянин охранялся от своего господина законами, которые, с одной стороны, потом никто не отменял и не заменял специально – но при этом вышло как-то так, что уже к середине XVIII века законы эти были полностью забыты, и фундаментально-законным считалось и объявлялось, в том числе формально и как общеизвестное, нечто прямо противоположное. Эта смена произошла явочным порядком примерно между 1685 и 1750 г. Например, по законам XVII века ни помещик, ни вотчинник не имел права облагать своих крестьян такими оброками и работами, какие были бы им непосильны и их разоряли бы. Такие дела (в том числе по жалобам крестьян) разбирались судом и расправой, и у виновных отбирали земли с крестьянами вместе, а крестьянам возмещали взятое сверх меры. Повторюсь, - об этом как об обычной ПРАКТИКЕ (а не просто о номинальном законе) пишет обличающий, в общем, Россию своего времени Котошихин. Никто специальными указами этого закона не отменял – но уже, самое позднее, при Елизавете дворянство считает самоочевидным, общеизвестным, неотъемлемейшим своим правом налагать на крестьян оброки и барщины по полному своему усмотрению, и все цари вплоть до Николая I признают за ними такое право. <...> По Уложению 1649 г. помещик, от побоев которого крестьянин умер, карался смертной казнью, а семья погибшего обеспечивалась за счет имущества виновного. Никто этого закона не отменял специально, но в середине XVIII века и дворяне, и правительство считают, что никакого закона на такие случаи нет и надо бы ввести хоть какой-то. <...> В XVII веке четко считается, что движимое имущество крестьянина принадлежит ему, и помещик не может его отбирать, а с надела его также срывать нельзя, во всяком случае по проговариваемому закону, иначе как в исключительных случаях (упоминаемых в Уложением 1649 г.). В середине XVIII века столь же четко считается (что и оглашалось дворянами в Уложенной комиссии и признавалось действующей правовой нормой), что дворяне имеют полную собственность и на движимое имущество своих крестьян, и на их наделы, и имеют право отрывать их от наделов по своему произволу. Здесь перелом частью произошел уже к концу правления Петра, частью – в 1730-х. Продажа крестьян без земли стала массовой легальной общепринятой практикой к рубежу XVII/XVIII вв. Часть 3. Падение права жаловаться на господ Падение права крестьян жаловаться на своих господ (в объеме, установленном Уложением 1649 и практикой правоприменения в XVII веке, центром которой являлось то же Уложение) состоялось в течение первой половины XVIII века и проходило по двум направлениям: 1) запрет подавать челобитные непосредственно государю или передавать челобитные на его имя помимо низовых правительственных учреждений (присутственных мест); 2) совершенно облыжное, но от того не менее твердое перетолкование ст. II,13 Уложения 1649 года как ЗАПРЕТА жаловаться на своих господ. <...> уже к 1760 г. не то что низовая администрация, а Сенат империи (высшая судебная и законотолковательная ее инстанция) твердо исходил из того, что два слова ст. 13 II главы Уложения – «не верить» доносам слуг и крестьян на своих господ (иначе как на темы государственной измены) – а) означают запрет подавать любые жалобы на своих господ (кроме как на те самые темы государственной измены) в любые инстанции; б) требуют наказывать за всякую такую подачу как за нарушение означенного запрета. <...> В инструкции Петра воеводам 1719 года (цитировалась в предыдущем посте) есть место, побуждающее задуматься, не так ли было дело,что обсуждаемый переворот в отношении к жалобам на своих господ и в понимании ст. 2.13 Уложения на эту тему совершился или совершался (по крайней мере де-факто) уже к концу 1710-х гг.? Петр здесь заявляет: если администрация-де обнаружит, что разоритель-помещик разоряет свою деревню настолько, что та значительно или полностью обезлюдела, - то принимать меры. Но единственные способы обнаружения этого положения дел со стороны администрации, которые в этом весьма подробном параграфе упоминает Петр – это способы активно-дознавательные: воевода и земские комиссары должны сами «накрепко смотреть», т.е. собирать сведения на сей предмет. Часть 4. Екатерина и право жаловаться на господ еще до Екатерины полному забвению были преданы - даже и формально - узаконения Петра о том, что начальство призвано за доведение господами своих деревень до запустения и мучительства крепостных - если уж начальство каким-то образом все это установило - передавать деревни из-под их распоряжения (но не собственности) в опеку родственникам этих господ или государству (впрочем, пороговые пределы такого мучительства или запустения указаны Петром не были). Сенат в связи с делом Евд. Демидова констатировал как нечто общеизвестно законное, что помещик может отнимать у крестьян их пожитки и «мучить их работами» (В.И. Семевский. Крестьяне в царствование Екатерины II. I. Cпб. 1901, 380). <...> В том же 1765 г. право крестьян жаловаться на обиды от своих господ (в надлежащие низовые инстанции) было введено для Лифляндии (что явно рассматривалось, как и многие позднейшие меры Александра в Польше, Прибалтике и Финляндии, как введение улучшенных норм хотя бы для какой-то отдельной области, относительно изолированной от интересов коренного российского дворянства – в том числе в качестве полигонного примера, с прицелом на возможное будущее распространение подобных норм и на другие территории). Одновременно Екатерина начала выводить различные дела из-под силы вышеизложенных запретов «в виде исключения». Летом 1762 крестьянам Салтычихи удалось передать императрице челобитную, содержащую жалобы на тиранства и убийства со стороны их госпожи. Эта жалоба нарушала оба закона: и запрет подавать жалобы в обход надлежащих инстанций и лично императору, и запрет (согласно перетолкованному Уложению 1649 г.) крестьянам жаловаться на своих господ иначе как по делам о гос. измене. Однако императрица не предоставила дело этим законам, а распорядилась им в исключительном порядке, помимо них: никаких наказаний жалобщикам не вынесла, а жалобу приняла и предписала произвести по ней следствие. Оно тянулось 6 лет и привело к осуждению Салтычихи на высшую меру тогдашнего ординарного наказания (пожизненное заключение). <...> В 1763-64 из серии новых челобитных, поданных лично императрице, часть жалоб она переправляла в Сенат, который отправлял челобитчиков к помещику с обычным наказанием (за нарушение обоих запретов), а часть жалоб решала своей властью; в одном из последних случаев она оставила две рецидивных жалобы крестьян на своего помещика Шереметева без наказания (хотя они нарушали оба запрета – жаловались на обиды от него и были поданы лично императрице), повелев оба раза, что освобождает жалобщиков от наказания из милосердия. В 1765 г. жаловались на Демидова его крепостные крестьяне (обвиняя его в убийствах), и Екатерина опять-таки своей властью вывела это дело из-под общего закона и по нему назначено было следствие. Однако тут уж Сенат дал ей более решительеый отпор: Сенат выпустил указ, которым предписывалось прекратить следствие и послать силы на усмирение и наказание крестьян-жалобщиков, потому что-де крестьяне жаловались на убийства людей самим Демидовым, а меж тем это-де сделали служители Демидова, выполняя его распоряжения (по мнению Сената, это полностью меняло дело) – и Екатерина отступилась. <...> повторяющиеся жалобы крестьян на своих помещиков – как лично императрице, так и в низовые инстанции, - не только злили Сенат, но и ставили саму императрицу в весьма тяжелое положение. Что тут можно было поделать? Законы, утвердившиеся в империи, основанные на указах Петра I и на кривотолковании п. 2.13 Уложения (давно узаконенном однако ж как прямой и единственный смысл этого пункта), требовали с порога отметать такие жалобы и наказывать за них как за вину. <...> Указ от 22.08.1767 не вносил ничего нового. Он подтверждал и перечислял вместе два давно действующих закона: закон о запрете подавать жалобы лично государю (последний предыдущий такой указ, повторенный здесь – от 19.01.1765) и запрет жаловаться на своих господ иначе как по делам о гос.измене, якобы установленный ст.2.13 Уложения 1649 года, истолкованной как требование жалоб таких не рассматривать, а жалобщиков наказывать. Часть 5. Заключение п. 84 [статута 1775 года] заново вводил и расширял ограничения на разорительность эксплуатации, тиранства и жестокости помещиков после полувека узаконенного отсутствия таких ограничений. Конечно, в статуте не было оговорено, с какого рубежа действий помещика все это начинается (как, впрочем, и в XVII в. не оговаривалось, что есть поборы сверх силы. Сама Екатерина в одном казусе велела считать при расследовании, что если оброк в данном имении в два и более раз выше, чем обчные оброки имений того же уезда, то это, в общем, повод к констатации того самого запрещенного разорительства), но важно было уже и то, что в принципе был снова введен запрет на все сказанное (причем в границах более широких, чем аналогичные указы Петра от 1719 и 1722, давно утратившие действие), и что надзор за этим был теперь нарочито поручен и главам губерний. По преимуществу губернаторы этой обязанности, конечно, не исполняли. Некоторые – исполняли: например, Мельгунов, ярославский губернатор при Екатерине, отдал нескольких помещиков под суд за жестокости над принадлежащими им крепостными, и эти помещики были сосланы в Сибирь. А некоторые – и вовсе правильно истолковали сигнал в п.82 и не только сами принимали меры по тиранствам помещиков, но и принимали от крестьян жалобы на тиранства их же помещиков, не наказывали их за это априори, а наряжали (если жалоба казалась им того стоящей) по такой жалобе следствие и – если последнее подтверждало жалобы - отдавали под суд таких помещиков. Это было прямое нарушение законов, подтвержденных указом 1767 г. – но губернаторы иной раз шли на него ад хок, чувствуя, что статут 1775 года (его общий дух и пп. 82 и 84) как бы секретно намекают им на то, что на такое нарушение можно и пойти, и это отвечало бы действительным намерениям императрицы. <...> Эта ситуация сохранялась и в следующие десятилетия. В частности, Павел I в свое правление несколько раз принимал от прорвавшихся к нему крестьян жалобы на их господ, а потом решал, стоят ли они того, чтобы своей властью распорядиться по ним в исключительном порядке, не применяя в данном случае законы, подтвержденные указом 1767 г., или распорядиться по законам (в последнем случае жалобщиков наказывали). В духе, к которому руку приложил статут 1775 года (по-видимому, в манере Салтыкова), действовал в пользу крестьян, будучи генерал-губернатором СПб, Мих. Илл. Кутузов. В начале 1801 г. он нарядил следствие по делу о жестокостях помещицы Славищевой над крестьянами ее деревни Соса Гдовского уезда СПБ губернии (в декабре 1800 года были арестованы беглые крестьяне из этой деревни; они объяснили свое бегство жестокостями помещицы. В связи с чем, очевидно, Кутузов и нарядил следствие), по итогам коего представил Александру доклад о жестокостях Славищевой и о чрезмерной эксплуатации крестьян с ее стороны, с предложением предать ее суду.

Gata: Представила себе сюжет: барон велит Нюренции изобразить танец семи покрывал, та ему в нос - Уложение 1649 года, а он ей - указ от 22 августа А если Мишель полезет за обиженную Аннушку заступаться, ему в нос - екатерининский манифест о поединках и николаевский военно-уголовный устав Falchi, Царапка, мяурси за интересные материалы Хоть про дуэли у нас, кажется, уже было, но повторенье, как говорится, мать ученья :)

Царапка: И получится юридический поединок, где кто сильней - тот и прав!

Корнет: Получится такой идиотизм, которому место только в док.фильме для студентов юр.фака.

Gata: О зимних дворцах Романовых Первые Зимние дворцы. Зимний дворец Анны Иоанновны На месте известного всему миру петербургского Зимнего дворца первая постройка появилась ещё при Петре I. В 1705 году в северо-западном углу занимаемого нынешним дворцом участка был построен деревянный дом адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина. Его спроектировал архитектор Доменико Трезини. Место адмиралом было выбрано в том числе из-за правил "фортификационной эспланады". Они требовали, чтобы ближайшее строение находилось на расстоянии не менее 200 саженей (1 сажень = примерно 2,1 метра) от крепости, то есть от Адмиралтейства. Дворец Апраксина В 1707 году рядом с домом Апраксина, с юга, появился дом А. В. Кикина. Восточнее владения адмирала находились участки С. В. Рагузинского, П. И. Ягужинского и Г. П. Чернышёва. Дом Апраксина, как построенный первый на Дворцовой набережной, задал её красную линию. Дом Кикина обозначил северную границу Адмиралтейского луга (будущей Дворцовой площади). Стоит отметить, что Пётр I и Екатерина I жили не здесь. Первый Зимний дворец Петра был построен на участке дома №32 по Дворцовой набережной, там, где сейчас находится Эрмитажный театр. Это здание неоднократно перестраивалось, в нём умер основатель Петербурга. Первый Зимний дворец Петра I В 1728 году адмирал умер. Своё имущество он завещал родственникам. Апраксин состоял в родственной связи с Романовыми, он был братом царицы Марфы Матвеевны, второй жены старшего брата Петра I. Поэтому что-то должно было достаться и малолетнему императору Петру II. Ему адмирал завещал свой петербургский дворец. Впрочем, Пётр II здесь никогда не жил, так как переселился в Москву. При восшествии на престол императрицы Анны Иоанновны Петербургу был возвращён отобранный Петром II столичный статус. Новой правительнице было необходимо обустроить здесь свою резиденцию. Зимний дворец Петра I Анна Иоанновна посчитала для себя слишком скромным и в 1731 году решила обосноваться во дворце Апраксина. Его перестройку она поручила Франческо Бартоломео Растрелли. 3 мая 1732 года был издан указ о выделении для строительства дворца 200 000 рублей. Новый третий Зимний дворец полностью был готов в 1735 году, хотя Анна Иоанновна провела здесь зиму 1733-1734 годов. С той поры это здание на 20 лет стало парадной императорской резиденцией, а Растрелли с 1738 года стал обер-архитектором двора её императорского величества. В помещениях бывшего дворца Апраксина Растрелли оформил императорские покои. Фасад этого дома был не тронут, он был только подведён под общую крышу с новым зданием. Длина фасада со стороны Адмиралтейства составила 185 метров. В новопостроенном торцевом корпусе расположился Тронный зал, Голубая, Зимняя, Красная и Боковая палаты, Антикамера. Зимний дворец Анны Иоанновны В Зимнем дворце Анны Иоанновны 2 июля 1739 года состоялось обручение принцессы Анны Леопольдовны с принцем Антоном-Ульрихом. Сюда же привезли малолетнего императора Иоанна Антоновича. Он пробыл здесь до 25 ноября 1741 года, когда дочь Петра I Елизавета взяла власть в свои руки. Елизавета Петровна желала ещё большей роскоши, нежели чем её предшественница, и на следующий год принялась за переустройство императорской резиденции на свой лад. Тогда она распорядилась отделать для себя комнаты, примыкающие с юга к Световой галерее. Рядом с её опочивальней находились "малиновый кабинетец" и Янтарный кабинет. Позже, при разборке третьего Зимнего дворца, янтарные панели будут перевезены в Царское Село и войдут в состав знаменитой Янтарной комнаты. Так как размеры кабинета были больше, чем размеры помещений, где панели находились прежде (Королевский дворец в Берлине, людские покои в Летнем саде), Растрелли разместил между ними 18 зеркал. В 1745 году здесь праздновалась свадьба наследника престола Петра Фёдоровича и принцессы Софьи Фредерики Августы Анхальт-Цербстской (будущей Екатерины II). Оформлением этого праздника занимался архитектор Растрелли. Для растущих потребностей императрицы требовалось всё больше помещений. В 1746 году из-за этого Растрелли пристроил со стороны Адмиралтейства дополнительный корпус, главный фасад которого выходил на юг. Он был двухэтажным, с деревянным верхним этажом, боковым фасадом упирался в канал у Адмиралтейства. То есть Зимний дом стал ещё ближе к верфи. Ещё через год к этому корпусу были добавлены часовня, мыльня и другие покои. Главной же целью новых помещений, ещё за год до их появления, стало размещение в Зимнем доме Эрмитажа, уединённого уголка для интимных встреч. Две анфилады здесь вели в угловой зал, в котором находился подъёмный стол на 15 персон. Елизавета Петровна реализовала эту идею до Екатерины II. Зимний дворец императрицы Елизаветы Петровны 1 января 1752 года императрица приняла решение о расширении Зимнего дворца. Для этого были выкуплены соседние участки Рагузинского и Ягужинского по Дворцовой набережной. Особняки сподвижников Петра I Растрелли готовился не сносить, а переоформить в едином стиле со всем зданием. Но в феврале следующего года последовал указ Елизаветы Петровны: "...При новом доме от реки и внутреннего двора быть немалой ломке и строению каменными зданиями вновь двух флигелей, чему сочинить обер-архитектору де Растреллию проект и чертежи и представить их на высочайшую Е. И. В. апробацию..." Таким образом, Елизавета Петровна решила снести дома Рагузинского и Ягужинского, построить на их месте новые корпуса. А также возвести южный и восточный корпуса, замкнув всё здание в каре. К строительным работам приступили две тысячи солдат. Ими были разобраны дома на набережной. Одновременно с этим со стороны Адмиралтейского луга началась закладка фундаментов южного корпуса - главного фасада нового Зимнего дворца. Перестраивались и помещения в бывшем доме Апраксина. Здесь даже снимали крышу для поднятия потолков. Изменения претерпели Световая галерея, Аванзал, расширены помещения для театра и парадные залы. А в декабре 1753 года Елизавета Петровна пожелала увеличить высоту Зимнего дворца с 14 до 22 метров... В начале января все строительные работы были остановлены. Новые чертежи Растрелли представил императрице уже 22 числа. Растрелли предложил строить Зимний дворец на новом месте. Но Елизавета Петровна отказалась от перемещения своей зимней парадной резиденции. В результате архитектор принял решение строить всё здание заново, используя только в некоторых местах старые стены. Новый проект был утверждён указом Елизаветы Петровны: "Понеже в Санкт-Петербурге наш Зимний дворец не токмо для приёму иностранных министров и для отправления при дворе во учреждённые дни праздничных обрядов по великости нашего Императорского достоинства, но и для умещения нам с потребными служителями и вещьми доволен быть не может, для чего вознамерились оный наш Зимний дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить; на которую перестройку по смете потребно 990 000 рублей". По расчётам Канцелярии от строений четвёртый Зимний дворец должен был быть возведён за три года. Первые два отводились на сооружение стен, а третий на отделку помещений. Императрица планировала новоселье к осени 1756 года, сенат рассчитывал на три года строительства. После утверждения проекта Растрелли не вносил в него существенных изменений, но вносил коррективы во внутренние взаимосвязи помещений. Главные залы он расположил во втором этаже угловых ризалитов. С северо-востока была спроектирована Парадная лестница, с северо-запада - Тронный зал, с юго-востока - церковь, с юго-запада - театр. Их связали Невская, западная и южная анфилады комнат. Первый этаж архитектор отвёл под служебные помещения, третий - для фрейлин и другой прислуги. Апартаменты главы государства были обустроены в юго-восточном углу Зимнего дворца, он лучше всех освещается солнцем. Залы Невской анфилады предназначались для приёма послов и торжественных церемоний. Вместе с созданием Зимнего дворца Растрелли собирался и перепланировать весь Адмиралтейский луг, создать здесь единый архитектурный ансамбль. Но это не было осуществлено. Строительство Зимнего дворца затянулось. В 1758 году Сенатом со стройки снимались кузнецы, так как некому было оковывать колёса телег и пушек. В это время Россия вела войну с Пруссией. Не хватало не только рабочих рук, но и финансов. Елизавета Петровна не дожила до окончания строительства, принимал работу уже Пётр III. К этому времени была закончена отделка фасадов, но многие внутренние помещение ещё не были готовы. Но император спешил. Он въехал в Зимний дворец в Великую субботу (день перед Пасхой) 6 апреля 1762 года. В день переезда была освящена придворная соборная церковь, состоялось богослужение. Апартаменты Петра III находились ближе к Миллионной улице, его жена поселилась в комнатах ближе к Адмиралтейству. Под собой, в первом этаже, Пётр III поселил свою фаворитку Елизавету Романовну Воронцову. Здание включило в себя около 1500 комнат. Периметр его фасадов составил около двух километров. Зимний дворец стал самым высоким зданием в Петербурге. С 1844 по 1905 годы в городе действовал указ Николая I, ограничивающий высоту частных домов на одну сажень ниже карниза Зимнего дворца. На строительство царской резиденции было потрачено 2 622 020 рублей 19 копеек. Карниз Зимнего дворца украсили 176 статуй и ваз. Они вырезались из пудожского известняка по рисункам Растрелли немецким скульптором Боумхеном. Позже их побелили. Со стороны Дворцовой набережной в здание ведёт Иорданский подъезд, названный так по царскому обычаю выходить из него в праздник Крещения к прорубленной напротив, в Неве, проруби - "иордани". В 1930-х годах его стали называть Экскурсионным. В западный фасад ведёт Салтыковский подъезд, название которому дано по имени графа, воспитателя будущего императора Александра I, генерал-фельдмаршала Ивана Петровича Салтыкова. Он имел в Зимнем дворце огромную квартиру, куда можно было попасть через этот вход. Салтыковский подъезд называют ещё и подъездом Его Императорского Величества, так как он вёл в покои императора. Отсюда царь выходил для смотра войск. С южного фасада во дворец ведут три входа. Тот, что ближе к Адмиралтейству - Её Императорского Величества. Отсюда был кротчайший путь к покоям императриц, а также к апартаментам Павла I. Поэтому некоторое время его называли Павловским, а до того - Театральным, так как он вёл к устроенному Екатериной II домашнему театру. Ближе к Миллионной улице находится Комендантский подъезд, где размещались службы коменданта дворца. По проекту Растрелли первый этаж Зимнего дворца занимали большие сводчатые галереи с арками, которые пронизывали все части здания. По сторонам галерей были устроены служебные помещения, где жила прислуга, отдыхал караул. Здесь же размещались склады, подсобные помещения. Летом 1762 года Петра III убили, окончено строительство Зимнего дворца уже при Екатерине II. Прежде всего императрица отстранила от работ Растрелли, распорядителем на стройке стал Иван Иванович Бецкой. Для Екатерины II внутренние покои дворца переделывал архитектор Ж. Б. Валлен-Деламот. В то же время над подъездами Её Императорского Величества и Комендантским были созданы эркеры, которых не было в проекте Растрелли. В этих эркерах Пётр III любил курить трубки. Екатерина II в день низвержения своего супруга из одного из них произнесла речь для собравшейся на площади гвардии. Почти сразу после восшествия на престол Екатерина II повелела расширить пространство дворца за счёт постройки нового соседнего здания - Малого Эрмитажа. Сюда нет входа с улицы, в Малый Эрмитаж можно попасть только через Зимний дворец. В его залах императрица разместила свою богатейшую коллекцию живописи, скульптуры и предметов прикладного искусства. Позже к этому единому комплексу присоединились Большой Эрмитаж и Эрмитажный театр. Приём турецкого посольства в Аудиенц-зале Зимнего дворца 14 октября 1764 года В 1763 году императрица перебралась в комнаты покойного супруга, в юго-восточную часть дворца. Место Воронцовой занял фаворит Екатерины Григорий Орлов. Со стороны Дворцовой площади при Екатерине II находилась Приемная, где стоял её трон. Перед Приёмной была кавалерская комната, где стояли караулы - кавалеры охраны. Её окна выходят на балкон над Комендантским подъездом. Отсюда можно было попасть в Бриллиантовую комнату, где императрица хранила свои драгоценности. За Бриллиантовой комнатой ближе к Миллионной улице располагалась туалетная комната, далее - спальня и будуар. Позади Белого зала размещалась столовая. К ней примыкал Светлый кабинет. За столовой следовала Парадная опочивальня, ставшая через год Алмазным покоем. Кроме того, императрица приказала обустроить для себя библиотеку, кабинет, уборную. В уборной императрица соорудила стульчак из трона одного из своих любовников, польского короля Понятовского. При Екатерине в Зимнем дворце был сооружён зимний сад, Романовская галерея. Тогда же завершилось формирование Георгиевского зала. По желанию Екатерины II центральный въезд во двор в 1771 году был перекрыт сосновыми воротами. Они были изготовлены всего за 10 дней по проекту архитектора Фельтена. С екатерининских времён в Зимнем дворце живут кошки. Первых из них привезли из Казани. Они защищают имущество дворца от крыс. С первых лет жизни в Зимнем дворце Екатерина II создала определённое расписание проводимых здесь мероприятий. Балы устраивались по воскресеньям, в понедельник давалась французская комедия, вторник был днём отдыха, в среду играли русскую комедию, в четверг - трагедию или французскую оперу, за которой следовал выездной маскарад. В пятницу маскарады давались при дворе, в субботу отдыхали. 29 сентября 1773 года в Зимнем дворце состоялась свадьба будущего императора Павла I с Вильгельминой Гессен-Дармштадской (в православии - Наталья Алексеевна). В 1780 году Екатерина II решила неуместным хождение публики в Эрмитаж через её собственные покои. По её указу была создана галерея-перемычка между Зимним дворцом и Малым Эрмитажем, при помощи которой посетители могли миновать царские апартаменты. Таким образом, появились Мраморная галерея и новый Тронный зал. Он был открыт 26 ноября (день Святого Георгия) 1795 года и назван "Георгиевским". За ним расположили Апполонов зал. В 1796 году в Зимнем дворце умерла Екатерина II. Гроб с её телом для прощания был выставлен в спальне (третье и четвёртое окна справа, со стороны Дворцовой площади). Зимний дворец, 1810-е годы При Павле I в Бриллиантовой комнате был создан мемориальный кабинет его отца Петра III. Сразу после восшествия на престол он приказал соорудить деревянную колокольню для дворцового собора Спаса Нерукотворного Образа, чей купол хорошо виден с Дворцовой площади. Колокольня сооружалась на крыше дворца, западнее собора. Кроме того, колокольня была построена и для малой церкви. На месте Белого зала тогда располагались комнаты детей императора. После гибели Павла I анфилада комнат третьего этажа со стороны Дворцовой площади принадлежала его вдове императрице Марии Фёдоровне. В 1817 году Александр I пригласил для работы в Зимнем дворце архитектора Карла Росси. Ему была поручена переделка комнат, где остановится дочь прусского короля принцесса Каролина, невеста великого князя Николая Павловича (будущего Николая I). За пять месяцев Росси переделал десять комнат, расположенных вдоль Дворцовой площади: Шпалерную, Большую столовую, Гостиную... В 1825 году внутренний двор Зимнего дворца замостили булыжником. Ещё Александр I задумал создать в Зимнем дворце Галерею 1812 года. Он узнал о создании в Виндзорском замке "Зала памяти Ватерлоо" с портретами победителей Наполеона. Но англичане выиграли одну битву, а русские - всю войну и вошли в Париж. Для создания галереи в Петербург был приглашён английский художник Джордж Доу, которому для работы отдали специальное помещение во дворце. Ему в помощь были даны молодые художники Александр Поляков и Василий Голике. Александр I не спешил с открытием памятного зала. А вот Николай I сразу после взошествия на престол, поспешил его открыть. Архитектурное оформление зала было доверено зодчему Карлу Росси. Для его создания он объединил анфиладу из шести комнат в одно помещение. Галерея 1812 года была открыта 25 декабря, в четырнадцатую годовщину изгнания французской армии из России. На момент открытия на стенах висело 236 портретов участников Отечественной войны. Многими годами позже их стало 332. Карлом Росси же после открытия галереи были спроектированы помещения вокруг неё. Зодчим были задуманы Авансзал, Гербовый, Петровский и Фельдмаршальский залы. После 1833 года эти помещения достраивал Огюст Монферран. С 1833 по 1845 год Зимний дворец был оборудован Оптическим телеграфом. Для него на крыше здания была оборудована телеграфная вышка, которую и сегодня хорошо видно с Дворцового моста. Отсюда царь имел связь с Кронштадтом, Гатчиной, Царским Селом и даже Варшавой. Работники телеграфа размещались в комнате под ней, на чердаке. Пожар в Зимнем дворце, 1837 год 17 декабря 1837 года в Зимнем дворце случился пожар. Потушить его не могли три дня, всё это время вынесенное из дворца имущество было сложено вокруг Александровской колонны. Усмотреть за каждой мелочью из всех вещей сложенных на Дворцовой площади было невозможно. Здесь лежала дорогая мебель, фарфор, столовое серебро. И, несмотря на отсутствие адекватной охраны, пропали лишь серебряный кофейник и позолоченный браслет. Кофейник обнаружили через несколько дней, а браслет весной, когда стаял снег. Здание дворца пострадало так, что восстанавливать его тогда посчитали практически невозможным. От него остались только каменные стены и своды первого этажа. При спасении имущества погибли 13 солдат и пожарных. 25 декабря была создана Комиссия по возобновлению Зимнего дворца. Восстановление фасадов и отделку парадных интерьеров поручили архитектору В. П. Стасову. Личные покои императорской семьи доверили А. П. Брюллову. Общее наблюдение за строительством осуществлял А. Штауберт. Долгое время считалось, что после пожара фасады Зимнего дворца воссоздали точно такими же, какими они были задуманы Растрелли. Однако северный фасад здания был в значительной степени изменён. Полукруглые фронтоны были заменены на треугольные, изменилась прорисовка лепных украшений. Увеличилось число колонн, которые расставили равномерно в каждом простенке. Такая ритмичность и упорядоченность колонн не свойственна барочному стилю Растрелли. Особенно показательны изменения в оформлении Иорданского подъезда. Здесь хорошо заметно отсутствие изгиба антаблемента, который заменён на поддерживающие балки несущие колонны. В своей практике Растрелли такой приём никогда не применял. "Поправки" стиля автора Зимнего дворца связаны прежде всего с другим пониманием архитектуры русских зодчих середины XIX столетия. Барокко они воспринимали как дурной тон, усердно исправляя его на правильные классические формы. Планировка здания, созданная в это время, была сохранена почти без изменений вплоть до 1917 года. Построенные при Павле I деревянные колокольни воссозданы не были. Торжество по случаю восстановления Зимнего дворца состоялось в марте 1839 года. А. де Кюстин посетил восстановленный Зимний дворец: "Это была феерия... Блеск главной галереи в Зимнем дворце положительно ослепил меня. Она вся покрыта золотом, тогда как до пожара она была окрашена в белый цвет... Ещё более достойной удивления, чем сверкающая золотая зала для танцев, показалась мне галерея, в которой был сервирован ужин". Галерея 1812 года архитектором Стасовым была воссоздана с изменениями. Он увеличил её длину, убрал делящие помещение на три части арки. Статуи на крыше Зимнего дворца из-за пожара потрескались и стали крошиться. В 1840 году их реставрировали под руководством скульптора В. Демут-Малиновского. В первом этаже вдоль всей восточной галереи были построены антресоли, разделённые кирпичными стенами. Образовавшийся между ними коридор стали называть кухонным. Зимний дворец, 1841 год Екатерининские комнаты при Николае I стали называть "прусско-королевскими". Здесь имел обыкновение останавливаться зять императора прусский король Фридрих-Вильгельм IV. Бывшие комнаты Марии Фёдоровны после пожара стали Русским отделом Эрмитажа, а после постройки здания Нового Эрмитажа - гостиницей для высокопоставленных особ. Их называли "Второй запасной половиной". Вообще, "половинами" в Зимнем дворце называли систему комнат для обитания одной персоны. Обычно эти комнаты группировались на одном этаже вокруг лестницы. К примеру, апартаменты императора находились на третьем этаже, а императрицы на втором. Их объединяла общая лестница. Система комнат включала всё необходимое для роскошной жизни. Так, половина императрицы Александры Фёдоровны включала в себя Малахитовую, Розовую и Малиновую гостиные, Арапскую, Помпейскую и Большую столовые, кабинет, спальню, будуар, садик, ванную и буфетную, Бриллиантовую и Проходную комнаты. Первые шесть помещений являлись парадными комнатами, в которых императрица принимала гостей. Кроме половин Николая I и его супруги, в Зимнем дворце имелись половины наследника, великих князей, великих княжён, министра двора, первая и вторая запасные для временного пребывания высочайших особ и членов императорской семьи. По мере увеличения числа членов семьи Романовых количество запасных половин также увеличивалось. В начале XX века их было пять. Центральную часть второго этажа фасада Зимнего дворца со стороны Дворцовой площади занимает Александровский зал. Слева от него - Белый зал, воссозданный архитектором Брюлловым на месте комнат детей Павла I. В 1841 году он стал частью апартаментов Марии Александровны, жены наследника престола, будущего императора Александра II. Покои Марии Александровны состояли также ещё из семи комнат, включая Золотую гостиную, окна которых выходили на Дворцовую площадь и Адмиралтейство. Белый зал использовался для приёмов. Здесь накрывали столы и устраивали танцы. В 1869 году во дворце вместо свечного появилось газовое освещение. С 1882 года началась телефонизация помещений. В 1880-х годах здесь был сооружён водопровод (до этого все пользовались рукомойниками). На рождество 1884-1885 года в залах Зимнего дворца было опробовано электрическое освещение, с 1888 года газовое освещение постепенно заменялось на электрическое. Для этого во втором зале Эрмитажа построили электростанцию, 15 лет являвшуюся крупнейшей в Европе. Зимний дворец стал местом покушения на жизнь императора Александра II. Взорвать царя планировал террорист Степан Николаевич Халтурин, когда тот будет завтракать в Жёлтой гостиной. Для этого Халтурин устроился на работу во дворец столяром, поселился в небольшой комнате при столярке. Эта комната находилась в цокольном этаже, над которой размещалась кордегардия дворцового караула. Над кордегардией и была Жёлтая гостиная. Взорвать её Халтурин планировал при помощи динамита, который он по частям проносил в свою комнату. По его расчётам силы взрыва должно было хватить для того, чтобы разрушить перекрытия двух этажей и убить императора. Взрывное устройство было приведено в действие 5 февраля 1880 года, в 20 минут седьмого часа утра. Царская семья задержалась, к моменту взрыва даже не успела дойти до Жёлтой гостиной. А вот находившиеся в кордегардии лейб-гвардейцы Финляндского полка пострадали. Погибли 11 человек, 47 было ранено. Александр III сделал своей официальной резиденцией в Петербурге Аничков дворец. Парадные залы Зимнего дворца были им открыты для экскурсий, которые устраивались для гимназистов и студентов. Балы при Александре III здесь не проводились. Эту традицию возобновил Николай II, но были изменены правила их проведения. В конце 1880-х годов архитектор Горностаев благоустраивал внутренний двор Зимнего дворца. В его центральной части разбили сад, где посадили дубы, липы, клёны и белый американский ясень. Сад обнесли гранитным цоколем, в его центре устроили фонтан. Однажды, осколок одной из фигур на крыше Зимнего дворца упал перед окнами наследника престола, будушего императора Николая II. Статуи сняли, а в 1890-х годах их заменили медные фигуры по моделям скульптора Н. П. Попова. Из 102 оригинальных фигур воссоздали только 27, скопировав их трижды. Все вазы были повторены с одной единственной модели. В 1910 году остатки оригинальных скульптур были найдены при строительстве жилого дома на углу Загородного проспекта и Большого Казачьего переулка. Головы статуй теперь хранятся в Русском музее. Николай II жил в Зимнем дворце до 1904 года. С этого времени местом его постоянного жительства стал Царскосельский Александровский дворец. Зимний дворец же стал местом для торжественных приёмов, парадных обедов, и местом пребывания царя во время коротких визитов в город. С началом Первой мировой войны здание было отдано под лазарет. В Зимнем дворце открыли операционную, терапевтическую, смотровую и другие службы. Гербовый зал стал палатой для раненых. За ними ухаживали императрица Александра Фёдоровна, старшие дочери царя, придворные дамы. Летом 1917 года Зимний дворец стал местом заседания Временного правительства, которое до того размещалось в Мариинском дворце. В июле председателем Временного правительства стал Александр Фёдорович Керенский. Он разместился в покоях Александра III - в северо-западной части дворца, на третьем этаже, с окнами на Адмиралтейство и Неву. Временное правительство разместилось в покоях Николая II и его супруги - на втором этаже, под апартаментами Александра III. Залом заседаний стала Малахитовая гостиная. Перед первой мировой войной Зимний дворец перекрасили в красно-кирпичный цвет. Именно на таком фоне и происходили революционные события на Дворцовой площади в 1917 году. Утром 25 октября Керенский уехал из Зимнего дворца к находящимся вне Петрограда войскам. В ночь с 25 на 26 октября отряд матросов и красноармейцев проник в здание через подъезд Её Императорского Величества. 26 октября 1917 года в 1 час 50 минут ночи в Зимнем дворце были арестованы министры Временного правительства. Впоследствии, этот вход во дворец, как и лестницу за ним, назвали Октябрьскими. Зимний дворец после 1917 года, Государственный Эрмитаж До большевистской революции полуподвальный этаж Зимнего дворца был занят винным погребом. Здесь хранились столетние коньяки, испанские, португалькие, венгерские и другие вина. По данным городской думы в подвалах Зимнего хранилась пятая часть всего запаса алкоголя в Петербурге. 3 ноября 1917 года, когда в городе начались винные погромы, пострадали и хранилища бывшей царской резиденции. Из воспоминаний Ларисы Рейснер о событиях в погребах Зимнего дворца: "Их заваливали дровами, замуровывали сперва в один кирпич, потом в два кирпича - ничего не помогает. Каждую ночь где-нибудь пробивают дыру и сосут, вылизывают, вытягивают, что можно. Какое-то бешеное, голое, наглое сладострастие влечёт к запретной стене одну толпу за другой. Со слезами на глазах рассказывал мне фельдфебель Криворученко, которому поручили защищать злосчастные бочки, о том отчаянии, о полном бессилии, которое он испытывал по ночам, защищая один, трезвый, со своим немногочисленным караулом против настойчивого, всепроникающего вожделения толпы. Теперь решили так: в каждое новое отверстие будет вставлен пулемёт". Но и это не помогло. В конце концов, было решено уничтожить вино на месте: "...Вызвали тогда пожарных. Включили они машины, накачали полные подвалы воды и давай всё выкачивать в Неву. Потекли из Зимнего мутные потоки: там и вино, и вода, и грязь - всё перемешалось... День или два тянулась эта история, пока от винных погребов в Зимнем ничего не осталось". В советское время Зимний дворец стал принадлежать государственному музею - Эрмитажу. Вновь здание перестроили, теперь уже под нужды музея в 1925-1926 годах. Тогда были разобраны эркеры над подъездами со стороны Дворцовой площади. В 1927 году при реставрации фасада было обнаружено 13 слоёв разных красок. Тогда стены Зимнего дворца был перекрашены в серо-зелёный цвет, колонны в белый, а лепнина - в почти чёрный. В это же время были разобраны антресоли и перегородки восточной галереи первого этажа. Её назвали галереей Растрелли, здесь начали устраивать временные выставки. Во время блокады, весной 1942 года, в саду внутреннего двора Зимнего дворца был устроен огород. Здесь сажали картошку, брюкву, свёклу. Такой же огород был в Висячем саду. В 1955 году П. Я. Канном были приведены такие сведения о дворце: в нём насчитывалось 1050 парадных и жилых помещений, 1945 окон, 1786 дверей, 117 лестниц. В настоящее время Зимний дворец вместе с Эрмитажным театром, Малым, Новым и Большим Эрмитажами составляет единый комплекс "Государственный Эрмитаж". Его полуподвальный этаж занимают производственные музейные мастерские. http://walkspb.ru/zd/zimniy.html

Falchi: Гувернеры и гувернантки Первые гувернеры появились в России еще в эпоху Петра I. Известна некая мадемуазель Делонуа, учившая его дочерей и сопровождавшая их на всех балах и праздниках. После указа 1737 года императрицы Анны об образовании дворянских детей начался настоящий наплыв иностранцев в гувернеры, который не прекращался до самого конца царствования Александра I. Среди гувернеров было много немцев, англичан, итальянцев, но уже в 1750-х годах наиболее востребованы оказались французы, а также франкоговорящие швейцарцы — настолько, что русские дворяне стали буквально гоняться за всяким приезжим французом, хоть сколько-нибудь пригодным на роль учителя. А годился на эту роль, по тогдашним понятиям, почти всякий, если только он не ходил в лохмотьях, не вытирал ладонью рот и не был глухонемым, поскольку в этом случае он мог говорить по-французски и уже имел какие-никакие европейские манеры. Большего же от воспитания тогда не требовали. Изрядное число поваров, мыловаров, портных и модисток, прибыв в Россию в поисках счастья, убеждались, что гораздо легче и лучше устроятся на сытное и непыльное место домашнего наставника, и пополняли собой армию гувернеров и учителей всех наук. За неимением француза провинциальные родители соглашались и на другого иностранца. Некто Простасьев вспоминал, что в 1785 году, когда ему было двенадцать лет, отец пожелал учить его немецкому языку. Отправляя обоз с хлебом в Москву, он поручил старосте нанять учителя-немца, не дороже, чем за 150 рублей в год. Староста привез немца, согласившегося служить за 140 рублей. Тот оказался плохим учителем, но хорошим переплетчиком и великим мастером клеить из бумаги коробочки. Через год этого учителя заменили другим, за 180 рублей. Он кое-чему все-таки учил, но лучше умел делать сыры и играть на флейте. Еще через два года появился третий учитель — отставной квартирмейстер прусской службы — за 225 рублей в год; человек грубый и жестокий. Он сильно бил ученика, пока пятнадцатилетний уже Протасьев однажды не отлупил его в ответ. После этого учителя отпустили; на том ученье и кончилось. Англичанин Джонс, побывавший в Москве в середине 1820-х годов, замечал, что некоторые английские гувернантки, которых он встретил в России, вероятно, были на родине кухарками или прислугой: "Их разговор выдает бедность их познаний, отсутствие способностей и плохое воспитание"; они писали с грамматическими ошибками. "Достать вам иностранца, посадить его в кибитку и отправить мне нетрудно, — писал поэт К. Н. Батюшков к сестре в деревню, — но какая польза от этого? За тысячу (в год) будет пирожник, за две — отставной капрал, за три — школьный учитель из провинции, за пять, за шесть — аббат". Обилие сомнительных персонажей, подвизающихся в России на ниве детского воспитания, угнетало и само французское правительство. Секретарь одного из посольств замечал: "На нас обрушилась туча французов разнообразнейших мастей, большая часть которых, имев неприятности с французской полицией, отправилась в полуночные страны, чтобы погубить также и их. Мы были поражены и огорчены, обнаружив во многих домах знатных персон — дезертиров, банкрутов, развратников и множество дам того же сорта, которым, в силу пристрастия по отношению к этой нации, было препоручено воспитание юношей из весьма видных семей… Г-н посол полагает, что следовало бы предложить Русскому министерству исследовать поведение этих лиц и выдворить морем по назначению наиболее подозрительных". Но при острой нехватке педагогических кадров решить эту проблему столь радикально не удавалось. К тому же при всей неподготовленности этих горе-педагогов они не только были востребованы, но и самым парадоксальным образом действительно в какой-то мере воспитывали — не только недорослей, но и их родителей. А. М. Тургенев свидетельствовал: "Как современник-очевидец считаю обязанностью сказать, что с водворением французов в семействах дворянских состояние крепостных господских людей улучшилось; с рабами начали обращаться лучше, снисходительнее, видеть в них человеков… Возлияние Бахусу весьма уменьшилось. Беседы дворянские начали оканчиваться без "игры в коммерческую", т. е. поединка на кулаках" и т. д. К тому же, конечно, гувернеры были разные, и наряду с людьми действительно случайными, занесенными в Россию и в наставничество превратностями судьбы, а иногда и трениями с законом, среди иностранных преподавателей встречались — и нередко — высокообразованные, даже ученые, и притом высоконравственные люди, прекрасно знающие педагогическое дело. Не будь их, не пришлось бы говорить о "золотом веке" русской дворянской культуры, о той блестящей аристократии, о которой французский посол граф Сегюр писал, что по своему образованию и культуре она ни в чем не уступает наиболее просвещенным людям Западной Европы. Среди гувернанток, работавших в России, была отменно образованная баронесса Прайзер (в доме Е. Р. Дашковой), которая одних только языков знала в совершенстве восемь, не считая высоких нравственных достоинств. В начале XIX века в России несколько лет работала Клер Клермонт, сводная сестра известной английской писательницы Мэри Шелли — умная, тонкая и хорошо образованная особа, оставившая интересные яркие письма (правда, не столь высоконравственная — у нее была внебрачная дочь от Байрона; обстоятельство, в то время вовсе не похвальное; впрочем, в России об этом никто не знал). После Великой французской революции в Россию устремилось множество образованных и нередко титулованных эмигрантов. Их оказалось так много, что даже провинциальный помещик средней руки, желающий, чтобы у детей был настоящий французский "прононс" и блестящие манеры, мог "выписать" за небольшие деньги хоть маркиза. Такой маркиз де Мельвиль жил, к примеру, в 1790-х годах в Пензенской губернии у помещика Жиздринского, скромного владетеля 300 душ. Новая волна французских наставников прихлынула после Отечественной войны 1812 года, когда в России осело изрядное число пленных солдат и офицеров Великой армии Наполеона. Многие из них попали в армию по мобилизации и потому владели вполне мирными специальностями; иные были неплохо образованны и в общем для обучения языкам и манерам, что обычно требовалось от иностранного гувернера, вполне годились. Имея возможность выбирать из наставников наилучшего, русская аристократия стала в эти годы отдавать предпочтение французским аббатам, которые, помимо хорошего происхождения (манеры! манеры!), все до единого считались людьми высокоучеными. "Если француз аббат, то он с ним (учеником) читает и толкует французский катехизис и, сверх всего, занимается еще выписками из писем г-жи Севинье и из Вольтерова "Века Людовика XIV", — упражнение для русского чрезвычайно полезное, ибо оно знакомит его с изящнейшими умами и любезнейшими людьми века, прославившего Францию", — язвительно замечал граф Ф. П. Толстой. Яркий тип такого наставника-эмигранта представлен в записках Ф. Ф. Вигеля: "Шевалье де-Ролен-де-Бельвиль… не слишком молодой, умный и весьма осторожный, сей повеса старался со всеми быть любезен и умел всем нравиться… Обхождение его со мною с самой первой минуты меня пленило… Он начал давать мне дружеские советы и одну только неловкость мою исправлять тонкими насмешками; я чувствовал себя совсем на свободе. Во время наших прогулок он часто забавлял меня остроумною болтовней; об отечестве своем говорил, как все французы, без чувства, но с хвастовством, и с состраданием, более чем с презрением, о нашем варварстве. Мало-помалу приучил он меня видеть во Франции прекраснейшую из земель, вечно озаренную блеском солнца и ума, а в ее жителях избранный народ, над всеми другими поставленный…. При слове "религия" он с улыбкой потуплял глаза, не позволяя себе, однако же, ничего против нее говорить; как средством, видно, по мнению его, пренебрегать ею было нельзя. Он познакомил меня с именами (не с сочинениями) Расина, Мольера и Буало, о которых я, к стыду моему, дотоле не слыхивал, и возбудил во мне желание их прочесть. Посреди сих разговоров вдруг начал он заводить со мною нескромные речи и рассказывать самые непристойные, даже отвратительные анекдоты…" В итоге общения с этим очаровательным шевалье Филипп Вигель и втянулся в тот противоестественный порок, которым был впоследствии столь известен. И не он один: шевалье де-Ролен развратил и сыновей князя Голицына, в доме которого гувернерствовал. Видимо, в результате подобных уроков, лишний раз подтвердивших пословицу, что не все то золото, что блестит, большинство родителей следующего поколения чаще старались найти в наставники для детей не столько ученых, сколько добрых людей с хорошей нравственностью. Не случайно А. О. Смирнова-Россет называла свою гувернантку, "добрую Амалию Ивановну", "идеалом иностранок, которые приезжали тогда в Россию и за весьма дешевую цену передавали иногда скудные познания, но вознаграждали недостаток знаний примером истинных скромных добродетелей, любви и преданности детям и дому". Уже в 1820-х годах к личности гувернеров и гувернанток предъявляли совершенно определенные, довольно жесткие требования. Гувернера предпочитали брать немолодого и женатого; совершенно идеален был вариант, когда на службу удавалось нанять сразу мужа и жену — его к мальчикам, ее — к девочкам. Молодой и одинокий гувернер должен быть некрасив или, по меньшей мере, невзрачен. Очень пожилые гувернеры вообще шли вне конкуренции. К этому должны были прилагаться степенность и благородные манеры, корректный костюм, спокойная уверенность поведения и непременно хорошие рекомендации. Среди гувернанток более всего ценились особы немолодые, а из молодых — некрасивые и даже уродливые (довольно часто гувернантками были горбуньи). Это (как и в случае с мужчинами), по мнению родителей, гарантировало серьезность, отсутствие матримониальных намерений и обеспечивало супружеский лад в доме (связь мужа с гувернанткой — ситуация, типичная не только для романа Льва Толстого "Анна Каренина": из-за подобной связи распался, в частности, брак родителей Лермонтова). Особенно высоко котировались гувернантки-вдовы со взрослыми детьми (живущими, естественно, самостоятельно). Одеваться гувернантка должна была консервативно и без претензий на кокетство, причесываться просто и строго; держать себя сдержанно и в то же время изысканно, но без особой претензии на светскость. Отступление от этих правил плохо сказывалось на карьере. Так, Л. А. Ростопчина вспоминала, как ее гувернантка, молодая девушка, хотя и была "доброй и благочестивой", лишилась у них места из-за своей страсти к нарядам. Весной "бедная Луиза провинилась окончательно: она осмелилась надеть розовое платье с полосками и длинной талией, как у осы! Эта парижская новость представилась бабушке опасной, как покушение на целомудрие и опасный пример для девочек. Она призвала своего сына, приказывая ему немедленно рассчитать эту опасную особу… Мы, дети, восхищались милой Луизочкой, не подозревая, что розовое платье скрывало погибшую душу!". Вообще молодой, тем более хорошенькой гувернантке было крайне сложно пристроится на хорошее место; ей долго (пока не проходил главный недостаток — молодость) приходилось соглашаться на копеечное жалованье и почти неизбежно терпеть домогательство кого-нибудь из домашних. Спастись от этого можно было, только пожертвовав молодостью и миловидностью: некрасиво причесываться, нацепить на нос очки или пенсне, надеть невзрачное "старушечье" платье и т. п. Чаще всего к гувернерам обоего пола относились как к домашним людям, сердечно и вполне уважительно. Если в Германии и Англии (вспомним "Джен Эйр") гувернантка занимала положение привилегированной прислуги (где-то наравне с экономкой), то в России она входила в число домочадцев. Такой статус в то время определялся прежде всего по тому, где именно полагалось человеку обедать: за общим столом (пусть и на последних, "нижних" местах), или в своей комнате, или вовсе в людской за одним столом с прочей прислугой. В России гувернеры и гувернантки обедали вместе с детьми — то есть либо на детской половине, либо за общим столом. Статус гувернеров определялся и местом при переездах. Как вспоминал граф Н. Е. Комаровский, у них в семье, когда отправлялись из города в деревню на лето и обратно в город осенью, сами господа и их ближайшие родственники располагались в удобных рессорных экипажах впереди. Далее следовали менее удобные нерессорные экипажи, и вот в первом-то из них, в "тарантасе", "сидели по чину мосье и мадам, т. е. гувернер и гувернантка господских детей, за ними следовали в тарантасе все няньки, мамки и старшие домочадцы, вся же прочая дворня и сенные девушки довольствовались передвижением в повозках и бричках". Многие гувернеры — особенно женщины — искренне привязывались к детям (а те к ним). По воспоминаниям Е. А. Сушковой, таким человеком была и ее гувернантка. "Ее метода, а еще более ее ласковое, учтивое и дружеское обращение со мною, ее искреннее участие ко мне много способствовали моим успехам и моему развитию. Она неусыпно старалась выказывать меня со всех лучших сторон; поворчит, бывало, когда мы с ней наедине, но при третьем лице всегда меня выхваляла и поощряла". Такие воспитательницы часто становились действительно домашними людьми. В этом случае за душевность им прощались многие недостатки — и чудачества, и нехватку знаний. Такие гувернантки были в доме незаменимыми людьми и выполняли функции, далеко выходящие за рамки только воспитания. "Идеал гувернанток" А. О. Смирновой-Россет "Амалия Ивановна была все в доме: и нянька, и учительница, и ключница, и друг маменьки, и вторая мать нам, даже доктор. Ее глаза и присмотр были везде. Она любила чистоту и порядок. В пять часов она уже просыпалась, тотчас надевала корсет, кофточку, юбку и тотчас отправлялась в буфет, где выдавала провизию повару и буфетчику… Она была мастерица на все и во всем успевала, чистила клетку моей канарейки, чистила и моего серого попугая, сушила яблоки ("это хорошо против кашля"), учила меня вязать чулок и читать по-немецки и по-французски, кроила платья и заставляла меня подрубать". Связи с отслужившими в доме гувернантками часто продолжались всю жизнь: их навещали, им делали подарки, иногда приглашали воспитывать уже собственных детей (как это было в доме А. О. Смирновой-Россет). Е. А. Сабанеева рассказывала, что, когда в ноябре 1825 года в Москве получили известие о смерти Александра I и по городу ходили тревожные слухи о грядущих волнениях, в дом ее родственников князей Оболенских рано утром явилась их старенькая гувернантка мадам Стадлер. "На руке у нее висел саквояж; она так скоро шла, что едва могла перевести дух. Княжны очень обрадовались своему старому другу. Ее усадили в кресло и стали снимать с нее шубу, шляпку и вуаль. Отдохнув, она сказала (в оригинале по-французски. — В. Б.): "Дети мои, являюсь к вам по-дорожному. Слухи носятся, что в городе готовятся беспорядки, а пожалуй, и мятеж. Кто знает, может быть, мы накануне баррикад? Жизни нашей, может быть, грозит опасность. Ну что ж, да будет воля Божья — я же подбодрилась, обняла моего старика мужа, распростилась с моими — и к вам; по-моему, если умирать — так умирать с моими Оболенскими"". В начале XIX века все русские институты благородных девиц ввели у себя педагогическую специализацию, и скоро довольно высокий процент среди гувернанток составляли уже русские воспитательницы. Об одной из них вспоминал М. И. Глинка: "…выписали нам гувернантку Варвару Федоровну Кламмер из Петербурга. Это была девица лет 20, высокого росту — строгая и взыскательная. Она… воспитывалась в Смольном монастыре и взялась учить нас по-русски, по-французски, по-немецки, географии и музыке". Еще позднее армию гувернанток пополнили "ученые женщины", получившие специальное педагогическое образование на высших курсах или даже в зарубежных университетах, которые много раньше российских открыли свои аудитории женщинам. Из числа курсисток, выпускниц Высших женских курсов, была в самом конце XIX века воспитательница Т. А. Аксаковой-Сивере, "немолодая девица с высшим педагогическим образованием. Звали ее Юлия Михайловна Гедда. Учила она по новейшим педагогическим методикам…Мы приучались к ручному труду (я вышивала по канве, брат плел корзиночки и платочки из разноцветной бумаги). Общеобразовательные предметы были поставлены серьезно. Мы посещали музеи, ботанический сад, познакомились с историческими достопримечательностями Петербурга. Благодаря заботам Юлии Михайловны, в возрасте семи лет я уже видела и египетские мумии нижних зал Эрмитажа, и его Петровскую галерею, и витрины Кунсткамеры Васильевского острова, и наиболее известные картины музея Александра III. Помню, как нас еще совсем маленькими Юлия Михайловна водила в какую-то школу, чтобы показать прибор со вращающимися вокруг свечи глобусами и дать нам наглядное пояснение движения Земли вокруг Солнца". Гувернеры и гувернантки появлялись в доме в тот период, когда главным занятием детей становилось учение, то есть им исполнялось лет пять — семь. Обычно и у мальчиков, и у девочек это была гувернантка, в обязанности которой, помимо иностранного языка, входило и обучение хорошим манерам, а также музыке, рисованию и начальным сведениям из истории и географии. Гувернантка жила на детской половине; иногда ей предоставляли отдельную комнату, но чаще ее кровать находилась в детской и в лучшем случае огораживалась ширмами или легкой перегородкой. Для мальчиков в этом случае отводилась соседняя комната. Гувернантка постоянно была с детьми, готовила с ними домашние задания, следила за их здоровьем, проводила с ними досуг, ходила с ними гулять, давая по дороге пояснения всего замечательного, что попадалось на глаза, занимала их играми и рукоделием, читала им вслух, приучала к домашнему хозяйству, сопровождала воспитанников в гости и наблюдала за их манерами, общением и разговорами. В обязанности гувернантки входил и досмотр за няней, и присмотр за тем, что читали дети. Еще воспитательница вела журнал поведения детей и утром, приводя воспитанников приветствовать родителей, докладывала об их успехах, показывала отметки за вчерашние уроки, и родители одобряли или порицали детей. Нанятая в дом "для языка", гувернантка обязана была говорить с детьми только на нем, даже если хорошо знала по-русски. Чтобы воспитание было единообразным, родители в порядок, установленный гувернанткой, обычно не вмешивались, наблюдая за ходом дела со стороны, а если возникали какие-то претензии, старались высказывать их наедине, не при детях. При обилии и многообразии обязанностей отпусков гувернерам не полагалось; выходные — изредка (при наличии сменщика). Тем не менее во многих случаях, особенно при наличии толковой няни, свободное время у них было — читать, ходить в гости, заниматься музыкой, подолгу беседовать с другими гувернерами и т. п. Через несколько лет (обычно между семью и девятью годами) к подросшим мальчикам вместо "мадам" приставлялся "мусью", то есть они окончательно переходили из женских рук в мужские, а значит, и сами начинали считаться маленькими мужчинами. Гувернер продолжал учить детей иностранным языкам, создавал языковую среду и уроки вел на более серьезном, чем прежде, уровне. Параллельно он продолжал дело воспитания, начатое гувернанткой: следил за манерами и речью, наставлял, поучал, рассказывал, поправлял — и точно так же неотлучно находился при воспитанниках. При этом старался воспитать в мальчиках именно мужские качества. Князь П. А. Кропоткин вспоминал: "Мы все время были с мосье Пулэном, нам было весело с ним: он купался с нами, увлекался грибами и охотился за дроздами и даже воробьями. Он всячески старался развивать в нас смелость и, когда мы боялись ходить в темноте, старался отучить нас от этого суеверного страха. Сначала он приучил нас ходить в темной комнате, а потом и по саду поздно вечером. Бывало, во время прогулки Пулэн положит свой неразлучный складной нож со штопором под скамейку в саду и посылает нас за ним, когда стемнеет. В деревне не было конца приятным впечатлениям: леса, прогулки вдоль реки, карабканье на холмы старой крепости, где Пулэн объяснял нам, как русские защищали ее и как татары взяли ее… Бывали приключения. Во время одного из них мосье Пулэн стал героем на наших глазах: он вытащил из реки тонувшего Александра… В ненастные дни у мосье Пулэна был большой запас историй для нас, в особенности про войну в Испании (речь идет о наполеоновской войне 1808–1814 гг. — В. Б.). Мы постоянно просили рассказать нам опять, как он был ранен в сражении, и каждый раз, как он доходил до того места, что почувствовал, как теплая кровь льется в сапог, мы бросались целовать его и давали ему всевозможные нежные имена". Гувернер конечно же имел большое влияние и на развитие вкусов, ума, всей духовной жизни мальчиков. Б. Н. Чичерин вспоминал о своем гувернере-англичанине: "Меня пленяла в нем необыкновенная живость ума, разнообразие сведений и интересов, наконец, его обходительность, ибо он обращался с нами не как с учениками, а как с себе равными, разговаривая с нами обо всем, шевеля в нас мысль, открывая перед нами новые горизонты. Его уроки не были рутинным преподаванием избитых материй. Не будучи педагогом по ремеслу, он с большим тактом умел выбрать то, что могло заинтересовать и возбудить молодой ум в самых разнообразных направлениях…Он не только давал нам читать книги, но и сам читал нам вслух избранные места из различных авторов. С каким услаждением слушали мы его, когда он в виде отдыха и забавы всякий день по окончании урока с большим юмором и выражением читал нам недавно вышедшие "Записки Пиквикского клуба". Для нас это было настоящим праздником; мы хохотали до упаду… С таким же юмором Тенкат читал нам сцены из "Генриха IV" Шекспира, где является лицо Фальстафа. А рядом с комедиею он знакомил нас и с трагедиею, читал сцены из "Ричарда III" или из "Макбета", заставляя нас понять трагичность положения, возвышенность чувств, благородство языка. Чтение английских писателей сделалось постоянным нашим занятием в свободные часы… Тенкат учил нас и латинскому языку. Не будучи большим латинистом, он и тут умел чрезвычайно умно заинтересовать учеников изучаемым предметом, не налегая слишком на грамматические формы, а обращая внимание главным образом на силу и красоту языка и на внутренние достоинства писателей…Таким образом, в этом преподавании поэтические восторги смешивались с тонким пониманием юмора, возбуждение пытливости ума с развитием вкуса. И так как при этом не было ни малейшего педантизма, а при обыкновенной живости и такте преподавателя все усваивалось легко и свободно, то учение имело для нас большую прелесть. Даже когда случалось, что нужно было сделать какое-нибудь замечание или внушение, Тенкат всегда придумывал для этого такую форму, которая нас самих занимала и забавляла. Помню, что однажды он с большим юмором описал по-английски, как младший брат мой Владимир, тогда еще ребенок, отлынивая от урока, рыскал по коридорам и по кладовым, и заставил его перевести это описание на французский язык…Мир да почиет над его прахом! Он раскрыл мне целую бесконечность новых мыслей и чувств и оставил по себе в моем сердце неизгладимую благодарность". Когда мальчиков передавали на руки гувернера, девочки оставались со своей гувернанткой (или с новой, как случалось), но тоже начинали заниматься более серьезно, чем прежде. Годам к десяти начальное образование у всех детей считалось завершенным, и в дом, в дополнение к гувернерам, начинали приглашать учителей. Гувернеры должны были присутствовать на всех уроках, чтобы следить за поведением воспитанников, знать, что им преподают, и при необходимости улаживать возникающие конфликты. Учителя бывали двух категорий: одни селились в доме и жили в нем несколько недель или месяцев (чаще летом) и за это время выучивали ребенка своему предмету. Другие учителя (обычно в городе) ходили в дом "по билетам". Эти "билеты" вручались им после каждого проведенного урока, а в конце месяца по их количеству наставнику выдавали почасовую плату. Как правило, приходящие учителя преподавали Закон Божий, математику, танцы, русский язык и словесность, историю России, иногда какие-то специальные предметы, которым почему-либо решили учить детей: физику, зоологию, архитектуру и пр. Такое обучение обходилось довольно дорого, поэтому уже с конца XVIII века часть предметов старались преподавать сами родители или другие родственники: матери брались за языки и Закон Божий, отцы — за математику и историю. Так, в семье Елагиных по-английски учились у гувернантки; отец учил мальчиков латыни, истории, географии и немецкому языку, мать — русскому, славянскому и французскому языкам и Закону Божьему, а для математики брали учителя-студента. М. В. Беэр вспоминала: "Свои уроки истории брату и мне отец давал, ходя по саду и лесу. Я помню, бывало, проголодаешься и ждешь с нетерпением, чтобы зазвонили в колокол к обеду на усадьбе, а отец, услышав колокол, спешит уйти со мной подальше, чтобы успеть побольше поучить. И слушаешь уже рассеянно и в душе сердишься на отца". А у князей Репниных немецкому, греческому и латыни учил гувернер, русскому языку — какой-то чиновник, танцам и рисованию — учитель, истории, географии, арифметике девочкам — гувернантка-француженка, Закон Божий всем детям преподавала мать, а позднее они брали уроки у местного архимандрита, "весьма ученого человека". Нередко родственники заменяли отсутствующих в это время учителей или учили тем предметам, которых не знали родители. В семействе помещика В. В. Селиванова обучением детей заведовала тетка, но арифметику преподавал дядюшка. Точно также и С. П. Шипова, несмотря на наличие учителя — местного чиновника в чине коллежского асессора, — арифметике учил дядя, брат матери. А в семействе графов Бутурлиных не взятых на лето в поместье учителей русского и французского младшим детям заменяла старшая сестра. Кстати, такая практика для девушек считалась очень полезной, так как готовила их в дальнейшем к обучению уже собственных детей. Бывали в качестве наставников и крепостные: конторщики могли учить барчуков математике, собственные музыканты — музыке и т. д. Случались и совсем необычные случаи учительства. Однополчанин известного поэта, декабриста К. Ф. Рылеева, А. И. Косовский вспоминал, что недалеко от расположения их полка жил помещик Михаил Тевяшов. "У него были две дочери 11 и 12 лет, но без всякого образования, даже не знали русской грамоты. Смотревши на семейство Тевяшовых, мы удивлялись и сердечно сожалели, что русский дворянин, хорошей фамилии, с состоянием, мог отстать от современности до такой степени и не озаботиться о воспитании двух дочерей. Рылеев первый принял живейшее участие в этих двух девицах и с позволения родителей принял на себя образование их, чтобы по возможности вывести их из тьмы… Взявши на себя столь важную обязанность, Рылеев употребил все усилия оправдать себя перед своей совестью: постоянно занимался с каждой из учениц, постепенно раскрыл их способности; он требовал, чтобы объясняли ему прочитанное и тем изощрял их память; одним словом, в два года усиленных занятий обе дочери оказали большие успехи в чтении, грамматике, арифметике, истории и даже Законе Божием, так что они могли хвалиться своим образованием противу многих девиц соседей своих, гораздо богаче их состоянием, в особенности старшая дочь, Наталья Михайловна, сделалась премилая умненькая девица". На этой-то самой Наталье Михайловне Рылеев вскоре и женился. Среди учителей ("и в дом, и по билетам") в равной степени присутствовали как иностранцы, так и русские. В XVIII веке русские учителя вербовались в основном из самого же "благородного сословия" — офицеров и чиновников. С конца века в этом качестве часто выступали университетские профессора и студенты-семинаристы, а еще позднее — университетские студенты и преподаватели гимназий. Среди русских наставников, много работавших в знатных семьях, встречались и такие крупные фигуры, как М. А. Максимович (поэт и ученый-энциклопедист), видный поэт и переводчик С. Е. Раич (среди его учеников был поэт Ф. И. Тютчев), великий историк С. М. Соловьев — в студенческие годы он регулярно летом преподавал у графов Строгановых "русские" предметы — историю, язык и словесность. В семьях Самариных, где у него учился знаменитый славянофил публицист Ю. Ф. Самарин, а затем А. С. Сухово-Кобылиных был домашним учителем крупный критик, журналист Н. И. Надеждин. Здесь завязался его долгий и мучительный роман с Елизаветой Васильевной Сухово-Кобылиной. Девушка отвечала ему взаимностью, но ее родители-аристократы решительно восстали против брака с плебеем и "поповичем", и это сломало и карьеру, и личную жизнь Надеждина, а его возлюбленную едва не довело до безумия. Он так и остался холостым, а ее впоследствии все-таки выдали замуж за графа Салиаса де Турнемира. Позднее Елизавета Васильевна прославилась как писательница, под псевдонимом Евгения Тур. При любом раскладе русские наставники обходились существенно дешевле иностранных. В конце XVIII века семинариста можно было нанять за 50 рублей и пару платья (сумма в год) и при этом еще приспособить учителя вести счета или присматривать за хозяйством, а в 1840-х годах русский наставник получал от силы 25 рублей ассигнациями в месяц, "зато французам и француженкам не жалели тысяч". Источник

Ninel: Falchi пишет: Он кое-чему все-таки учил, но лучше умел делать сыры и играть на флейте. Еще через два года появился третий учитель — отставной квартирмейстер прусской службы — за 225 рублей в год; человек грубый и жестокий. Он сильно бил ученика, пока пятнадцатилетний уже Протасьев однажды не отлупил его в ответ. После этого учителя отпустили; на том ученье и кончилось. Всегда поражалась этой черте русских родителей отдавать ребенка в учение кому попало и куда попало.

Gata: Ninel пишет: Всегда поражалась этой черте русских родителей отдавать ребенка в учение кому попало и куда попало. А потом поражались, откуда взялись декабристы :)

Falchi: Светские игры Во многих домах принято в виде отдыха между танцами и музыкой забавляться невинными играми. Если хозяйка дома — молоденькая дама, то она обыкновенно сама управляет играми или же распоряжается ими одна из ее приятельниц, которая своей находчивостью и остроумием умеет разнообразить игры, насколько возможно. Заметно, что интерес игры ослабевает, она тотчас же должна предложить другую игру, чтобы не утомлять,общество однообразием. При назначении фантов надо избегать назначать такого рода фанты, которые ведут к фамильярности. Если в обществе находится лицо, способное задавать загадки и шарады, то оно с большим успехом может занять общество и всех воодушевить. Считаем не лишним привести здесь несколько игр «petits-jeux» («маленькие игры»), наиболее принятых в обществе. Игра в рифмы Играющие садятся в круг. Один из играющих бросает кому-нибудь платок и одновременно произносит какое-нибудь слово, а тот, которому бросаете,платок, должен поймать его и отвечать в рифму, после чего, в свою очередь, бросает платок кому-нибудь, произнося слово. Играющий, поймавший платок, но не ответивший в рифму, штрафуется фантом. Разумеется, что при задавании трудных рифм создаются довольно смешные ситуации, что. конечно, немало развлекает и смешит играющих. Мы советуем запомнить несколько слов, на которые подобрать рифму особенно трудно, например, «окунь». Игра в слоги В этой игре во всем поступают, как в «Рифмах», с тем только изменением, что. кидая платок, произносится не слово, а один слог. Поймавший платок, должен прибавить такой слог, чтобы вышло какое-нибудь слово. Не успевший подобрать слог отдает фант. Игра в почту Всем участвующим в этой игре дается по кусочку бумаги, на котором каждый пишет какой-нибудь вопрос. Затем все эти бумажки кладутся в шляпу и смешиваются, затем поочередно каждый из играющих вынимает по одной бумажке и, не читая вопроса, пишет на оборотной стороне ответ, после чего складывает бумажку в другую шляпу. Когда все ответы написаны, тогда вынимают бумажки и читают вслух вопросы и ответы. Причем совпадения или нескладность немало причиняет смеха. Птицы летят Играющие садятся вокруг стола, на который кладут своп указательные пальцы. Кто-нибудь из играющих перечисляет летающие предметы воодушевленные и невоодушевленные, если он называет такой предмет, который не летает, а кто-нибудь из играющих поднял пальцы, то с него берется штраф, так как пальцы должны подыматься только при названии птиц или такого предмета, который может летать, например, если скажут: «Воздушный шар летит». Игра в общественное мнение Кто-нибудь из участвующих в игре уходит в другую комнату, и в это время один из играющих собирает мнения об отсутствующей особе, запоминает их или же записывает их на бумажке. Когда мнения всех собраны и записаны, то удалившийся приходит и ему говорят или читают высказанные о нем мнения, не называя никого из играющих. Он должен отгадать, кто сказал о нем то или другое мнение. Если отгадает, то названное лицо уходит в другую комнату и уже о нем собирают мнения. Если же не отгадает три раза подряд, то с него берется фант. В другую комнату уходит кто-нибудь иной из играющих. Когда очередь обойдет всех, то разыгрываются фанты. Чтобы игра не повела за собой ссор и неудовольствия, играющие не должны высказывать грубо-оскорбительных или неприличных мнений об участвующих с ними вместе в игре гостях. Игра в биографию Все участвующие в этой игре получают по длинной полоске бумаги и карандаш. Каждый играющий должен написать на бумаге имя и фамилию какого- либо знакомого лица, хотя бы и из присутствующих, затем загибает написанное и передает другому соседу. Тот описывает наружность этого лица, не зная, чье имя стоит на бумажке. Написав, передает Своему соседу, который описывает характер, после чего передает следующему и так далее. Пишут, что делает, где живет, при каких обстоятельствах, так что составляются презабавные биографии. Розыгрыш фантов Собранные во время разных игр фанты нужно сложить в шляпу. Вынимаются фанты обыкновенно тем, кто не участвовал в игре, следовательно, не заинтересованным лицом. Перед тем, как вынимается фант, каждый из участвующих в игре должен придумать какое-нибудь наказание вынимаемому фанту. Например: прочесть какое-нибудь стихотворение: спеть какой- нибудь романс; сказать каждому играющему приятное-и неприятное; сказать по секрету что- нибудь каждому играющему: изображать статую, причем все играющие должны поочередно дать статуе ту иди другую позу; быть зеркалом — отражать разные мины и жесты: на все вопросы отвечать «вполне согласен с вашим мнением» и так далее. Музыка и пение Главное развлечение на вечерах составляет музыка. Если вы музыкантша, берите с собой в общество ноты и оставляйте их в передней, откуда их всегда можно принести, когда вас попросят петь или играть. Но, если возможно, разучите наизусть романс или пьесу, чтобы сыграть или спеть без нот. Никогда не играйте длинные или очень трудные пьесы в обществе. Старайтесь выбирать пьесы тип романсы со вкусом, чтобы они были своевременны и уместны. Не выбирайте бравурных арий, которые поют знаменитые артисты. Любительское исполнение сравнительно с ними почти наверное проиграет. Старинная баллада, народная песенка или хорошенькая каватина всегда всем понравятся и выставят ваш голос в выгодном свете. Если вы искусная музыкантша или превосходная певица, не выставляйте свои преимущества напоказ. Пойте или играйте, когда вас просят, но не занимайте фортепиано слишком долго и никогда не высказывайте своего мнения о музыке диктаторским тоном. Не критикуйте инструмента в чужом доме. Если даже он плох или недостаточен для вашей пьесы, старайтесь настроиться как можете, но не позволяйте себе ни малейшего осуждения. Не хвалите пения других покровительственным тоном, как будто ваше доброе мнение было честью. Если в обществе вам придется петь дуэт с незнакомым, поющим плохо, не выказывайте нетерпения. Старайтесь сделать все от вас зависящее, чтобы пьеса шла гладко, и вы всегда больше выиграете в общественном мнении, чем какими- нибудь проявлениями неудовольствия. Сонаты Бетховена и другие длинные произведения классических маэстро можно исполнять только в кругу музыкантов-любителей. Молодые особы должны приучиться играть «а livre ouvert», так как очень приятно, когда в обществе есть особы, которые могут сыграть или аккомпанемент для романса или какой-нибудь танец. Крайне неприлично громко разговаривать в то время, когда кто-нибудь поет и окружающие слушают его. Играя в карты, лишь только услышите пение или музыку, оставьте вашу игру и идите слушать. Аплодируйте без энтузиазма, так как излишнее хлопание приятно только записным артистам и допускается в театрах, а не дома или в гостях. источник

Царапка: Не думаю, что пригодится фикрайтерам, т.к. дела слишком давних лет, но очень любопытен и стал для меня сюрпризом перечен дат, относящихся к взаимоотношениям Руси, Польско-Литовского государства с татарами и Ордой. Москва и Литва - кто боролся против Орды? Особенно в финале: 1507 г.: на коронации нового литовского великого князя Сигизмунда I присутствуют послы Крыма и Казани. Менгли-Гирей выдаёт Сигизмунду I ярлык на юго-западные русские земли, а также на Новгородское, Псковское, Рязанское и Чернигово-Северское княжества.

Gata: Царапка пишет: Менгли-Гирей выдаёт Сигизмунду I ярлык на юго-западные русские земли, а также на Новгородское, Псковское, Рязанское и Чернигово-Северское княжества Кто только не дружил против Руси Falchi пишет: Светские игры Надо покумекать, как использовать кое-какие на НГ и прочие праздники Рита, Диана, спасибо!

Светлячок: Falchi пишет: При назначении фантов надо избегать назначать такого рода фанты, которые ведут к фамильярности. Это самое интересное в таких играх - фамильярность за ближайшей колонной.

Царапка: Интереснейшая переписка зятя (мужа сестры) Пушкина - Н.И.Павлищева, и самого поэта, по поводу дел в Михайловском при разделе наследства Надежды Осиповны. В начале - несколько слов Л.Н.Павлищева - племянника Александра Сергеевича: «Дела Сергея Львовича не только не улучшились, но произошло и нечто худшее: избалованные беспечным барином мужики порешили до будущего 1833 года не платить Сергею Львовичу оброка и подкрепили такое решение поджогом своих же четырнадцати хат и хлеба, с целью получить право на неплатеж (ils ont resolu, - пишет Ольга Сергеевна, - se trouvant au cabaret, d'incendier 14 maisons et de bruler le ble, dans l'es-poir d'avoir le droit a ne pas le faire). Сергей Львович прискакал с Надеждой Осиповной в Михайловское, велел "пейзанам" собраться у крыльца, затопал на них обеими ногами, предложил несколько вопросов, вроде следующего: "Когда же сделаетесь людьми, пьяные свиньи", и... тем дело кончилось. "Пейзане" почесали покорные затылки, не внесли все-таки ни гроша, а мошенник управляющий остался княжить и володеть еще на четыре года». Затем переписка: А.С.Пушкин - Н.И.Павлищеву 1836 (число не выставлено) «Пришлите мне, сделайте одолжение, объявление о продаже Михайловского, составя его на месте; я так его и напечатаю. Но постарайтесь на месте же переговорить с лучшими покупщиками. Здесь за Михайловское один из наших соседей, знающий и край и землю нашу, предлагает мне 20 000 рублей. Признаюсь, вряд ли кто даст вдвое, а о 60 000 я не смею и думать». Н.И.Павлищев - А.С.Пушкину Михайловское, 11 июля 1836 года «Из письма моего от 27 июня вы знаете, Александр Сергеевич, что я прогнал управителя. С этого времени хозяйство идет своим порядком, без хлопот; косят сено да ставят в скирды, а там примутся за жатву. Теперь я на досуге познакомился коротко с имением. Оценка ваша - по 500 руб. за душу - едва ли основательна. Душа душе рознь, продается она в Псковской губернии по разным ценам. В Михайловском земли не 700 десятин, а 1965, как видно из межевых книг и специальных планов. Ошибка ваша произошла от того, что вы вместо двух описей межевых книг взяли отсюда только одну, и то не Михайловского, а Морозова - с прочими деревнями. По книге и планам видно, что в Зуеве, что ныне Михайловское, с прочими деревнями, по межеванию 1786 года, имеется земли 1965 десятин 1738 саженей; в том числе показано неудобной только 8 десятин. На этом пространстве в 1786 году было 190 душ; из них 100 с лишком выселены были для г-жи Толстой под Псков, и осталось по последней ревизии 80. Итак, в отношении земли Михайловское есть одно из лучших имений в Псковской губернии. Пашенная земля, несмотря на запущенную обработку, родит изрядно: пастбищных лугов и отхожих сенных покосов вдоволь, лесу порядочно, а рыбы без числа. Средний доход с имения определяется десятилетнею сложностью, но приходо-расходные книги не могли бы служить поверкою, быв составляемы плутами и грабителями, подобно Р. К счастию, что хоть за 1835 год книги я успел захватить у управителя. Делать нечего; положился на Р. Не будем считать, что он украл сена, разного хлеба, масла, льна и тому подобных припасов, что на одних оброчных землях я тотчас сделал до 200 руб. прибыли. На худой конец Михайловское, при прошлогоднем дурном урожае, дало до 5000 чистого дохода; не будем считать всего этого, а положим, что Р. не украл ни гроша: все-таки по его книгам, за отчислением расхода на посев дворовым, на лошадей, скот и птиц, чистого дохода выведено 3600 рублей. Это самый низкий доход; для получения его нужен капитал 80 000 рублей; следовательно, Михайловское равно капиталу 80 000, а душа 1000 рублям. Положим, имение будет всегда опустошаемо наемными приказчиками, будут неурожаи и доход еще уменьшится; в таком случае, понижая доход в 10-летней сложности на 3000 рублей, получится капитал 75 000; сбавьте еще на грабеж и неурожай 5000, - и тут имение сохранит цену 70 000. Итак, самая низкая цена Михайловскому 70 000. ... далее продолжение переписки. Что-то мне эта история Корфовскую напоминает времён ИИ :-)

Gata: Царапка пишет: Что-то мне эта история Корфовскую напоминает времён ИИ :-) Ага :) Похихикала над "пейзанами" - вот уж правду говорят, что голь на выдумку хитра

Царапка: Если им выгоднее сжечь дома, чем платить подать и барину - это крайне запущенный случай.

Gata: Царапка пишет: Если им выгоднее сжечь дома, чем платить подать и барину - это крайне запущенный случай В борьбе с угнетателями трудового народа все средства хороши ))))

Роза: Сжигать барские дома - метода известная со времен Древнего Рима.

Царапка: Думаю, этим баловались и в Древнем Египте ;)

полная версия страницы